Если XVIII век был зарей русской поэзии, то первая половина XIX века стала ее ярким восходом, который просиял солнцем русской поэзии Пушкиным
Скачать 4.97 Mb.
|
Амалия Ризнич (1803-1825) «Я вспомню речи неги страстной, Слова тоскующей любви, Которые в минувши дни У ног Амалии прекрасной Мне приходили на язык, От коих я теперь отвык». Амалия Ризнич - дочь венского банкира Риппа, вышедшей замуж за трисетского купца Ризнича и весной 1823 года приехавшей вместе с матерью – итальянкой в Одессу, где поэт с ней и познакомился, переехав из Кишинева в Одессу на новое место службы. В приморском городе Пушкин провел всего тринадцать месяцев, но и здесь за короткий срок покорил сердца двух красавиц. Первой его «жертвой» оказалась Амалия Ризнич.  «Она была совсем юной, и к ней было бы смешно применить самое слово «дама» Амалия была весела, грациозна, порою причудлива и во все включала живость и страсть, ездила верхом, увлекалась не только танцами, но и картами. На улицах она появлялась в мужской шляпе и полуамазонке с длинным шлейфом - высокая, гибкая, стройная». В своем знаменитом исследовании «Донжуанский список А.С.Пушкина» П.Губер писал: «Она была высока ростом, стройна и необыкновенно красива. Особенно запомнились одесским старожилам ее огненные глаза, шея удивительной белизны и формы и черная коса более двух аршин длиною». Почти все мужчины, молодые и пожилые, принадлежавшие к высшему кругу, были постоянными гостями четы Ризнич. Хозяйка была душой окружающего общества и предводительницею во всех развлечениях. Современник вспоминает, что все были увлечены красавицей, «но ее вниманием пользовался только Пушкин и Собаньский. На стороне поэта была молодость, на стороне его соперника - золото…». Кокетливая и очаровательная Амалия Ризнич: «полунемка, полуитальянка, с примесью, быть может, и еврейского в  крови», открыто земная и доступная быстро вскружила голову поэту, в жилах которого текла влюбчивая кровь. Пушкин быстро поддался обаянию одесской красавицы и сумел заслужить ее благосклонность. По словам современника Сречковича: «Ризнич внимательно следил за поведением своей жены, заботливо оберегая ее от падения. К ней был приставлен верный его слуга, который знал каждый шаг жены своего господина и обо всем доносил ему. Пушкин страстно привязался к г-же Ризнич. По образному выражению Ризнича, Пушкин увивался за нею, как котенок, но взаимностью не пользовался: г-жа Ризнич была к нему равнодушна».В «Странствиях Онегина» поэт так составил ее портрет: А ложа, где, красой блистая, Негоциантка молодая, Самолюбива и томна, Толпой рабов окружена? Она и внемлет и не внемлет И в каватине, и мольбам, И в шутке с лестью пополам… А муж - в углу за нею дремлет, В просонках фора закричит, Зевнет - и снова захрапит. Это была горячая, дурманящая, чувственная страсть, на некоторое время совершенно закрутившая Пушкина. В черновиках «Путешествия Онегина» Пушкин вспоминает об одесском увлечении: Я вспомню речи неги страстной, Слова тоскующей любви, Которые в минувши дни У ног Амалии прекрасной Мне приходили на язык, От коих я теперь отвык. «Любовь овладела сильнее его душою, - писал брат поэта, Лев Сергеевич. Она предстала ему со всей заманчивостью интриг, соперничества и кокетства. Она давала ему минуты и восторга, и отчаяния. Однажды, в бешеной ревности, он пробежал пять верст с обнаженной головой под палящим солнцем в 35-градусную жару». Мучительная и страстная, отравленная ревностью любовь Пушкина к Амалии Ризнич вызвала к жизни восхитительные строки лирического отступления к VI главе «Евгения Онегина», не вошедшие в основной текст. Вот как поэт описывает порывы ревности, опустошающих душу: Да, да ведь ревности припадка - Болезнь, так точно, как чума, Как черный сплин, как лихорадка, Как повреждение ума. Она горячкой пламенеет, Она свой жар, свой бред имеет, Сны злые, призраки свои. Помилуй бог, друзья мои! Мучительней нет в мире казни Ее терзаний роковых Поверьте мне: кто вынес их, Тот уж, конечно, без боязни Взойдет на пламенный костер Иль шею склонит под топор. Я не хочу пустой укорой Могилы возмущать покой; Тебя уж нет, о ты, которой Я в бурях жизни молодой Обязан опытом ужасным И рая мигом сладострастным. О характере отношений между Амалией Ризнич и Пушкиным можно судить только по стихам поэта, написанных им для любимой женщины: Мой голос для тебя и ласковый и томный, Тревожит позднее молчанье ночи темной. Близ ложа моего печальная свеча Горит; мои стихи, сливаясь и журча, Текут, - ручьи любви, - текут, полны тобою; Во тьме твои глаза блистают предо мною, Мне улыбаются, и звуки слышу я: «Мой друг, мой нежный друг… люблю!.. твоя!.. твоя!..» В черновой тетради под этим стихотворением подписано: «Одесса. 26 октября 1823 г.». Эти восемь строчек из стихотворения «Ночь» звучат, как гимн удовлетворенной страсти, где горячие строчки, насыщенные разделенной любовью, будоражат молодую кровь, пылающей от поцелуев. В них сосредоточена, ранее не слыханная в русской литературе, восхитительная страстность звука. Однако, роман Пушкина с молодой негоцианткой был скоротечным. Его чувство было настолько отравлено ревностью, что впоследствии, когда любовь угасла, память о пережитых страданиях мучила Пушкина. Отзвуки любви поэта к Амалии содержатся в известной элегии: Простишь ли мне ревнивые мечты, Мой любви безумное волненье? Ты мне верна: зачем же любишь ты Всегда пугать мое воображенье? Окружена поклонников толпой, Зачем для всех казаться хочешь милой, И всех дарит надеждою пустой Твой чудный взор, то нежный, то унылый? Мной овладев, мне разум омрачив, Уверена в моей любви несчастной, НЕ видишь ты, когда в толпе их страстной, Беседы чужд, один и молчалив, Терзаюсь я досадой одинокой… Стихотворение наполнено открытой страстью, ревностью и счастьем обладания. Из глубины души вырывается сердечная мольба: Мой милый друг, не мучь меня, молю: Не знаешь ты, как сильно я люблю, Не знаешь ты, как тяжко я страдаю. Амалия Ризнич умела своим горячим, темным огнем зажигать кровь своих поклонников, хмелить головы, но души их не задевала. И когда хмель страсти проходил, оставалось одно равнодушие. «Похотливое кокетство итальянки», - однажды писал Пушкин, имея в виду Амалию. «Связь Пушкина с Ризнич длилась целую зиму и порвалась только с ее отъездом», - утверждает П.