ПО ТУ СТОРОНУ ИМПЕРИИ
Возможно ли русское национальное самосознание?
Осознание народом собственного величия — важный симптом. Не ставлю под сомнение серьезные основания для зачисления русских самими собой и всем миром в число "великих" народов, но вот оборотная сторона "титанизма" кажется не менее интересной, чем лицевая.
Подход к историко-политической сфере русского самосознания начну, пожалуй, с вызывающе простого, но в то же время крайне показательного явления — национальной символики. Сегодня, когда почти во всех республиках легализованы национальные цвета и флаги, вдруг оказалось, что одни русские ходят как безродные, без собственной национальной символики, как будто они не народ, за плечами которого многовековая история, а сброд Иванов, родства не помнящих.
Нация ли мы?
Действительно, был ли когда-нибудь у русских свой национальный флаг? Трудно назвать русским национальным флагом петровский имперский "триколер", переделанный из голландского, и тем более церковную хоругвь Куликова поля, предлагаемую в качестве державного символа агитаторами "Памяти". Ведь потребность в цветовом оформлении национальных идентификаций появилась в наиболее развитых европейских странах по крайней мере в XVII—XVIII вв. По этому пути создания национальной символики последовали и все другие, рождавшиеся в XIX — XX вв. национальные государства. Согласитесь, трудно приравнять к национально-государственным символам достаточно определенную иконографию: да и как бытье чувствами неверующих или инаковерующих?
Отсутствие в русской истории естественно возникшей общенациональной символики поддается истолкованию при анализе фундаментальных исходных принципов построения и функционирования русской общины. Модель общинного микрокосмоса указывала на способы компенсации прикрепленности крестьянина к земле — выходом рядового общинника в создаваемую им и ему подобными Великую Русь. Не стану останавливаться подробно на хозяйственно-демократической оправданности подобного способа освоения территорий, но сдается, что при посредстве общины, через ее символико-космологическое уподобление всему сущему можно заглянуть в недра русского мессианства. Это явление — некий род вселенской компенсации рамок территориальной обособленности.
Этноним "великоросс" выражал факт этнической принадлежности, так сказать, по "государственному реестру"; в обиходе же великоросс продолжал оставаться кем угодно — помором, пошехонцем, щеряком, терцем, кубанцем, даурцем... Сказанное вовсе не относится к существовавшей тогда строго фиксированной (почти как теперь национальность в документах) абсурдной иерархии вероисповеданий, определявшей правовой статус личности. К тому же для украинцев и белорусов понятие "великоросс" означало непризнание за ними права быть отдельными народами, свободно развивать свои языки и национальные культуры.
Альтернативы империи
Укрепленность империи в недрах общины подводит к неизбежному вопрошанию: могло бы быть иначе? Как быть с неукрощенным, если довериться Льву Гумилеву, духом пассионарности русских? Ученый вряд ли согласится на то, что вся пассионарность народа выгорела в социальных катаклизмах XX в.
Ответить на эти вопросы поможет разбор альтернатив империи и имперскому самосознанию, успешно дожившему до наших дней и вдобавок "обогащенному" теорией и практикой сталинизма. Важно и то, что эти альтернативы укоренены в мессианстве и вполне могли бы произрасти на его основе.
Спрашивается, зачем царю Ивану Грозному надо было "рубить" такое дорогостоящее "окно в Европу", когда русские владели Корелой и Орешком? Тем более что в чем-чем, а в прозападнических настроениях организатора опричнины заподозрить просто невозможно. Так ли это, что Москва — единственный град Руси, предназначенный судьбой быть центром русского государственного образования, а ее князья, взвалившие на себя миссию собирателей русских земель, являлись истинными выразителями чаяний народа?
Политическая модель Пскова и Новгорода, сохраняя верность русским мессианским установкам, по сути своей может рассматриваться как антипод империи. Эта модель дает простой и естественный выход пассионарности — в освоении территорий начинаниями промысловыми, торговыми, монастырскими. Возможно, поэтому в Новгороде были какое-то время терпимы даже иудействующие еретики.
Такое видение своего места в раздвигающем границы мире в чем-то схоже с концепцией эллинской колонизации Сицилии и понтийских берегов. Никакая изначальная государственно-централистская принудиловка не вызвала бы к жизни хозяйственный расцвет в условиях длительной колонизации восточноевропейского Севера с его природными особенностями. Недаром на шею северорусским общинам не удавалось посадить барина. Империи приходят на готовенькое, умело или не очень умело распоряжаясь плодами труда предшественников.
Другой погибшей альтернативой русской государственности было самое крупное государственно-политическое образование, существовавшее на территории бывшей Киевской Руси, — Великое княжество Литовское. Несмотря на все социальные издержки, сопряженные с неизбежным, в силу невероятной многочисленности шляхетского сословия, покушением со стороны этого слоя служилых людей на свободу общин, эта историческая альтернатива может показаться предпочтительней, нежели на нашу беду реализованная, московско-имперская.
