Аннотация Книга «Другая Троица»
Скачать 3.57 Mb.
|
| Акутагава и макинтош Иисус сказал: Тот, кто вблизи меня, вблизи огня... Евангелие от Фомы Читая фантастическую (в духе какого-то совершенно серьезного Гоголя) повесть Рюноскэ Акутагавы «Зубчатые колеса» (1927), вдруг понимаешь: это не вымысел. Не выдержав «холодной насмешки судьбы», предлагающей вниманию героя данного автобиографического повествования все новые совпадения и все новых двойников, тридцатипятилетний автор покончил с собой в том же году, в котором написал повесть. Можно сказать, с Акутагавой произошло то же самое, что с Лужиным в романе Набокова «Защита Лужина». Первая глава повести называется «Макинтош». Герой (сам Акутагава) едет на свадебный банкет одного своего приятеля. От случайного попутчика он слышит рассказ о привидении в макинтоше: «В автомобиле вместе со мной ехал мой знакомый, владелец парикмахерской, кругленький толстяк с маленькой бородкой. Я время от времени с ним разговаривал и очень беспокоился, что опаздываю. — Странная вещь, знаете ли! Говорят, в доме у господина N. даже днем появляется привидение! — Даже днем? — из вежливости переспросил я, глядя вдаль на поросшие соснами горы, освещенные закатным зимним солнцем. — И будто в хорошую погоду оно не показывается. Чаще всего в дождливые дни. — А промокнуть оно не боится? — Вы шутите... Впрочем, говорят, что это привидение носит макинтош. Автомобиль засигналил и остановился. Я простился с владельцем парикмахерской и пошел на станцию. Как я и ожидал, поезд на Токио две-три минуты назад ушел. В зале ожидания сидел на скамье и рассеянно смотрел в окно какой-то человек в макинтоше. Я вспомнил только что услышанный рассказ о привидении. Однако лишь усмехнулся и пошел в кафе у станции — так или иначе, надо было ждать следующего поезда»74. Герой сначала «лишь усмехнулся», однако дальше в повести продолжают появляться люди в макинтоше (при том что погоде это не соответствует), а также макинтош отдельно, сам по себе — и героя это пугает. В поезде герой видит школьниц — девочек-подростков, едущих на экскурсию. В них есть что-то от Лолиты: «Закуривая папиросу, я смотрел на эту группу школьниц. Все они были оживленны и болтали без умолку. — Господин фотограф, "рау-сийн"75 — это что такое? Господин фотограф, сидевший напротив меня, тоже, по-видимому, участник экскурсии, ответил что-то невразумительное. Но школьница лет четырнадцати продолжала его расспрашивать. Я вдруг заметил, что у нее зловонный насморк, и не мог удержаться от улыбки. Потом другая девочка, лет двенадцати, села к молодой учительнице на колени и, одной рукой обняв ее за шею, другой стала гладить ее щеки. При этом она разговаривала с подругами, а в паузах время от времени говорила учительнице: — Какая вы красивая! Какие у вас красивые глаза! Они производили на меня впечатление не школьниц, а скорее взрослых женщин. Если не считать того, что они ели яблоки вместе с кожурой, а конфеты держали прямо в пальцах, сняв с них обертку. Одна из девочек, постарше, проходя мимо меня и, видимо, наступив кому-то на ногу, произнесла "извините!". Она была взрослее других, но мне, напротив, показалась больше похожей на школьницу. Держа папиросу в зубах, я невольно усмехнулся противоречивости своего восприятия». Так наряду с двойником (и в данном случае непосредственно после его появления) возникает «Прекрасная Дама» (в виде Лолиты), она же «Источник жизни и смерти». Примечательно, что возраст ее обманчив, как бы пульсирует: девочка перед героем или женщина? Выйдя из поезда и садясь на трамвай, Акутагава случайно сталкивается с еще одним своим знакомым и разговаривает с ним. Войдя в трамвай, он снова видит мужчину в макинтоше (двойника-антипода), а затем некую даму: «Тут вошел человек в макинтоше и сел напротив нас. Мне стало как-то не по себе и отчего-то захотелось передать господину Т. слышанный днем рассказ о привидении. Но господин Т., резко повернув влево ручку трости и подавшись вперед, прошептал мне: — Видите ту женщину? В серой меховой накидке? — С европейской прической? — Да, со свертком в фуросики76. Этим летом она была в Каруидзава77. Элегантно одевалась. Однако теперь, на чей угодно взгляд, она была одета бедно. Разговаривая с господином Т., я украдкой посматривал на эту женщину. В ее лице, особенно в складке между бровями, было что-то ненормальное. К тому же из свертка высовывалась губка, похожая на леопарда. — В Каруидзава она танцевала с молодым американцем». Обратим внимание на губку-леопарда (леопард, стоит заметить, также «американец») и особенно на ее пятнистость. Двойник-антипод нередко бывает пятнистым (либо телом, либо одеждой), может также являться с каким-либо пятнистым предметом (чаще всего с шахматами) или на пятнистом звере — как, например, Дионис верхом на леопарде78. Пятнистость двойника может передаваться и «Прекрасной Даме» (как и любые другие его признаки).  Джон Сингер Сарджент. Игра в шахматы. 1907 год. Структура шахматной доски переходит и на платок играющей девушки, и на весь пятнистый мир картины. Кстати сказать, знаменитая статуэтка из Чатал-Хююка (8-ое тысячелетие до н.э.) изображает «Великую Богиню» именно в окружении леопардов79. Нет ничего удивительного (если речь идет о богине) и в том, что «в ее лице, особенно в складке между бровями, было что-то ненормальное». (Если уж продолжать сумасшествие — к чему повесть вполне располагает, — то можно увидеть в этой «ненормальной» складке и двух бровях по бокам картинку «сущностной формы» — «Источник жизни» в окружении двух зверей-двойников.) Затем Акутагава выходит из трамвая — и тут, по дороге в гостиницу, видит «зубчатые колеса»: «Когда я простился с господином Т., человека в макинтоше уже не было. Я сошел на нужной мне остановке и с чемоданом в руке направился в отель. По обеим сторонам улицы высились здания. Шагая по тротуару, я вдруг вспомнил сосновый лес. Мало того, в поле моего зрения я заметил нечто странное. Странное? Собственно, вот что: беспрерывно вертящиеся полупрозрачные зубчатые колеса. Это случалось со мной и раньше. Зубчатых колес обычно становилось все больше, они наполовину заполняли мое поле зрения, но длилось это недолго, вскоре они пропадали, а следом начиналась головная боль — всегда было одно и то же. Из-за этой галлюцинации (галлюцинации ли?) глазной врач неоднократно предписывал