Тема 2. Литературный язык как средоточие языковых интересов общества
Когда я произношу сочетание «русский литературный язык», многие слушатели, не знакомые с русской лингвистической терминологией, могут подумать, что имеется в виду язык художественных, литературных произведений. Между тем это не так: литературный язык и язык художественной литературы — это разные понятия, и смешивать их нельзя. Под литературным языком мы понимаем тот вариант русского языка, который в обществе считается образцовым.
Между прочим, русскому понятию «литературный язык» соответствует современный западноевропейский и американский лингвистический термин «стандартный язык». Так что, если вы встречаете английское сочетание Standard Language, помните, что его следует перевести как «литературный язык». Не правда ли, на первый взгляд несколько странное соответствие: с одной стороны, «литературный», с другой стороны, «стандартный». Почему так? Давайте разбираться.
Что такое литературный язык, каковы его признаки — это серьезная научная проблема. Впервые ее всесторонне исследовали ученые-лингвисты, которые в 20-е гг. XX в. жили и работали в Праге и составили так называемый Пражский лингвистический кружок. Среди его членов были, кстати, и выдающиеся ученые русского происхождения, такие как Николай Сергеевич Трубецкой, Роман Осипович Якобсон.
Так вот, согласно идеям ученых Пражского лингвистического кружка, литературный язык — это такая разновидность употребления национального языка, которая характеризуется 1) общезначимостью, 2) нормативностью, 3) многофункциональностью, 4) стилистической дифференциацией. Охарактеризуем эти признаки чуть подробнее.
Язык как важнейшее средство коммуникации — явление социальное. Понимать и быть понятым — эти два условия речевого общения уже предполагают определенный коллектив: говорящего и слушающего. Между тем хорошо известно, что любая социально и территориально обособленная группа тяготеет и к языковому обособлению, вольно или невольно создает «свой» язык, понятный только внутри данной группы. Это хорошо видно даже на примере мельчайшей социальной группы — семьи. Почти в каждой семье со временем появляются какие-то особые слова или — что чаще — отдельные общеизвестные слова получают какой-то особый смысл, начинают приобретать какие-то особые, неизвестные и непонятные окружающим ассоциации. То же касается и других, более крупных коллективов, объединенных по территориальному, профессиональному, социальному или возрастному признаку. Русский язык здесь не исключение. Свои социальные языковые разновидности есть и у военных, и у преступников, и у студентов; компьютерный жаргон для непосвященных остается тайной; старики жалуются на то, что не понимают речь молодых, и т. д. и т. п. Приведу небольшой забавный пример. В русском литературном языке слова пожарный и пожарник являются синонимами-вариантами и обозначают работника пожарной охраны. Однако пожарного в его присутствии во избежание обид и недоразумений лучше называть именно пожарным, но не пожарником, поскольку в данной профессиональной среде пожарный — это тот, кто тушит пожар, а пожарник — это тот, кто поджигает, создает пожар. Этот пример демонстрирует всего лишь одну из возможных коммуникативных неудач — мелкую, незначительную, но нетрудно себе представить, какие бы помехи сопровождали общение, если бы все эти многочисленные территориальные и социальные группы не объединял один язык. Этот язык должен быть общим для всех, а не только для данного коллектива. Литературный язык вообще, и русский литературный язык в частности, выполняет прежде всего именно эту функцию — быть значимым для всех. Отсюда и первый его признак — общезначимость.
Второй признак тесно связан с первым — это нормативность литературного языка. Норма указывает, как нужно говорить и писать: где ставить ударения в словах, как образовывать и изменять слова, как строить предложения, где ставить знаки препинания и т. д. и т. п. Норма определяет, что правильно, а что неправильно. Единая норма — одна для всех, — конечно, и есть тот общезначимый стандарт, который позволяет быть литературному языку общезначимым. Иногда вместо термина нормативный или нормированный употребляют слово кодифицированный. Можно, например, прочитать в научных трудах: кодифицированный литературный язык. Что это значит?
Кодификация — это закрепление нормы в словарях и грамматиках. Норма в литературном языке всегда кодифицирована, т. е. она не прячется где-то в сознании говорящих, а явно выражена в специальных лингвистических трудах.
