Редакционнаяколлеги я: доктор политических наук, профессор А. А. Вилков, доктор политических наук, профессор Н. И. Шестов, доктор исторических наук, профессор Ю. П. Суслов
Скачать 1.83 Mb.
|
Россошанский А.В., кандидат политических наук, доцент НИСГУ имени Н.Г. Чернышевского Доступ к государственной информации как индикатор политического суверенитета общества Одним из аксиоматических признаков демократии выступает требование максимально широкого доступа граждан к государственной информации. При этом в научных и публицистических сочинениях это требование часто отождествляется с торжеством демократии и справедливости и озвучивается вне зависимости от характера информации и её предназначения. На наш взгляд, данное требование представляет собой гораздо более сложную проблему и в ряде случаев, скорее, может служить индикатором неуверенности общества в себе, в состоятельности своего политического суверенитета. Оно действительно отражает нехватку у общества достоверной информации, но не о власти и политике, а в первую очередь о себе самом. Или, точнее, оно отражает его сомнения в достоверности той информации о себе самом, которую оно получает по самым разным каналам. Здесь уместной будет аналогия с тем, на чем основаны современные запросы общества на максимальное законодательное регулирование всех аспектов его хозяйственной, культурной и даже политической жизни. Общество требует от государства законов. Причем таких, которые позволили бы ему ощущать себя легально существующим гражданским обществом и использовать законы в качестве доказательства своего существования тем, кто в этом существовании сомневается. Как точно отмечает М.К. Горшков: «Острейшая потребность в соответствующих современным реалиям законах … не только свидетельствует о необходимости дальнейшего развития процессов социальной модернизации, но и отражает сравнительную незрелость и противоречивость модернизационных процессов в социальной сфере жизни российского общества в последние десятилетия»197. Это одно из следствий демократизации, понимаемой и реализуемой в либеральном духе, в режиме формального расширение гражданских возможностей людей, не всегда четко осознающих, для решения каких жизненных проблем им такие гражданские возможности необходимы. Поэтому на вечно российский вопрос «Что делать?» общество почти автоматически дает ответ, продиктованный поверхностным знакомством с либеральным опытом других стран – писать все новые законы. В этом нет движения к формированию в России полноценного гражданского общества, как эту заинтересованность общества в активном законотворчестве государства нередко интерпретируют. Закон жизненно необходим человеку тогда, когда не работает традиционный порядок внутрисоциальных взаимодействий и когда нет веры в добрые намерения государства. В этом есть потеря общественным сознанием иных опорных точек в политическом пространстве, таких как традиции, социальные ценности, религиозные представления. Следствием становится попытка компенсировать эту потерю перманентным законотворчеством. В отношении информации предлагается обществу действовать точно таким же образом и требовать от государства: дайте нам как можно больше информации и, может быть, тогда к нам придет понимание того, кто мы и что нам дальше делать. Это ситуация, которую можно охарактеризовать как предельную размытость общественного информационного суверенитета, которую общество пытается нейтрализовать покушением на государственный информационный суверенитет. Требование можно понять в русле современной стратегии развития публичной политики в обществах, имеющих относительно небольшой опыт публичности и небольшой запрос на публичность. Информированность граждан о политике власти должна компенсировать отсутствие у них опыта взаимодействия с властью, организованной на неизвестных прежде общественному сознанию принципах. Заметим, что в требование максимальной информационной открытости не включается требование сделать максимально доступной гражданам всю информацию о международной политике. Хотя именно там, как особенно зримо это показал последний экономический кризис, рождаются вызовы, риски и стратегии их преодоления, в русле которых потом может (а часто просто обязана под давлением политических и экономических партнеров и кредиторов) действовать суверенная власть в национальном государстве. На вопрос о том, есть ли какие либо индикаторы, по которым общественное сознание могло бы определять внешнеполитическую информацию, транслируемую по тем же самым медийным каналам, что и информация внутриполитическая, как более полную и достоверную, однозначно ответить нельзя. Обществу оказывается вполне достаточным знать, что существует ряд государственных институтов, ведающих вопросами внешней политики, и они действуют не в ущерб национально-государственному суверенитету. Детали не интересуют большинство патриотично настроенных граждан настолько, чтобы требовать от власти большей открытости в вопросах внешней политики. А это указывает на то, что доверие общества к государству в вопросах информированнности о внутренней политике зависит не столько от его практических действий и информации об этих действиях, направляемой обществу, сколько от того, насколько в этой информации содержится свидетельств о способности государства вести себя суверенно. На такого рода информацию, подтверждающую суверенный статус любого из институтов