Дневники 1973-1983
Скачать 11.04 Mb.
|
| parti-pris4 и личные амбиции. У всех без исключения! Под конец мне просто стало страшно: впечатление такое, что очень самолюбивые люди вслепую играют в какую-то азартную, опьяняющую их игру, завися в своих решениях от других таких же слепых людей, снабжающих их «информацией». Жажда власти и страх- больше ничего. Это мир, в котором мы живем. Панин в своей книге пишет о мобилизации «людей доброй воли». Но в том-то все и дело, что 1 Энергетический кризис (англ.). : «Век посредственности» (англ.). . 3 ни на чем не основанные предположения, «гадание на кофейной гуще» ^«.). * предвзятое мнение (фр). 49 ' равновесие сил [англ.) 1 разрядке международной напряженности (яи.-л ) «Последний m гиганюв» (англ.). 4 массах (фр.). 50 к власти приходят не они, а маньяки власти вроде де I олля (какая, в сущности, трТическая фигура!). Такая книга - вся о политических приемах, завтраках и интервью - куда страшнее, чем Кафка. Политически мир не продвинулся ни на шаг со времени Тамерлана и Чингисхана. И разница только в том, что современные чингисханы все время говорят в категориях «свободы», «справедливости», «мира», тогда как их предшественники честно говорили о власти и славе. И потому были гораздо «моральнее». А пока они болтают и обсуждают «balance of powers»1, страшная, бездарная кошмарная советчина побеждает: 1920 год: большевизм в России, его можно было смести и ликвидировать тремя дивизиями. 1945 год: он завоевывает пол-Европы и весь Китай, то есть полмира. 1973 год: он завоевывает Ближний Восток, Средиземное море, крепко держит в своих руках Индию. Де Голль вышибает из Франции американцев: сейчас только и говорят, что о «финлян-дизации» Европы. А «свободолюбцы» все волнуются о Греции, Испании и демократии тут и там... Что за идиотская слепота. И теперь гимны détente2, то есть фактически еще одной, может быть, последней, капитуляции... Мне кажется иногда, что «новое средневековье» — в советско-китайском обличье — неизбежно. Современный мир — «свободный» в ту же меру, что «тоталитарный», — больше всего ненавидит иерархию, элиту. Потому что ненавидит всякую «вертикаль», само ощущение высшего и низшего. Мир возлюбил «низшее», но совсем не за «страдания», не из-за справедливости, а из подсознательной или сознательной ненависти к «высшему» — всякому без исключения высшему. Диктатор — это приемлемо, потому что он «низший», в нем каждый узнает себя. Он всегда снизу (народ!), а не сверху. Христа возненавидели, в сущности, только за то, что Он «Сына Божия себе сотвори...», что Он — «низший», бездомный, смиренный — все время говорил, что Он сверху, а не снизу. Де Голль только потому и интересен, fascinant, что он — последний! — уверял себя и всех, что он «сверху». Только сам-то он знал — ив этом его трагизм, — что его «сверху» — «la France» — в психологическом контексте нашей эпохи отдавало простым комизмом. И потому в политике он был, в сущности, мелким интриганом и больше ничем. «The Last of Giants»3, — замечает Sulzberger по поводу его смерти. По самочувствию, по знанию, что власть, настоящая власть — всегда «сверху», да, на его похороны съехались решительно все, от Никсона до Chou en Lai: все знали, что в его лице в мире снова промелькнула власть «сверху». Но это была эмоция, почти эстетическая взволнованность: реально в это никто не верит, и психологически де Голль не сделал для Франции ничего, и сам это сознавал. «Властью, от Бога мне данною...»: когда это исчезнет в мире, мир превра-ск„хЯпоГЦеНТ?