Преобладание русского населения в Великом княжестве Литовском позволяет порассуждать о нереализовавшихся тенденциях исторического развития. Единое русское национальное государство — Великое княжество Литовское в составе Речи Посполитой, — доведись ему осуществиться в нашей истории, направило бы мессианскую энергию русских на выработку социально-адаптивных механизмов, знакомых нам сейчас по истории других народов.
Остановлюсь еще на одном обстоятельстве. Недовольство со стороны русских литовцами, "узурпировавшими", а точнее, передавшими полякам верховные символы власти, компенсировалось бы участием в постоянно изменяющейся внутриполитической борьбе. Упор в таких случаях делается на подчеркивание местных интересов, без которых немыслима никакая шкала измерения национальных ценностей. И горячо любимое многими поколениями русских православие в таких условиях было бы гораздо более естественно живучим, даже пойдя на крайность — церковную унию. Последние ромеи, сделавшие так, прежде ничего особенного не выиграли, но ведь и не проиграли! Не знаю, конечно, но по мне лучше жить с наместником Христа на земле — римским папой, чем с бюрократическим сатаной Победоносцевым.
Такая специфичная социальная структура способствовала бы приватизации общественной жизни, формированию пусть очень своих, но по большому счету адекватных западным представлений о свободе. Про приоритеты национальностей при такой расстановке социальных сил остается только гадать, но ясно одно — это государственное образование мало было бы похоже на знакомую нам империю.
Русский регионализм
Региональный способ разрешения экологических проблем представляется мне более отвечающим интересам русских как народа, нежели глобально-государственный, не дающий реальных результатов. Русский регионализм как совокупность хозяйственных инициатив местного значения видится мне в социальной цепочке: трудящиеся — местная администрация — общефедеральный центр. Прибалтийский феномен национального единства и сотрудничества в экологических вопросах (консолидация народа и властей) кажется русским каким-то недости жимым идеалом и, возможно, объектом тайной зависти. Одна из ключевых, неразрешимых для русского национального самосознания проблем — может ли народ существовать только как подданный империи или же сам по себе?
Традиционный общинный способ освоения новых территорий предполагал личное начало. Теперь же русский действует не сам по себе, а исключительно как полпред (винтик) большой системы.
Повторяемую на все лады мысль об аренде в сельском хозяйстве как спасительнице русской деревни представляется важным перевести в плоскость рассматриваемого русского вопроса. Хозяйственная регионализация, если она станет фактом нашей жизни, сгруппировав по-новому ныне обезличенное русское население, связав людей устойчивой территориально-хозяйственной общностью, создаст тем самым новые региональные национальные общности, в связи с чем потребуется новая, возникшая естественным путем структура национального самосознания. Контуры этого национального самосознания вырисовываются уже сейчас в одном направлении — диаспоризации сознания. Процесс неизбежной диаспоризации может стать управляемым (в чем, по моему разумению, крайне заинтересован общесоюзный центр) в том случае, если сам центр в законодательном порядке признает за русскими право на создание на территории РСФСР автономий на уровне района, села и т. д. по этнографическому и этноконфессиональному признакам. Вне пределов РСФСР, само собой, там, где это целесообразно, также нужны русские автономии, не исключено, что и более высокого уровня, например как Калининградская область в составе Литовской ССР на правах Русской АССР.
Откладывать создание малых автономных форм для конфессиональных групп русского населения, самых подготовленных на сегодняшний день к принятию такой автономии, дальше нельзя. Главные цели существования таких малых этноконфессиональных автономий в России — учет и сохранение на светской основе сложившихся в лоне разных вероисповеданий хозяйственных, бытовых и психологических особенностей разных групп русского населения. Можно не опасаться религиозных корней в этих автономиях — слишком сильны в обществе интегративно-секулярные процессы, а вот непризнание существования в стране целых земель, где преобладающим населением являются верующие (представители определенных вероисповеданий), по меньшей мере лицемерно.
Риск "исламизации"
Создание земельных автономий способно будет в обозримой перспективе смягчить "исламизацию" (имеется в виду смена не конфессиональной, а культурно-бытовой ориентации) русского населения и создать обстановку взаимной терпимости. К такому выводу подводят довольно очевидные события последнего времени.
Не столько вообще неблагоприятная для русских демографическая ситуация, сколько планируемый и проводимый уже вывоз населения из традиционно мусульманских районов Северного Кавказа и Средней Азии на постоянное жительство в сельскую местность центральных областей России поставит перед многими русскими выбор — какая культурно-бытовая ориентация для них более приемлема?
Благоприятными факторами "исламизации" русских следует считать: 1) прекрасную приживаемость ислама там, где отсутствуют прочные национальные корни; 2) практическое отсутствие в русской имперской идеологии антиисламских мотивов, несмотря на все сложности в отношении с исламскими странами за всю историю России; 3) простоту нравственных заповедей этой религии, органичных человеческому естеству; 4) прочность внедрения ислама посредством бытовых стереотипов; 5) предельно развитый эгалитаризм ислама; 6) активную общинную жизнь и высокий статус родственных связей; 7) преобладание мужского начала.