государственной власти, а не политическую информацию вообще, спрос в российском обществе и других современных обществах действительно растет по мере того, как формируются глобализационные и модернизационные вызовы национально-государственному суверенитету в самых разных странах, не исключая и Россию. По мере того, как глобализация создает проблемы для суверенного действия различных государств на международной арене, происходит переориентация демонстраций государственной суверенности на политику внутреннюю. Современные государства получают дополнительный стимул к позиционированию себя в глазах общества и партнеров по международной политике в качестве субъектов социальной политики. Государства публично заявляют о своей «социальной направленности», проблемы социальной политики становятся тем стержнем, вокруг которого строится и вся информационная сфера. Именно социальный вектор деятельности государства определяет повестку коммуникаций между властью и обществом. Власть становится суверенной в той мере, в какой она оказывается подчиненной общественному интересу. Вероятно так может выглядеть одно из объяснений парадокса, в результате которого не получила дальнейшего развития официальная идеологическая заявка на «суверенную демократию». На наш взгляд, общество обладает информацией о власти, которая является в большинстве случаев более достоверной, чем информация власти об обществе. Причиной является отсутствие механизмов как правовых, так и технических, способных обеспечить власти, ограничивающей себя рамками демократических норм, сбор и проверку информации об обществе. Отсюда и специфические свойства у «официальной статистики», которые позволяют обществу использовать эту информацию для формулирования своих заявок власти гораздо четче, чем это может сделать власть в отношении общества. Фактически по наполнению современных информационных потоков всегда легче определить - что общество хочет и ждет от власти, чем то, что власть хочет и ждет от общества. Невнятность позиции власти в данном вопросе в большинстве случаев интерпретируется массовым сознанием (при содействии СМИ) как свидетельство того, что власть обществу не доверяет и боится его. Это впечатление объективно работает против легитимности власти и в пользу распространения в массовом сознании представлений, что именно постоянное и достаточно агрессивное предъявление власти претензий со стороны общества есть оптимальная форма демократического процесса. Обладание информационным суверенитетом вследствие больших возможностей обладания достоверной политической информацией позволяет обществу, таким образом, отождествлять этот информационный суверенитет с суверенитетом политическим. При этом отдавать предпочтение тем трактовкам сущности гражданского общества, которые подразумевают конфронтационный стиль взаимодействия с политической властью, выработку обществом механизмов и принципов участия граждан в политической жизни собственного государства, альтернативных официальным. Информационный суверенитет общества начинает сегодня все более определять характеристики политического суверенитета государства. Государство, которое не в состоянии внятно объясниться с обществом и объяснить мировому сообществу, что в нем происходит в плане внутрисоциальных и политических конфликтов оказывается в невыгодной для себя позиции в международных отношениях. Это приводит к тому, что открываются широкие возможности для «мирового сообщества» ссылками на «нелегитимность» и «недееспособность» власти в данном государстве оправдать свое внешнее вмешательство в его внутренние дела. Скорее всего, 2011 и 2012 годы войдут, в этом смысле, в мировую историю как знаковые для европейской традиции межгосударственных отношений. Потому, что сегодня, в условиях глобального экономического и политического кризиса, уже нельзя точно определить, какое именно государство осуществляет покушение на политический, экономический и правовой суверенитет другого государства, хотя факты таких покушений одних государств, входящих в «зону евро», в отношении точно таких же государств, налицо. Одновременно от имени «мирового сообщества» и с использованием институтов ООН государственным элитам разных стран в Восточной Европе и в Центральной и Северной Африке, на Ближнем Востоке постоянно диктуются экономические, правовые и политические условия, только при безоговорочном исполнении которых, эти элиты смогут и дальше сохранять свой суверенитет и свою дееспособность в международных делах. Фактически, речь идет не только о формальных аспектах проблемы суверенитета. Обнаруживается тенденция к тому, что откуда-то извне национально-государственного пространства, посредством апелляции даже не международному праву как таковому, а к интересам отдельных международных организаций и интересам доминирующих в них государств и политических союзов, к «мнению мирового сообщества», к «гуманитарным ценностям», к «источникам неофициальной информации», происходит определение легитимности и нелегитимности различных систем государственной власти в мире. Более того, определяется их право на физическое существование. Эта практика определения судьбы наций и их государств извне, многократно и успешно повторенная в последние годы применительно к странам, расположенным на разных континентах, и не встречающая принципиальных возражений у этого самого «мирового сообщества», все больше приобретает