а,ЦТНЫЙ ЛЗГерЬ- °Н И сеЙчас Уже молится "а метафизиче- «>Тп2 г «астро-Смак-с которьш западные лк«и гов°р« ° «les Снижение? Вышеславцев: «трагизм возвышенного и спекуляция на Два дня во Флориде: лекции у англикан. Длинные часы свободы и одиночества в отеле. Иное солнце. Пальмы. Чувство первозданной красоты мира неистребимого счастья. То же самое в Dayton, Ohio, на мариологической конференции (в субботу). Вчера, после обедни, блаженный, солнечный день Собирал листья в саду. Читал. «Ничего не делал». — «Qui vous a dit que l'homme avait quelque chose a faire sur cette terre?»1. Сегодня: все в инее. Красный, морозный восход солнца. Пятница, 7 декабря 1973 Вчера праздновали — по новому стилю — святителя Николая. А по старому — Александр Невский, мои именины. Вспомнил, как в этот день, должно быть, в 1933 или 1934 году, я проснулся в дортуаре нашего «первого взвода» и нашел на табуретке около кровати подарки — stylo: Waterman — от Кирилла Радищева. Помню цвет этого stylo, его ощущение в руке. В этот же день_ уже в институтские годы — 42^t3? — рукополагали на rue Daru о. Сергия Мусина-Пушкина. Почему некоторые дни, со всеми их подробностями — погодой, количеством света и т.д., так врезаются в память, так остаются в ней? Серо. Морозно. Тихо. Наслаждаюсь этой тишиной после трех бурных дней. Понедельник, 10 декабря 1973 Вчера проповедовал в St. John the Divine3: «диалог» с Мортоном. Слушая мой любимый англиканский гимн «Let All Mortal Flesh Keep Silence»4, вспоминал первые поездки в Англию — в 1937 и 1938 годах, особенно недели, проведенные в Стемфорде, когда ходил каждый день в очень high church* к обедне. А в лицейские годы каждый день, идя по rue Legendre в Lycee Camot, заходил на две минуты в St. Charles de Monceau. И всегда в огромной, темной церкви у одного из алтарей шла беззвучная месса. Христианский Запад: это для меня часть моего детства и юности, когда я жил «двойной» жизнью: с одной стороны — очень светской и очень русской, то есть эмигрантской, а с другой — потаенной, религиозной. Я иногда думаю, что именно этот контраст — между шумной, базарной, пролетарской rue Legendre и этой, всегда одинаковой, вроде как бы неподвижной мессой (пятно света в темной церкви), один шаг — и ты в совсем другом мире, — что этот контраст изнутри определил мой «религиозный опыт», ту интуицию, что, в сущности, уже никогда меня не оставляла, — сосуществования двух разнородных миров, «присутствия» в этом мире чего-то совершенно, абсолютно иного, но чем потом все так или иначе светится, к чему все так или иначе относится. Церкви как Царства Божия «среди» и «внутри» нас. Rue Legendre не становилась от это- 1 «Кто вам сказал, что человек должен что-то сделать на этой земле?» (_фр.). 2 Ручку (фр.). ' епископальном соборе ев Иоанна Богослова в Нью-Йорке. 4 «Да молчит всякая плоть человеча» {англ). ' высокую Церковь (ана.). Высокая Церковь - течение в англиканстве, тяготеющее к англо-католицизму 51 го - и в этом все дело, все мое внутреннее отталкивание от чистого спиритуализма - ненужной, враждебной, несуществующей. Напротив - говоря очень ГриГизительш, - она приобретала как бы новый шарм, но понятный, оче-видГй только мне. знавшему ее «отнесенность» к этой ffite a l'ecart', к этому «присутствию», являемому в мессе. Мне все делалось страшно интересным: ™ витрина лицо каждого встречного, конкретность вот этой минуты, этого соотношения погоды, улицы, домов, людей. И это осталось навсегда: невероятно сильное ощущение жизни в ее телесности, воплощенности, реальности, неповторимой единичности каждой минуты и соотношения внутри ее всего. А вместе с тем интерес этот всегда был укоренен как раз и только в отнесенности всего этого к тому, о чем не столько свидетельствовала или напоминала беззвучная месса, а чего она сама была присутствием, явлением, радостью. Но что такое, в чем эта «отнесенность»? Мне кажется, что именно этого я никак не могу объяснить и определить, хотя, в сущности, только об этом всю жизнь говорю и пишу (литургическое богословие). Это никак не «идея»: отталкивание от «идей», все растущее убеждение, что ими христианства не выразишь. Не идея «христианского мира», «христианского общества», «христианского брака» и т.