Аннотация Книга «Другая Троица»
Скачать 3.57 Mb.
|
Une charogne (Падаль) Rappelez-vous l’objet que nous vîmes, mon âme (вспомните предмет, который мы видели, моя душа), Ce beau matin d’été si doux (этим прекрасным, столь сладостным летним утром): Au détour d’un sentier une charogne infâme (на повороте тропинки отвратительную падаль) Sur un lit semé de cailloux (на ложе, усеянном камнями), Les jambes en l’air (/подняв/ ноги в воздух), comme une femme lubrique (словно похотливая женщина), Brûlante et suant les poisons (разгоряченная и источающая яды), Ouvrait d’une façon nonchalante et cynique (открывала равнодушным и циничным образом) Son ventre plein d’exhalaisons (свой живот, полный выделений/испарений). Le soleil rayonnait sur cette pourriture (солнце бросало лучи/светило на это гниение), Comme afin de la cuire à point (словно чтобы ее поджарить), Et de rendre au centuple à la grande Nature (и вернуть в стократном размере великой Природе) Tout ce qu’ensemble elle avait joint (всё, что она сложила воедино); Et le ciel regardait la carcasse superbe (и небо смотрело, как великолепный остов) Comme une fleur s’épanouir (словно цветок, распускается). La puanteur était si forte, que sur l’herbe (вонь была столь сильной, что на траве) Vous crûtes vous évanouir (вы чуть не лишились чувств: «вам показалось, что вы лишаетесь чувств»). Les mouches bourdonnaient sur ce ventre putride (мухи гудели на этом гнилом животе), D’où sortaient de noirs bataillons (откуда выходили черные батальоны) De larves, qui coulaient comme un épais liquide (личинок, которые текли, словно густая жидкость) Le long de ces vivants haillons (вдоль этих живых лохмотий). Tout cela descendait, montait comme une vague (все это опускалось, поднималось, словно волна), Ou s’élançait en pétillant (или быстро вздымалось, искрясь); On eût dit que le corps, enflé d’un souffle vague (ты сказал бы, что тело, раздутое неясным дыханием), Vivait en se multipliant (живет, множась/размножаясь). Et ce monde rendait une étrange musique (и этот мир издавал странную музыку), Comme l’eau courante et le vent (словно текущая вода и ветер), Ou le grain qu’un vanneur d’un mouvement rhythmique (или зерно, которое веяльщик ритмичным движением) Agite et tourne dans son van (встряхивает и переворачивает в своем решете). Les formes s’effaçaient et n’étaient plus qu’un rêve (формы стирались/исчезали и были не более чем сновидением), Une ébauche lente à venir (запаздывающим наброском = наброском, долго не могущим превратиться в картину: «медлящим приходить»), Sur la toile oubliée (на забытом полотне), et que l’artiste achève (и который художник заканчивает) Seulement par le souvenir (только по памяти). Derrière les rochers une chienne inquiète (за скалами беспокойная сука) Nous regardait d’un œil fâché (смотрела на нас сердитым взглядом: «глазом»), Épiant le moment de reprendre au squelette (поджидая мгновение, чтобы снова взять/схватить у скелета) Le morceau qu’elle avait lâché (кусок, который она отпустила = чтобы снова приняться за кусок…). — Et pourtant vous serez semblable à cette ordure (и все же вы будете подобны этой грязи/мерзости), À cette horrible infection (этой ужасной зловонной гадости), Étoile de mes yeux, soleil de ma nature (звезда моих глаз, солнце моей природы = моего естества), Vous, mon ange et ma passion (вы, мой ангел и моя страсть)! Oui ! telle vous serez, ô la reine des grâces (да! таковой вы будете, о королева прелестей/граций), Après les derniers sacrements (после соборования: «после последних таинств/причастий»), Quand vous irez (когда вы отправитесь), sous l’herbe et les floraisons grasses (под траву и тучные цветения), Moisir parmi les ossements (гнить среди костей/останков). Alors, ô ma beauté ! dites à la vermine (тогда, о моя красота = красавица, скажите червям) Qui vous mangera de baisers (которые будут пожирать вас поцелуями), Que j’ai gardé la forme et l’essence divine (что я сохранил божественную форму и сущность) De mes amours décomposés (моей разложившейся любви: «моих разложившихся любовей»)! Итак, камушек с одной стороны сухой, с другой — влажный и грязный. Это поверхность, таящая за собой оживающего мертвеца. Влажность означает то, что