мне меньше курить. Но мне случалось видеть эти зубчатые колеса и до двадцати лет, когда я еще не привык к табаку. "Опять начинается!" — подумал я и, чтобы проверить зрительную способность левого глаза, закрыл рукой правый. В левом глазу, действительно, ничего не было. Но под веком правого глаза вертелись бесчисленные зубчатые колеса. Наблюдая, как постепенно исчезают здания справа от меня, я торопливо шел по улице». Одним из, так сказать, последствий встречи с двойником-антиподом является умножение этого двойника-антипода, который может, например, предстать перед героем в виде множества смотрящих на него глаз. Поскольку бесчисленные полупрозрачные колеса вертятся «под веком правого глаза», они имеют отношение к зрению. «Зубчатые» значит острые, задевающие, колющие. Множество двойнических глаз могут производить впечатление устремленных на героя ножей или игл80. То, что «галлюцинацию» видит только один (правый) глаз, также не случайно: одноглазость — частый признак двойника-антипода (наряду с любой другой несимметричностью лица или тела). «Зубчатые колеса» напоминают также часовой механизм. Ведь двойник-антипод — хозяин судьбы, он — повар, готовящий кушанье (жизнь героя) из множества ингредиентов, он — «великий комбинатор», он — Мефистофель, он — часовщик. В данном случае он как бы снимает крышку часов и показывает механизм ужасающемуся герою. И «зубчатые колеса» — это эринии (богини мести в древнегреческой мифологии, в римской мифологии им соотвествуют фурии). Акутагава ощущает себя находящимся в аду — в огне, в пожаре (как мы скоро увидим), а также чувствует себя Орестом, которого преследуют эринии.  Джон Сингер Сарджент. Орест, преследуемый фуриями. 1921 год Эринии — все то же явление злой множественности, сопровождающей появление двойника-антипода. Герой должен быть растерзан (что является, конечно, обычным элементом как обряда инициации юношей, так и обряда посвящения в шаманы). Побывав на свадебном банкете (опоздав на него) и поговорив на нем с одним ученым-синологом о китайских мифических существах фениксе и единороге (то есть о фантастике), Акутагава возвращается в свой номер — и воспринимает свое пальто как своего двойника: «Мне показалось, что пальто, висящее на стене, — это я сам, и я поспешно швырнул его в шкаф, стоявший в углу. Потом подошел к трюмо и внимательно посмотрел в зеркало. У меня на лице под кожей обозначились впадины черепа». Здесь видна связь двойника со смертью. Двойник — это живой скелет, говорящий череп. Акутагава выходит в коридор — и на глаза ему попадается макинтош: «Я открыл дверь, вышел в коридор и побрел, сам не зная куда. В углу, в стеклянной двери холла ярко отражался торшер с зеленым абажуром. Это вселило мне в душу некоторый покой. Я сел на стул и задумался. Но я не просидел и пяти минут. Опять макинтош, кем-то небрежно сброшенный, висел на спинке дивана сбоку от меня. «А ведь теперь самые холода...» С этой мыслью я встал и пошел по коридору обратно». В номере раздается телефонный звонок — Акутагава снимает трубку и слышит сообщение, что случилось несчастье: «В тот день муж сестры где-то в деревне недалеко от Токио бросился под колеса. Он был одет не по сезону — в макинтош». И тут же Акутагава замечает: «Поздней ночью по коридору не проходит никто. Но иногда за дверью слышится хлопанье крыльев. Вероятно, кто-нибудь держит птиц». Опять злая множественность, проявившаяся сразу после сообщения о двойнике-антиподе. Птицы (птичьи крылья), как мы скоро увидим, сливаются в восприятии автора как с зубчатыми колесами в правом глазу, так и с крыльями богинь мщения. И после упоминания этих птиц сразу начинается вторая глава под названием «Мщение». Начинается она с нарушенной симметрии: «Я проснулся в номере отеля в восемь часов утра. Но когда хотел встать с постели, обнаружил почему-то только одну туфлю. Такие явления в последние год-два всегда внушали мне тревогу, страх. Вдобавок это заставило меня вспомнить царя из греческой мифологии, обутого в одну сандалию81». Туфля обнаруживается в ванной — и высказывается предположение, что ее туда перетащила крыса. Герой думает о муже сестры (который бросился под поезд). Кажется, это тоже его двойник-антипод, поскольку связан с адом — с пожаром: «До самоубийства мужа сестры подозревали в поджоге. И этому никак нельзя было помочь. Незадолго до пожара он застраховал дом на сумму, вдвое превышающую настоящую стоимость. Притом над ним еще висел условный приговор за лжесвидетельство. Но сейчас меня мучило не столько его самоубийство, сколько то, что каждый раз, когда я ехал в Токио, я непременно видел пожар. То из окна поезда я наблюдал, как горит лес в горах, то из автомобиля (в тот раз я был с женой и детьми) глазам моим представал пылающий район Токивабаси. Это случалось еще до того, как сгорел его дом, и не могло не вызвать у меня предчувствия пожара». Акутагава берет книгу («Поликушку» Толстого), читает: «У героя этой повести сложный характер, в котором переплетены тщеславие, болезненные наклонности и честолюбие. И трагикомедия его жизни, если ее только слегка подправить, — это карикатура на мою жизнь. И оттого, что я чувствовал в его трагикомедии холодную усмешку судьбы, мне становилось жутко. Не прошло и часа, как я вскочил с постели и швырнул книгу в угол полутемной комнаты. — Будь ты проклята! Тут большая крыса выскочила из-под опущенной оконной занавески и побежала наискось по полу к ванной. Я бросился за ней, в один скачок очутился у ванной, распахнул дверь и осмотрел всю комнату. Но даже за самой ванной никакой крысы не оказалось». Проклятие судьбе — и из-под оконной занавески выскакивает крыса. Перед героем — стена, но за мертвой стеной — живой дух — отвратительное насекомое или грызун82. Черт, если хотите. Эта неожиданно пропавшая крыса (крыса-привидение) пугает Акутагаву. Он выходит из номера — и, побродив вверх и вниз по лабиринту гостиницы, вскоре ненароком попадает на кухню, которая представляет собой пламенеющий ад со смеющимися над попавшим туда человеком поварами — умноженной «усмешкой судьбы»: «Мне сразу стало не по себе, я торопливо скинул туфли, надел ботинки и вышел в безлюдный коридор. Здесь и сегодня все выглядело мрачно, как в тюрьме. Понурив голову, я ходил вверх и вниз по лестницам и как-то незаметно попал на кухню. Против ожиданий в кухне было светло. В