вид базовой политической технологии управления политическим участием национальных государств как таковым. Причем, как показывает практика, одним из оснований этой технологии становится информационный поток, искусственно конструируемый под решение конкретной задачи – дискредитацию политического и правового суверенитета конкретного государства. В результате чего оно позиционируется моральным изгоем в системе международных отношений даже несмотря та то, что в его формально-правовом статусе ничего не изменяется. Под эту технологию активно подводится и управление экономическими процессами. Только функция «мирового сообщества», от имени которого разные государства вторгаются в политический суверенитет своих соседей, здесь передана различным международным рейтинговым агентствам. Формально, эти структуры никакого самостоятельного политического значения не имеют. Но, важным обстоятельством является то, что, фактически, они обладают всей полнотой информационного суверенитета в отношении судьбы современных государств, поскольку последние связаны взаимными обязательствами предоставлять этим агентствам максимально достоверную информацию о положении собственных дел. Получается так, что уже не политические структуры, оговоренные международными соглашениями, а некие «экспертные сообщества», обладающие «информационным суверенитетом» и собственными коммерческими интересами, определяют, какая из стран вправе проводить самостоятельную политику, а какая нуждается во внешней помощи и опеке. Они определяют, политическая элита каких государств ведет правильную политику и потому должна быть признана легитимной, а какой элите, а иногда и целому сообществу (соответственно и их партнерам по политике и экономике) лучше в доверии отказать. Сегодня не только судьба Греции или Венгрии, Португалии и Испании, но даже таких «тяжеловесов» европейской политики как Франция и Германия, Италия решаются в режиме информационной политики, у руля которой находятся рейтинговые агентства и СМИ, пользующиеся их информацией. Политика, в полном смысле, все более очевидно из потока политических и правовых, экономических и социальных решений преобразуется в информационный поток, обеспечивающий тот самый кризис классического политического суверенитета. Кризис «политической классики» прослеживается, на наш взгляд, в том, что в этом информационном потоке растворяется то, что прежде назвалось «политическим интересом» и «политическим решением». Решения принимаются уже не в соответствии с суверенными намерениями и интересами действующих государственных элит, а в соответствии с определенным образом понятой информационной ситуацией, контроль над которой уже находится вне зоны компетенции государственной элиты. Трудно определить даже то, проявляется ли в конкретной политической ситуации определенный политический интерес. Сейчас трудно сказать, например, кто из государств и частных инвесторов, например, и по каким интересам стремится помочь преодолению системного кризиса греческой республики, хотя в Европе немало стран с аналогичными проблемами. Единственно, что можно предположить, это то, что «информационный суверенитет» негосударственных и неполитических субъектов международной политики, различных рейтинговых агентств, в первую очередь, позволил превратить греческую проблему в некий «оселок», на котором сегодня самые разные государства проверяются на готовность элит, управляющих ими, играть по правилам, навязанным извне, демонстрировать лояльность тем оценкам их политической состоятельности, повлиять на которые они практически не могут. У этой проблемы есть и внутренний план. «Информационный суверенитет» позволяет институтам гражданского общества или силам, наделяющим себя правом говорить от лица большинства граждан апеллировать прямо через голову институтов собственного государства к мнению «мирового сообщества» и добиваться от своего государства решения своих проблем в том виде, на который данное государство самостоятельно никогда бы не пошло. С одной стороны, в этой ситуации заметно ускоряется прогресс гражданских отношений. Но, с другой стороны, мы получаем тот самый кризис национально государственного суверенитета и политического суверенитета вообще, который политологи чаще всего по его природе ассоциируют с глобализацией. С позиции «информационного суверенитета» можно представить, насколько природа этого кризиса, кроме фактора глобализации, предопределена саморазвитием современных социально-политических систем, возрастанием общей рискогенности современных цивилизационных процессов. Или же, насколько связаны между собой эти факторы и какими могут быть последствия этой связи для социально-политических систем. Не случайно исследователи отмечают, что «глобализация рисков, ставящая любое общество вне зависимости от его принадлежности к развитым или развивающимся в состояние постоянной угрозы, требует не только институциональной космополитизации (создания системы межгосударственных механизмов урегулирования данных рисков), но и формирования новых форм мышления, постановки проблем и поисков решений»198. По другую сторону того «информационного фронта», на котором решается судьба политического суверенитета государства в условиях «информационной гражданской войны», оказываются те, кто против такого сценария политического будущего. К ним относятся те, для кого «идея государства» в ее классическом понимании