д. «Отнесенность» — это связь, но не «идейная», а опытная. Это опыт мира и жизни буквально в свете Царствия Божия, являемого, однако, при посредстве всего того, что составляет мир: красок, звуков, движения, времени, пространства, то есть именно конкретности, а не отвлеченности. И когда этот свет, который только в душе, только внутри нас, падает на мир и на жизнь, то им уже все озарено, и сам мир для души становится радостным знаком, символом, ожиданием. Отсюда моя любовь к Парижу, моя внутренняя нужда в нем. Она от того, что именно в Париже, в моем парижском детстве этот опыт был мне дан, стал моей сущностью. И теперь, когда я там не живу, когда у меня там нет никаких дел и обязанностей, он стал для меня, каждый раз, погружением в этот изначальный опыт, его как бы возобновлением. И мне все кажется, когда я один, без конца, просто хожу по его улицам, что он сам, больше, чем что-либо другое в мире, возник, вырос из этого опыта, что тут тайна христианского мира, родившегося как культура, как стиль, как основной опыт, как раз из опыта «отнесенности». В Риме (который я исходил вдоль и поперек осенью 1963 года) все распадается на «красоты» всех эпох и культур, все напоминает■ — но прошлое и его бренность. В Афинах мне всегда чудится ненавистное мне язычество, та самая «священная плоть» о которой вопил Мережковский и которая и вызывает, как реактив, чистый спиритуализм манихейство или же тот священный «православный быт», который есть как бы обратная сторона языческой «священной плоти». Только в Париже в самой его «ткани» и стиле, я ощущаю, почти в чистом виде, эту соотнесенность, ту меру которая одновременно есть и граница, грань. Граница, сама собою как бы ука-стопоны" ВНРим ЧТ° "° ^ СТ0Р°НУ е£' НЭ ^«таииние, присутствие другой шТст. „ ТраГИЗМ И 6СТЬ ВесеЛЬе- В ПаРиже есть печаль и есть со?а Паоижа П°Ч™ ^ С0СУществУ^ пронизывают одна другую. И красота Парижа - m «отнесенное™». Она не самодовлеющая, не торжествую- 1 праздник па стороне, отдельно (фр.). 52 щая, не мироутверждающая, не «жирная». В сущности такая, какой только и может оыть красота в этом мире, в котором был Христос. Кончил сегодня толщенную книгу Gay Talese «The Kingdom and the Power»1 — о «Нью-Йорк тайме». Как в книге Sulzberger'a («The Age of Mediocrity»), поражает больше всего и в этой — сила властолюбия. Непрекращающаяся, звериная борьба за власть, за успех. От этого чтения делается просто страшно. В каждом, самом даже маленьком «мирке» — эта борьба движет всем, все собою определяет и все отравляет. Борьба за власть — квинтэссенция падшего мира. Чтобы спастись, нужно бежать власти. Какой бы то ни было, всякой... видимой и невидимой (например, власти над душами). Я готов думать, что в этом мире всякая власть — от дьявола. Как человечны люди, никакой власти не имеющие и ни на какую власть не претендующие. Среда, 12 декабря 1973 Вчера — день примечательных встреч. В час — завтрак с о. Георгием Граб-бе в ресторане отеля Commodore [о возможном соединении с Зарубежной Церковью]. Эта встреча, подготовленная «контактами» с Н.Н., тем не менее, неизмеримо приятнее, чем я, откровенно говоря, ожидал. Тот стиль людей «нашего круга», который все делает неизмеримо легче: знаешь, что не нарвешься на хамство, на грубость. Мы быстро соглашаемся, что препятствия не только к единству, но и к простой detente: огромные. Соглашаемся с Талейраном, что «la politique e'est Part du possible»'. И все же что-то определенно «сдвинулось», ибо разговор идет не о дьявольщине Патриархии, не об «апостазии»4 и вообще не о всей привычной «зарубежной» риторике, а о том, как достичь какого-то соглашения без — с одной стороны — совершенно невозможного отказа от автокефалии, а с другой — столь же невозможного отказа от идей Русской Зарубежной Церкви. Договариваемся и о agenda5: Москва, «чистое Православие», полемика. Договариваемся, главное, продолжать пытаться «договариваться». Увидим. Теперь нужно будет сильно думать о «формуле». Отец Граб-бе — очевидно не фанатик, что я всегда знал (об о. Константине Зайцеве он говорит: «Это интеллигент, так до конца никогда не воцерковившийся»). Но он консерватор в чистом виде, в смысле нечувствия проблем, окромя формальных (канонических, организационных). Чистое Православие, ему это несомненно, включает всенощную — и точка. «Проблема всенощной» — очевидно уже склонение в модернизм и т.