плитах, расположенных в ряд по одной стороне, полыхало пламя. Проходя по кухне, я чувствовал, как повара в белых колпаках насмешливо смотрят мне вслед. И в то же время всем своим существом ощущал ад, в который давно попал». Напоминаю, что это не литература, все происходит на самом деле. На улице Акутагаве попадается поклонник его творчества: «Но и здесь пройти спокойно хоть один квартал мне так и не удалось. — Простите, что задерживаю вас... Это был юноша лет двадцати двух в форменной куртке с металлическими пуговицами. Я молча на него взглянул и заметил, что на носу у него слева родинка». Этот случайно встретившийся человек неслучаен своей нарушающей симметрию родинкой. С таким же успехом он мог быть одноглазым, или со шрамом на щеке, или одноруким, или одноногим. Этот юноша — очередной двойник-антипод. (Двойник-антипод и есть воплощенное — в виде человека — нарушение симметрии. Двойник — симметрия, антипод — ее нарушение. Под слова «двойник-антипод» можно подставить слова «неслучайная случайность».) Затем Акутагава приходит к своей сестре, беседует с ней о ее муже-самоубийце (кстати сказать, «муж сестры» — косвенная родственная связь нередко подчеркивает двойничество, подобно тому как двойник-антипод иногда бывает сводным братом): «Отличаясь крепким сложением, муж сестры инстинктивно презирал меня, исхудавшего донельзя. Мало того, он открыто заявлял, что мои произведения безнравственны. Я всегда смотрел на него с насмешкой и ни разу откровенно с ним не поговорил83. Но, беседуя с сестрой, я понемногу понял, что он, как и я, был низвергнут в ад84. В самом деле, с ним однажды случилось, что в спальном вагоне он увидел привидение». Двойничество мужа сестры, таким образом, полностью подтверждается. К этому тут же добавляются еще два или даже три двойнических признака — двойник-антипод как человек без головы или лица (однако живой — оживший или периодически оживающий мертвец85) и двойник-антипод как оживающее изображение (статуя или портрет): «Говорили, что его раздавило колесами, лицо превратилось в кусок мяса и уцелели только усы. Этот рассказ сам по себе, конечно, жутковат. Однако на портрете, хотя в целом он был написан превосходно, усы почему-то едва виднелись. Я подумал, что это обман зрения, и стал всматриваться в портрет, отходя то в одну, то в другую сторону. — Что ты так смотришь? — Ничего... В этом портрете вокруг рта... Сестра, полуобернувшись, ответила, словно ничего не замечая: — Усы какие-то жидкие. То, что я увидел, не было галлюцинацией. Но если это не галлюцинация, то... Я решил уйти, пока не доставил сестре хлопот с обедом». Усы (кажется, способные то ли шевелиться, то ли выдвигаться и задвигаться) напоминают здесь некое жуткое живое насекомое, выглядывающее из неживой (уже) материи. Тут повторяется та же схема, что с крысой и оконной занавеской. Выйдя от сестры, Акутагава пытается попасть в ресторан, предстающий чем-то вроде рая, вход в который невозможен: «Через полчаса я вошел в одно здание и поднялся лифтом на третий этаж. Потом толкнул стеклянную дверь ресторана. Но дверь не поддавалась. Мало того, на ней висела табличка с надписью: "Выходной день". Я все больше расстраивался и, поглядев на груды яблок и бананов за стеклянной дверью, решил уйти и спустился вниз, к выходу. Навстречу мне с улицы, весело болтая, вошли двое, по-видимому, служащие. Один из них, задев меня плечом, кажется, произнес: "Нервничает, а?" Я остановился и стал ждать такси. Такси долго не показывалось, а те, которые наконец стали подъезжать, все были желтые. (Эти желтые такси постоянно вызывают у меня представление о несчастном случае.) Наконец я заметил такси благоприятного для меня зеленого цвета и отправился в психиатрическую лечебницу недалеко от кладбища Аояма. "Нервничает". ...Tantalising86 ...Tantalus87 ...Inferno88. Тантал — это был я сам, глядевший на фрукты сквозь стеклянную дверь. Проклиная. Дантов ад, опять всплывший у меня перед глазами, я пристально смотрел на спину шофера. Опять стал чувствовать, что все ложь. Политика, промышленность, искусство, наука — все для меня в эти минуты было не чем иным, как цветной эмалью, прикрывающей ужас человеческой жизни». Служащие, попавшиеся навстречу Акутагаве, суть «пустые двойники» (то есть образ, подчеркивающий основное двойничество, как бы перпендикулярный ему). Особенно это подтверждается тем, что сказанное ими Акутагава воспринимает как сказанное лично ему (как бы неким духом судьбы). (Тем более что один из них задевает Акутагаву плечом.) Вернувшись в гостиницу, Акутагава вновь видит человека в макинтоше: «Но когда я вылезал из такси, у входа в отель какой-то человек в макинтоше ссорился с боем. С боем? Нет, это был не бой, а агент по найму такси в зеленом костюме. Все это показалось мне дурной приметой, я не решился войти в отель и поспешно пошел прочь». Побродив по улицам, Акутагава попадает в книжный магазин: «Я вошел и рассеянно посмотрел на многоэтажные полки. Потом взял в руки "Греческую мифологию". Эта книга в желтой обложке, по-видимому, была написана для детей. Но строка, которую я случайно прочел, сразу сокрушила меня. "Даже Зевс, самый великий из богов, не может справиться с духами мщения..." Я вышел из лавки и зашагал в толпе. Зашагал, сутулясь, чувствуя за своей спиной непрестанно преследующих меня духов мщения». Так заканчивается вторая глава. Третья глава — «Ночь» — открывается опять рассказом о книжном магазине: «На втором этаже книжного магазина "Марудзэн" я увидел на полке "Легенды" Стриндберга и просмотрел две-три страницы. Там говорилось примерно о том же, что пережил я сам89. К тому же книга была в желтой обложке. Я поставил "Легенды" обратно на полку и вытащил первую попавшуюся под руку толстую книгу. Но и в этой книге на иллюстрациях были все те же ничем не отличающиеся от нас, людей, зубчатые колеса с носом и глазами. (Это были рисунки душевнобольных, собранные одним немцем.) Я ощутил, как при всей моей тоске во мне подымается дух протеста, и, словно отчаявшийся игрок, стал открывать книгу за книгой. Но почему-то в каждой книге, в тексте или в иллюстрациях, были скрыты иглы». Август Стриндберг, подобно Акутагаве, чувствовал приближение сумасшествия и описал это свое состояние в книге «Inferno»90. Стриндберг относится к тому особому «клубу» художников, которые на самом деле видели двойника (не просто сюжетного двойника-антипода, а именно своего двойника), о чем он рассказывает, например, в автобиографической книге «Слово безумца в свою защиту» (1893): «Я дошел тогда до такого состояния, что среди белого дня стал всего бояться, не мог оставаться один в комнате, потому что мне чудилось, что я вижу самого себя, и друзья мои были вынуждены по очереди стеречь меня ночи напролет, зажигая по нескольку свечей и разводя огонь в печи». Рассказ Акутагавы о его пребывании в книжном магазине подтверждает мысль о том, что «зубчатые колеса» являются не только неким страшным часовым механизмом, но и множеством глаз, то есть умноженным двойником-антиподом. Подчеркнут и нос — древний фаллический символ (кстати сказать, у Акутагавы, как и у Гоголя, есть рассказ «Нос»). И, как я уже говорил, «зубчатые колеса» колются: «В каждой книге <...