восходит к идеологическому (консервативному, либеральному и социалистическому) и практическому (революционному и реформаторскому) опыту цивилизованных стран и народов в XIX и XX столетиях. На наш взгляд, их позиция представляется наиболее естественным ценностным ориентиром при создании собственной гражданской идентичности сегодня. Для этой части граждан не очень понятна выгода, которую политический процесс может получить, если сделать его главным фактором информацию. Информация, при всех своих преимуществах, не способна сама по себе обеспечить решение достаточно широкого круга повседневных проблем коммунального и социально-защитного порядка, которыми обременено самое «продвинутое» в информационном отношении общество. Поскольку в современном мире информация становится одним из ключевых структурных элементов не только в процессах легитимации политики, но и в процессах ее деструкции, то существенно возрастает потенциал информационных угроз для суверенитета любого политического субъекта (рядового гражданина тоже, что не всегда учитывают борцы за абсолютную свободу доступа граждан к информации). Иначе говоря, в насыщенном разнородной информацией политическом процессе любого уровня и направленности (модернизация, стабилизация и т.д.) гражданин постоянно оказывается в достаточно жестких условиях выбора. Он постоянно должен решать, стоит ли доверять действующим институтам государства на основании реальных дел, которым он сам является очевидцем, но которые не всегда адекватны (в лучшую или худшую сторону) генеральной линии (политической стратегии и тактике) поведения этих институтов в политическом процессе. Или же он должен ориентироваться в вынесении своей оценки дееспособности данных институтов на максимально широкий спектр сведений, которые он получает из разнообразных источников, от компетентных экспертов. Он, вроде бы, даже может сопоставить эти сведения и попытаться найти «золотую середину». Но он никогда не может быть уверен в добросовестности и политической неангажированности своих информаторов. В том числе и в том, что разнообразие информации не является следствием информационной атаки, предпринятой оппозиционными данному государству внутренними и внешними силами, а сам он, соответственно, не стал жертвой информационной войны. А это значит, что у гражданина, выносящего оценку легитимности власти на основании максимума полученной информации превратное представление о ней может сложиться с той же вероятностью, с какой и правильное. В этой ситуации тот поток информации, который обрушивают на него СМИ, гражданин начинает воспринимать как покушение на свой индивидуальный (гражданский) информационный суверенитет, на право обладать именно той информацией и именно в том объеме, который ему нужен для уверенного принятия политических решений. Избыточные объемы информации, порождающие у гражданина дополнительные сомнения, становятся для этого существенной помехой. Информированность становится источником сомнений гражданина в его лояльности существующему политическому порядку. Соответственно, в самом социуме образуется устойчивый слой граждан, поддерживающих стремление государства контролировать информацию на максимально доступном ему уровне. Такая поддержка, следует добавить, вполне согласуется с их опасениями пострадать от неконтролируемого движения информационных потоков (личная жизнь, бизнес, моральные и религиозные ориентации). Именно апелляция к мнению этого слоя граждан позволяет государственной элите ощущать легитимность своих усилий по выстраиванию информационной политики в русле своих интересов, осознанных как интересы государства. Считать ли слой граждан, чья позиция легитимирует позицию государства в информационной политике, многочисленным, или малочисленным, это вопрос трудный. Нам не удалось обнаружить специальных исследований, социологического характера, в которых бы, например, анализировалась структура и масштабы общественных фобий в отношении политической информации, поступающей по официальным и неофициальным каналам. Социологи сегодня больше внимания уделяют выявлению ценностных ориентаций граждан в политике безотносительно к вопросу об их происхождении. Хотя очевидно, что эти ценностные ориентации не возникают сами по себе и нетрудно предположить их источник. В модернизирующемся обществе таким источником всегда служит столкновение информационных потоков. Одни из этих потоков идут из глубины самих общественных структур и несут информацию о ценностях, благодаря ориентации на которые общество выживало в прошлых сложных политических ситуациях. Другие информационные потоки, несущие информацию о тех ценностях, без которых социум не сможет развиваться в будущем, создаются политическими институтами, заинтересованными в модернизации. А то, каким образом это столкновение информационных потоков выглядит в реальном политическом процессе, насколько оно заряжено конструктивным, или же деструктивным потенциалом, все это прямо зависит от институционального дизайна медийного поля, от того, какие СМИ, в каком количестве, с какой технической вооруженностью, финансовой поддержкой и идеологической ориентированностью действуют в данном конкретном государстве. Таким образом, введение в политологический научный оборот понятия «информационный суверенитет» позволяет сформировать исследовательский ракурс, существенно дополняющий аналитические возможности тех