Очень важно осознавать социальные функции нормы литературного языка. Через факт кодификации нормы общество сознательно накладывает на себя определенные обязательства следовать надындивидуальным правилам говорения в целях сохранения своей социальной и культурной целостности. Поэтому критерии «сказано правильно» — «сказано неправильно» надо рассматривать именно в социально-культурном аспекте, а не в собственно языковом. Что я имею в виду? Например, согласно норме форма течет от глагола течь является правильной, литературной, а форма текет — неправильной, нелитературной. Так говорят русские грамматики. Но это, конечно, не означает, что текет — какой-то «испорченный» вариант, что течет является более логичной, более оправданной с исторической точки зрения формой. Если рассуждать подобным образом, более логичным надо было бы признать как раз вариант текет, поскольку в таком случае исходная глагольная основа сохраняется без изменений — логичнее, проще, понятнее была бы парадигма теку, текешь, текет и т. д. Оба варианта — и текет, и течет — исторически оправданны, они возникли в разное время в результате действия определенных объективных законов развития языка, и в этом смысле они оба правильны, но общество в качестве образцового, наддиалектного выбрало только один вариант, и он кодифицирован, закреплен в грамматиках русского литературного языка. И он обеспечивает языковое единство общества.
Большой научной проблемой является вопрос о соответствии кодифицированной нормы реальному речевому употреблению. Как скоро должна измениться норма, зафиксированная в словарях и грамматиках, если в речи уже закрепилось то или иное изменение, та или иная инновация; насколько кодифицированная норма должна быть приближена к реальной речи, той, которую мы порождаем и слышим ежедневно? Как избежать того, чтобы кодификация не стала явным анахронизмом или даже абсурдом, не отражающим неминуемое языковое развитие? Этот вопрос, между прочим, тревожит очень многих людей, далеких от науки. Почему в словарях написано одно, а говорят все вокруг по-другому? Как к этому относиться?
Нужно сказать, что такая ситуация — когда норма не во всем совпадает с употреблением — не является чем-то странным. Вообще говоря, так и должно быть. Норма по существу своему консервативна. Почему? Потому что ее задача не только объединять людей в пространстве, но и обеспечивать непрерывность культурного развития страны, не допускать слишком резких отличий между культурой одной эпохи от культуры следующей эпохи. Поэтому норма всегда будет запаздывать по отношению к неизбежным языковым изменениям, но в этом запаздывании заключается ее объединяющая сила.
Нормативные рекомендации словарей и грамматик, безусловно, учитывают реальное речевое употребление, и норма, конечно, изменяется вслед за языком, но изменение это в разных случаях происходит по-разному, с разной скоростью.
По-видимому, каждый конкретный случай здесь нужно рассматривать особо. Рассмотрим несколько примеров. В исконных русских словах перед звуком [э] (на письме это буква е) возможны только мягкие согласные : лето с мягким [л’], день с мягким [д’], в Москве с мягким [в’] и т. д. В заимствованных же словах очень часто обнаруживаем перед звуком [э] согласные твердые: дельта с твердым [д], теннис с твердым [т] и т. д. По мере освоения заимствований русским языком твердые согласные в подобных словах заменяются мягкими: раньше говорили пио[нэ]р, му[зэ]й, ака[дэ]мия с твердыми согласными, сейчас такое произношение встречается крайне редко, говорят — пио[н’э]р, му[з’э]й, ака[д’э]мия с мягкими согласными. Если процесс замены твердого согласного мягким в каком-то слове не завершился, то мы сталкиваемся с вариантным произношением. Так, например, в наши дни можно услышать бизнес[мэ]н с [м] твердым и бизнес[м’э]н с [м’] мягким, [тэ]ррорист с [т] твердым и [т’э]ррорист с [т’] мягким. Препятствовать этому процессу звукового обрусения заимствованных слов норма, конечно, не должна. Норма не должна запрещать говорить бизнес[м’э]н или бу[т’э]рброд, нравится кому-то такое произношение или нет. Этот процесс — замены твердых согласных на мягкие, — повторимся, совершенно естествен, отвечает историческим закономерностям развития русского языка. Кодификация здесь должна довериться употреблению.
Рассмотрим противоположный пример — из области грамматики. В современном русском языке постепенно исчезает склонение составных числительных. Вполне образованный русский человек с трудом поставит какое-нибудь длинное, состоящее из нескольких слов числительное в форму дательного или творительного падежа.
Ему придется очень напрячься, чтобы сказать без ошибок: «Я приехал в этот город с тремястами шестьюдесятью девятью тысячами семьюстами девяноста четырьмя рублями». Мы стараемся или избегать в своей речи таких случаев, или, сами того не замечая, склоняем только последнюю часть числительного: употребляем в форме творительного падежа не «девятьюстами пятьюдесятью четырьмя», а просто «девятьсот пятьдесят четырьмя».
Грамматики, однако, отнюдь не приветствуют такую тенденцию, а рекомендуют в письменной и строго нормированной устной речи склонять все части числительного. В данном случае кодификация противостоит употреблению, сдерживает его давление. И, может быть, это вполне закономерно — потому что числительное — это имя (мы говорим: имя числительное), а все имена в русском языке (существительные, прилагательные, числительные) согласно историческим грамматическим законам, как правило, склоняются. Таким образом, норма может довольно долго сопротивляться употреблению, если это употребление не согласуется с закономерностями развития русского языка.