> были скрыты иглы». Вы уже, конечно, заметили, что «Легенды Стриндберга», как и «Греческая мифология», — книга в желтой обложке. «Эти желтые такси постоянно вызывают у меня представление о несчастном случае». Акутагава возвращается в гостиницу и встречает там знакомого скульптора. Этот знакомый также — жутким образом — оказывается двойником-антиподом Акутагавы, поскольку обнаруживает целый набор двойнических признаков (опускаю свой комментарий в сноски): «Тут, к счастью, подошел один скульптор из числа моих старших друзей. Он был в своей неизменной бархатной куртке, с торчащей козлиной бородкой91. Я встал с кресла и пожал его протянутую руку. (Это не в моих привычках. Но это привычно для него, проводившего полжизни в Париже и Берлине.)92 Рука у него почему-то была влажная, как кожа пресмыкающегося93. — Ты здесь остановился? — Да... — Для работы? — Да, работаю. Он внимательно поглядел на меня. В его глазах мне почудилось такое выражение, словно он что-то высматривает94. — Не зайдешь ли поболтать ко мне в номер? — заговорил я развязно. (Вести себя развязно, несмотря на робость, — одна из моих дурных привычек.) Тогда он, улыбаясь, спросил: — А где он, твой номер? Как добрые друзья, плечо к плечу, мы прошли ко мне в номер мимо тихо беседовавших иностранцев. Войдя в комнату, он сел спиной к зеркалу95. Потом заговорил о разных вещах. О разных? Главным образом о женщинах. Конечно, я был одним из тех, кто за совершенные преступления попал в ад. Поэтому фривольные разговоры все более наводили на меня тоску. На минуту я стал пуританином и принялся высмеивать женщин. — Посмотри на губы С. Она ради поцелуев с кем попало... Вдруг я замолчал и уставился на отражение собеседника в зеркальце. Как раз под ухом у него был желтый пластырь96. — Ради поцелуев с кем попало? — Да, мне кажется, она такая. Он улыбнулся и кивнул. Я чувствовал, что он все время следит за мной, чтобы выведать мою тайну. Однако разговор все еще вертелся вокруг женщин97. Мне не столько был противен этот собеседник, сколько стыдно было своей собственной слабости, и оттого становилось все тоскливее98». Дело идет к ночи, Акутагава засыпает — и ему снится сон: «Мой правый глаз опять увидел прозрачные зубчатые колеса. Они вертелись, их становилось все больше. Боясь, как бы у меня снова не разболелась голова, я отложил книгу, принял таблетку в 0,8 веронала и постарался уснуть. Мне приснился пруд. В нем плавали и ныряли мальчики и девочки. Я повернулся и пошел в сосновый лес. Тогда сзади кто-то окликнул меня: "Отец!" Оглянувшись, я заметил на берегу пруда жену. И меня охватило острое раскаяние. — Отец, а полотенце? — Полотенца не нужно. Смотри за детьми! Я пошел дальше. Но дорога вдруг превратилась в перрон. Это, по-видимому, была провинциальная станция, вдоль перрона тянулась длинная живая изгородь99. У изгороди стояли студент и пожилая женщина. Увидев меня, они подошли ко мне и заговорили: — Большой пожар был! — Я еле спасся. Мне показалось, что эту пожилую женщину я уже где-то видел. Мало того, разговаривая с ней, я чувствовал приятное возбуждение. Тут поезд, выбрасывая дым, медленно подошел к перрону. Я один сел в поезд и зашагал по спальному вагону мимо свисавших по обеим сторонам белых занавесок. На одной полке лежала лицом к проходу обнаженная, похожая на мумию женщина. Это тоже был мой дух мщения — дочь одного сумасшедшего...» В этом сне, помимо всего прочего, Акутагаве является сама «сущностная форма» — Прекрасная Дама (она же Хозяйка зверей, Источник жизни и смерти) и двойник-антипод (в данном случае мало прописанный — просто некий студент): «У изгороди стояли студент и пожилая женщина». Центральная фигура «сущностной формы» продолжается и в женщине-мумии. После пробуждения Акутагава видит «Прекрасную Даму»: «Проснувшись, я сразу же невольно вскочил с постели. В комнате по-прежнему ярко горело электричество. Но откуда-то слышалось хлопанье крыльев и писк мышей. Открыв дверь, я вышел в коридор и торопливо направился к камину. Я опустился в кресло и стал смотреть на колеблющееся неверное пламя. Тут подошел бой в белом костюме, чтобы подложить дров. — Который час? — Половина четвертого. Однако в отдаленном углу холла какая-то американка все еще читала книгу. Даже издали видно было, что на ней зеленое платье. Я почувствовал себя спасенным и стал терпеливо ждать рассвета. Как старик, который много лет страдал и тихо ждет смерти...» «Хлопанье крыльев и писк мышей» — это опять эринии. «Колеблющееся неверное пламя» — адский огонь, оно нам еще встретится — и его колебание придаст тени героя самостоятельное движение, «оживит» ее. В зеленом платье американки присутствует уже встречавшийся нам агент по найму такси («Нет, это был не бой, а агент по найму такси в зеленом костюме»). И такси Акутагава выбирал зеленое, а не желтое (в желтом цвете такси, видимо, также скрывается адское пламя). Дама в зеленом, в которую включен и зеленый двойник-антипод. Герой во сне видит «сущностную форму», проснувшись, видит ее же. Важным признаком «Хозяйки жизни и смерти» является и то, что она читает книгу — книгу судеб. Сцена в конце третьей главы повторяет сцену в конце первой. Там было: «Я открыл дверь, вышел в коридор и побрел, сам не зная куда. В углу, в стеклянной двери холла ярко отражался торшер с зеленым абажуром. Это вселило мне в душу некоторый покой. Я сел на стул и задумался. Но я не просидел и пяти минут. Опять макинтош, кем-то небрежно сброшенный, висел на спинке дивана