мертвец жив, а грязь — что он все же мертвец. В камушке Антуана заключено то, что я называю сущностной формой (и ему становится не по себе, когда он чувствует ее в своей руке): Антуан ↔ Камушек (каменная стена) ↔ Живой мертвец (чудовище) 4 Когда я читал «Тошноту», меня мучило: на что же это так ужасно похоже? И в какой-то момент я вдруг вспомнил: «Русалочка» Андерсена! А именно жуткий подводный мир, каким он предстает во время визита русалочки к морской ведьме: «И русалочка поплыла из своего садика к бурным водоворотам, за которыми жила ведьма. Еще ни разу не доводилось ей проплывать этой дорогой; тут не росли ни цветы, ни даже трава — кругом был только голый серый песок; вода за ним бурлила и шумела, как под мельничным колесом, и увлекала за собой в пучину все, что только встречала на своем пути. Как раз между такими бурлящими водоворотами и пришлось плыть русалочке, чтобы попасть в тот край, где владычила ведьма. Дальше путь лежал через горячий пузырящийся ил, это место ведьма называла своим торфяным болотом. А там уж было рукой подать до ее жилья, окруженного диковинным лесом: вместо деревьев и кустов в нем росли полипы — полуживотные-полурастения, похожие на стоглавых змей, выраставших прямо из песка; ветви их были подобны длинным осклизлым рукам с пальцами, извивающимися, как черви; полипы ни на минуту не переставали шевелиться от корня до самой верхушки и хватали гибкими пальцами все, что только им попадалось, и уж больше не выпускали. Русалочка в испуге остановилась, сердечко ее забилось от страха, она готова была вернуться, но вспомнила о принце и собралась с духом: крепко обвязала вокруг головы свои длинные волосы, чтобы в них не вцепились полипы, скрестила на груди руки и, как рыба, поплыла между омерзительными полипами, которые тянулись к ней своими извивающимися руками. Она видела, как крепко, точно железными клещами, держали они своими пальцами все, что удалось им схватить: белые скелеты утонувших людей, корабельные рули, ящики, кости животных, даже одну русалочку. Полипы поймали и задушили ее. Это было страшнее всего! Но вот она очутилась на скользкой лесной поляне, где кувыркались, показывая противное желтоватое брюхо, большие, жирные водяные ужи. Посреди поляны был выстроен дом из белых человеческих костей; тут же сидела сама морская ведьма и кормила изо рта жабу, как люди кормят сахаром маленьких канареек. Омерзительных ужей она звала своими цыплятками и позволяла им ползать по своей большой, ноздреватой, как губка, груди. — Знаю, знаю, зачем ты пришла! — сказала русалочке морская ведьма. — Глупости ты затеваешь, ну да я все-таки помогу тебе — на твою же беду, моя красавица! Ты хочешь отделаться от своего хвоста и получить вместо него две подпорки, чтобы ходить, как люди. Хочешь, чтобы юный принц полюбил тебя. И ведьма захохотала так громко и гадко, что и жаба и ужи попадали с нее и шлепнулись на песок». В общем, Сартр отдыхает. Впрочем, пусть поработает (а мы сравним): «Меня охватила самая настоящая паника. Я уже не соображал, куда я иду. Я помчался вдоль доков. Свернул в пустынные улицы квартала Бовуази — дома уставились на мою бегущую фигуру своими угрюмыми глазами. "Куда идти? Куда?" — тоскливо повторял я. Случиться может все. Время от времени я с бьющимся сердцем резко оборачивался назад. Что происходит за моей спиной? Может, это начнется позади меня, и, когда я внезапно обернусь, будет уже поздно? Пока я в состоянии держать предметы в поле моего зрения, ничего не случится, вот я и пожирал глазами мостовую, дома, газовые рожки; взгляд мой перескакивал с одного предмета на другой, чтобы захватить их врасплох, остановить в разгар их превращения. Вид у них был какой-то неестественный, но я настойчиво убеждал себя: "Это газовый рожок, это водоразборная колонка" — и пытался властью своего взгляда вернуть им их повседневный вид. Часто на моем пути попадались бары: "Бретонское кафе", "Морской бар". Я останавливался, в нерешительности медлил перед их розовыми тюлевыми занавесками: может, эти плотно занавешенные пивнушки метаморфоза обошла стороной, может, в них еще осталась частица вчерашнего мира, огражденная и забытая. Но, чтобы убедиться в этом, надо открыть дверь, войти. Я не решался; я