Автобиографическая повесть. Александр Долган (Alexander Dolgun) в соавторстве с Патриком Уотсоном (Patrick Watson)
Скачать 6.51 Mb.
|
| - Ты переводишься в Желдор-поселок, - сообщил он мне безразличным тоном, как будто не был к этому причастен совершенно. – Твоим бригадиром будет Иванов. Ты будешь на строительстве. Тяжелые работы. Особо тяжелые работы, точнее. Желдор-поселок был огромной стройкой на железнодорожной ветке, печально известный тем, что там постоянно гибли люди. Казалось, что, произнося свой приговор, нарядчик получает от этого удовольствие. Теперь я был уверен, что он выполнял указания администрации. - Буду ждать встречи с тобой на воле однажды, - ответил я. Он просто холодно смотрел на меня. - Никогда не слышал о бригадире по фамилии Иванов. Ты уверен, что есть такой? – продолжил я. - Я тебе разве не сказал: «особо тяжелые работы»? Это для тебя что-то означает? Иди, собирай вещи - через полчаса ты отправляешься с конвоем. Тебя переводят в КТР! «Особо тяжелые работы» - это фраза, предназначавшаяся для тех, кто находился в лагере под номером один, или КТР. Я почувствовал холод. Смертность от изнеможения в этом лагере была высочайшая. Неудивительно, что я никогда не слышал об Иванове. Я почти никого не знал из КТР. Покидать свой родной барак также было для меня ударом. Больше никаких музыкальных вечеров с Зюзиным. Никаких бесед с Адаричем. Незнакомые лица и неизвестные правила, которым следовало обучаться. Ну что ж, подумал я, - бывало и хуже. Я свернул свое одеяло, вытряхнул опилки из своей подушки и матраса. Все равно они уже нуждались в новой набивке. Я попрощался с инвалидом-стариком, присматривавшим за бараком в течение дня, и пошел в кладовку, чтобы забрать свои личные вещи, из которых оставалась только моя флотская рубашка да штаны. Все остальное к этому времени ушло – к Валентину и к Лавренову. Эти вещи – единственное, что напоминало теперь о моей Америке, и, несмотря на то, что они были заляпаны и порваны, я поклялся никогда с ними не расставаться. Перекинув вещмешок через плечо и взяв свою гитару, я в последний раз оглянулся и зашагал к воротам, чтобы встретить конвой. В начале второй половины дня я прибыл в КТР, примыкавший к моему старому лагерю. Я бросил свои узлы на пол и стал дожидаться возвращения бригад из Желдор-поселка, чтобы потом найти Иванова и чтобы он указал мне мои нары. Когда конвой вернулся, меня поразило выражение лиц большинства людей – на них отпечаталась неимоверная усталость. Они просто быстро вошли и упали на свои нары. Разговоров было немного, кроме как в небольших группах то здесь, то там – среди тех, кто, судя по всему, находил возможность производить большое количество «туфты», получать достаточно еды и не так много работать. Иванов оказался неприветливым угрюмым мужчиной с темными волосами сорока с небольшим лет. Когда я представился, он лишь нахмурился и сказал, что подыщет для меня нары позже, когда будет готов. Я сел за стол и стал ждать. Внезапно я услышал громкий знакомый мне голос: «О, смотрите-ка! Не это ли его превосходительство доктор!» Я обернулся и увидел вздернутый нос и два смеющихся глаза – передо мной было лицо клоуна и фигура клоуна. Марусич! Мы бросились друг другу в объятья. - Мой дорогой доктор! – восклицал он, - что за счастье свело нас опять вместе? - Не уверен, что это счастье, Марусич, - произнес я, помрачнев. – Я потерял свой медицинский статус. И меня по какой-то причине послали сюда, на особо тяжелые работы. Приписали к Желдор-поселку. - И у меня также! И я тоже! Вот радость! Мы, старые друзья, знаем, как управляться с такими делами, правда ведь? – Он подмигнул мне, растянул рот в улыбке и ободряюще хлопнул по руке. - Пойдем, пойдем! – продолжил Марусич. – Ты будешь моим соседом по нарам. Я сейчас попрошу кого-нибудь передвинуться пониже. Это было неслыханно. Только бригадир назначал места на нарах, а Марусич даже не был в той же бригаде, что я. Всего в бараке было пять бригад и пять бригадиров. Но человек, с которым поговорил Марусич, немедленно согласился и выказал к нему значительное почтение – тут я подумал, что, возможно, все будет не так уж и плохо на самом деле. Потом я узнал, что Марусич имел назначение в качестве дневного повара, а это означало, что в его распоряжении находились мешки с зернами грубого помола, из которых варили кашу, и он мог распределять еду среди своих друзей и подкупать