I. ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ НАРУШЕНИЕ СТАТЬИ 3 КОНВЕНЦИИ
. Заявитель первоначально жаловался в соответствии со статьей 3 Конвенции на то, что национальные власти не рассмотрели его заявления о риске жестокого обращения в случае его экстрадиции в Узбекистан, и что в случае такой экстрадиции он будет подвержен такому риску. Что касается информации об исчезновении заявителя и ответа Властей на запрос фактической информации Судом (см. пункты 23-26 выше), Суд принял решение рассмотреть, с точки зрения статьи 3 Конвенции, вопрос о том, исполнили ли Власти свое обязательство по принятию мер до и после его исчезновения с целью предотвратить его передачу в Узбекистан, а также вопрос о том, имело ли место тщательное и эффективное расследование, проясняющее важные аспекты инцидента и приводящее к определению и наказанию ответственных за исчезновение. Статья 3 Конвенции гласит:
Никто не должен подвергаться ни пыткам, ни бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию.
А. Приемлемость
. Суд отмечает, что данные жалобы не являются явно необоснованными в соответствии со значением подпункта (а) пункта 3 статьи 35 Конвенции. Суд также отмечает, что они не являются неприемлемыми по каким-либо иным основаниям. Следовательно, они должны быть признаны приемлемыми.
Б. Существо жалобы
. Суд отмечает, прежде всего, что настоящее дело поднимает два отдельных вопроса по статье 3 Конвенции: (1) предполагаемая ответственность органов власти за исчезновение заявителя, либо путем прямого участия представителей Властей, либо путем несоблюдения позитивного обязательства по защите заявителя от риска исчезновения; и (2) предполагаемое неисполнение процессуального обязательства по проведению тщательного и эффективного расследования похищения заявителя. Суд повторяет, что рассмотрение этих вопросов будет зависеть, в частности, от наличия в момент событий обоснованного риска жестокого обращения с заявителем в Узбекистане (см. постановление Европейского Суда от 14 ноября 2013 года по делу «Касымахунов против России» (Kasymakhunov v. Russia), жалоба № 29604/12, пункт 120). Стороны разошлись во мнениях по последнему пункту. Следовательно, Суд начинает рассмотрение дела с оценки, подвергало ли принудительное возвращение заявителя в Узбекистан его такому риску. Далее Суд рассмотрит другие вопросы, возникающие в связи со статьей 3, упомянутой выше.
1. Подвергло ли возвращение заявителя в Узбекистан его фактическому риску обращения, противоречащего статье 3 (a) Доводы сторон
. В своих заявлениях Власти утверждали, что доводы заявителя о том, что он подвергался риску жестокого обращения в случае его высылки в Узбекистан, были надлежащим образом рассмотрены национальными органами власти. Российский Генеральный прокурор получил от узбекской стороны заверения того, что заявитель не будет подвергнут пыткам, бесчеловечному или унижающему достоинство обращению, и что ему будет предоставлена возможность защитить себя. Российские власти не располагали информацией о жестоком обращении или пытках в отношении лиц, экстрадированных в Узбекистан. Власти указали, что Узбекистан являлся стороной международных документов о запрете пыток и жестокого обращения, и что в экстрадиции было отказано в отношении преступлений, состоящих в организации преступного сообщества, незаконном пересечении государственной границы, терроризме и нарушении конституционного порядка Республики Узбекистан.
. Заявитель ответил, что дипломатические заверения, предоставленные узбекскими властями, не опровергали его аргументов о высоком риске жестокого обращения (он сослался на прецедентную практику Суда: постановление Европейского Суда от 2 октября 2012 года по делу «Абдулхаков против России» (Abdulkhakov v. Russia), жалоба № 14743/11, пункты 149-150, и постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу «Саади против Италии» (Saadi v. Italy), жалоба № 37201/06, пункты 147-148, ЕСПЧ 2008). Утверждение Властей о том, что они не располагали информацией о жестоком обращении в Узбекистане, по-видимому, является ложным с учетом последних отчетов «Международной амнистии» о судьбе Хамидкариева, который был похищен в России и принудительно возвращен в Узбекистан, где столкнулся с несправедливым судебным разбирательством, основанным на его признаниях, полученных с помощью пыток (см. пункт 33 выше и обстоятельства жалобы № 42332/14). Одного лишь факта ратификации международных договоров о правах человека Узбекистаном недостаточно для предоставления достаточных средств защиты от жестокого обращения по причине отсутствия механизмов контроля в отношении исполнения страной своих обязательств (заявитель сослался на выводы Суда: постановление Европейского Суда от 7 ноября 2013 года по делу «Ермаков против России» (Ermakov v. Russia), жалоба № 43165/10, пункт 204, и постановление Европейского Суда от 12 мая 2010 года по делу «Ходжаев против России» (Khodzhayev v. Russia), жалоба № 52466/08, пункт 98). Заявитель счел нелогичным аргумент Властей о том, что в его экстрадиции было отказано в отношении некоторых обвинений. Важно то, что она была разрешена в отношении преступления, состоящего в участии в экстремистской организации, что относило заявителя к уязвимой группе лиц, систематически подвергаемых пыткам. С учетом последних публикаций международных правозащитных организаций, заявитель указал, что улучшения в сфере защиты прав человека в Узбекистане не отмечается и что пытки лиц, подозреваемых в запрещенной религиозной деятельности, остаются широко распространенной практикой. Тем не менее утверждения заявителя о повышенном риске пыток не были рассмотрены ни на одном из этапов внутригосударственных судебных разбирательств.