продолжал свой путь. В особенности меня пугали двери домов. Я боялся, что они откроются сами собой. В конце концов я зашагал посреди улицы. Внезапно я оказался на набережной Северных Доков. Рыбачьи лодки, маленькие яхты. Я поставил ногу на бухту веревок в каменном гнезде. Здесь, вдали от домов, вдали от дверей, я воспользуюсь минутной передышкой. На спокойной, испещренной черными горошинами воде плавала пробка. "А под водой? Ты подумал о том, что может находиться под водой?" Скажем, какое-то животное. Огромный панцирь, наполовину увязший в грязи. Двенадцать пар ног медленно копошатся в тине. Время от времени животное слегка приподнимается. В водной глубине. Я подошел, высматривая признаки ряби, слабого волнения. Но пробка неподвижно застыла среди черных горошин». Итак, герой бежит, подобно русалочке, а вокруг вещи, готовые к метаморфозе (к превращению во что-то вроде полипов). В конце же пути вот что: Антуан ↔ Поверхность воды (вместо камня, но и камень здесь есть — он прикинулся пробкой168) ↔ Какое-то (мифическое) животное, обильное лапками. 5 Превращение, метаморфоза происходит со всеми вещами. И происходит согласно «сущностной форме»: Человек ↔ Стена ↔ Зверь (или червь, или краб, или какое-либо насекомое, желательно с многочисленными лапками). Во-первых, с предметами (скамейка в трамвае и многие другие вещи в романе). Во-вторых, с другими людьми: «...что-то новое появилось в моих руках — в том, как я, скажем, беру трубку или держу вилку. А может, кто его знает, сама вилка теперь как-то иначе дается в руки. Вот недавно я собирался войти в свой номер и вдруг замер — я почувствовал в руке холодный предмет, он приковал мое внимание какой-то своей необычностью, что ли. Я разжал руку, посмотрел — я держал всего-навсего дверную ручку. Или утром в библиотеке, ко мне подошел поздороваться Самоучка, а я не сразу его узнал. Передо мной было незнакомое лицо и даже не в полном смысле слова лицо. И потом, кисть его руки, словно белый червяк в моей ладони. Я тотчас разжал пальцы, и его рука вяло повисла вдоль тела. То же самое на улицах — там множество непрестанных подозрительных звуков. Стало быть, за последние недели произошла перемена. Но в чем?» В-третьих, с частями тела самого Антуана: «Я вижу кисть своей руки. Она разлеглась на столе. Она живет — это я. Она раскрылась, пальцы разогнулись и торчат. Рука лежит на спине. Она демонстрирует мне свое жирное брюхо. Она похожа на опрокинувшегося на спину зверька. Пальцы — это лапы. Забавы ради я быстро перебираю ими – это лапки опрокинувшегося на спину краба. Вот краб сдох, лапки скрючились, сошлись на брюхе моей кисти. Я вижу ногти — единственную частицу меня самого, которая не живет. А впрочем. Моя кисть перевернулась, улеглась ничком, теперь она показывает мне свою спину. Серебристую, слегка поблескивающую спину — точь-в-точь рыба, если бы не рыжие волоски у основания фаланг. Я ощущаю свою кисть. Два зверька, шевелящиеся на концах моих рук, — это я. Моя рука почесывает одну из лапок ногтем другой. Я чувствую ее тяжесть на столе, который не я. Это ощущение тяжести все длится и длится, оно никак не проходит. Да и с чего бы ему пройти. В конце концов это невыносимо… Я убираю руку, сую ее в карман. Но тут же сквозь ткань начинаю чувствовать тепло моего бедра. Я тотчас выбрасываю руку из кармана, вешаю ее на спинку стула. Теперь я чувствую ее тяжесть в запястье. Она слегка тянет, чуть-чуть, мягко, дрябло, она существует. Я сдаюсь — куда бы я ее ни положил, она будет продолжать существовать, а я буду продолжать чувствовать, что она существует; я не могу от нее избавиться, как не могу избавиться от остального моего тела, от влажного жара, который грязнит мою рубаху, от теплого сала, которое лениво переливается, словно его помешивают ложкой, от всех ощущений, которые гуляют внутри, приходят, уходят, поднимаются от боков к подмышке или тихонько прозябают с утра до вечера в своих привычных уголках».  