ракурсов изучения проблем, механизмов и тенденций развития информационного поля политики, которые к настоящему моменту уже устоялись в политической науке. Этот новый ракурс позволяет исследователь преодолевать некоторые принципиальные противоречия в суждениях о роли информации в процессах глобализации и информатизации, возникающие вследствие того, что само представление исследователей о суверенитете часто ограничивается классическими рамками теории государственной политики и не учитывает обострение конкуренции за политический суверенитет между иными, часто противостоящими государству и даже сотрудничающими с ним, субъектами политики, между различными структурами внутри самих государства и общества. В предлагаемом ракурсе отчетливее видятся причины, масштабы и перспективы превращения информации в современных социально-политических системах, пользуясь терминологией геополитики) в некую разновидность «мягкой силы». То есть, превращение ее в основу готовности политических субъектов признавать наиболее значимыми для реализации своих интересов те институты, формы, принципы, которые помогают им адаптироваться к возрастающим потокам различной информации, а не только те, значимость которых подтверждена историей. Появляется возможность представить во всей полноте эту самую «мягкую силу», которая никого и ни к чему не обязывает, не принуждает, не создает катастрофических угроз, но шаг за шагом отклоняет вектор развития современной цивилизации все дальше от той стратегической линии, в рамках которой в минувшие столетия эта цивилизация сформировалась. Информация превращается в мягкую силу, а ее «суверенные» обладатели в уже не в четвертую, а в первую политическую власть в современном мире, в силу, способную менять президентов, создавать новые политические режимы, и даже уничтожать государства созданием информационных поводов для военной агрессии. Симбирцева М.Д. студентка-бакалавр НИСГУ имени Н.Г. Чернышевского Возможные варианты социополитической динамики в условиях несменяемости власти. Одна из самых актуальных проблем, исследуемых в рамках любой реальности, является проблема прогнозирования. Сегодня многие исследователи пытаются проанализировать процесс развития России, начиная с 2000 г., и, в соответствии с собственными методами, дать свой прогноз в отношении будущего страны. Данная проблема приобрела особую динамику в связи с выборами 4 декабря 2011г. и 4 марта 2012г., а также реакцией российских граждан на их результаты. На наш взгляд, одним из центральных вопросов является следующий: к чему приведёт несменяемость власти в России. Однако, чтобы аргументировать, предлагаемые нами варианты прогноза, необходимо дать анализ развития российского государства за последние 12 лет. Обозначенный период времени можно оценить весьма неоднозначно. С нашей точки зрения, можно выделить несколько основных особенностей:
Есть 2 причины, по которым мы не будем давать положительную или отрицательную оценку этим положениям:
В свое время, подогнав под стандарты Европы и Америки конституцию, мы до сих пор не можем подогнать под эти стандарты государство. Именно поэтому вопрос: что же будет? - стоит так остро. В демократическом государстве такая ситуация может привести к политическому кризису, застою, революции, гражданской войне. В.В.Путин находился на посту Президента 8 лет, и ещё 4 - на посту Председателя Правительства. Конечно, мы говорим именно об этом человеке. Но переходить на личности нам не хотелось бы по той простой причине, что мы не собираемся ни хвалить, ни ругать его. Наоборот, хотелось бы немного абстрагироваться от его персоны. Один из вариантов состоит в том, что могут начаться массовые протесты. На наш взгляд, это наименее вероятный исход событий. Однако, из выступления американских научных сотрудников видно, что они не отрицают возможности революции в России. «Душой этого движения стала городская молодежь среднего класса», что дает революции в России «равные шансы на успех, как и всем успешным революциям современности. Одна из основных особенностей процесса политизации российского среднего класса – это «персонализация свободы», полагает Арон. В России, по мнению эксперта, выросло новое поколение, «познавшее вкус свободы и потому высоко ценящее свою личную свободу»199. Было сделано достаточно много, чтобы легитимировать выборы и власть, которая будет управлять страной в последующие 6 лет, то есть власть В.В.Путина. Митинги за «честные выборы» начались ещё после избрания Государственной Думы РФ. Однако, невозможно сделать легитимным процесс, о нелегальности которого пишут и говорят и граждане, и СМИ. Например, перед выборами в ГД, на портале «7х7 новости, мнения, блоги» сообщается о принуждении жителей Рязани голосовать за ЕР. «Всех студентов Рязанского базового медицинского колледжа заставляют брать открепительные удостоверения и голосовать по месту учебы. В случае, если учащиеся не будут голосовать по месту учебы, руководство колледжа грозит сделать «определенные выводы»200. Возвращаясь к теме митингов, массовых протестов и революции, отметим, что скептическое отношение к такому развитию событий носит вполне обоснованный характер. Прошедшие митинги – это, на наш взгляд, отвлечение людей от более важных социальных и политических вопросов, поэтому на них и выделяются немалые средства. И, скорее всего, ещё отчасти монархизированный народ России, не дошедший до