Губер. О счастливых встречах влюбленных узнал муж и отправил неверную жену в Италию, лишив ее материальной поддержки. Поэт тяжело пережил разлуку. Амалия Ризнич скончалась в первой половине 1825 года в Италии. Пушкин, заключенный в Михайловском, узнал об этом только летом 1826 года. Под свежим впечатлением этого известия он написал вторую элегию: Под небом голубым страны своей родной Она томилась, увядала… Но горячая память о пережитых наслаждениях и муках крепко продолжала жить в душе поэта. В «Онегине» Пушкин вновь обращается к Амалии Ризнич: Ты душу нежную, мутя, Учила горести глубокой, Ты негой волновала кровь, Ты воспаляла в ней любовь И пламя ревности жестокой; Но он прошел, сей тяжкий день; Почий, мучительная тень! Осенью 1830 года Пушкин вновь вспомнил умершую возлюбленную, женщину, ставшей жертвой чьей-то злобы. Для берегов отчизны дальней Ты покидала край чужой; В час незабвенный, в час печальный Я долго плакал пред тобой… Стихотворения 1830 года говорят о живом и сильном чувстве, не прекратившемся и после смерти любимой. Явись, возлюбленная тень, Как ты была перед разлукой, Бледна, хладна, как зимний день, Искажена последней мукой… Твоя краса, твое страданье Исчезли в урне гробовой, - Исчез и поцелуй свиданья… Но жду его: он за тобой! Амалия умерла, а он все ждет ее поцелуя. Она стоит перед ним - бледная и холодная, изгнанная из жизни бездушием его соперника, злобою мужа, и все - таки мучительно - желанная, обольстительная, властно зовущая к себе сквозь жуть смерти и тлена: Зову тебя не для того, Чтоб укорять людей, чья злоба Убила друга моего, Иль чтоб изведать тайны гроба. Не для того, что иногда Сомненьем мучусь… Но, тоскуя, Хочу сказать, что все люблю я, Что все я твой… Сюда! сюда! Автор Во время летних дней в Одессе, Где Пушкин временно служил. Заметим, что не как повеса, Там увлекался и любил. В Амалию влюбился страстно. Им чувство овладело властно. И покорен поэт красой, Той девы с черною косой. В наряде полуамазонки. Стройна и дивной красоты. С мужскою шляпой на головке И очень нежные черты. Влекли к ней пламенные очи И шея редкой белизны. А в платье длинном, между прочим, Таилось много новизны. Со слов поклонников тех дней, Кружились головы людей. Елизавета Ксаверьевна Воронцова (1792-1880) «Будить мечту сердечной силой И с негой робкой и унылой Твою любовь воспоминать…»  Единственная дочь польского магната Ксаверия Петровича Браницкого и Александры Васильевны Энгельгардт - любимой племянницы всесильного Потемкина-Таврического. Она выросла среди пышного уединения огромного поместья в Белой Церкви при строгом воспитании. И только после замужества с графом Воронцовым началась ее светская жизнь. Императрица писала послу России в Лондоне Семену Романовичу Воронцову о его будущей невестке: «Молодая графиня соединяет все качества выдающегося характера, к которому присоединяются все прелести красоты и ума: она создана, чтобы сделать счастливым уважаемого человека, который соединит с ней свою судьбу». Недоброжелательный к людям чиновник Ф.Ф. Вигель, который познакомился с Воронцовой в 1823 году, про нее рассказывает: « Ей было уже за 30 лет, а она имела все права казаться молоденькою. Со врожденным польским легкомыслием и кокетством желала она нравиться, и никто лучше ее в том не успевал. Молода она была душою, молода и наружностью. В ней не было того, называют красотою; но быстрый, нежный взгляд ее маленьких небольших глаз пронзал насквозь; улыбка ее уст, которой подобной я не видал, казалось, так и призывает поцелуи». И к тому же, по словам К.К.Эшлимана, «не отличалась семейными добродетелями и, так же как и ее муж имела связи на стороне». Современник писал о Елизавете Ксаверьевне в годы ее молодости: «Не нахожу слов, которыми я мог бы описать прелесть графини Воронцовой, ум, очаровательную приятность в обхождении. Соединяя красоту с непринужденной вежливостью, уделом образованности, высокого воспитания, знатного, большого общества, графиня пленительна для всех…». Все, кто встречал Воронцову позднее, когда годы наложили на нее свое бремя, испытывали на себе ее очарование. Писатель граф В.А.Соллогуб, познакомившийся с Воронцовой 10 лет спустя, так описывает встречу: «Небольшого роста, тучная, с чертами несколько крупными и неправильными, Елизавета Ксаверьевна была тем не менее одной из привлекательнейших женщин своего времени. Все ее существо было проникнуто такою мягкою, очаровательною, женственною грацией, такою приветливостью, таким неукоснительным щегольством, что легко себе объяснить, как такие люди, как Пушкин… Раевский и многие другие без памяти влюблялись в Воронцову». Когда, любовию и негой упоенный, Безмолвно пред тобой коленопреклоненный, Я на тебя глядел и думал: ты моя… Когда, склонив ко мне томительные взоры И руку на главу мне тихо наложив, Шептала ты: скажи, ты любишь, ты счастлив? Другую, как меня, скажи, любить не будешь? Ты никогда, мой друг, меня не позабудешь?.. Она была женой Новороссийского генерал-губернатора графа М.