Сальвадор Дали. Рука. 1930 год. Отдельно существующая кисть руки есть и в фильме Луиса Бунюэля и Сальвадора Дали «Андалузский пес» (1929), причем дважды: во-первых, просунутая в дверь и покрытая муравьями, во-вторых, отрезанная и лежащая на тротуаре (и как бы живая — поскольку ее шевелят палкой). Обратим попутно внимание на то, что «существование» есть некая переливающаяся, густая жидкость (одновременно и живая, и мертвая — вялая), которая внутри всего и в которую при этом все погружено. Это «тина» (Сартр), «торфяное болото» (Андерсен). Это «какое-то животное» (Сартр). Вот метаморфоза лица Антуана. Лицо превращается в аморфную массу — неживую, но при этом как-то жутко (на каком-то низшем уровне, на уровне мелких своих частей) оживающую: «На стене зияет белая дыра — зеркало. Это ловушка. И я знаю, что попадусь в нее. Так и есть. В зеркале появилось нечто серое. Подхожу, гляжу и отойти уже не могу. Это отражение моего лица. В такие гиблые дни я часто его рассматриваю. Ничего я не понимаю в этом лице. Лица других людей наделены смыслом. Мое — нет. Я даже не знаю, красивое оно или уродливое. Думаю, что уродливое — поскольку мне это говорили. Но меня это не волнует. По сути, меня возмущает, что лицу вообще можно приписывать такого рода свойства — это все равно что назвать красавцем или уродом горсть земли или кусок скалы. Впрочем, есть одна вещь, которая радует глаз: повыше вялого пространства щек, повыше лба мой череп золотит прекрасное рыжее пламя — мои волосы. Вот на них смотреть приятно. По крайней мере, это совершенно определенный цвет, и я доволен, что я рыжий. В зеркале это особенно бросается в глаза — волосы лучатся. Все-таки мне повезло: если бы мой лоб украшала тусклая шевелюра, из тех, что никак не могут решиться, пристать им к блондинам или к шатенам, лицо мое расплылось бы мутным пятном, и меня воротило бы от него. Мой взгляд медленно и неохотно скользит вниз — на лоб, на щеки: ничего устойчивого, все зыбко. Само собой, нос, глаза и рот на месте, но все это лишено смысла, лишено даже человеческого выражения. Однако Анни и Велин находили, что у меня живая физиономия, — может, я к ней просто слишком привык. В детстве моя тетка Бижуа говорила мне: "Будешь слишком долго глядеться в зеркало, увидишь в нем обезьяну". Но должно быть, я гляделся еще дольше — то, что я вижу в зеркале, куда ниже обезьяны, это нечто на грани растительного мира, на уровне полипов. Я не отрицаю, это нечто живое, но не об этой жизни говорила Анни; я вижу какие-то легкие подергивания, вижу, как трепещет обильная, блеклая плоть. С такого близкого расстояния в особенности отвратительны глаза. Нечто стеклянистое, податливое, слепое, обведенное красным — ну в точности рыбья чешуя. Всей тяжестью навалившись на фаянсовую раму, я приближаю свое лицо к стеклу, пока оно не упирается в него вплотную. Глаза, нос, рот исчезают — не остается ничего человеческого. Коричневатые морщины по обе стороны горячечно вспухших губ, трещины, бугорки. Широкие покатости щек покрыты светлым шелковистым пушком, из ноздрей торчат два волоска: ну прямо рельефная карта горных пород. И несмотря ни на что, этот призрачный мир мне знаком. Я не то чтобы |
Похожие:
 | Книга-игра, книга-головоломка, книга-лабиринт, книга-прогулка, которая может оказаться незабываемым путешествием вокруг света и глубоким... |  | Аннотация к рабочей программе по английскому языку умк «Enjoy English» (М. З. Биболетова) для 7 класса |
| Аннотация: Книга рассказывает о противостоянии германских военно-воздушных сил и системы противовоздушной обороны Поволжья во время... | | Аннотация: от 1000 до 1200 печатных знаков. Аннотация должна быть информативной, содержательной, структурированной, оригинальной,... |
| Аннотация. Начинать аннотацию рекомендуется словами «Предложен(ы), описан(ы), рассмотрен(ы)». Аннотация должна содержать краткое... | | Они доступны любому индивидууму, не смирившемуся с неудачами в личной жизни, готовому изо всех сил бороться за свое счастливое будущее,... |
| Книга написана с позиции язычества — исконной многотысячелетней религии русских и арийских народов. Дана реальная картина мировой... | | Помпонацци, Парацельса, Макиавелли, выделяется главная книга – «анти-Библия»: «…У либертенов всегда в руках книга Рабле, наставление... |
| Технология творческого решения проблем (эвристический подход) или книга для тех, кто хочет думать своей головой. Книга первая. Мышление... | | Книга предназначена только для предварительного ознакомления! |