Литература
Алефиренко Н.Ф. Проблемы вербализации концепта. Волгоград: Перемена, 2003. 96 с.
Антология концептов. Под ред. В.И. Карасика, И.А. Стернина. Т.1-7. Волгоград: Парадигма, 2005-2009.
Апресян Ю.Д. Образ человека по данным языка: Попытка системного описания // Вопросы языкознания. 1995. № 1. С. 37-66.
Аскольдов С.А. Концепт и слово // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология. М.: Academia, 1997. С.267-279.
Бабаева Е.В. Лингвокультурологические характеристики русской и немецкой аксиологических картин мира: автореф. дис. … д-ра филол. наук, 2004. 40 с.
Бабушкин А.П. Типы концептов в лексико-фразеологической семантике языка. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1996. 104 с.
Болдырев Н.Н. Когнитивная семантика: Курс лекций по английской филологии. Тамбов: Изд-во Тамбов. ун-та, 2001. 123 с.
Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание: Пер. с англ. М.: Русские словари, 1996. 416 с.
Воркачев С.Г. Концепт счастья в русском языковом сознании: опыт лингвокультурологического анализа. Краснодар: Изд-во Кубан. гос. технол. ун-та, 2002. 142 с.
Воркачев С.Г. Сопоставительная этносемантика телеономных концептов «любовь» и «счастье» (русско-английские параллели). Волгоград: Перемена, 2003. 164 с.
Воркачев С.Г. Счастье как лингвокультурный концепт. М.: Гнозис, 2004. 236 с.
Воркачев С.Г. Любовь как лингвокультурный концепт. М.: Гнозис, 2007а. 284 с.
Воркачев С.Г. Наполнение концептосферы // Лингвокультурный концепт: типология и области бытования: монография. Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2007б. С.8-93.
Воркачев С.Г. Правды ищи: идея справедливости в русской лингвокультуре: монография. Волгоград: Парадигма, 2009. 190 с.
Гольдберг В.Б. Способы концептуализации в лексике // Когнитивные исследования языка. Вып. IV. Концептуализация мира в языке: коллективная монография. М.: Ин-т языкознания РАН; Тамбов:Издательский дом ТГУ им. Г.Р.Державина, 2009. С.97-127.
Демьянков В.З. Понятие и концепт в художественной литературе и научном языке // Вопросы филологии. 2001. №1. С.35-47.
Демьянков В.З. «Концепт» в философии языка и в когнитивной лингвистике // Концептуальный анализ языка: современные направления исследования: сб. науч. тр. М.- Калуга: Эйдос, 2007. С.26-33.
Залевская А.А. Психолингвистический подход к проблеме концепта // Методологические проблемы когнитивной лингвистики. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 2001. С.36-44.
Зусман В.Г. Концепт в культурологическом аспекте // Межкультурная коммуникация: учеб. пособие. Нижний Новгород: Деком, 2001. С.38–53.
Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. Волгоград: Перемена, 2002. 477 с.
Карасик В.И. Языковые ключи. Волгоград: Парадигма, 2007. 520 с.
Колесов В.В. Язык и ментальность. СПб.: Петербургское востоковедение, 2004. 240 с.
Красавский Н.А. Эмоциональные концепты в немецкой и русской лингвокультурах: Монография. Волгоград: Перемена, 2001. 495 с.
Красных В.В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология. М.: Гнозис, 2002. 284 с.
Красных В.В. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность? М.: Гнозис, 2003. 375 с.
Крючкова Н.В. Концепт – Референция – Коммуникация. Саратов: ИП Баженов, 2009. 391 с.
Кубрякова Е.С. Концепт // Краткий словарь когнитивных терминов. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1997. с.90-93.
Кубрякова Е.С. Язык и знание: На пути получения знаний о языке: Части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира. М.: Языки славянской культуры, 2004. 560 с.
Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста: Антология. М.: Academia, 1997. С.280-287.
Ляпин С.Х. Концептология: к становлению подхода // Концепты. Научные труды Центроконцепта. Вып.1. Архангельск: Изд-во Помор. ун-та, 1997. С.11-35.
Маслова В.А. Когнитивная лингвистика: Учебное пособие. Мн.: ТетраСистемс, 2004. 256 с.
Нерознак В.П. От концепта к слову: к проблеме филологического концептуализма // Вопросы филологии и методики преподавания иностранных языков. Омск: Изд-во Омск. гос. пед. ун-та, 1998. С.80–85.
Пименова М.В. Душа и дух: особенности концептуализации. Кемерово: Графика, 2004. 386 с.
Попова З.Д., Стернин И.А. Очерки по когнитивной лингвистике. Воронеж: Истоки, 2001. 192 с.
Попова З.Д., Стернин И.А. Семантико-когнитивный анализ языка: монография. Воронеж: Истоки, 2006. 226 с.
Слышкин Г.Г. Лингвокультурные концепты и метаконцепты: Монография. Волгоград: Перемена, 2004. 340 с.
Соломоник А. Семиотика и лингвистика. М.: Молодая гвардия, 1995. 352 с.
Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. 824 с.
Степанов Ю.С. «Понятие», «Концепт», «Антиконцепт». Векторные явления в семантике // Концептуальный анализ языка: современные направления исследования: сб. науч. тр. М.- Калуга: Эйдос, 2007. С.19-26.
Стернин И.А. Описание концепта в лингвоконцептологии // Лингвоконцептология. Вып.1. / Науч. ред. И.А. Стернин. Воронеж: Истоки, 2008. С. 8-20.