д. «Американцев» — то есть карпато-россов, галичан и пр. — нужно просто учить русскому Православию, то есть в конце концов некоему бытовому стилю. Все это — мои формулировки, но они точно соответствуют психологическому типу о. Граббе. В этом смысле у кар-ловчан действительно есть стиль — а не только «стилизация», но это делает всякий разговор с ними столь трудным, ибо стиль исключает возможность «Царство и власть» (англ.). разрядке напряженности (англ.). «политика — это искусство возможного» (фр.). Apostasy (англ.) — вероотступничество, богоотступничество. повестке дня, программе (англ.). 53 поосто понять услышать то, что вне этого стиля и ставит его под вопрос. Горе, однако в ом что если для людей поколения Граббе это органический стиль, то для более молодых, попадающих в их орбиту, это «стилизация», неизбежно ведущая к надрыву и нервозу. Может быть, каким-то внутренним чутьем он именно это и чувствует. Не знаю. Но от встречи и беседы не осталось никакого неприятного чувства, никакого осадка. Из Commodore еду в мизерабельный Hotel Latham, где ждет меня милейший Миша Меерсон, недавно приехавший из Парижа. Я встретился с ним в Париже в июне. Провел несколько часов с ним и с покойным Колей Кишиловым на съезде РСХД. Необычайно светлая личность, но, как и все «новые», Меерсон одержим идеей «миссии», у него свои проекты (центр, журнал и т.д.). Русский мальчик, вносящий поправки — уверенной рукой — в карту звездного неба. Это не самомнение, не гордость и даже не самоуверенность. Это плод подполья, необходимости годами и в одиночестве, в некоем безвоздушном пространстве, вынашивать идеи. Но порыв, чистота, идеализм — поразительные. Перечитал написанное в понедельник и в свете этого еще раз ощутил смысл того, что в самом деле меня всегда как бы удивляло — с самого детства: странное удовольствие, почти счастье от созерцания, от ощущения мира «со стороны». Именно не просто «ухода» (какое мне, мол, дело!), не равнодушия, а внутреннего detachment1. В детстве — пустота корпуса в субботу и в воскресенье, когда мы не ездили в отпуск. Пустой класс. Пустая церковь. На прогулке в Экуан-ский лес: оказаться близко от других, но одному, и вдруг ощутить, с необычайной силой пережить вот этот лес, эти пустые, мокрые ветки на фоне серого неба, все то, что заглушается людьми, но что живет своей особой жизнью, наполненностью каждой минуты какой-то нераздробленной полнотой. Дальше — в эпоху лицея: воспоминание о пустых улицах, о фонарях — между лицеем в субботу вечером и всенощной на rue Dam. Десять минут, как бы всего лишь и только «функциональных» — дойти от лицея до церкви, не имеющих никакого самостоятельного смысла или «ценности». Но почему эти «функциональные» минуты остались и живут в памяти гораздо сильнее и ярче, чем то, что связывали? Сами стали несомненной ценностью, тайной радостью? Четверг, 13 декабря 1973 Вчера вечером в Princeton Club обед с греками: архиепископ Иаков, два его викария, три священника. Наш митрополит — хозяин. Все было дружно даже приторно, но думалось - вот в Церкви торжество дипломатии. Встречаемся с задней мыслью: как поймать другого. После таких «дипломатических» встреч м™п°?