(b) Оценка Суда
. Суд рассмотрит жалобу заявителя по существу в соответствии со статьей 3 в свете применимых общих принципов, изложенных, среди прочих, в постановлении Европейского Суда от 18 сентября 2012 года по делу «Умиров против России» (Umirov v. Russia), жалоба № 17455/11, пункты 92-100, с дальнейшими ссылками).
. В недавних делах против Российской Федерации согласно статье 3, касающихся экстрадиции заявителей в Узбекистан и Таджикистан, Суд определил важнейшие элементы, которые должны быть внимательно изучены (см., помимо иных источников, постановления Европейского Суда по делам: «Саввридин Джураев против России» (Savriddin Dzhurayev v. Russia), жалоба № 71386/10, ЕСПЧ 2013 (выдержки), упомянутые выше постановления Европейского Суда по делам «Касымахунов против России» и «Абдулхаков против России», и постановление Европейского Суда от 23 сентября 2010 года по делу «Искандаров против России» (Iskandarov v. Russia), жалоба № 17185/05). Во-первых, следует рассмотреть, представил ли заявитель национальным органам власти существенные доказательства того, что риск жестокого обращения с ним в принимающей стране является реальным. Во-вторых, Суд рассмотрит, было ли утверждение заявителя оценено надлежащим образом компетентными национальными органами власти в ходе выполнения их процессуальных обязательств по статье 3 Конвенции, и были ли их выводы подтверждены соответствующими материалами. И наконец, учитывая все существенные аспекты дела и имеющуюся соответствующую информацию, Суд оценит существование реального риска быть подвергнутым пыткам или обращению, несовместимым со стандартами Конвенции.
(i) Наличие достаточных оснований, чтобы полагать, что для заявителя существовал реальный риск подвергнуться ненадлежащему обращению
. Прежде всего Суд отмечает, что более десятилетия органы Организации Объединенных Наций и международные неправительственные организации представляли тревожные доклады о ситуации в системе уголовного правосудия Узбекистана, использовании пыток и жестокого обращения со стороны сотрудников правоохранительных органов, тяжелых условиях в следственных изоляторах, систематическом преследовании политической оппозиции и грубом отношении к определенным религиозным группам.
. Суд ранее сталкивался с множеством случаев насильственного возвращения из России в Узбекистан лиц, обвиненных органами власти Узбекистана в осуществлении уголовной, религиозной и политической деятельности (см. из последних, постановление Европейского Суда от 26 июня 2014 года по делу «Эгамбердиев против России» (Egamberdiyev v. Russia), жалоба № 34742/13; постановление Европейского Суда от 28 мая 2014 года по делу «Акрам Каримов против России» (Akram Karimov v. Russia), жалоба № 62892/12; постановление Европейского Суда от 7 мая 2014 года по делу «Низамов и другие против России» (Nizamov and Others v. Russia), жалобы №№ 22636/13, 24034/13, 24334/13 и 24528/13, с дальнейшими ссылками). Последовательная озиция Суда состоит в том, что лица, экстрадиции которых требовали узбекские власти в связи с предъявленными им обвинениями в совершении преступлений религиозного или политического характера, входят в уязвимую группу, подвергающуюся, в случае их выдачи в Узбекистан, реальному риску подвергнуться обращению, противоречащему статье 3 Конвенции.