бригадиров. «Просто приходи в полдень в мою бригаду, - сказал он мне. – Я позабочусь, чтобы у тебя было все, что нужно, из еды. Какая радость видеть тебя здесь, дорогой доктор! Какое счастье!» Марусич любил петь, и у него был прекрасный голос. По вечерам я доставал гитару и подыгрывал ему, и на лицах его товарищей появлялись слезы, когда в его исполнении звучали задушевные украинские песни. Но, как оказалось, мне не пришлось проводить вместе с Марусичем столько времени, сколько нам бы обоим этого хотелось. Он был постоянно кому-нибудь нужен. Барак был переполнен украинцами с западной Украины, и Марусич был кем-то вроде распорядителя – он улаживал разногласия, а также руководил действиями в том, что касалось заговоров, направленных против русских или против действий администрации. Постоянно вокруг него что-то происходило. Я не так хорошо знал украинский, хотя и понимал очень многое по причине наличия значительного количества украинцев в нашем лагере. Многое из тех разговоров, что велись шепотом у нар моего покровителя, от меня ускользало, но было очевидно, что Марусич пользовался авторитетом как в бригаде, так и в бараке. В тот первый вечер я больше так и не видел Иванова. Утром, когда мы прибыли на стройку, Иванов начал раздавать задания. По бокам от него стояли два прожженных бандита, его помощники. Я просто ушел и подыскал себе место, где мог скрываться какое-то время, в сарае с инструментами. В полдень я вышел и отыскал небольшую полевую кухню Марусича, и получил две миски густой, питательной каши, а потом вернулся обратно в свое потайное место, чтобы вздремнуть. Когда я подошел к двери сарая, один из подручных Иванова уже ждал меня там – жилистый и заносчивый малый небольшого роста. - Вот и все! – закричал он. – Ты идешь работать! - Иди к черту, - произнес я спокойно. Он подхватил короткую палку и пошел на меня, держа ее, как биту. На земле валялась полуметровая металлическая арматура в виде стержня, которым укрепляют бетон, и я ее схватил. - Отлично, если хочешь, подходи и получи! – я танцевал вокруг него, приподнявшись на ступнях, словно боксер. Я был в хорошей форме – только что из госпиталя, быстр, подтянут, подвижен и постоянно на чеку. Он взглянул на меня немного испуганно, и попятился назад. Остаток дня я провел, бродя по стройке, наблюдая за тем, как кладут кирпичи, мешают цемент и носят бревна. Я делал вид, что иду по своим делам с одной площадки на другую, а также следил, чтобы не попасться на глаза Иванову и его головорезам. Иванова я больше не видел, пока не вернулся в КТР. Когда я вышел из туалета, он и двое его подручных поджидали меня там. Мое положение выглядело не очень хорошо. - Ты собираешься на работу? – сказал Иванов. - Когда захочу. Не раньше. Может, я вообще не захочу. Эти слова его ошарашили. Все трое начали двигаться в мою сторону. Я просто улыбался. - Прежде чем что-то делать, - сказал я, - думаю, тебе стоит меня послушать. Хочу кое-что тебе сказать, одному. Отзови своих шестерок и подойди сюда. Я был очень тверд и спокоен. Было видно, что это на них подействовало. Иванов махнул двум своим отойти назад и подошел ко мне. - Если хочешь меня чем-то купить, то это должно быть что-то очень дорогое, - процедил он сквозь зубы, глядя на меня очень злобно. Я ему улыбнулся. Меня весь этот спектакль очень забавлял, и он шел по моему сценарию. - Послушай, ты попал, разве ты этого не понял? – сказал я. – Если что-то со мной случится, хоть что-то, если эти твои шавки меня изобьют, или если ты настучишь на меня куму, или еще что, ты думаешь, что твоя голова долго останется у тебя на плечах? У меня очень влиятельные друзья, ты это знаешь! Он подался назад. Даже если бы это было блефом, это могло бы сработать – настолько убедительно я выглядел. Но блефом это не было. Я добавил: - Думаю, тебе стоит переговорить об этом с Марусичем. Бывай, Иванов. Я просто сунул руки в карманы и ушел прочь. Иванов и не попытался последовать за мной. Марусичу я рассказал об этом в бараке. Он рассмеялся и хлопнул меня по спине. - Отличная работа, мой дорогой доктор, отличная работа! Твои целительные способности просто восхитительны. Ты можешь залечить рану перед тем, как она появилась. Я впечатлен. Ну, а остальное предоставь мне, мой дорогой друг, я об этом позабочусь. - Как? - спросил я. Марусич снова весело рассмеялся. - Это не твое дело, не твое дело. Предоставь это