ДтлК ГРУС™' °б^Д полагал начало «bilateral conversations»2 (!). Буквально как Израиль и арабы. такПже МиГ' ПРадЫДущего: до сего дня ехать куда-нибудь для меня не только и самопеннпр * доехать' но в знании отделяется в нечто самостоятельное и самоценное, без отношения к тому, куда едешь. 1 отрешения, отстраненности (фр.). 2 двусторонним переговорам (англ.). 54 Пятница, 14 декабря 1973 «Христос никогда не смеялся». Думал об этом вчера во время Christmas Party1 в семинарии, где смехом, очень хорошо сделанными сценами из семинарской жизни как бы «экзорцировались» все недоразумения, все испарения нашего маленького и потому неизбежно подверженного всяческой мелочности мирка. Разные качества смеха. Но есть, несомненно, смех как форма скромности. Восток почти лишен чувства юмора — отсюда так много гордыни, помпезности, наклонности tout prendre au tragique:. Меня всегда утомляютлюди без чувства юмора, вечно напряженные, вечно обижающиеся, когда их низводят с высот, «моиоидеисты». Если «будьте, как дети», то нельзя без смеха. Но. конечно, смех, как и все. — пал и может быть демоническим. По отношению к идолам, однако, смех спасителен и нужен больше, чем что-либо другое. Вчера, в сумерках, длинный разговор с Л. о детстве, об Андрее, о нашей с ним жизни до свадьбы. Как, в сущности, мы были тогда далеки друг от друга! И как потом стали близки. Когда я вспоминаю свою жизнь, то всегда больше всего ощущаю ее вечный «полицентризм». Ни в один нч «миров», в которых я одновременно жил, я никогда не «уходил с головой», ни с одним внутренне до конца себя не отождествлял, всегда имел другой, в который каждую минуту можно было уйти. При этом я знаю, что я никогда не был одиночкой, а, напротив, — крайне общественным существом. Но мне всегда была очевидной невозможность уйти во что бы то ни было именно «с головой». Голова оставалась свободной и отрешенной. Так было уже в корпусе. Я принимал — без всяких оговорок — тот мир, который он нам передавал: военный, русский, романтически-геройский. И одновременно «уходил» в тогдашний другой полюс — ко. Шимкевичу, в разговоры о Подворье, о Церкви, о богословии, и он даже раздражался на меня — зачем мне нужны все эти детали; а для меня они были жизнью. И так было потом всегда — ив эпоху лицея, и «светской жизни» — вечеринок на rue de la Faisanderie, и Подворья, и Движения'. Словно вся прелесть каждого «мира» в том как раз, что из него можно уйти, что есть, цитируя Набокова, — «другое, другое, другое...». Или, по Green'y, «tout est ailleurs». Но это никак не «бездомность» и не «богема» — в сущности, я обеих не выношу. Я обожаю дом, и для меня уехать из него с ночевкой всегда подобно смерти, возвращение кажется бесконечно далеким! Наличие в мире дача — всех этих бесчисленных освещенных окон, за каждым из которых чей-то «дом», — меня всегда наполняет светлой радостью. Я, как Meipe, почти хотел бы в каждый из них проникнуть, ощутить его единственность, качество его жизненного тепла. Всякий раз, что я вижу мужчину или женщину, идущих с покупками — значит, домой, я думаю — вот он или она идет домой, в свою настоящую жизнь. И мне делается хорошо, и они делаются мне какими-то близкими Больше всего меня занимает — что делают люди, когда они «ничего не делают» то есть именно живут. И мне кажется, что только тогда решается их судьба, только тогда их жизнь становится важной. «Мещанское счас- 1 рождественской вечеринки {англ.). 2 воспринимать все трагически (фр.)- 3 Имеется в виду Русское студенческое христианское движение. 55 тье»- это выдумали в это вложили презрение и осуждение активисты всех от?