С.Воронцова, в подчинении у которого находился ссыльный Пушкин. В Одессе Елизавета Ксаверьевна появилась несколько позже Пушкина - 6 сентября 1823 года. В ближайшие после этого дня Пушкин с нею познакомился. Стал постоянным гостем в доме Воронцовых и ежедневно обедал у них. Ее образ преследует Пушкина и он старается удержать женские черты в своей памяти и на бумаге. И вот первое выражение новой влюбленности к женщине, под портретом которой появляется двустишие: Но узнаю по всем причинам Болезнь любви в душе моей. В это время Амалия Ризнич была на сносях, а Каролина Собаньская охладела к поэту. И пока новая страсть еще не овладела им, Пушкин продолжает вести беспечный и несколько аморальный образ жизни, подобный его времяпровождению в Петербурге. В ноябре 1823 года он пишет Ф.Ф.Вигелю: «У нас холодно и грязно, обедаем славно. Я пью, как Лот Содомский, и жалею, что имею с собою ни одной дочки. Недавно выдался нам молодой денек - я был президентом попойки; все перепились и потом поехали по блядям». Графиня Элиза, как называли ее близкие, сочетала в себе как внешнее обаяние, так и внутреннюю прелесть ума и сердца, что отличало ее от многих женщин, за которыми ухаживал поэт. Пушкин называл ее ангелом нежным и волшебницей.  Когда началось сближение между Пушкиным и Воронцовой - остается загадкой для исследователей. О романе можно судить только по догадкам, намекам и, главное, по стихам самого поэта. Не исключено, что вначале Пушкин произвел на Воронцову неприятное впечатление, подобно тому, какое он произвел на княгиню Веру Вяземскую. 13 июня 1824 года она писала мужу: «О племяннике Василия Львовича ничего не могу сказать тебе хорошего. Голова у него совершенно в беспорядке, и никто не может с ним справиться; он только что натворил новых фарсов (проказ) и попросился в отставку; вся вина на его стороне. Я из хорошего источника знаю, что отставки он не получит. Я делаю все, что могу, чтобы успокоить его голову; я его браню от твоего имени, говорю, что ты, конечно, первый обвинил бы его, так как последние его провинности только повеса мог сотворить. Он старался высмеять лицо, очень для него значительное; и высмеял его. Это стало известным, и понятно, что на него смотрят недоброжелательно. Мне его очень жаль, но я еще никогда не встречала такой ветрености, такой страсти к злословию, как у него. При этом я думаю, что у него доброе сердце и сильная мизантропия. Не то, чтобы он избегал общества, но он боится людей. Быть может, это последствие несчастий и родительской несправедливости». Княгиня Вера еще не знала, что одной из причин раздражительности Пушкина была предстоящая разлука с Элизой Воронцовой. Через неделю, когда между ними установились дружеские отношения и сердце Веры Вяземской смягчилось, она писала мужу: «Мое общество по-прежнему состоит из Волконских (матери и дочери); из мужчин я вижу Пушкина, начинаю думать, что он не так плох, как выглядит, и что общество, твое, например, может ему принести пользу…». Как видно, поэт хорошо изучил тайну власти над женским сердцем. Мои слова, мои напевы Коварной силой иногда Смирять умели в сердце девы Волненье страха и стыда… Возможно, что нежная и светлая душа Елизаветы Воронцовой вдруг затосковала и рванулась к тому счастью, которое даже на долю очаровательных женщин выпадает так редко. Возникло желание зажечь любовь в прославленном поэте, чтобы на мгновение потревожить его творческую душу. А молва передаст из поколения в поколение о прекрасной женщине, обворожившей самого Пушкина. Воронцова проявляла живой интерес к Пушкину и ценила в нем незаурядного поэта. Страсть к одесской красавице-царице распаляется все больше. Одновременно охлаждаются отношения поэта с ее мужем, на которого он написал одну из самых злых эпиграмм. 1 августа 1824 года отставной коллежский секретарь Пушкин, получив 389 рублей прогонных и 150 рублей недоданного ему жалованья, был выслан из Одессы в далекое Михайловское. В ссылке Пушкин получал от Воронцовой письма и по ее просьбе уничтожал их после прочтения. Так появляется «Сожженное письмо», написанное в 1825 году: Прощай письмо любви! Прощай: она велела. Как долго медлил я! как долго не хотела Рука предать огню все радости мои!.. Но полно, час настал. Гори, письмо любви. Готов я; ничему душа моя не внемлет. Уж пламя жадное листы твои приемлет… Минуту!.. вспыхнули! Пылают – легкий дым, Виясь, теряется с молением моим. Уж перстня верного утратя впечатленье, Растопленный сургуч кипит… О провиденье! Свершилось! Темные свернулися листы; На легком пепле их заветные черты Белеют… Грудь моя стеснилась. Пепел милый, Отрада бедная в судьбе моей унылой, Останься век со мной на горестной груди… Знаток «воронцовской темы» и крупнейший специалист по рисункам Пушкина Т.Г.Цявловская прослеживает, как на полях рукописей «Евгения Онегина» и других черновиках, сменяя друг друга, появляются 32 профиля Елизаветы Ксаверьевны. Страстное чувство Пушкина к Воронцовой зародилось зимой 1823 – 1824 годов и не осталось безответным. В декабре поэт встречается с графиней на балах, обедах и маскарадах у Воронцовых. В январе на маскараде у Ланжеронов и на благотворительном маскараде в театре, устроенном Воронцовой и Ольгой Нарышкиной. В феврале на втором маскараде у Воронцовых. Его сердце на распутье между тремя красавицами. Липранди вспоминал: «В час мы нашли Пушкина еще в кровати с поджатыми по обыкновению ногами и что-то пишущим. Он был не очень в духе от бывшего маскарада…» Пушкин находился в депрессии от неприятного разговора с Воронцовым. Его волновал разрыв с болеющей Амалией Ризнич и непонятное холодное отношение к нему графини, в то время как роман с ней приобретал все более четкие очертания. Предположительно, в октябре 1824 года Пушкин получает письмо от Е.