. В настоящем деле заявитель постоянно подчеркивал в ходе внутригосударственных судебных разбирательств, что он подвергался преследованию за религиозный экстремизм и членство в вышеупомянутой уязвимой группе. То же самое следовало из документов об экстрадиции, предоставленных запрашивающим органом власти Узбекистана. В постановлениях о международном розыске и задержании, а также в запросе о выдаче, представленных узбекскими властями, совершенно четко указывались основания для его выдачи, а именно, что заявитель разыскивался по уголовным обвинениям в религиозном и экстремизме. Эти заявления, касающиеся его преступлений и характера этих преступлений, были неизменными на всем протяжении соответствующего производства в Российской Федерации.
. Один этот факт, рассматриваемый в контексте международных докладов о систематическом жестоком обращении с лицами, обвиненными в совершении преступлений по религиозным и политическим мотивам, был достаточным для того, чтобы отнести заявителя к группе лиц, сталкивающихся с серьезным риском подвергнуться жестокому обращению в случае их высылки в Узбекистан.
. Учитывая вышеупомянутые замечания, Суд удовлетворен тем, что в российские органы власти был представлен достаточным образом подтвержденный иск о том, что заявитель может столкнуться с реальным риском жестокого обращения в случае его возвращения в Узбекистан.
(ii) Обязанность провести надлежащую оценку жалоб на существование реального риска подвергнуться ненадлежащему обращению, исходя из достаточных необходимых фактов
. Во-первых, Суд отмечает, что несмотря на то, что заявитель выдвинул обоснованное заявление о риске жестокого обращения с ним со стороны узбекских правоохранительных органов, 11 декабря 2013 года Генеральная прокуратура Российской Федерации разрешила его экстрадицию в Узбекистан без рассмотрения существующих для заявителя рисков и просто сослалась на отсутствие «препятствий» для высылки (см. пункт 18 выше). Властями не было представлено никакого доказательства того, что Генеральная прокуратура попыталась оценить риски экстрадиции заявителя в страну, где, согласно авторитетным международным источникам, систематически применялись пытки, и права на защиту обычно игнорировались. Кроме того, Генеральная прокуратура безоговорочно положилась на заверения, предоставленные узбекскими властями, что было несовместимо с принятой позицией Суда о том, что сами по себе такие заверения не являются достаточными, и что национальные органы власти должны с осторожностью относиться к таким заверениям в отношении пыток, данным государством, где пытки являются распространенным или непрекращающимся явлением, и гарантии которого не предусматривают механизм мониторинга (см. упомянутое выше постановление Европейского Суда по делу «Касымахунов против России», пункт 127, и постановление Европейского Суда от 8 июля 2010 года по делу «Юлдашев против России» (Yuldashev v. Russia), жалоба № 1248/09, пункт 85, с дальнейшими ссылками). Соответственно, Суд считает невозможным прийти к выводу, что утверждения заявителя о возможном жестоком обращении со стороны узбекских властей были должным образом рассмотрены органами прокуратуры.
. Во-вторых, Суд считает, что внутригосударственные суды также не оценили на должном уровне жалобы заявителя согласно статье 3 Конвенции. Таким образом, Тюменский областной суд и Верховный Суд отказали в рассмотрении, в ходе судебных разбирательств по вопросу об экстрадиции, широкого ряда ссылок на прецедентную практику Суда, доклады органов ООН и неправительственных организаций о ситуации в Узбекистане и, по-видимому, придали решающее значение заверениям узбекских органов власти, принимая их как должное, без анализа контекста, в котором они были предоставлены, или осуществляя их подробную оценку в соответствии с требованиями Конвенции (см. пункты 20 и 22 выше). Суду трудно согласовать авторитетные указания, которые были даны Верховным Судом нижестоящим судам в его Постановлении № 11 от 14 июня 2012 года, в котором было изложено требование тщательного и всеобъемлющего рассмотрения заявлений о жестоком обращении, и ограниченную сферу рассмотрения, принятую им в настоящем деле. В этом отношении необходимо напомнить, что даже если национальные суды посчитали аргументы заявителя неубедительными в значительной степени, им следовало отклонить их только после тщательного анализа. Материалы, имеющиеся в распоряжении Суда, не дают ему основания полагать, что областной или Верховный Суд, которым были предоставлены подтверждения существования реального риска жестокого обращения, в полной мере подкрепленные различными международными источниками, рассмотрели это утверждение с должным вниманием.