апогея своей агрессивности, вряд ли будет затевать революцию в полном смысле этого слова. По мнению некоторых специалистов переворот уже произошел. Так, например, М. Барщевский – полномочный представитель правительства РФ в высших судебных инстанциях – в одном из эфиров радио «Эхо Москвы» сказал, что произошла «ментальная революция». «Произошла другая важная вещь – произошла ментальная революция, реальная ментальная революция. Потому что часть населения, которая считала, что от них ничего не зависит, поняла, что от них зависит. В серьезной политике увидели возможность, реальную возможность бороться за власть и влиять на общественное мнение. Интернет, , если не перебил, то сравнялся с телевидением по силе влияния. Ну, все-таки, 60 миллионов особых пользователей».201 Политический застой – ещё один возможный результат. В течение последних 12 лет не менялся курс внутренней политики. 12 лет одна и та же политическая сила находится у власти. На наш взгляд это и есть политический спад. Отсутствие качественно новых методов и подходов в управлении страной может привести к дефициту действенных реформ, как на уровне политики, так и на уровне экономики, социальной жизни и в других сферах деятельности общества. Хотя ЕР старается создать видимость «обновления». «Единая Россия» единственная из всех партий ввела институт праймериз. Именно эта партия стала создавать районные и местные отделения. У «Единой России» работают приемные, в которые обращаются люди. Партия власти не игнорирует муниципальные выборы. И теперь очередное обновление — Народный Фронт. Своеобразный ребрендинг, вливание новых людей и новых идей. Без перемен нет движения. Поэтому когда говорят о политическом застое, можно согласиться, что он действительно есть, но не в ЕР, а в рядах оппозиции.»202 Такой взгляд на ЕР существенно отличается от сегодняшних настроений. Но он подтверждает наличие застоя в политике. Противоположное мнение высказал В. Овчинский, доктор исторических наук. «После президентских выборов выгодный баланс для Путина — правое правительство во главе с Дмитрием Медведевым и полевевшая Дума. Этот баланс особенно необходим Путину в международных отношениях, учитывая «любовь» к нему целого ряда европейских и американских политиков. Мы входим в полосу реальной политики. Она может обернуться и трагически, и конструктивно — оптимистически. Но застоя, о котором говорят многие политологи, явно не предвидится»203. Возможность внутриполитического кризиса кажется также вполне реальной. В чем он может проявиться в России? Например, политический кризис на Украине 2006-2007 гг. заключался в том, что премьер-министр В.Янукович захотел расширить свои полномочия, ограничив при этом власть президента В.Ющенко. Такая внутриполитическая депрессия выражается в невозможности договориться и согласовать свои действия между политическими силами. А это приводит к затрудненному проведению различных процедур, таких как законотворчество, а также ослабляет государственный контроль. Возможно, этот кризис уже наступил, как утверждает политик В. Рыжков. «Цепляясь за власть, Путин и его коррумпированный клан уже привели Россию к полномасштабному кризису доверия, кризису управления, политическому кризису. Обществу нужно сделать все возможное, чтобы этот рукотворный кризис не привел к краху страны»204. Власть одного. Что будет дальше? На наш взгляд, к чему бы эта власть ни привела, она точно не будет способствовать эффективному развитию страны. Политический застой заметен уже не только аналитикам, но и простым гражданам. Возможно, российское общество что-нибудь и предпримет. Возможно, активизируются и новые политические силы. Загнав Россию в подобное состояние, нужно опасаться реакции. Наши политические деятели сегодня не готовы к такого рода реакциям со стороны народа. Титерин О.О., магистрант НИСГУ имени Н.Г.Чернышевского Концепция информационной войны, её теоретическое обоснование и современное состояние. На наш взгляд, актуальность исследования концепции информационных войн, и как следствие, концепции информационной безопасности Российской Федерации, носит не только теоретический, но и прикладной характер, и заключается в нескольких ключевых положениях: - возрастание места и роли информационных технологий в политической жизни общества, в том числе на международном уровне и, следовательно, необходимости глубокого анализа взаимодействия классических институтов и механизмов осуществления политической деятельности и новых, инновационных, опирающихся на ультрасовременные прикладные технологии. - создание и развитие механизмов и концепций осуществления информационной агрессии одних стран по отношению к другим, что, во многом, влечёт за собой дестабилизацию мировой политической системы - устаревание существующей концепции информационной безопасности РФ, датированной 2000 годом, что приводит нас к необходимости пересмотра ключевых положений концепции, проведению анализа сложившейся сферы информационных политических взаимодействий Современное общество можно характеризовать распространением информации во всех сферах, в которых осуществляет деятельность человек. С одной стороны это благотворно влияет на своевременный обмен мнениями, распространение разных культур, унификацию некоторых частей жизни в разных точках планеты, нет больше необходимости посылать гонца, чтобы начать или закончить боевые действия, и есть возможность