К.Воронцовой, содержание которого было неожиданным и приятным для поэта. Елизавета Ксаверьевна сообщала, что у ней будет ребенок от Пушкина. Под влиянием этого известия под рукой поэта появляются многократно перечеркиваемые строки: Моей таинственной любви Я не скажу тебе причины. ** Прощай дитя моей любви, Я не скажу тебе причины ** И клевета неверно ей ** Быть может, образ мой опишет, О том, кто ** Она со временем услышит. Затем эти откровенные строки отбрасываются и появляется восхитительная миниатюра «Младенцу»: Дитя, не смею над тобой Произносить благословенья, Ты взором, мирною душой Небесный ангел утешенья. Да будут ясны дни твои, Как милый взор твой ныне ясен. Меж лучших жребиев земли Да будет жребий твой прекрасен. Еще в «Арапе Петра Великого» будет трогательный рассказ о смуглокожем младенце и о тайной страсти графини к арапу. На самом деле, в исторических подробностях жизни арапа, ничего подобного не было. Может, перед свадьбой Пушкин признался своей невесте Натали, чтобы между ними не было недомолвок. А она уже в старости расскажет об этом своим детям, сохранив семейное предание о внебрачном ребенке отца от Элизы Воронцовой. Эту гипотезу о том, что у Воронцовой был ребенок от Пушкина, впервые выдвинул известный писатель И.А.Новиков в своих знаменитых романах «Пушкин в Одессе» и «Пушкин в Михайловском». Софья Воронцова родилась 3 апреля 1825 года. В портретах Софьи Воронцовой, находящихся в Алупкинском дворце заметны арабские черты. Она одна из всего семейства Воронцовых была смуглой и черноволосой. Правнучка поэта Наталья Сергеевна Щепелева, узнавшая от Анны Александровны, дочери старшего сына Пушкина о том, что у него был ребенок от прекрасной графини, говорила: «Я считаю, что жизнь Пушкина не надо утаивать, и не вижу ничего дурного в том, что у него мог быть внебрачный ребенок».  С Воронцовой видеться приходилось редко, а наедине и подавно: она ведь всегда была на людях. В.Ф.Вяземская осторожно пишет 27 июня 1827 года мужу о Пушкине года: «он очень занят и особенно влюблен, чтобы заниматься чем–нибудь кроме своего Онегина». И, действительно, в этот момент перед ним стоял образ Элизы Воронцовой, появившейся в одесском обществе после рождения сына. Пушкин рисует поясной портрет в открытом платье, с локонами надо лбом и около ушей. В рукописях поэта все чаще возникает профиль Елизаветы или голова с милой улыбкой на лице. Несомненно, Воронцова жила в душе Пушкина. П.В. Анненков писал, что: «…предание той эпохи упоминают о женщине, превосходившей всех других во власти, с которой управляла мыслию и существованием поэта. Пушкин нигде о ней не упоминает, как бы желая сохранить про одного себя тайну этой любви. Она обнаруживается у него только многочисленными профилями прекрасной женской головы спокойного, благородного, величавого типа, которые идут почти по всем бумагам из одесского периода жизни». Елизавете Ксаверьевне был тридцать один год, а Пушкину, еще свободному от семейных уз и обязательств, было двадцать четыре. «Интимные отношения между Пушкиным и Воронцовой если и существовали, то, конечно, были окружены глубочайшей тайной, - повествует П.Губер. Любовь эта была во многом трагической, ее значение в духовной и творческой биографии Пушкина чрезвычайно велико». Однако, интимные отношения продолжались недолго. Возможно, сыграла свою роль резкая эпиграмма Пушкина на графа Воронцова: Полу-милорд, полу-купец, Полу-мудрец, полу-невежда, Полу-подлец, но есть надежда, Что будет полным наконец. или серьезная трещина, возникшая в чувствах двух разных людей. Павел Петрович, сын Вяземских, наслышанный о Пушкине от своих родителях, сообщал, что причиной бешенного гнева поэта против графа Воронцова было «паче всего одурачение ловеласа, подготовившего свое торжество». Вполне естественно, что поэт переживал свою неудачу в любви к графине, к которой испытывал сильную страсть. В эмоциональном состоянии он мог совершить безумные поступки. Об одном таком случае рассказывает П.И.Бартенев, биограф Пушкина: «После известной его эпиграммы на ее мужа (в которой потом сам он раскаивался), конечно, обращались с ним очень сухо. Перед каждым обедом, к которому собиралось по несколько человек, княгиня-хозяйка обходила гостей и говорила каждому что-нибудь любезное. Однажды она прошла мимо Пушкина, не говоря ни слова, и тут же обратилась к кому-то с вопросом: «Что нынче дают в театре?» Не успел спрошенный раскрыть рот для ответа, как подскочил Пушкин и, положа руку на сердце (что он делывал, особливо, когда отпускал остроты), с улыбкою сказал: «La sposa fedele», contessa! (Верная супруга), графиня!» Та отвернулась и воскликнула: «Quelle impertinence! (Какая наглость!)». «La sposa fedele» - «Верная супруга» - опера-буфф композитора Джованни Пачини. Судя по всему, Пушкин намекнул на неверность графини Воронцовой, публично демонстрируя их отношения. 