. С учетом вышеизложенного Суд не убежден, что утверждения заявителя о том, что он мог быть подвергнут ненадлежащему обращению, были должным образом исследованы внутригосударственными органами власти. Соответственно, он должен оценить, существует ли реальный риск для заявителя подвергнуться обращению, запрещенному статьей 3, если он будет выдворен в Узбекистан.
(iii) Существование реального риска подвергнуться жестокому обращению
. Суд рассматривал некоторые дела, поднимающие вопросы риска подвергнуться ненадлежащему обращению в случае экстрадиции или выдворения в Узбекистан из России или другого государства-члена Совета Европы. Он установил, со ссылкой на сведения из различных источников, что общая ситуация в отношении прав человека в Узбекистане внушает опасения, что в достойных доверия международных документах указано, что остается проблемным вопрос жестокого обращения с заключенными, а практика пыток, применяемая в отношении лиц, содержащихся под стражей в полиции, описывается как «систематическая» и «всеобъемлющая», а также не было представлено никаких конкретных доказательств фундаментального улучшения в этой области (см. упомянутые выше постановления Европейского Суда по делам Эгамбердиева; Акрама Каримова; Касымахунова; Ермакова, Умирова; см. также постановление Европейского Суда от 10 июня 2010 года по делу «Гараев против Азербайджана» (Garayev v. Azerbaijan), жалобы № 53688/08, пункт 71; постановление Европейского Суда от 11 декабря 2008 года по делу «Муминов против России» (Muminov v. Russia), жалоба № 42502/06, пункты 93-96; а также постановление Европейского Суда от 24 апреля 2008 года по делу «Исмоилов и другие против России» (Ismoilov and Others v. Russia), жалоба № 2947/06, пункт 121).
. Что касается личной ситуации заявителя, Суд отмечает, что он был объявлен в розыск узбекскими властями в связи с обвинениями в предполагаемом участии в мусульманской экстремистской организации. Эти обвинения стали основанием для запроса об экстрадиции и постановления об аресте, выданного в отношении заявителя. Таким образом, он находится в аналогичной ситуации с теми мусульманами, которые, в связи с совершением богослужений вне официальных учреждений и правил, обвинялись в религиозном экстремизме или членстве в запрещенных религиозных организациях, и в этой связи, как отмечалось в докладах и постановлениях Европейского Суда, упомянутых выше, подвергались повышенной угрозе жестокого обращения (см., в частности, вышеупомянутое постановление Европейского Суда по делу «Ермаков против России», пункт 203).
. Суд однозначно полагает, что существование национальных законов и международных договоров, гарантирующих уважение основных прав, само по себе не является достаточным для обеспечения достаточной защиты от жестокого обращения, когда, как в настоящем деле, надежные источники сообщают о действиях, совершаемых или допускаемых органами власти, которые явно противоречат принципам Конвенции (см. постановление Большой палаты Европейского Суда по делу «Хирси Джамаа и другие против Италии» (Hirsi Jamaa and Others v. Italy), жалоба № 27765/09, пункт 128, ECHR 2012). Кроме того, внутригосударственные органы власти, а также Власти использовали в Суде обобщенные и неконкретные аргументы в попытке опровергнуть заявления о риске подвергнуться жестокому обращению в связи с вышеуказанными обстоятельствами.
. Учитывая вышеуказанное, Суд считает, что имелись существенные основания полагать, что заявитель подвергнется риску обращения, запрещенного статьей 3 Конвенции, в случае его экстрадиции в Узбекистан.
. Таким образом, Европейский Суд приходит к выводу, что исполнение распоряжения об экстрадиции и возвращение заявителя в Таджикистан подвергали его реальному риску жестокого обращения, противоречащего статье 3 Конвенции.
2. Несли ли органы власти РФ ответственность за нарушение статьи 3 в отношении исчезновения заявителя (a) Доводы сторон
. Власти указали, что при получении указания Суда о применении обеспечительной меры в соответствии с правилом 39 Регламента Суда, они потребовали от Тюменской областной прокуратуры, регионального отделения полиции и Пограничной службы воздержаться от любых действий по передаче заявителя в Узбекистан. Узнав об исчезновении заявителя, Следственный комитет возбудил уголовное дело в соответствии со статьей 126.1 Уголовного кодекса РФ (похищение). Власти указали, что поиски заявителя осуществлялись посредством проверки журналов регистрации различных больниц, исправительных учреждений, бездомных лиц, неопознанных тел, и отделений полиции. Был проведен обыск места жительства заявителя и была изъята его зубная щетка для взятия образцов ДНК. Были получены записи звонков заявителя у мобильных операторов. Власти утверждали, что они не располагали информацией о передвижениях заявителя в пределах России или о пересечении им границ России.