сбоку от меня». И вот теперь нам стало ясно, что «торшер с зеленым абажуром» был тоже «Источником жизни и смерти», ипостасью «Прекрасной Дамы» (американки в зеленом платье, читающей ночью книгу). Торшер вселяет покой, при виде американки герой чувствует себя спасенным. После появления торшера появляется макинтош. «Сущностная форма» здесь принимает следующий вид: герой ↔ торшер ↔ макинтош. В начале четвертой главы (под названием «Еще не?..») Акутагава заходит в кафе — и видит вполне фрейдистскую картинку: «Против меня сидели, по-видимому, мать с сыном. Сын был удивительно похож на меня100, только моложе101. Они разговаривали, наклонившись друг к другу, как влюбленные. Рассматривая их, я заметил, что, по крайней мере, сын сознает, что он сексуально приятен матери. Для меня это, безусловно, был пример столь памятной мне силы влечения. И в то же время — пример тех стремлений, которые превращают реальный мир в ад». В своем «эдиповом комплексе» Фрейд нащупал (лучше сказать: нащупывал или пытался нащупать) «сущностную форму», которая у него приняла следующий вид: сын ↔ мать ↔ отец. (При этом мать, по сути, предстает как Источник жизни и смерти, в который герой должен войти как мужчина и из которого он должен выйти как ребенок, как заново родившийся.) Выйдя из кафе, Акутагава встречает одного своего знакомого: «В это время со мной вдруг поравнялся старый товарищ, которого я не видел со школьных времен, преподаватель прикладной химии в университете. Он нес большой портфель; один глаз у него был воспаленный, налитый кровью. — Что у тебя с глазом? — Ничего особенного, конъюнктивит. Я вдруг вспомнил, что лет пятнадцать назад каждый раз, когда я испытывал влечение, глаза у меня воспалялись, как у него. Но я ничего не сказал. Он хлопнул меня по плечу и заговорил о наших товарищах. Потом, продолжая говорить, повел меня в кафе. — Давно не виделись: с тех пор как открывали памятник Сю Сюнсую102! — закурив, заговорил он через разделявший нас мраморный столик. — Да. Этот Сю Сюн... Я почему-то не мог как следует выговорить имя Сю Сюнсуй, хотя произносилось оно по-японски; это меня встревожило. <...> — Ты что-то совсем перестал писать. "Поминальник"103 я читал... Это автобиографично? — Да, это автобиографично. — В этой вещи есть что-то болезненное. Ты здоров? — Все так же приходится глотать лекарства. — У меня тоже последнее время бессонница. — Тоже? Почему ты сказал "тоже"? — А разве ты не говорил, что у тебя бессонница? Бессонница — опасная штука! В его левом, налитом кровью глазу мелькнуло что-то похожее на улыбку». Опять некто с нарушенной симметрией, причем если у Акутагавы проблема с правым глазом, то у его школьного товарища — с левым. Причем Акутагава придает этому воспалению глаза товарища некоторое сходство с воспалением своих глаз, испытанным им в подростковом возрасте и связанным с половым влечением. Любопытно здесь и имя «Сю Сюнсуй». Бывает так, что двойник-антипод носит тавтологичное имя (это понятно: имя двойника заключает в себе зеркало). Здесь же такое имя (которое Акутагава странным образом не может выговорить, чем подчеркивается как тавтологичность имени, так и его пугающая ноуменальность) возникает при появлении двойника. Вдобавок оно само является двойником по отношению к китайскому, исконному имени ученого. Не говоря уже о том, что речь идет о статуе этого ученого. Объединяет Акутагаву с товарищем и бессонница, причем товарищ оказывается знающим о бессоннице Акутагавы еще до того, как тот ему об этом сообщает. Человек и его двойник обладают общим пространством чувства и мысли. После встречи с этим двойником — как вы думаете, кого встречает Акутагава? Правильно, «Хозяйку зверей». Но до нее еще и самих зверей — умноженного двойника, множество лиц (по сути, все те же «зубчатые колеса»): «Не прошло и десяти минут, как я опять шагал один по улице. Теперь клочки бумаги, валявшиеся на асфальте, минутами напоминали человеческие лица. Мимо прошла стриженая женщина. Издали она казалась красивой. Но когда она поравнялась со мной, оказалось, что лицо у нее морщинистое и безобразное. Вдобавок она была, по-видимому, беременна. Я невольно отвел глаза и свернул на широкую боковую улицу». Лицо женщины говорит о смерти (и о древности-бессмертности ее самой), а беременность — о жизни. Это «Хозяйка жизни и смерти». Вернувшись в гостиницу, Акутагава пишет рассказ, а затем думает о своем двойнике (не о своем двойнике-антиподе, а своем буквальном двойнике, которого он сам не видел, но которого встречали другие люди): «Час спустя я заперся в своем номере, сел за стол перед окном и приступил к новому рассказу. Перо летало по бумаге так быстро, что я сам удивлялся. Но через два-три часа оно остановилось, точно придавленное кем-то невидимым. Волей-неволей я встал из-за стола и принялся шагать по комнате. В эти минуты я был буквально одержим манией величия. В дикой радости мне казалось, что у меня нет ни родителей, ни жены, ни детей, а есть только жизнь, льющаяся из-под моего пера. Однако несколько минут спустя мне пришлось подойти к телефону. В трубке, сколько я ни отвечал, слышалось только одно и то же непонятное слово. Во всяком случае, оно, несомненно, звучало, как "моул". Наконец я положил трубку и опять зашагал по комнате. Только слово "моул" как-то странно беспокоило меня. — Моул... Mole по-английски значит "крот". Эта ассоциация не доставила мне никакого удовольствия. Через две-три секунды я превратил mole в la mort104. "Ля мор" — французское слово "смерть" — сразу вселило в меня тревогу. Смерть гналась и за мной, как за мужем сестры. Но в самой своей тревоге я чувствовал что-то смешное. И даже стал улыбаться. Это чувство смешного — откуда оно бралось? Я сам не понимал. Я подошел к зеркалу, чего давно не делал, и посмотрел в упор на свое отражение. Оно, понятно, тоже улыбалось. Рассматривая свое отражение, я вспомнил о двойнике. Двойник — немецкий Doppelgänger — к счастью, мне не являлся. Но жена господина К., ныне американского киноактера, видела моего двойника в театре. (Я помню, как я смутился, когда она сказала мне: "Последний раз вы мне даже не поклонились...") Затем некий одноногий переводчик, теперь покойный, видел моего двойника в табачной лавке на Гиндза105. Может быть, смерть придет к моему двойнику раньше, чем ко мне? Если даже она уже стоит за мной... Я