14 июня Елизавета Ксаверьевна отбывает в Крым на корабле в сопровождении своих светских знакомых. А Пушкин остается в одиночестве со своими чувствительными переживаниями, о чем княгиня Вяземская пишет своему мужу: «Пушкин скучает более чем я, три женщины, в которых он влюблен, недавно уехали». Конечно же, Вера Федоровна имела в виду Амалию Ризнич, Каролину Собаньскую и Елизавету Воронцову. Осталась одна женщина – Анна Керн. Первого августа Пушкин должен был покинуть Одессу и выехать в Михайловское. Поэту было нелегко расставаться с морем и с любимой женщиной. Шум морских волн как бы вызывает голос живого существа, получившего отражение в поэтических строчках. Как я любил твои отзывы, Глухие звуки, бездны глас И тишину в вечерний час, И своенравные порывы! ……………………………. Прощай же, море! Не забуду Твоей торжественной красы И долго, долго слышать буду Твой гул в вечерние часы. Стихи светятся любовью к Елизавете, а море выступает в роли укрытия любовников, в пещере тайной и прохладной. Приют любви, он вечно полн Прохлады сумрачной и влажной, Там никогда стесненных волн Не умолкает гул протяжный. Последние и страстные дни перед разлукой летят все быстрее. Пушкин отмечал эти дни лишь числами в записной книжке, «Альманахе для дам», подаренной ему Елизаветой Воронцовой. Позднее он воскресит незабываемые свидания в стихотворении «Прозерпина»: Прозерпина в упоенье Без порфиры и венца, Повинуется желаньям, Предает его лобзаньям Сокровенные красы, В сладострастной неге тонет И молчит и томно стонет. В октябре 1824 года Пушкин пишет княгине Вяземской: «Прекрасная, добрейшая княгиня Вера, душа прелестная и великодушная! Не стану благодарить Вас за ваше письмо, слова были бы слишком холодны и слишком слабы, чтобы выразить вам мое умиление и признательность… Вашей нежной дружбы было бы достаточно для всякой души менее эгоистичной, чем моя; каков я ни есть, она одна утешила меня во многих горестях и одна могла успокоить бешенство скуки, снедающей мое нелепое существование». О своих ночных свиданиях с Елизаветой Воронцовой Пушкин рассказывал Вере Вяземской, в присутствии которой они часто и происходили. Летом Воронцовы отдыхали на даче Рено, расположенной на высоком и обрывистом берегу. С обрыва, к морю, вела крутая тропинка. Графиня Воронцова любила гулять у моря и Пушкин часто сопровождал ее с другими знакомыми молодыми людьми. Во время этих прогулок молодая женщина повторяла вслух чей-то стих: «Не белеют ли ветрила, не видны ли корабли», за что поэт шутливо прозвал Воронцову княгиней Бельветриль. В письмах княгини Вяземской к мужу содержится описание пустынных скал, о которые разбиваются волны. «Взобраться на огромные камни, выдававшиеся в море, и смотреть, как волны разбиваются у моих ног; но иногда, когда они слишком быстро набегают, у меня не хватает храбрости дождаться девятой волны. Я тогда спасаюсь, бегу скорее волн, потом опять возвращаюсь. Нам с гр. Воронцовой и Пушкиным случалось дождаться этой волны и тогда она так обливала нас, что приходилось идти домой и переодеваться».  Там, среди возвышающихся над морем камней волшебница вручила поэту свой дар любви. Это был перстень с резным, восьмиугольным сердоликом, на котором были вырезаны таинственные арабские слова. В действительности, оказалось, что это была просто именная печать какого - то раввина с древнееврейским написанием его имени. «Симха, сын почтенного раби Иосифа, да будет благословенна его память».  Пушкин очень дорожил перстнем и всегда носил его на пальце, называя своим талисманом. По преданию сердоликовый талисман оберегал от несчастной любви. Сестра Пушкина, О.С.Павлищева, сообщала Анненкову, что, когда Пушкин жил уже в псковской ссылке, он получал из Одессы письма, запечатанные таким же перстнем. Получив письмо, он запирался у себя в комнате, никуда не выходил и никого не принимал к себе. История этого перстня, как и многих других, заслуживает внимания, чтобы познакомить с ней читателя. Многие исследователи жизни Александра Сергеевича знают, что именно графиней Елизаветой Воронцовой поэту был подарен знаменитый перстень, который, был парным (второй остался у нее). Эти перстни были изготовлены в Крыму, вернее, в Джуфт - Кале караимскими ювелирами. История этих перстней такова. Караимы были известными в Крыму ювелирами. На этом рисунке, Гахан караимов Хаджи-Ага-Бабович дарит графине Воронцовой перстень работы караимского мастера, который станет талисманом Пушкина. До нас дошла история с перстнем Пушкина. Как известно, поэт очень гордился своим перстнем, называл его не иначе как «мой талисман». Это был сердоликовый перстень-печать, которым запечатаны немало писем Пушкина, его оттиски поэт ставил на многих рукописях, а под стихом «Талисман» поставлено даже пять оттисков. Перстнем Пушкин очень дорожил, не расставался с ним. Уже после дуэли умирающий поэт завещал его Владимиру Жуковскому, своему другу и «побежденному учителю». Тот был так очарован перстнем и вырезанными на камне таинственными знаками, что носил его постоянно на среднем пальце правой руки рядом с обручальным кольцом. Он говорил, что Пушкин и жена занимают равное место в его сердце. В одном из писем С.М.Соковкину в 1837 году Жуковский сделал приписку: «Печать моя есть так называмый талисман; подпись арабская, что значит не знаю. Это Пушкина Перстень, им воспетый и снятый мной с мертвой руки его». В сопроводительной записке, написанной собственноручно И.С.Тургеневым, говорилось: «Перстень этот подарен Пушкину в Одессе княгиней Воронцовой. Он носил почти постоянно этот перстень (по поводу которого написал свое стихотворение «Талисман») и подарил его на смертном одре поэту Жуковскому. От Жуковского перстень перешел к его сыну Павлу Васильевичу, который подарил его мне». Сын Жуковского подарил этот перстень И.С.Тургеневу. Позднее Тургенев говорил: «Я очень горжусь обладанием пушкинского перстня и придаю ему, так же как и Пушкин, большое значение. После моей смерти я бы желал, чтобы перстень был передан графу Л.