. Представитель заявителя настаивал на том, что исчезновение заявителя имело место в результате его похищения с целью принудительного выдворения в Узбекистан. Это подтверждалось тем фактом, что его забрали из дома представители государства (работники ФМС), которые пытались сделать это без свидетелей и препятствовали его адвокату в следовании за ними, и что он не связался со своим адвокатом или родственниками в России с целью сообщить о своем местонахождении после того, как его в последний раз видели в здании Тюменской ФМС. 11 марта 2014 года он подготовил письменное заявление, в котором указал, что он не намерен уезжать в Узбекистан, и боялся похищения. Его представитель указал, что без паспорта или других дорожных документов заявитель не мог уехать по своей воле: он не получал узбекский паспорт, а его российский паспорт был аннулирован российскими судами. Представитель подчеркнул, что Власти не представили объяснений исчезновения заявителя и не ввели в действие правовой механизм, способный предотвратить его принудительную передачу в Узбекистан. Несмотря на имеющуюся информацию о том, что он мог быть отправлен в Узбекистан на рейсе до Ташкента, не было принято мер для предотвращения этого или, как минимум, для проверки соответствующего рейса и данных пассажиров. Наконец, представитель указал, что расследование, проведенное российскими властями в отношении исчезновения, являлось неэффективным. Ни его адвокат, ни жена, ни Суд не были проинформированы о ходе расследования и не получили доступа к материалам расследования. Не были предприняты некоторые очевидные меры: работники ФМС не были допрошены и списки пассажиров не были проверены. Обыск по месту жительства заявителя и изъятие его зубной щетки едва ли могли помочь в установлении его местонахождения.
(b) Оценка Суда
. Суд отмечает, что аргументы сторон приводят к возникновению трех различных вопросов, а именно, о том, (i) исполнили ли органы власти свое обязательство по защите заявителя от риска, противоречащего статье 3 Конвенции, (ii) провели ли органы власти эффективное расследование исчезновения заявителя, и (iii) несут ли органы власти ответственность за исчезновение заявителя. Суд рассмотрит эти вопросы по отдельности.
(i) Исполнили ли органы власти обязательство по защите заявителя от риска принудительного вывоза в Узбекистан
. Суд повторяет, что обязательство Договаривающихся сторон в соответствии со статьей 1 Конвенции по обеспечению всем лицам, находящимся в их юрисдикции, прав и свобод, определенных в Конвенции, в совокупности со статьей 3, требует от государств принятия обоснованных мер для предоставления эффективной защиты уязвимых лиц и предотвращения жестокого обращения, о котором власти осведомлены или должны быть осведомлены. Если органы власти Государства-участника осведомлены о подверженности лица фактическому и неминуемому риску пыток и жестокого обращения посредством его передачи любым лицом другому государству, в соответствии с Конвенцией они несут обязательство по принятию, в рамках их полномочий, таких превентивных оперативных мер, которые могут обоснованно ожидаться с целью избежания такого риска (см. упомянутое выше постановление Европейского Суда по делу «Касымахунов против России», пункты 134-135, и указанные в нем источники).
. Как Суд установил в пункте 47 выше, заявитель принадлежал к группе людей, которые систематически подвергались жестокому обращению в Узбекистане в связи с их преследованием за преступления по религиозным и политическим мотивам. Фактическая схема в деле заявителя схожа с другими делами, в которых Суд установил, что лица, экстрадиция которых была запрошена в связи с аналогичными обвинениями, были принудительно вывезены из России в Узбекистан или Таджикистан (см., в числе прочих, упомянутые выше постановления Европейского Суда по делам: Искандарова; Абдулхакова; Савриддина Джураева; Касымахунова). Несомненно, российские органы власти были хорошо осведомлены, или должны были быть осведомлены об указанных инцидентах, и, учитывая их опыт и знания, должны были обоснованно считать, что заявитель столкнется с аналогичным риском похищения и ненадлежащего вывоза после его освобождения из-под стражи 11 марта 2014 года. В самом деле, российские органы власти постоянно предупреждались Судом и Комитетом Министров о повторных инцидентах незаконного вывоза из России в государства, которые не являются участниками Конвенции, в частности, в Таджикистан и Узбекистан. В связи с этим Суд ссылается на пять решений Комитета Министров от 8 марта, 6 июня, 23 сентября, 6 декабря 2012 года и 7 марта 2013 года в отношении похищений и принудительного вывоза определенных заявителей в Узбекистан и Таджикистан (их соответствующие части приведены в упомянутом выше постановлении Европейского Суда по делу «Савриддин Джураев против России», пункты 122-126). В каждом из указанных решений российским органам власти напоминалось, что они несут обязательство по предотвращению подобных инцидентов в будущем посредством принятия особых защитных мер.