Так в общих чертах обстоит дело с нормативностью, или кодифицированностью, русского литературного языка.
Третий признак литературного языка — это, как мы помним, его многофункциональность. Иначе этот признак можно назвать многозадачностью или универсальностью литературного языка. Речь идет о том, что литературный язык, в отличие от прочих разновидностей употребления национального языка, способен успешно функционировать в самых разных сферах человеческой деятельности: в области непосредственного, живого общения, в области науки и права, в области политики и образования, в области средств массовой информации и публицистики и т. д. На русском литературном языке можно написать научную книгу, закон, подготовить телевизионную передачу, сочинить стихотворение, можно, наконец, поговорить на житейские темы где-нибудь при встрече на улице. Здесь тоже не все так просто, как может показаться. Очевидно, что язык научной монографии существенно отличается от языка телевизионных новостей или от эмоционального рассказа в кругу друзей о проведенном отпуске. Не следует ли говорить в таком случае о разных «языках»?
Русская научная традиция не видит непроходимой границы между ними и предпочитает называть эти речевые разновидности различными стилями (или функциональными стилями) единого литературного языка.
Что же позволяет литературному языку быть столь гибким и не терять при этом своей целостности, оставаться самим собой? Его усложненная структура, развитая стилистическая дифференциация языковых средств, стилистическое разнообразие. А это есть последний, четвертый признак литературного языка из тех, что были названы в начале лекции. Литературный язык накапливает в ходе исторического развития целые ряды синонимичных средств и распределяет их по разным стилистическим ярусам, специализирует их значение. Поэтому один и тот же смысл можно выразить по-разному в зависимости от целей и сферы общения. Например, можно сказать: «Если найдете книгу, то позвоните мне». Это будет нейтральная фраза, которую можно употребить в самых разных стилях. Можно то же самое сказать, не употребляя союз если, — исключительно с помощью интонации: «Найдешь книгу — позвони». И это будет характерно для непринужденного, устного общения. Можно, наконец, выразить те же самые смысловые отношения громоздкой, тяжеловесной конструкцией, которая несет на себе явный отпечаток официально-делового стиля: «В случае обнаружения книги необходимо обратиться ко мне по телефону». Это явление стилистической дифференциации можно наблюдать на всех уровнях литературного языка — не только в области лексики, что наиболее очевидно, но и в области синтаксиса — как мы только что видели, в области морфологии и даже фонетики.
Таким образом, четыре вышеописанных признака определяют современный русский литературный язык.
Вернемся к терминам, о которых мы говорили в начале лекции, — западному «стандартный язык» и русскому «литературный язык». Надеюсь, теперь понятно, почему западные лингвисты употребляют слово стандартный. Стандарт в данном случае — это и есть общезначимая норма, единый для всех шаблон. Почему же в таком случае литературный? Дело в том, что литературный язык формировался прежде всего как язык письменный, как язык литературы в широком смысле, т. е. язык письменности вообще. Русский термин указывает как раз на эту связь — связь литературного языка с письменностью.
В настоящее время литературный язык также является по преимуществу письменным языком, но не исключительно письменным, он существует и в устной форме. Разного рода устные публичные выступления, живая разговорная речь образованных людей относятся к устному варианту литературного языка. Впрочем, устный вариант литературного языка существенно отличается от книжно-письменного. Для разговорной речи характерны разнообразные фонетические изменения (например, грит вместо говорит), активное словотворчество, огромное количество незнаменательных слов (частиц, междометий), совершенно особый, отличный от книжного, словопорядок, нарушение синтаксических связей, являющихся нормой в письменной речи.
При этом оказалось, что носители литературного языка очень часто даже не замечают, как сильно отличается их собственная устная неподготовленная речь в неофициальной обстановке от того, что они сами считают «правильным» литературным языком. Многие, увидев записи такой неподготовленной устной речи, возмущались и недоумевали: «Неужели мы так говорим?!» Между тем в этом расслоении литературного языка на два варианта — на книжно-письменный и устно-разговорный — нет ничего удивительного, это явление свойственно, конечно, не только русскому, но и многим другим языкам.
Замечательный русский языковед Лев Владимирович Щерба еще в 30-е гг. XX в. отмечал принципиальное отличие книжно-письменной речи от устно-разговорной и объяснял его принципиальной противоположностью двух основных видов речи вообще — монолога и диалога.