Н.Толстому, когда настанет час, граф передал этот перстень по своему выбору, достойному последователю пушкинских традиций между новейшими писателями». (Письмо русского вице-консула в Долмации В.Б.Пассека, напечатанное в газете «Новое время» 8 марта 1887 г.) Но наследница И.С.Тургенева Полина Виардо отослала перстень в Пушкинский музей Александровского лицея, где он и хранился. К сожалению, весной 1917 года среди других ценных предметов этого музея перстень был украден. На этом его история пока прерывается. Вполне возможно, что он все же переплавлен как «лом драгметаллов», и след караимского перстня еще может быть найден. Ведь едва ли существовала третья (по пересказам, как увидите дальше, перстень был парный) копия этого редчайшего и драгоценного не столько стоимостью металла, а именно своей историей, ювелирного изделия. В музее остались лишь футляр, слепок камня и его оттиск на сургуче и воске. Этого, очевидно, достаточно, чтобы идентифицировать находку, если человечеству выпадет возможность снова увидеть эту реликвию. Кроме того, существует описание перстня одного из посетителей пушкинской выставки 1899 года в Санкт-Петербурге: «Этот перстень - большое золотое кольцо витой формы с большим камнем красноватого цвета и резной восточной надписью. Такие камни со стихами Корана или же мусульманской молитвой еще и сейчас часто встречаются на востоке…». По отпечаткам можно сказать, что в кольцо был вставлен восьмиугольный камень-интальо, с надписью на древнееврейском языке. Пушкин, очевидно, не знал, что означает надпись на камне, где «...слова святые начертила на нем безвестная рука». Позднее надпись расшифровали. Она гласила следующее: «Симха, сын почтенного рабби Иосифа, да будет благословенна его память».  Храни меня, мой талисман, Храни меня во дни гоненья, Во дни раскаянья, волненья: Ты в день печали был мне дан… Пускай же ввек сердечных ран Не растравит воспоминанье. Прощай, надежда: спи желанье; Храни меня, мой талисман. Для влюбленных это был талисман, как воплощение глубокого взаимного чувства, как горечь прощальных поцелуев и мучительной, так рано оборвавшейся любви. От него, как бы исходили волшебные лучи, тайные нити любви и которые могло разорвать только время. Елизавете Воронцовой оказалось не под силу заворожить Пушкина от сердечных ран. Но она наполнила душу поэта мучительным счастьем и могучей страстью. К этому перстню обращается поэт в стихотворении «Храни меня, мой талисман». Через три года после первого стихотворения о заветном перстне, 6 ноября 1827 года появляется второе – «Талисман». Если первое звучит как заклинание, почти молитва о любви, то второе - скорее воспоминание о минувшем счастье. …Но когда коварны очи Очаруют вдруг тебя, Иль уста во мраке ночи Поцелуют не любя – Милый друг! От преступленья, От сердечных новых ран, От измены, от забвенья Сохранит мой талисман! Готовя это стихотворение в издание 1832 года, поэт обозначил его буквами «К Е. W.» У Пушкина был и другой перстень - с изумрудом, который поэт также носил постоянно и тоже называл талисманом. Сравнивая эти два стихотворения и события, которые предшествовали их написанию, некоторые исследователи пришли к выводу, что стихотворение «Храни меня мой талисман» поэт посвятил изумруду. Неизвестно, когда у Пушкина появился золотой перстень с изумрудом квадратной формы. Долгое время после смерти поэта он хранился у наследников врача и писателя В.И.Даля. «Мне достался от вдовы Пушкина, - пишет Даль в своих воспоминаниях - дорогой подарок, перстень с изумрудом, который он всегда носил с собой и называл - не знаю почему – талисманом». В письме В.Ф.Одоевскому 5 апреля 1837 года он пишет: «Перстень Пушкина, который звал он - не знаю почему - талисманом, для меня теперь настоящий талисман. Вам это могу сказать. Вы меня поймете. Как гляну на него, так и пробежит по мне искорка с ног до головы, и хочется приняться за что-нибудь порядочное». На московскую юбилейную выставку 1880 года перстень был доставлен дочерью Даля. Затем он находился у президента Императорской АН великого князя Константина Константиновича и был им завещан Академии. В 1915 году перстень поступил в Пушкинский дом. В настоящее время кольцо с изумрудом хранится в фондах Музея-квартиры А.С.Пушкина на Мойке, 12. В 1827 году, будучи в Москве, поэт позировал художнику Тропинину, которым был написан его портрет в домашнем халате. На большом пальце правой руки А.С.Пушкина, лежащей на столике поверх пачки белой бумаги, виден перстень с зеленым камнем, напоминающим изумруд. На указательном пальце той же руки изображено кольцо витой формы, очень напоминающее перстень с сердоликом, подаренный поэту Воронцовой. Только камень с надписью повернут в противоположную сторону. У Пушкина было несколько колец с самоцветными камнями, которым поэт придавал магическое значение. Одно из них – тонкое золотое кольцо со скромным слабоокрашенным сердоликом. На камне вырезаны три амура, садящиеся в ладью. В 1915 году внук княгини Волконской передал эту реликвию в Пушкинский дом. К кольцу прилагалась записка внучки Волконской: «Прошу Вас принять и передать в дар Пушкинскому Дому Императорской Академии Наук прилагаемое кольцо, принадлежавшее А.С.Пушкину. Оно было положено в лотерею, розыгранную в доме Н.Н.Раевского и выиграно бабушкой моей - Марией Николаевной - женой декабриста и подарено мне моим отцом Князем Сер. Волконским, когда я окончила гимназию... в 1880 г». Как великую драгоценность носила это кольцо М.Н.Волконская во время пребывания в Сибири, а перед смертью передала сыну. Было у Пушкина и еще одно кольцо - с бирюзой, подарок П.