. Учитывая общий контекст, упомянутый выше, и повторную практику исчезновений заявителей в аналогичных обстоятельствах, Суд удовлетворен тем, что российские органы власти были осведомлены до и после освобождения заявителя о том, что он столкнулся с фактическим риском принудительного вывоза в страну, в которой он мог быть подвергнут пыткам или жестокому обращению. Эти обстоятельства, в сочетании с общими сведениями о заявителе, являлись в достаточной степени тревожными, чтобы привлечь особое внимание органов власти и требовать принятия надлежащих мер защиты в его особой ситуации (см. упомянутое выше постановление Европейского Суда по делу «Касымахунов против России», пункт 136).
. Власти не сообщили Суду о каких-либо своевременных превентивных мерах, принятых компетентными органами власти для предотвращения риска похищения или принудительного вывоза заявителя. Учитывая установившуюся практику исчезновений, отправки письма в областную прокуратуру, в областное отделение полиции и в Пограничную службу с сообщением им об указании Судом обеспечительной меры, как, по словам Властей, они сделали (см. пункт 57 выше), было явно недостаточно для исполнения обязательства по защите, которое российские органы власти несли в отношении заявителя. По-видимому, сообщение представителя заявителя, отправленное по факсу в Федеральную службу безопасности, Пограничную службу и Генеральную прокуратуру, с указанием исчезновения заявителя и его возможного вывоза в Узбекистан, не привело к немедленным и решительным действиям соответствующих государственных органов власти (см. пункт 25 выше). К примеру, не имеется доказательств того, что были оповещены администрации аэропортов, с сообщением им особого положения заявителя и необходимости его защиты от принудительного вывоза в Узбекистан (см., для сравнения, упомянутое выше постановление Европейского Суда по делу «Касымахунов против России», пункт 138).
. В связи с этим Суд считает, что российские государственные органы не исполнили своего позитивного обязательства по защите заявителя от реального и непосредственного риска пыток и жестокого обращения.
(ii) Провели ли органы власти эффективное расследование в отношении исчезновения заявителя
. Суд повторяет, что если органы власти Государства-участника осведомлены о подверженности лица фактическому и неминуемому риску пыток или жестокого обращения посредством его принудительного вывоза в другое государство, они несут в соответствии с Конвенцией обязательство по проведению эффективного расследования, способного привести к определению виновных и привлечения их к ответственности (см. упомянутые выше постановление Европейского Суда по делу «Касымахунов против России», пункт 144, и постановление Европейского Суда по делу «Савриддин Джураев против России», пункт 190). Чтобы быть эффективным, такое расследование должно быть немедленным и тщательным. Это означает, что власти должны всегда со всей серьезностью пытаться выяснить обстоятельства произошедшего, и не должны полагаться на поспешные и необоснованные выводы для того, чтобы закрыть дело, либо вынести решение. Они должны принимать все обоснованные и доступные им меры для получения доказательств по делу, включая, inter alia, свидетельские показания и данные судебной экспертизы (см. источники, указанные в постановлении Европейского Суда по делу «Касымахунов против России», пункт 143).
. Суд с удовлетворением отмечает, что уголовное расследование возможного похищения заявителя было начато незамедлительно. В связи с этим Суд повторяет, что возбуждение уголовного дела является наилучшей, если не единственной, процедурой в российской системе уголовного права, способной соблюсти требования Конвенции к эффективному расследованию (см. упомянутое выше постановление Европейского Суда по делу «Савриддин Джураев против России», пункт 193, и постановление Европейского Суда от 24 июля 2014 года по делу «Ляпин против России» (Lyapin v. Russia), жалоба № 46956/09, пункты 135-137).