Монолог обращен к большому числу слушающих, он обдуман, он строится по плану, согласно предварительно определенной речевой стратегии, здесь нежелательны речевые ошибки. Диалог сиюминутен, калейдоскопичен, слит воедино с ситуацией общения, ограничен небольшим числом участников. Здесь не требуется лексическая точность и абсолютная грамматическая правильность, совершенно естественны ошибки и оговорки, жест, мимика, интонация становятся важными компонентами общения. Монологическая речь общезначима, нормативна и консервативна. В монологе язык сохраняет сам себя, монолог обращен в прошлое. В диалоге же подготавливаются грядущие языковые изменения, ради них язык в диалоге, если так можно выразиться, разрушает сам себя; диалог обращен в будущее.
Следующий вопрос, на который нужно дать ответ: что не является литературным языком, чему он противопоставлен? Прежде всего диалектам — местным, региональным, территориально ограниченным, не имеющим письменной фиксации вариантам национального языка. В ходе исторического развития русского языка сложились три большие группы диалектов: севернорусские, среднерусские и южнорусские. Наиболее отчетливо они противопоставлялись друг другу по фонетическим признакам. Например, важнейшей чертой севернорусских говоров являлось оканье (т. е. неизменное качество гласных как в ударных, так и в безударных слогах) и произношение [г] (т. н. взрывного), а для южнорусских говоров было характерно аканье (изменение качества гласных в безударных слогах) и произношение [г] (т. н. щелевого, или фрикативного). Например, на севере России произносили [города], а на юге — [гарада]. В основу современного русского литературного языка лег говор Москвы, один из среднерусских говоров, которые являли собой известный компромисс между севером и югом. В области произношения согласных современный русский литературный язык в основном следует северным говорам, а в области произношения гласных — в основном южным. Например, в литературном языке необходимо говорить [гарада] — с [г] взрывным, как на севере, и с редукцией безударных гласных, как на юге.
В каждом национальном языке взаимоотношения литературного языка и местных говоров исторически обусловлены и обладают значительным своеобразием. Они всегда связаны с факторами социального, политического, культурного развития страны. Сложение русского литературного языка на основе говора Москвы было связано прежде всего с возрастанием политического значения этого города, вокруг которого начиная с XIV в. постепенно создается единое централизованное государство. Аналогичные процессы протекали, например, во Франции или в Англии, где французский и английский литературные языки возникли на основе парижского и лондонского диалектов соответственно. С другой стороны, современная русская языковая ситуация отличается, скажем, от немецкой или итальянской, где наблюдаются резкие различия между местными диалектами внутри одной страны; русские говоры при всем их разнообразии не столь сильно отличаются друг от друга, чтобы разница между ними мешала взаимопониманию и общению.
Необходимо сказать еще об одном. В русском языковом сознании диалекты традиционно не обладают социальным престижем. В русском обществе не принято культивировать в своей речи какие-либо диалектные признаки, чтобы придать ей особый шарм, внести в нее изюминку. Человек, претендующий на то, чтобы быть или считаться культурным и образованным, должен строго следовать литературным нормам. В советское время, а именно в начале 30-х гг. XX в., даже была объявлена своеобразная война против диалектов, которые считались признаком социальной и культурной отсталости. Единый и сплоченный советский народ, согласно этой идеологической линии, должен был пользоваться единым литературным языком. Этого, конечно, не произошло: русские диалектные языковые системы, хотя и в полуразрушенном, значительно измененном виде, продолжают существовать и сегодня.
Есть еще один вариант русского языка, который не относится к литературному языку. Это просторечие. Если диалект — это речь сельского населения, то под просторечием понимают речь городских жителей, не вполне владеющих нормами литературного языка. Это речь социальных низов города, и она, как правило, не обладает четкими территориальными границами в отличие от сельского диалекта. Например, такие слова и выражения, как башка, всё путем, не возникай, отмечаются русскими словарями как просторечные.
Наконец, к литературному языку не относятся жаргоны — речь различных или социальных групп. О них мы уже говорили в начале лекции.
Четких и резких границ между литературным языком, просторечием, жаргонами и диалектами нет. В результате самых разнообразных причин (как лингвистических, так и внеязыковых — социально-культурных) просторечие и жаргоны активно проникают в литературную речь, а диалекты растворяются в просторечии. И это нормально. Это значит, что русский язык живет и развивается. А литературный язык — это его наиболее развитая, наиболее богатая возможностями часть.
Вопросы для самоконтроля
1. Каким нелитературным формам национального языка противопоставлен литературный язык?
2. Каковы признаки литературного языка?
3. Тождественны ли понятия «литературный язык» и «язык литературы»? Аргументируйте ответ.
4. В чем достоинства и недостатки замены термина «литературный язык» на термин «стандартный язык»?
5. Каковы социальные функции языковой нормы?
Творческое задание
В различных культурных ареалах наблюдается различное отношение общества к речи людей, отмеченной теми или иными диалектными чертами: от неприятия до одобрения. Выскажите свое мнение в свободной письменной форме по данному вопросу.
|