В.Нащокина. Незадолго до смерти поэт подарил кольцо Данзасу, лицейскому товарищу, будущему секунданту на дуэли. По свидетельству Нащокиной, Пушкин протянул его Данзасу и сказал: «Возьми и носи это кольцо. Это талисман от насильственной смерти». К великому огорчению Данзаса кольцо с бирюзой было им утеряно. Был у Пушкина и золотой браслет, со вставленной в него, по мнению поэта, бирюзой. В письме к В.П.Зубкову в 1826 году Пушкин пишет: «Я дорожу моей бирюзой, как она ни гнусна». Позднее выяснилось, что это была не бирюза, а зеленая яшма. В пору увлечения Пушкиным Екатериной Ушаковой, он подарил ей этот браслет. Жених Ушаковой в пылу ревности его сломал. Но ее отец уже после смерти Пушкина велел вырезать на другой стороне камня инициалы поэта и вставить в кольцо. Дальнейшие следы камня затерялись. Поздней осенью 1827 года Е.К.Воронцова появилась в  Петербурге из Англии. Было несколько тайных встреч и несколько записок, корзина цветов и английский магазин с отдельными кабинетами и выходом на другую улицу. Элиза доверяла Пушкину. И он, несмотря на свой страстный характер, иногда открытую браваду перед друзьями о своих сердечных победах, никогда и никому не выдал их тайну, не предал их любви. Летом 1832 года Елизавета Воронцова возвращалась из Англии в Одессу и по дороге вновь остановилась на две недели в Петербурге. На одном из вечеров она впервые увидела жену Пушкина и, с трудом справившись с волнением, сказала ей: «Никогда я бы не узнала Вас! Даю Вам слово, вы и на четверть не были так красивы, как теперь. Я бы затруднилась дать Вам сейчас более 25 лет. Вы показались мне тогда такой тщедушной, такой бледной, такой маленькой, но ведь вы удивительно выросли…». Елизавета Ксаверьевна не отказала себе в удовольствии произнести похвалу, не лишенную яда, избраннице поэта. А Пушкин, как бы чувствуя ее горькие сетования об увядании, в начале января 1833 года возвращается к недоработанному ранее стихотворению об увядшей розе. Он впервые обозначил имя своей возлюбленной, которая преподнесла ему в дар розу, сняв ее со своего платья: Не розу Пафосскую, Росой оживленную Я ныне пою; Не розу Феосскую, Вином окропленную, Стихами хвалю; Но розу счастливую, На персях увядшую [Элизы] моей… Пушкин не отдал в печать этих стихов. Тайну любви ревниво хранил не только сам Пушкин, но и его друзья. Совершенно ясное сообщение Анненкова на глубокое чувство Пушкина к Воронцовой подтверждается сведениями из семьи Вяземских. Осенью 1838 года князь П.А.Вяземский находился в Англии и встречался с сестрой графа М.С.Воронцова, в замужестве леди Пэмброк. После этой встречи он записал в своей записной книжке: «Сегодня Hurbert, сын lady Pembrock – Воронцовой, пел «Талисман», вывезенный сюда и на английские буквы переложенный. Он и не знал, что поет про волшебницу тетку, которую на днях сюда ожидают». В «Талисмане» предстает не холодная, а опечаленная разлукой волшебница. Где, в гаремах наслаждаясь, Дни проводит мусульман, Там волшебница, ласкаясь, Мне вручила талисман. И, ласкаясь, говорила: «Сохрани мой талисман: В нем таинственная сила! Он тебе любовью дан... Милый друг! От преступленья, От сердечных новых ран, От измены, от забвенья Сохранит мой талисман!» Вяземские честно сохранили тайну влюбленных. В 1846 году, хорошо знавший жизнь своего великого друга П.А.Плетнев, после смерти поэта, в письме к Я.К.Гроту, который собирал материалы о Пушкине, писал: «Княгиня Вяземская рассказала мне некоторые подробности о пребывании Пушкина в Одессе и его отношениях с женой нынешнего графа Воронцова, что я только подозревал». Елизавета Воронцова не заворожила Пушкина от сердечных ран, но она, на некоторое время, околдовала душу поэта и очаровала его своей могучей страстью.  Он далеко не сразу смог забыть Елизавету Ксаверьевну. Графиня и сосланный Пушкин долгое время поддерживали переписку. В тот период, когда он был разлучен с Воронцовой, и станут складываться стихи, на которых отсвет его чувства к любимой женщине: «К морю», «Прозерпина», «Сожженное письмо». «Одно из самых сильных любовных стихотворений Пушкина по напряженному чувству, порыву (ни одного глагола)» - так характеризует Т.Г. Цявловская стихотворение «Все в жертву памяти твоей», которое она относит тоже к «воронцовскому» циклу. Все в жертву памяти твоей: И голос лиры вдохновенной, И слезы девы воспаленной, И трепет ревности моей, И славы блеск, и мрак изгнанья, И светлых мыслей красота, И мщенье, бурная мечта Ожесточенного страданья. В этих строчках содержится и дерзкая откровенность, и уже затихающая память о прошлой любви к Елизавете. Будут возникать в жизни поэта новые имена, новые увлечения, но профиль Е.К.Воронцовой еще не раз возникнет на полях черновиков и 1828, и 1829 годов. Отголоски этого чувства прозвучат в отдельных строфах поэмы «Цыганы» и в драме «Русалка», в стихотворении «Ангел» и в неоконченном романе «Арап Петра Великого». Болдинской осенью, 5 октября 1830 года Пушкин готовился к новой, семейной жизни. И вдруг, в его душе воскресло на мгновение и запело в замечательных стихах воспоминание о страстном чувстве к другой, любимой женщине, как отблеску неповторимого и несбывшегося счастья. Мысленно оглядываясь на прожитые годы, поэт прощался с Елизаветой Воронцовой: В последний раз твой образ милый Дерзаю мысленно ласкать, Будить мечту сердечной силой И с негой робкой и унылой Твою любовь воспоминать. Бегут, меняясь наши лета, Меняя все, меняя нас. Уж ты для своего поэта Могильным сумраком одета, И для тебя твой друг угас. Прими