мне, предоставь это мне! - он удалился, громко распевая по-украински о любви, розах и разбитых сердцах. На этом все и закончилось. Иванов был русским. Русских в нашем бараке было вдесятеро меньше, чем украинцев под предводительством Марусича. Я чувствовал, что в течение какого-то времени, по крайней мере, могу делать все, что захочу. «Если кум поймает тебя, дорогой доктор, - сказал мне Марусич, - ты сам по себе. Все остальное время, пожалуйста, ни о чем не беспокойся!» На второй день, блуждая по обширной территории поселка, я остановился, чтобы помочь нескольким ребятам, пытающимся поднять здоровенную балку. Когда мы погрузили ее в вагон, они поблагодарили меня, предложили сигарету, мы сели под вагоном, потому что шел снег, и закурили. Эти ребята были из Москвы. Когда я поведал им, что работал раньше в американском посольстве, один из них сказал: «Значит, у тебя тут есть друг, брат. Его зовут Аксенов, и он тоже раньше работал в посольстве. Я скажу ему, как тебя найти». Я не мог в это поверить. Я смутно помнил Аксенова, как одного из молодых советских сотрудников. Также я вспомнил, что он родился в Лондоне и говорил на отличном английском, но я не мог вспомнить, в чем заключалась его работа в посольстве. Переводчик, скорее всего. Но в этом имени для меня было что-то нехорошее, и вскоре я вспомнил, что именно. Один из протоколов, который показал мне Сидоров в конце моего первого допроса, был подписан Артуром Аксеновым. Очень скверный протокол. В нем утверждалось, что мы были с ним близко знакомы и проводили много времени в разговорах о политике, в которых я высказывался крайне враждебно о Советском Союзе. Я вспомнил, что, прочитав тот лживый протокол, мне захотелось убить того, кто написал все это. Теперь, подумал я, это того не стоит. Я просто изобью его, получив в этом некоторое удовлетворение. Я не стал ждать, когда тот москвич подошлет ко мне Аксенова – я сам пошел на его поиски. Оказалось, что он лежит в маленьком госпитале в КТР – у него была цинга в серьезной степени. Я пришел в клинику под вечер и сказал фельдшеру, что мне нужно увидеть этого Артура Аксенова по некому формальному поводу, при этом я сделал несколько профессиональных замечаний, относящихся к медицине; фельдшера устроило мое объяснение, и он пошел внутрь, а через пару минут ко мне вышел Аксенов в своем больничном белье. Он узнал меня сразу, поздоровался, но выглядел немного виноватым. - Ну, и что ты хочешь мне сказать? – произнес я. Воцарилась долгая пауза. - Простите, - сказал он приглушенно. На меня он не мог поднять глаз. – Я был в Лефортово. Они меня почти убили. Мне нужно было подписать это. Я не мог выдержать избиений. Простите, мистер Долган. Мне, действительно, очень жаль. Прошло много времени с тех пор, как я слышал, чтобы ко мне обращались по-английски и с почтением. Мой гнев куда-то ушел, в значительной степени. Я подумал – да, маленький бедный ублюдок, я могу поверить, что ты подписал это под давлением. Я тоже это сделал, но я не подписал ничего, что могло бы кому-то навредить. Я ударил его дважды. Он не реагировал, просто стоял, уткнувшись взглядом в пол. Я ушел, не обернувшись. Позже мы стали друзьями, но не близкими друзьями. Я знал, что мне никогда не понять его до конца, и как ни соблазнительно было поговорить по-английски, несмотря на его желание дружить, я никогда не проводил с ним долгого времени. Он был маленьким несчастным человеком. Он почти на коленях добивался моего внимания, и это отталкивало меня. Я преодолел свою ненависть к нему за то, что он мне сделал, но мне было неинтересно узнавать его ближе. Я становился все более ожесточенным к жизни, более циничным. Потеря Ациньша, даже пусть я мог и никогда более не увидеться с ним в любом случае, омрачила мой взгляд на вещи. Я все еще был оптимистичен относительно своего выживания и освобождения, в конце концов, но в моей душе копилась неприязнь к этому миру. Смерть Аркадия произвела похожий эффект. Я поклялся себе теперь, что сделаю все, что смогу, буду использовать все возможности, которые смогу найти – такие, например, как дружба с Марусичем – ради того, чтобы не отдавать свой труд этой бесчеловечной, сатанинской системе, отнявшей у меня жизни моих друзей. На четвертый день в Желдор-поселке я обнаружил недостроенную бойлерную в подвале одного из зданий на стройке. По тому, как валялись кругом стройматериалы, покрытые пылью, я заключил, что