. Тем не менее из замечаний Властей следует, что после начала расследования были предприняты незначительные действия для установления местонахождения заявителя и установления виновных в его исчезновении. Характер дознания, которое включало обращения в различные реестры пропавших без вести лиц, и взятие образцов ДНК заявителя, указывает на то, что единственной рабочей версией расследования являлась смерть заявителя или его похищение частными лицами. Нет никакой информации о том, была ли рассмотрена версия принудительного вывоза заявителя в Узбекистан представителями государства. Вследствие этого, элементарные и очевидные следственные действия не были осуществлены. Следователи не допросили работников Федеральной миграционной службы, которые задержали заявителя и позднее доставили его в здание ФМС. Не было установлено, забрали ли заявителя из дома, как утверждал его адвокат, или из мечети, что следует из ответа прокурора от 20 августа 2014 года, и на каких законных основаниях заявитель был заключен под стражу. В ходе расследования не были определены или допрошены лица, которые могли являться свидетелями его освобождения или могли видеть его позже в этот день. Отсутствует указание того, что списки пассажиров рейсов в Узбекистан были получены и проверены, или что наземному персоналу аэропортов и работникам Пограничной службы была продемонстрирована фотография заявителя и был проведен их допрос.
. Учитывая недостатки расследования, определенные выше, Суд считает, что оно не являлось тщательным и надлежащим, и поэтому не соответствует требованиям статьи 3 Конвенции.
(iii) Несет ли государство-ответчик ответственность за пассивное или активное участие своих представителей в исчезновении заявителя
. Суд повторяет, что обязательство властей по принятию превентивных оперативных мер по защите лица от риска жестокого обращения является обязательством действия, а не обязательством результата. Принимая во внимание трудности охраны правопорядка в современном обществе, непредсказуемость человеческого поведения и оперативный выбор, который должен быть сделан в условиях приоритетов и ресурсов, рамки такого обязательства должны толковаться способом, который не налагает невозможное или несоразмерное бремя на органы власти (см., mutatis mutandis, постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу «О'Кеффе против Ирландии» (O’Keeffe v. Ireland), жалоба № 35810/09, пункт 144, ЕСПЧ 2014 (выдержки)). Более того, даже если Суд установил, что обязательство по принятию превентивных мер не было надлежащим образом исполнено, этого вывода самого по себе недостаточно, чтобы постановить, что органы власти принимали участие или несут ответственность за исчезновение заявителя (см. постановление Европейского Суда от 23 октября 2014 года по делу «Мамажонов против России» (Mamazhonov v. Russia), жалоба № 17239/13, пункт 203).
. Суд отмечает, что с утра 22 июля 2014 года, когда заявитель был заключен под стражу, его не видели в России, Узбекистане или где-либо еще. По сей день его местонахождение неизвестно. Это отличает настоящее дело от дел, в которых после исчезновения заявителей в России следовало их появление в запрашивающем государстве, что позволило Суду сделать вывод об очевидном участии российских властей в обеспечении вывоза за границу (см., в числе прочих, упомянутые выше постановления Европейского Суда по делам: «Искандаров против России», пункты 113-115; «Абдулхаков против России», пункты 125-127; и «Савриддин Джураев против России», пункт 202). Напротив, в последнем деле Мамажонова заявителя никогда не видели после его освобождения из-под стражи. В указанном деле Суд не обнаружил ничего, что указывало бы на участие российских властей в исчезновении заявителя, так как Власти смогли предоставить доказательство того, что заявитель покинул пенитенциарное учреждение самостоятельно (см. упомянутое выше постановление Европейского Суда по делу «Мамажонов против России», пункты 205-206).
. По аналогии с важностью защиты от жестокого обращения, Суд считает, что он должен самым внимательным образом изучать обстоятельства исчезновения и учитывать не только действия представителей государства, но и все сопутствующие им обстоятельства. Суд повторяет, что лица, заключенные под стражу, находятся в уязвимом положении и власти несут обязательство по их защите (см. постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу «Салман против Турции» (Salman v. Turkey), жалоба № 21986/93, пункт 99, ЕСПЧ 2000 VII). Если лицо исчезает во время содержания под стражей, за его судьбу несет ответственность государство.
. Суд располагает незначительным количеством информации об обстоятельствах исчезновения заявителя. В ней указано, что рано утром 22 июля 2014 года заявитель был задержан работниками Федеральной миграционной службы, увезен в их автомобиле, и доставлен в здание службы (см. пункты 23 и 27 выше). Позже в этот день родственникам заявителя сообщили, что он был освобожден; то же самое утверждал надзирающий прокурор в своем ответе адвокату заявителя и Власти в своих замечаниях. Тем не менее, в отличие от дела Мамажонова, в настоящем деле не имеется доказательств его освобождения из-под стражи. Даже если помещения Федеральной миграционной службы не были оборудованы системой охранного видеонаблюдения, как и пенитенциарное учреждение в деле Мамажонова, должна иметься возможность установить лиц, присутствовавших в помещениях в соответствующее время, и получить их показания. Как Суд установил выше, по-видимому, такие действия не были осуществлены.