Для полноты картины необходимо указать на положение русских в союзном государстве, сравнить его с положением русских в империи Романовых, то есть ответить на вопрос: престижно ли в наших условиях оставаться русским?
Слагаемые довольно низкого общественного статуса русских, на мой взгляд, следующие: 1) неадекватный другим народам способ определения своей национальности (причисление себя к народу не через принадлежность к традиционным этнографическим группам, а через соотнесение с государственным целым); 2) формирование высших эшелонов партийного, государственного аппаратов, а также армии и дипломатического корпуса из русских или лиц других славянских национальностей, только по документам продолжающих значиться украинцами или белорусами (замечу, сама по себе национальная принадлежность вовсе не гарантия получения должности для любого русского); 3) навязываемый административными инстанциями как общеобязательный русский язык (даже в тех случаях, когда это противоречит здравому смыслу, как, например, в диссертациях о национальных языках и литературах, выполняемых представителями этих народов) при сплошь распространенном незнании русскими языков народов страны; 4) некомпетентность и несамостоятельность русских чиновников при решении хозяйственных проблем, чреватых в своих последствиях гибелью для отдельных народов. И когда у человека, русского по традициям, языку, есть выбор на основании анкетных данных родителей записаться или русским, или кем-либо другим, он зачастую записывается "другим" довольно охотно, где бы ни жил.
Изменение положения русских в стране возможно при условии их этнографической регионализации и культурной диаспоризации, но это только внутринациональный срез. Решение русского вопроса в контексте общесоюзных межнациональных отношений представляется мне осуществимым при переходе к союзному государству, сам принцип федерализма в котором будет избавлен от национальной окраски. Противоречия центра и национальных районов будут смягчены при трехуровневой схеме национального самосознания у всех народов нашей страны (роль и функции национальных районов для евреев, армян советской диаспоры, немцев, курдов, ассирийцев, цыган и в каких-то случаях русских, украинцев и белорусов могут выполнять общесоюзные советы по делам национальной культуры этих народов).
Первый уровень самосознания — общинно-этнографический, второй — собственно национальный и третий — общесоюзный. Принятое в застойные годы для обозначения последнего уровня понятие "единый советский народ" в том виде, в котором оно фактически сформировалось и понималось власть предержащими, конечно же, теоретически неубедительное, а на практике дискредитировавшее себя, все же указывает на то, что подобный уровень для союзного государства характерен, и главная задача всех народов, населяющих страну, — создать приемлемый для всех общесоюзный уровень национального самосознания на ненациональной основе.
Самая большая сложность ожидает страну в вопросе о языке. Двуязычие русской элиты XIX — начала XX в. придавало ей в глазах народов страны больший вес, могло быть психологически сопутствующим фактором, способствующим усвоению русского языка другими народами, а также заставляло русских из среды простолюдинов, живущих по соседству с другими народами, овладевать их языками.
Как будет развиваться языковая ситуация в СССР в дальнейшем — представить трудно. Частично снять напряженность, думаю, поможет кампания, поднятая в национальных республиках за признание национальных языков государственными. Но как быть с русскими, проживающими в РСФСР, особенно в районах с ярко выраженной русской языковой и культурно-исторической доминантой?
На Волгу!
Первейшим шагом на пути создания принципиально нового уровня союзной федерации мог бы стать акт символического значения, знаменующий отказ русских от роли имперского народа, превращение их в "простых" великороссов, уважающих малейшие этнографические различия в собственной среде, стремящихся жить в согласии с другими народами Союза, сообща с другими решать вопросы выживания всех народов, населяющих Союз: перенос общесоюзной столицы из Москвы. Для таджиков, армян, грузин, литовцев, имеющих собственную богатую национально-государственную историю, просто оскорбительно иметь столицей федерации город, олицетворяющий апофеоз русского импер ского начала. Не сомневаюсь, что такой акт даст импульс диаспоризации русской культурной жизни, поможет разрядить острые проблемы московского мегаполиса. Вот только где быть новой столице?
Ясно, что этот город не должен находиться на территории, традиционно населяемой русскими. Подходящей может оказаться местность со смешанным населением. На мой взгляд, главная идея новой столицы — единство народов страны, ее главных этнокультурных массивов — славянского и тюркского. Этой идее как нельзя лучше соответствует местность, уже некогда объединявшая эти народы, — Поволжье.
Город, выстроенный в "чистом поле", при всем своем космополитизме не должен быть напрочь лишен русских мотивов просто оттого, что русскому человеку, как никому другому, важно ощущать идею исторической преемственности. Без этого новая столица и символизируемые ею идеи так и останутся чуждыми русскому сознанию (пример Петербурга). Сами же эти идеи нисколько не противоречат фундаментальным основам русского характера, являясь альтернативами господствующей тенденции, из рода в род, из века в век подводящей русских к глобальной пропасти.
Дмитрий Шушарин
|