работы здесь были приостановлены, и никто сюда не заходит. Неплохое местечко для того, чтобы проводить здесь день, подумал я. Там стояла бочка с тряпками для мытья полов, все еще чистых, из которых можно было соорудить лежанку, а также достаточно досок и кирпичей, из которых можно было сделать что-то вроде стенки – так, чтобы любой вошедший в подвал меня бы не увидел. Я взялся за обустройство этого места под свои нужды, и к концу дня оно стало достаточно удобным. Теперь все, что мне требовалось – это найти себе компанию. Я пошел бродить и нашел тех москвичей, поболтал с ними, и решил, что одному из них может быть интересно мое предложение. Я отвел его в сторонку и спросил, не хочет ли он проводить дневное время, отлынивая от работы. Он категорически отказался – у него не было никого, вроде Марусича, кто бы защитил его от бригадира. Мне понадобилось долгое время, чтобы найти кого-то, кто мог бы исчезнуть, как я, но, наконец, нашел парочку ребят, которые помогли мне довести наше место до ума – так, что оно стало практически незаметным. На протяжении нескольких дней мы спали, курили, болтали, и все это нам порядком надоело. В полдень я приходил к полевой кухне Марусича. Еще издали, на подходе, можно было услышать его громкое пение. «Опять соловушка распелся», - говорили о нем. Я съедал свою кашу, болтал с Марусичем некоторое время, а потом удалялся к своим компаньонам в бойлерную. В один из дней мы услышали шаги наверху, этажом выше, затем голоса и звуки спускающихся по лестнице людей. Не успели мы затушить свои сигареты, как ширма из досок перед нашим тайным местом разлетелась в стороны, и два полковника – один из МВД, второй – МГБ, ворвались внутрь. Тот, что из МГБ, оказался самим Волошиным – лагерным кумом. Он был в холодном бешенстве: «Заключенные, что вы делаете здесь!» Но еще в тот момент, когда разлетались доски от нашей ширмы, меня посетило чудесное вдохновение. Вместо того чтобы прятаться и выглядеть виноватым, я вскочил на ноги со своей сигаретой, держа ее повыше, как если бы пытался проследить, куда идет сигаретный дым, уносимый сквозняком в помещении. Я произнес: «Товарищ полковник, боюсь, что из-за вас я потерял нить своих инженерных вычислений. Видите ли, мы занимаемся оценкой корректности расположения несущих воздуховодов для того, чтобы уравновесить оксиметрический статус, и эти вычисления достаточно сложны. Если вас не затруднит подождать одну минутку, пока я не завершил с этой частью, я с удовольствием обговорю наши инженерные расчеты с вами». Конечно, все это было откровенной чепухой. Мое здоровье и мой дух находились в то время на таком подъеме, что я был способен вытворять нечто подобное с настоящим размахом – также как в случае с Ивановым, когда я отказался от работы. Я знал, что сотрудников МГБ и армейских чинов очень впечатляют наукообразные формулировки, и вся эта псевдо-научная ахинея может сработать. Мой расчет заключался в том, что они не рискнут своей репутацией, пытаясь разоблачить меня и признав, что не понимают, о чем я говорю. Это сработало. Волошин уважительно произнес: «Нет, нет, мы не будем мешать. Пожалуйста, продолжайте выполнять свою важную работу. Мы просто проводим общую инспекцию». |
Похожие:
 | Москвы в области науки и образовательных технологий гл. IV, § 4 (в соавторстве с И. Я. Белицкой), § 6 (в соавторстве с И. Я. Белицкой),... | | Оригинал: Alexander Davidson, “Stock market rollercoaster a story of Risk, Greed and Temptation ” |
| Российской Федерации в трех томах / Под ред. А. П. Сергеева" (Кодекс, 2010, 2011 (в соавторстве)); учебных пособий "Правовое регулирование... | | Ермошин Александр Михайлович, Литвиненко Инна Леонтьевна, Овчинников Александр Александрович, Сергиенко Константин Николаевич |
| Алексеев В. И. канд юрид наук, ст науч сотрудник ст ст. 12, 23 26, 34, 35, 42 (в соавторстве с А. В. Бриллиантовым) | | Тема: «The poetic language in the original and translated versions of Alexander Pushkin’s “Eugene Onegin”» (Поэтический язык оригинала... |
|  | Целью освоения дисциплины «Организационное поведение» является формирование у студентов системы представлений об основах поведения... | |
| Специалист в области отношений, эксперт по психологии лжи Александр Вемъ поможет вам! Он расскажет, как распознать лжеца и не допустить... | | П 21. Белой ночью у залива: рассказы и повесть. – М., 2010. Эко-Пресс, 2010, 254 с |