. Суд повторяет, что единственным возможным путем соблюдения Россией ее конвенционных обязательств в настоящем деле являлось обеспечение исчерпывающего расследования инцидента и сообщение Суду о его результатах. Явное неисполнение Властями своих обязательств в этом отношении (см. пункты 66-68 выше) и непредставление важной информации и доказательств приводит к тому, что Суд склоняется в пользу позиции представителя заявителя (пункт 1 правила 44C Регламента Суда). В связи с этим Суд придает большой вес способу, которым осуществлялось официальное расследование, так как власти, по-видимому, не желали выяснить подлинные обстоятельства дела (см. упомянутое выше постановление Европейского Суда по делу «Савриддин Джураев против России», пункт 200, и постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу «Эль-Масри против бывшей Югославской Республики Македония» (El-Masri v. the former Yugoslav Republic of Macedonia), жалоба № 39630/09, пункты 191-193, ЕСПЧ 2012).
. Суд также считает, что исчезновение заявителя надлежит рассматривать не в качестве отдельного происшествия, а с учетом обстоятельств множества аналогичных инцидентов, имевших место в России за последнее время. В ведущем постановлении по делу Савриддина Джураева Суд установил, что повторные похищения лиц и их последующий вывоз в страны назначения посредством умышленного уклонения от соблюдения надлежащего порядка, а именно, в нарушение обеспечительных мер, указанных Судом, представляли собой вопиющее игнорирование верховенства права и свидетельствовали о том, что определенные государственные учреждения применяли практику, нарушающую их обязательства в соответствии с российским правом и Конвенцией (см. постановление Европейского Суда по делу Савриддина Джураева, упомянутое выше, пункт 257). Суд призвал российские Власти к осуществлению срочных и решительных действий по дальнейшему улучшению внутригосударственных средств правовой защиты и по предотвращению их незаконного обхода в вопросах экстрадиции (там же, пункт 261).
. Однако с момента вынесения постановления по делу Савриддина Джураева, которое было вынесено 25 апреля 2013 года и вступило в силу 9 сентября 2013 года, Суд получил информацию о дальнейших случаях исчезновений. Так, 3 декабря 2013 года, Азимов, в деле которого Суд ранее усмотрел, что принудительное возвращение в Таджикистан привело бы к нарушению статьи 3 Конвенции (см. постановление Европейского Суда от 18 апреля 2013 года по делу «Азимов против России» (Azimov v. Russia), жалоба № 67474/11), был увезен из центра проживания мигрантов пятью лицами, которые представились сотрудниками полиции. 29 апреля 2014 года Якубов, который также ранее являлся заявителем в Суде, и запланированное выдворение которого в Узбекистан было признано нарушением статьи 3 (см. постановление Европейского Суда от 8 ноября 2011 года по делу «Якубов против России» (Yakubov v. Russia), жалоба № 7265/10), был перехвачен полицией по дороге на интервью в российский офис Верховного комиссара ООН и помещен в фургон без опознавательных знаков. Наконец, ночью 22 июля 2014 года Исаков исчез без следа; по его ранее поданной жалобе Суд также постановил, что его экстрадиция в Узбекистан привела бы к нарушению статьи 3 (см. постановление Европейского Суда от 8 июля 2010 года по делу «Абдулажон Исаков против России» (Abdulazhon Isakov v. Russia), жалоба № 14049/08). В связи с исчезновением Якубова Комитет Министров отметил с озабоченностью, что этот инцидент приводит к сомнениям в правильности защитных мер, принятых российскими органами власти, что не имеется информации о ходе расследования аналогичных инцидентов, имевших место ранее (см. пункт 36 выше).
. Принимая во внимание тот факт, что заявителя последний раз видели при содержании под стражей государственными органами, и установившуюся и постоянную практику исчезновений лиц, которые находились под защитой государства, Суд считает, что российские органы власти несут бремя доказывания того, что исчезновение заявителя имело место не по причине пассивного или активного участия представителей государства. Тем не менее, они не сняли с себя это бремя, и их утверждение об освобождении заявителя не может быть проверено по причине существенных недостатков внутригосударственного расследования и его ограниченной области. Соответственно, Суд приходит к выводу о том, что Государство-ответчик несет ответственность за исчезновение заявителя.
. Таким образом, имело место нарушение статьи 3 Конвенции.
|