повернулся к зеркалу спиной и вернулся к столу». Так заканчивается четвертая глава. Голос без наличия самого человека — признак двойника-антипода. Не каждый телефонный звонок есть явление двойника-антипода. Но этот звонок — с его игрой словами «крот» и «смерть» — пришел из другого мира. Крот еще и териоморфный двойник-антипод. И он сродни той крысе, что выскочила из-под занавески. Пятая глава называется «Красный свет». Это отблеск адского пламени. Глава начинается так: «Свет солнца стал меня мучить. В самом деле, я работал, как крот, даже днем при электрическом свете, опустив занавески на окнах». Затем Акутагава навещает одного старика: «Однажды вечером, когда дул сильный восточный ветер (для меня это хорошая примета), я вышел на улицу, решив навестить одного старика. Он служил посыльным в каком-то библейском обществе и там на чердаке в одиночестве предавался молитвам и чтению. Мы беседовали под висевшим на стене распятием, грея руки над хибати106. Отчего моя мать сошла с ума? Отчего дела моего отца окончились крахом? И отчего я наказан? Он, знавший все эти тайны, долго беседовал со мной с удивительно торжественной улыбкой на губах. Больше того — иногда он в кратких словах рисовал карикатуры на человеческую жизнь. Этого отшельника на чердаке я не мог не уважать. Но в разговоре с ним я открыл, что и им движет сила влечения. — Дочь этого садовника и хорошенькая и добрая — она всегда ко мне ласкова. — Сколько ей лет? — В этом году исполнилось восемнадцать. Может быть, он считал это отцовской любовью. Но я не мог не заметить в его глазах выражения страсти. На желтоватой кожуре яблока, которым он меня угостил, обозначилась фигура единорога. (Я не раз обнаруживал мифологических животных в рисунке разреза дерева или в трещинах на кофейной чашке.) Единорог — это было чудище. Я вспомнил, как один враждебный мне критик назвал меня "чудищем девятьсот десятых годов", и почувствовал, что и этот чердак не является для меня островком безопасности». Мудрый, всезнающий старик — один из видов двойника-антипода (ведь задача двойника-антипода — проведение обряда посвящения героя). Здесь вновь возникает эротическая тема, причем с оттенком Лолиты. Старик и дочь садовника рифмуются с фотографом и школьницей из первой главы. Единорог символизирует целомудрие, но при этом очевидно представляет собой фаллический символ. Считалось, что поймать единорога можно было только с помощью девственницы: увидев девушку, единорог подходил к ней и засыпал у нее на коленях. В греческой мифологии единорог был посвящен Артемиде — богине-девственнице, богине охоты (то есть Хозяйке зверей, покровительнице молодняка), богине, помогавшей при родах.  Доменикино. Дева с единорогом. Фрагмент фрески. 1602 год О мифических животных — единороге и фениксе — Акутагава беседовал во время свадебного банкета. А тут вдруг получается, что единорог — это он сам. Затем старик спрашивает Акутагаву о здоровье, затем они беседуют о вере, затем Акутагава уходит от старика — и в одном баре видит свою ожившую тень, ожившую благодаря адскому пламени: «— Ну, как вы в последнее время? — Все еще нервы не в порядке. — Тут лекарства не помогут. Нет у вас охоты стать верующим? — Если б я мог... — Ничего трудного нет. Если только поверить в Бога, поверить в сына Божьего — Христа, поверить в чудеса, сотворенные Христом... — В дьявола я поверить могу... — Почему же вы не верите в Бога? Если верите в тень, почему не можете поверить в свет? — Но бывает тьма без света. — Тьма без света — что это такое? Мне оставалось только молчать. Он, как и я, блуждал во тьме. Но он верил, что над тьмой есть свет. Наши теории расходились только в этом одном пункте. Однако это, по крайней мере для меня, было непроходимой пропастью. — Свет, безусловно, существует. И доказательством тому служат чудеса. Чудеса — они иногда случаются и теперь. — Эти чудеса творит дьявол. — Почему вы опять говорите о дьяволе? Я почувствовал искушение рассказать ему, что мне пришлось пережить за последние год-два. Но я не мог подавить в себе опасений, что через него это станет известно жене и я, как и моя мать, попаду в сумасшедший дом. — Что это у вас там? Крепкий не по годам старик обернулся к книжной полке, и на лице его появилось какое-то пастырское выражение. — Собрание сочинений Достоевского. "Преступление и наказание" вы читали? Разумеется, я любил Достоевского еще десять лет назад. И под впечатлением случайно (?) оброненных хозяином слов "Преступление и наказание" я взял у него эту книгу и пошел к себе в отель. Залитые электрическим светом многолюдные улицы по-прежнему были мне неприятны. Встречаться со знакомыми было совершенно невыносимо. Я шел, выбирая, словно вор, улицы потемнее. Но немного спустя у меня начались боли в желудке. Помочь мог только стакан виски. Я заметил бар, толкнул дверь и хотел было войти. Но там в тесноте в облаках дыма толпились какие-то люди, не то литераторы, не то художники, и пили водку. Вдобавок в самом центре какая-то женщина с зачесанными за уши волосами с увлечением играла на мандолине. Я сразу смутился и, не входя, повернул обратно. Тут я заметил, что моя тень движется из стороны в сторону. А освещал меня — и это было как-то жутко — красный свет. Я остановился. Но моя тень все еще шевелилась. Я боязливо обернулся и наконец заметил цветной фонарь, висевший над дверью бара. Фонарь тихо покачивался от сильного ветра. После этого я зашел в погребок. Подошел к стойке и заказал виски. — Виски? Есть только "Black and white"107. — Я влил виски в содовую и молча стал прихлебывать. Рядом со мной тихо разговаривали двое мужчин лет около тридцати, похожие на журналистов. Они беседовали по-французски. Стоя к ним спиной, я всем существом чувствовал на себе их взгляды. Они действовали на меня, как электрические волны. Эти люди, наверно, знали мое имя, они, кажется, говорили обо мне. — Bien... tres mauvais... pourquoi? — Pourquoi? Le diable est mort! — Oui, oui... d'enfer...108 Я бросил серебряную монету (мою последнюю) и бежал из подвала. Улицы, по которым носился ночной ветер, успокоили мои нервы, боль в желудке поутихла. Я вспомнил Раскольникова и почувствовал желание исповедаться. Но это, несомненно, окончилось бы трагедией не только для меня и даже не только для моей семьи. Кроме того, я сомневался в искренности самого этого желания. Если