своевременно решать вопросы, которые не требуют отлагательств. Но есть и обратная сторона распространения информационной сферы, которая на данный момент охватывает все страны и все национальности. Понятие информационная война и информационная агрессия стали достоянием общественности сравнительно недавно205, но они являются частью деятельности политиков, специалистов в области информационных технологий, специалистов в области международных отношений и во многих других. В первую очередь, под информационной войной понимают распространение определенной информации, исходящее от одного государства или круга лиц, и направленное на население другого государства. При этом, если в сравнительно недавнем прошлом наиболее часто информационному воздействию поддавались военные, стоит вспомнить пропагандистскую машину Германии во время Великой Отечественной Войны, деятельность которой была направлена на солдат советской армии, то сейчас, основным объектом информационного воздействия является мирное население. На наш взгляд, это в первую очередь, связано с уменьшением значимости вооруженных конфликтов и увеличением значимости контроля общественного мнения противоборствующей стороны. Гораздо выгоднее провести информационную операцию, направить правильным образом активность, в том числе и политическую, гражданского населения, чем проводить вооруженную операцию, подвергая опасности своих же сограждан. Под информационными технологиями, мы понимаем любые процессы, связанные с передачей, копированием, распространением, видоизменением и другими процессами, осуществляемыми над информацией. Таким образом, современные средства массовой информации являются неотъемлемой частью информационных технологий. Термин, который наиболее часто используется политологами и специалистами по информационной безопасности любых уровней это – «информационно - психологическая война» . Он был заимствован из словесного лексикона военных кругов Соединенных Штатов Америки. Синонимичным ему является понятие «информационное противоборство». В последнее время все чаще опускается слово «психологическая», на наш взгляд, это в первую очередь связано с выходом за пределы психологического воздействия на объект информационной агрессии. Также в современных исследованиях все чаще встречается понятие «психологическая война»206, как отдельное психологическое воздействие на разные типы населения другого государства, с целью достижения военных или политических целей. Информационная война, это в первую очередь действия, которые осуществляет субъект и которые можно охарактеризовать как нанесение ущерба информации, информационным системам противника или его информационным процессам, с целью достижения информационного превосходства, а также защиты собственных информационных рубежей, собственной информации, в общем, информационных систем и процессов в частности. Политическое манипулирование и идеологическая обработка населения, как составные части информационного противостояния в ходе «информационной войны», получают особенно широкое распространение в условиях идейно-политических кризисов, дезинтеграции всех сторон общественной жизни и связанной с ними социальной дезориентации человека207. Иными словами, речь идет о ситуации, когда нет реальной картины происходящего, когда отсутствуют обоснованные и убедительные аргументы для проводимого курса. Современность можно охарактеризовать проникновением информационных взаимодействий во все сферы общественной жизни. После окончания Холодной войны, западные специалисты в области информационных технологий начинают активно создавать концепцию осуществления «информационно – психологических операций», которая находит свое применение совместно с военизированными операциями: - информационная агрессия предшествует военной. Данный вид взаимодействия носит характер подготовки общественного мнения страны - объекта и международной общественности, создание ореола справедливости и необходимости военной операции. - информационная агрессия после военной. Данный тип взаимодействия необходим для идеологического закрепления полученных в ходе военного вмешательства результатов. Чаще всего используется в случаях, когда существует необходимость неожиданного военного вмешательства - информационная агрессия заменяет военную. С точки зрения этической составляющей, наиболее перспективный вариант, нет необходимости рисковать своими силами, и подвергать опасности население страны- объекта208. Существуют возможности ненасильственного изменения политического режима или смены правящей верхушки. Активно используется с 2007 года, так называемые «оранжевые революции» и «революции роз». Экономически целесообразный вариант, так как затраты на информационное воздействие гораздо ниже чем затраты, которые могли пойти на вооруженную интервенцию. Последний тип взаимодействия, когда вместо ввода войск на территорию того или иного государства используется воздействие на психологию масс страны – объекта, на наш взгляд будет использован наиболее часто в ближайшие 20 лет, это во многом связано с перспективностью бескровной смены власти в государстве, и реализации интересов страны - субъекта, на территории страны - объекта без использования дорогостоящих военных операций. Примером разных типов баланса между психолого - информационными операциями и операциями с использованием военных сил можно назвать операции, которые