енГ тоТь все те, кто, в сущности, лишен чувства глубины самой жиз-Гдумающие, что она всецело распадается надела. Великие люди - де Голль, например, - на деле «маленькие» люди, и потому от них так мало остается, или вернее, интерес, после их ухода, все больше и больше сосредоточивается на «маленьком» в них, на их жизни, а не на их делах, которые оказываются в значительной мере призрачными! «Он не имел личной жизни», — говорим мы с похвалой. А на деле это глупо и грустно; и тот, кто не имел личной жизни, в конце концов никому не нужен, ибо людям друг от друга и друг в друге нужна жизнь. Бог дает нам Свою жизнь («чтобы имели мы жизнь за жизнь» — Кава-сила), а не идеи, доктрины и правила. И общение только в жизни, а не в делах. Поэтому дом и не противоречит «tout est ailleurs», который противоречит почти всякой деятельности. Дома, когда все «сделано» (пришел с работы...), воцаряется сама жизнь, но она-то и открыта одна — «другому, другому, другому». Христос был бездомен не потому, что презирал «мещанское счастье», — у Него было детство, семья, дом, а потому, что Он был «дома» всюду в мире. Его Отцом сотворенном как дом человека. Только «дому» (не государству, не деятельности и т.д.) можно, по Евангелию, сказать: «Мир дому сему». Мы не имеем «зде пребывающего града», то есть не можем отождествить себя ни с чем в мире, потому что все ограничено и всякое отождествление становится — после Христа — идолопоклонством, но мы имеем дом — человеческий и дом Божий — Церковь. И, конечно, самое глубокое переживание Церкви — это именно переживание ее как дома. Всегда то же самое, всегда и прежде сама жизнь (обедня, вечер, утро, праздник), а не деятельность. «Церковная деятельность», «церковный деятель», «общественный деятель» — какие все это, в сущности, грубые понятия и как от них — ни света, ни радости... Понедельник, 17 декабря 197i В пятницу — чудный вечер с внуками в Wappingers Falls, у Ани и Тома, где я ночевал и где на следующее утро была архиерейская служба с двумя хиротониями наших студентов. После того как я в то утро написал о доме и о жизни, вечер этот был как бы исполнением написанного, его очевидностью. Вчера после обедни и до шести часов вечера у нас — Миша Меерсон, и одна нескончаемая беседа — о России, о Православии, о Западе и т д Из него просто льются свет и чистота. Для меня особенно радостно — это наше согласие в том, в чем я так остро чувствую свое одиночество в Православии: в отталкивании от тех его «редукций», что нарастают на наших глазах и в России, и вне ее, от этого обожествления — будь то «византинизма», будь то «русизма», будь то «духовности» и т.д. Согласие в формуле христианства: «персонализм» и «историчность», их антиномическая сопряженность Согласие в отрицании традиционного отождествления православное™ прежде всего с крестьянством, с природой, с «органичностью». Именно крестьянство раство- пусскиеТотТу'пя160 В язычестве' ЧУДНЫЙ Разговор: удивительно, что только русские «оттуда» сохранили тайну этой беседы, этого разговора как действи- 1СЛЬНО1О ООЩСНИЯ. |
Похожие:
 | Конвенция вступила в действие 2 октября 1983 года. Россия присоединилась к настоящей Конвенции в 1983 году | | Центра передвижных технических средств тв( цптст). В 1970…1983 гг возглавлял службу инженерно-технологического обеспечения, службу... |
| Комната в Царском ~ Совершеннолетие Володи Дешевова — Лида Леонтьева, — Поездка на Валаам — Нешилот — Юкс и Юкси 7 | | Минздравом СССР от 20 июня 1983 г. №27-14/70-83) (с изменениями от 25 января 1988 г.) |
| Я, Дмитриев Виктор Сергеевич, родился 26 декабря 1983 г в г. Москве в семье служащих. В 1990 г поступил в среднюю общеобразовательную... | | Издание: Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том 51, Государственное Издательство... |
 | Учебное заведение (наименование, номер и дата выдачи документа) Воронежский политехнический институт, Диплом нк №0000000 от 25. 06.... | | Пссп, что – при гипотетической публикации всего корпуса материалов – нарушало его цельность и ценность, хотя одновременно он мог... |
| | С введением в действие настоящих Правил не действуют Правила пожарной безопасности при эксплуатации предприятий Госкомнефтепродукта... |