бы только мои нервы стали здоровыми, как у всякого нормального человека!..» Беседующие по-французски двое мужчин — вновь «пустые двойники». И то, что они говорят (о смерти дьявола, об аде), Акутагава снова относит к себе самому, к своей собственной духовной ситуации. Здесь важно и название виски — «Черное и белое». Вполне шахматное название. Потом Акутагава идет по улице — и ему представляются персонажи из греческой мифологии: «Если бы только мои нервы стали здоровыми, как у всякого нормального человека!.. Но для этого я должен был куда-нибудь уехать. В Мадрид, в Рио-де-Жанейро, в Самарканд... В это время небольшая белая вывеска над дверью одной лавки вдруг встревожила меня. На ней была изображена торговая марка в виде шины с крыльями. Я сейчас же вспомнил древнего грека, доверившегося искусственным крыльям. Он поднялся на воздух, его крылья расплавились на солнце, и в конце концов он упал в море и утонул. В Мадрид, в Рио-де-Жанейро, в Самарканд... Я невольно посмеялся над своими мечтами. И в то же время невольно вспомнил Ореста, преследуемого духами мщения». Тут возникает образ падения с высоты — важный признак двойника-антипода. (А также замена картинки падения картинкой бегства — как в Америку для Свидригайлова, в Москву для Ивана Карамазова, в Рио-де-Жанейро для Остапа Бендера... И «птицу тройку» с Чичиковым мы вспомним здесь же.) Вернувшись в номер гостиницы, Акутагава читает купленные книги — а затем происходит ряд довольно жутких совпадений: «Через час вошел бой и подал мне пачку писем. Одно из них содержало предложение лейпцигской книжной фирмы написать статью на тему: "Современная японская женщина". Почему они заказывали такую статью именно мне? Мало того, в этом написанном по-английски письме имелся постскриптум от руки: "Мы удовлетворимся портретом женщины, сделанным, как в японских рисунках, черным и белым". Я вспомнил название виски "Black and white" — и разорвал письмо в мелкие клочки. Потом взял первый попавшийся под руку конверт, вскрыл его и просмотрел письмо на желтой почтовой бумаге. Писал незнакомый юноша. Но не прочел я и двух-трех строк, как от слов "Ваши "Муки ада"109 пришел в волнение. Третье письмо было от племянника. Я вздохнул свободно и стал читать о домашних делах. Но даже здесь конец письма меня пришиб. «Посылаю переиздание сборника стихов "Красный свет"110». Красный свет! Я почувствовал, будто кто-то насмехается надо мной, и решил спастись бегством из комнаты». Но «бегство из комнаты» не помогает, кто-то невидимый продолжает делать свои ходы: «В коридоре не было ни души. Держась рукой за стену, я добрался до холла. Сел в кресло и решил, как бы там ни было, выкурить папиросу. Почему-то у меня оказались папиросы "Airship"111. (С тех пор как я поселился в этом отеле, я намеревался курить только "Star"112.) Искусственные крылья опять всплыли у меня перед глазами. Я позвал боя и попросил две коробки "Star". Но, если верить бою, именно сорт "Star", к моему сожалению, был весь распродан. — "Airship" — извольте... Я покачал головой и обвел взглядом просторный холл. Поодаль, вокруг стола, сидели и беседовали несколько иностранцев. Среди них женщина в красном костюме, тихо разговаривая, иногда как будто поглядывала на меня. — Миссис Таунзхед, — шепнул мне кто-то невидимый. Имена вроде миссис Таунзхед, конечно, были мне незнакомы. Даже если так звали ту женщину... Я поднялся и, боясь сойти с ума, пошел к себе в номер». Женщина в красном — это вместо женщины в зеленом. Спасение отменяется, намечается падение в пламя. Дальше вполне чудесным образом возникает образ черта из «Братьев Карамазовых» (он ведь и должен был возникнуть — и именно из этого романа, ведь разговор со стариком дошел до того, что можно не верить в Бога, но при этом верить в черта113): «Вернувшись в номер, я собирался сразу же позвонить в психиатрическую лечебницу. Но попасть туда для меня было бы все равно что умереть. После мучительных колебаний я, чтобы рассеять страх, начал читать "Преступление и наказание". Но страница, на которой раскрылась книга, была из "Братьев Карамазовых". Подумав, что по ошибке взял не ту книгу, я взглянул на обложку. "Преступление и наказание" — да, книга называлась: "Преступление и наказание". В ошибке брошюровщика и в том, что я открыл именно эти вверстанные по ошибке страницы, я увидел перст судьбы и волей-неволей стал их читать114. Но не прочитал и одной страницы, как почувствовал, что дрожу всем телом. Это была глава об Иване, которого мучит черт... Ивана, Стриндберга, Мопассана115 или меня самого в этой комнате...» В начале шестой главы, которая называется «Аэроплан», Акутагава возвращается домой: «Я ехал в автомобиле со станции Токайдоской железной дороги в дачную местность. Шофер почему-то в такой холод был в поношенном макинтоше. От этого совпадения мне стало не по себе, и, чтобы не видеть шофера, я решил смотреть в окно. Тут поодаль среди низкорослых сосен — вероятно, на старом шоссе — я заметил похоронную процессию». Приехав, Акутагава встречает очередного двойника-антипода, отмечая при этом навязчиво попадающееся ему на глаза сочетание черного и белого: «Тут навстречу мне, выпятив грудь, прошел близорукий иностранец лет сорока. Это был швед, живший по соседству и страдавший манией преследования. И звали его Стриндберг. Когда он проходил мимо, мне показалось, будто я физически ощущаю это. Улица состояла всего из двух-трех кварталов. Но на протяжении этих двух-трех кварталов ровно наполовину белая, наполовину черная собака пробежала мимо меня четыре раза. Сворачивая в переулок, я вспомнил виски "Black and white". И вдобавок вспомнил, что сейчас на Стриндберге был черный с белым галстук. Я никак не мог допустить, что это случайность. Если же это не случайность, то... Мне показалось, будто по улице идет одна моя голова, и я на минутку остановился. На обочине дороги за проволочной оградой валялась стеклянная миска с радужным отливом. На дне миски проступал узор, напоминавший крылья. С веток сосны слетела стайка воробьев. Но, подскакав к миске, они, точно сговорившись, все до единого разом упорхнули ввысь. Я пошел к родителям жены и сел в кресло, стоявшее у ступенек в сад. В углу сада за проволочной сеткой медленно расхаживали белые куры из породы леггорн. А потом у моих ног улеглась черная собака». Крылья и воробьи — это вновь