же, дальняя подруга, Прощанье сердца моего, Как овдовевшая супруга, Как друг, обнявший молча друга Пред заточением его. Никому больше не посвящено так много стихотворений, исполненных такой поразительной, не слабеющей с годами силы душевного чувства. Из всех возлюбленных Пушкина, возможно единственная Елизавета Воронцова дала ему неповторимую полноту телесного наслаждения и духовного счастья, которое для многих в жизни остается неиспытанным и потому непостижимым. В декабре 1833 года, после отъезда из Петербурга, Елизавета Воронцова обратилась к Пушкину с просьбой дать что-нибудь из его произведений в альманах «Подарок бедным». Это было первое открытое, немного официальное письмо графини Воронцовой к поэту после десятилетнего перерыва. «Я право не знаю, должна ли я вам писать и будет ли мое письмо встречено приветливой улыбкой или оно вызовет чувство тягостной докуки, которое заставляет с первых же слов искать в конце страницы имя назойливого автора. Я боюсь этого чувства безразличного любопытства, конечно, весьма понятного, но, признаюсь мне было бы очень тягостно в этом убедиться, по той простой причине, что никто не может быть к себе беспристрастным. Но все равно; мною движет не личный интерес, я прошу о благодеянии для других, и потому я чувствую в себе смелость обеспокоить вас; не сомневаюсь, что и вы уже готовы выслушать меня». И продолжает в письме: «…Будьте же добры не слишком досадовать на меня, и если мне необходимо защищать мое дело, то прошу вас, чтобы оправдать мне мою назойливость и мое возвращение к прошлому, примите во внимание, что воспоминания – это богатство старости и что ваша старинная знакомая придает большую цену этому богатству». Чувствуется, что воспоминаниям прошлого Е.К.Воронцова придает большую цену. Как верно выразилась Элиза Воронцова об особых чувствах с Пушкиным! В изысканной тонкой манере она подчеркнула накал и аромат их прошлых отношений. В марте месяце, с некоторым опоздание, Пушкин отвечает графине и отсылает ей отрывки из поэмы «Русалка» для альманаха. Письмо заканчивается словами: «Осмелюсь ли, графиня, сказать вам о том мгновении счастья, которое я испытал, получив Ваше письмо, при одной мысли, что Вы не совсем забыли самого преданного из ваших рабов?». Эти строчки свидетельствуют о прежних чувствах, пламенной любви поэта к прекрасной женщине. В 1837 году Одессу посетила царская семья: Николай I, императрица и будущий император Александр II. В честь государя, в здании биржи, был дан блестящий бал. Рядом с императрицей, «как драгоценная камея, в белом бархатном платье на диване сидела Елизавета Ксаверьевна. Она хорошо представляла себе, что цвет ее лица, благородная бледность и греческий профиль, необыкновенная прическа, сооруженная сегодня утром парикмахером-французом Леонардом, обращают на себя внимание столичной публики». Добрую память оставила о себе Воронцова в Одессе, как деятельная общественница. Благодаря ее усилиям, было основано первое в Новороссии «Общество призрения больных». Щедрый вклад 120 000 рублей был внесен Воронцовой для создания в Одессе Стурдзовской богадельни. Она принимала активное участие в художественной жизни Одессы, в созданном в 1865 году Одесском Обществе изящных искусств, объединивших художников и музыкантов.  Она пережила поэта на сорок с лишним лет и до конца своей долгой жизни ежедневно читала его сочинения. «Когда зрение совсем изменило ей, она приказывала читать их вслух, и притом сподряд, так что когда кончались все томы, чтение возобновлялось с первого тома» - так писал о ней П.И.Бартенев. «Она сама была одарена тонким художественным чувством и не могла забыть очарований пушкинской беседы. С ним соединялись для нее воспоминания молодости». Автор Любви таинственная сила, Природой данная сердцам, Судьбу двоих соединила И чувства их благословила, Как не подвластные годам. Влекла к себе Елизавета, Живым умом и красотой, Незаурядного поэта И ставшего кумиром света, И поэтической звездой. В часы печали и страданий, Лекарством для сердечных ран, Стал перстень, как залог признаний Таланта и воспоминаний, И как заветный талисман. Через сомнения и муки, Две жизни чудные прошли, Соединив с надеждой руки, Во время встречи и разлуки, В трагической для них любви. |
Похожие:
 | Охарактеризовать феномен русской культуры первой половины XIX века, вызванный расположением страны на стыке Востока и Запада? |  | Введение. Выявление уровня литературного развития учащихся. Общая характеристика русской литературы первой половины XIX в. Поэтические... |
| Собрание классических работ известнейшего специалиста по русской поэтике. Включает его труд о поэтике Мандельштама (в полном объеме... | | Шесть авторов посвятили свои статьи проблемам русской и советской идентичности, русско-украинским отношениям, банкротству неолиберальной... |
| Тонкопсихологичная, умная и временами откровенно насмешливая история о ханжестве, религиозном догматизме и извечном одиночестве умных,... | | Наступивший XXI в век колоссальных достижений науки и техники, век освоения космического пространства и развития компьютерных технологий... |
| Урок Принципы русской орфографии. Морфологический принцип как ведущий в русской орфографической системе. Виды и типы орфограмм | | Охарактеризовать социально-экономическое и политическое развитие Японии в первой половине XIX века |
| Но я не тешу себя иллюзиями. У всеведущих гениев Запада вошло в привычку упражнять свою интуицию на русской теме – здесь они могут... | | Документ принят Архиерейским Собором Русской Православной Церкви 4 февраля 2013 года. 13 |