проводит Министерство обороны, совместно с Министерством иностранных дел США, например в Ираке, и Иране. В частности, производятся прямые выплаты на производство политических материалов, некоторых телевизионные развлекательных программ, новостей, социальной рекламы для Иракских и Иранских СМИ. Это необходимо для привлечения рядового населения этих стран на сторону Западного сообщества, в противовес собственному правительству209. Одним из ярчайших примеров информационной борьбы на международном уровне можно назвать конфликт Палестины и Израиля, в который втянуто не только европейское сообщество, но и вся мировая общественность. Конфликт, плавно перетекая из вооруженной стадии в информационную и обратно, длится уже несколько десятилетий. Стороны противостояния активно используют широкий круг информационных средств воздействия не только на население друг друга, но и на международную общественность. Политическая пресса, интернет, радио и телевидение, как со стороны Израиля, так и со стороны Палестины эксплуатируются с целью создать необходимое подспорье военным действиям и привлечению на свою сторону тех или иных стран, для решения проблемных вопросов на международном уровне, мирными средствами. В последние несколько лет обеими сторонами в конфликте используются новые технологии, включающие в информационную сферу агрессии сеть Интернет210. Деятельность хакерских группировок, направленная на дискредитацию сайтов противоборствующих сторон, распространение дезинформации, информационные «бомбы», атаки на сайты политических партий и министерств, действия, направленные на создание информационных поводов сомнительной достоверности, все это можно характеризовать как новый тип террористических атак - информационный. В частности, можно привести пример деятельности израильской организации хакеров «Еврейские силы интернет обороны», которая осуществила ряд акций в социальный сетях, одна из самых известных, это блокировка интернет-сообщества «Израиль-не страна», которое насчитывало 45 тысяч пользователей. Также можно отметить деятельность группы хакеров из Израиля, с названием «Gilad Team», которая взломала порядка 15 палестинских сайтов и осуществила «дефейс» - разместила на главной странице каждого израильский флаг и надпись «Взломано!». В ответ на деятельность израильских хакеров, палестинское интернет - сообщество осуществило операцию «Литой свинец», в ходе которой был осуществлен взлом нескольких тысяч израильских сайтов, в том числе международных. В современных информационных войнах важное место занимает процесс создания информационных поводов, завязанных на попытках интервенции и дальнейшей их эксплуатации. В частности, в ходе гражданской войны в Анголе в 1988 году одним из таких информационных поводов был сбитый южноафриканский истребитель - бомбардировщик, сбитый войсками Кубы, в последствие, его обломки не раз выдавались за другие самолеты211. Аналогичные события предшествовали военной агрессии Грузии по отношению к России, поводом для которой послужил якобы сбитый Грузинскими ПВО самолет-разведчик212. В современном обществе неуклонно возрастает место и роль информационной сферы в процессах осуществления политической активности. Информационные технологии в политической жизни общества, как международной, так и внутригосударственной преобразовывают существующие институты и создают принципиально новые. Исходя из этого, необходимо отметить тенденцию к применению информационной агрессии одних стран, в большинстве случаев, более развитых, к другим, что влечет за собой дестабилизацию внешне государственной обстановки, международных отношений, и затрагивает не только политическую сферу, но и экономическую, социальную и психологическую. На наш взгляд, существует острая необходимость анализа сложившихся институтов и концепций в области информационных политических технологий, в общем, и проявлений информационной агрессии в частности, в том числе и по отношению к Российской Федерации. Существующая концепция в рамках доктрины информационной безопасности России датируется 2000 годом, что во многом неприемлемо, из-за угрозы национальной безопасности государства, необходимо пересмотреть ряд ключевых положений, дополнить их рассмотреть механизм их реализации. |
Похожие:
 | Л. П. Бондаренко, канд филол наук, профессор; Л. Е. Корнилова, старший преподаватель; Н. С. Морева, канд филол наук, профессор, М.... | | Л. П. Бондаренко, канд филол наук, профессор; Л. Е. Корнилова, старший преподаватель; Н. С. Морева, канд филол наук, профессор, М.... |
 | Научный редактор: доктор философских наук, доктор медицинских наук, академик раен, профессор Б. А. Астафьев | | В. М. Золотухин, доктор философских наук, профессор, зав кафедрой социологии, политических отношений и права |
| А. Николаев, доктор педагогических наук, профессор, заведующий кафедрой методики и технологии социальной педагогики и социальной... | | Заведующий кафедрой государственного и муниципального управления агз мчс рф, доктор политических наук, профессор Мельков С. А |
| ... | | Рецензенты: Цхададзе Н. В., доктор экономических наук, профессор; Соловых Н. Н кандидат экономических наук, профессор |
| С. А. Модестов, доктор политических наук, доктор философских наук, советник Администрации Президента Российской Федерации | | Г. И. Пещеров, преподаватель высшей школы, доктор военных наук, профессор, профессор авн РФ |