эринии. Но крылья — это еще и страх падения с высоты (заключенный и в самом названии главы — «Аэроплан»). Дальше, после разговора с родственниками об одном местном сумасшедшем («недавно он почему-то отвешивал поклоны перед статуей Бато-Кандзэон»116), Акутагава видит аэроплан, причем с крыльями желтого цвета: «Тут нас испугал сильный шум аэроплана. Я невольно посмотрел вверх и увидел аэроплан, который, чуть не задев верхушки сосен, взмыл в воздух. Это был редко встречающийся моноплан с крыльями, выкрашенными в желтый цвет. Куры, вспугнутые шумом, разбежались в разные стороны. Особенно струсила собака; она залаяла и, поджав хвост, забилась под балкон. — Аэроплан не упадет? — Не беспокойтесь». До этого от крыльев (в узоре на миске) разлетались воробьи, а здесь разбегаются куры, то есть происходит повтор одних и тех же схем — а это значит, что кто-то подает Акутагаве сигнал. По крайней мере, так он сам воспринимает происходящее перед его глазами: «Выйдя из дома тещи, я зашагал через неподвижно застывший сосновый лес, мало-помалу мне становилось все тоскливей. Почему этот аэроплан пролетел не где-нибудь, а именно над моей головой? И почему в том отеле продавали только папиросы "Airship"? Терзаясь разными вопросами, я пошел по самой безлюдной дороге. Над тусклым морем за низкими дюнами нависла серая мгла. А на песчаном холме высились столбы для качелей, но качелей на них не было. Глядя на эти столбы, я вдруг вспомнил виселицу. И действительно, на перекладине сидело несколько ворон. Хотя они видели меня, но вовсе не собирались улетать. Мало того, ворона, сидевшая посредине, подняла свой длинный клюв и каркнула четыре раза». «Четыре раза» — это повтор пробегов черно-белой собаки мимо Акутагавы («ровно наполовину белая, наполовину черная собака пробежала мимо меня четыре раза»). Затем возникает образ пожара: «Идя вдоль песчаной насыпи, поросшей сухой травой, я решил свернуть на тропинку, по обеим сторонам которой стояли дачи. Слева от тропинки среди высоких сосен должен был белеть деревянный европейский дом с мезонином. (Мой близкий друг назвал этот дом "домом весны".) Но когда я поравнялся с этим местом, на бетонном фундаменте стояла только одна ванна. "Здесь был пожар!" — подумал я сразу и зашагал дальше, стараясь не смотреть в ту сторону». Дальше появляется еще один двойник-антипод: «Тут навстречу мне показался мужчина на велосипеде. На нем была коричневая кепка, он всем телом налег на руль, как-то странно уставив взгляд перед собой. Его лицо вдруг показалось мне лицом мужа моей сестры, и я свернул на боковую тропинку, чтобы не попасться ему на глаза». О том, что это двойник-антипод, говорится практически прямо, поскольку сквозь лицо велосипедиста проступает лицо мужа сестры. Но есть тут и другие двойнические признаки: подчеркивание головного убора (обычный знак съемной, отделяемой головы), странно устремленный взгляд, велосипед (как парный предмет, нередко подчеркнивающий двойничество — наряду с очками или, скажем, рогами). Особенно же понятной двойническая природа велосипедиста становится сразу после того, как Акутагава сворачивает на боковую тропинку: «Но на самой середине этой тропинки валялся брюшком вверх полуразложившийся дохлый крот. Что-то преследовало меня, и это на каждом шагу усиливало мою тревогу. А тут поле моего зрения одно за другим стали заслонять полупрозрачные зубчатые колеса. В страхе, что наступила моя последняя минута, я шел, стараясь держать голову прямо. Зубчатых колес становилось все больше, они вертелись все быстрей». Крот-смерть (“mole”, “mort”) нам уже встречался. Вернувшись домой, Акутагава видит крыло у себя под правым веком: «Через полчаса я лежал у себя в мезонине, крепко закрыв глаза, с жестокой головной болью. И вот под правым веком появилось крыло, покрытое, точно чешуей, серебряными перьями. Оно ясно отражалось у меня на сетчатке. Я открыл глаза, посмотрел на потолок и, разумеется, убедившись, что на потолке ничего похожего нет, опять закрыл глаза. Но снова серебряное крыло отчетливо обозначилось во тьме. Я вдруг вспомнил, что на радиаторе автомобиля, на котором я недавно ехал, тоже были изображены крылья...» После чего глава «Аэроплан» (и повесть в целом) заканчивается так: «Тут кто-то торопливо взбежал по лестнице и сейчас же опять побежал вниз. Я понял, что это моя жена, испуганно вскочил и бросился в полутемную комнату под лестницей. Жена сидела, низко опустив голову, с трудом переводя дыхание, плечи ее вздрагивали. — Что такое? — Ничего. Жена наконец подняла лицо и, с трудом выдавив улыбку, сказала: — В общем, право, ничего, только мне почему-то показалось, что вы вот-вот умрете... Это было самое страшное, что мне приходилось переживать за всю мою жизнь. Писать дальше у меня нет сил. Жить в таком душевном состоянии — невыразимая мука! Неужели не найдется никого, кто бы потихоньку задушил меня, пока я сплю?» Взбегание жены по лестнице с последующим ее сбеганием вниз выражает падение с высоты — аэроплана, Икара, Акутагавы. * Приложение. |
Похожие:
 | Книга-игра, книга-головоломка, книга-лабиринт, книга-прогулка, которая может оказаться незабываемым путешествием вокруг света и глубоким... |  | Аннотация к рабочей программе по английскому языку умк «Enjoy English» (М. З. Биболетова) для 7 класса |
| Аннотация: Книга рассказывает о противостоянии германских военно-воздушных сил и системы противовоздушной обороны Поволжья во время... | | Аннотация: от 1000 до 1200 печатных знаков. Аннотация должна быть информативной, содержательной, структурированной, оригинальной,... |
| Аннотация. Начинать аннотацию рекомендуется словами «Предложен(ы), описан(ы), рассмотрен(ы)». Аннотация должна содержать краткое... | | Они доступны любому индивидууму, не смирившемуся с неудачами в личной жизни, готовому изо всех сил бороться за свое счастливое будущее,... |
| Книга написана с позиции язычества — исконной многотысячелетней религии русских и арийских народов. Дана реальная картина мировой... | | Помпонацци, Парацельса, Макиавелли, выделяется главная книга – «анти-Библия»: «…У либертенов всегда в руках книга Рабле, наставление... |
| Технология творческого решения проблем (эвристический подход) или книга для тех, кто хочет думать своей головой. Книга первая. Мышление... | | Книга предназначена только для предварительного ознакомления! |