Стефанский Е.Е. Эмоциональные концепты как фрагмент мифологической и современной языковых картин мира (на материале концептов, обозначающих негативные эмоции в русской, польской и чешской лингвокультурах): монография. – Самара: Самар. гуманит. акад., 2008. 302 с.
Токарев Г.А. Концепт как объект лингвокультурологии (На материале репрезентаций концепта «труд» в русском языке): монография. Волгоград: Перемена, 2003. 233 с.
Шмелев А.Д. Русский язык и внеязыковая действительность. М.: Языки славянской культуры, 2002. 496 с.
ОСНОВНЫЕ МЕТОДЫ ИЗУЧЕНИЯ КОНЦЕПТОВ
Николай Красавский
Антропологическое направление лингвистики является сегодня приоритетным. Его формирование мы оцениваем как своеобразную реакцию ученых на исчерпавший свой объяснительный потенциал в середине XX века структурализм, рассматривающий язык вне человека, а человека вне языка. Расширение объектов лингвистического исследования, постоянное “расшатывание” границ классического языкознания с его соссюровской установкой “изучать язык в самом себе”, отказ от имманентной лингвистики, постановка, в частности языковедами, вопросов лингвокультурологического, лингвоэтнографического, лингвосоциологического и, наконец, лингвопсихологического плана – таков в самых общих чертах портрет современного языковедения.
Отечественное языкознание стало в 90-е годы прошлого века “человечным”, поскольку в поле его зрения оказались многие ранее нетрадиционные для него вопросы – этнография речи, язык социального статуса, культурная семантика, национально-культурная специфика семантики языка и мн. др. Уместно вспомнить высказанные более двадцати лет назад слова Б.А. Серебренникова, прогнозировавшего и угадавшего “человеческое” развитие филологической науки: «При антропологическом подходе к изучению языковых явлений необходимо решение такой фундаментальной задачи, как определение влияния человека на его язык и языка на человека, его мышление, культуру, его общественное развитие» (Серебренников 1988: 9).
90-е годы минувшего столетия, вне всякого сомнения, обогатили отечественную гуманитарную науку (прежде всего лингвистику, психологию, социологию, этнографию) многими продуктивными идеями, реализация которых привела к формированию новых «пограничных» парадигм и направлений, а следовательно, к созданию интегративной модели толкования мира, объяснения онтологии человека.
Высокий коэффициент полезного действия лингвистов в формировании интегративной науки мы объясняем, во-первых, общей тенденцией к устранению «перегородок» между разными отраслями знания, мешающим глубокому и эффективному освоению мира, быстро меняющего свой облик (особенно в последние десятилетия), во-вторых, исчерпанностью эвристического потенциала прежних парадигм, в-третьих, востребованностью филологических данных представителями смежных с лингвистикой научных дисциплин (психология, этнопсихология, социология, этносоциология, политология и др.), в-четвертых, человеческим фактором – психологической усталостью отечественных ученых, занимавшихся длительное время проблемами «имманентной» лингвистики.
Важное место в формирующейся интегративной науке занимает языкознание, имеющее, безусловно, статус базисной дисциплины. Уникальность статуса лингвистики (прежде всего среди гуманитарных наук) заключается в самом объекте её изучения – языке, формирующем и развивающем человеческую мысль, кодирующем человеческий опыт, с одной стороны, а с другой – выступающем как «орудие анализа мира» (Лурия 1998: 48). В этой связи уместно вспомнить содержательную характеристику языка Л. Ельмслева, справедливо отметившего высокий эвристический потенциал лингвистики при толковании вербализованного человеком мира. Более полувека тому назад в своих «Пролегоменах к теории языка» он указал на необходимость изучения языка как самого продуктивного способа интерпретации человеческой мысли, в целом культуры: «Язык, рассматриваемый как знаковая система и как устойчивое образование, используется как ключ к системе человеческой мысли, к природе человеческой психики. Рассматриваемый как надындивидуальное социальное учреждение, язык служит для характеристики нации. Рассматриваемый как колеблющееся и изменяющееся явление, он может открыть дорогу как к пониманию стиля личности, так и к событиям жизни прошедших поколений» (Ельмслев 1999: 132. – Курсив наш. – Н.К.).
Язык как активный посредник («Zwischenwelt» в терминологии классика Л. Вайсгербера) между действительностью и сознанием Homo loquens в последнее десятилетие всё чаще и чаще попадает в орбиту интересов многих специалистов смежных с лингвистикой научных дисциплин – логиков, психологов, психоаналитиков, социологов, культурологов, этнографов, этнологов, в целом культурантропологов. Постоянное апеллирование учёных-гуманитариев как к теоретическим воззрениям языковедов, так и непосредственно к созданной ими обширной эмпирической базе свидетельствует, во-первых, о релевантности языковых фактов для адекватного всестороннего научного объяснения мира и, во-вторых, о явно выраженной интеграции наук, расширяющей горизонты человеческого познания объективной и субъективной действительности.
Обзор современной научной литературы позволяет заметить всё возрастающее в геометрической прогрессии количество работ, авторы которых так или иначе апеллируют к понятию «концепт». Считается, что прародителем лингвоконцептологии является лингвокультурология. С.Г.Воркачев справедливо полагает, что ответвление лингвоконцептологии от лингвокультурологии произошло в ходе переакцентуации и модификации компонентов в составе намеченной Э. Бенвенистом триады «язык, культура, человеческая личность», в которой «человеческая личность» приравнивается сознанию, точнее совокупности образующих его «сгустков смысла» – концептов (Воркачев 2005: 11).
Лингвоконцептология интегрирует разрозненные интеллектуальные усилия исследователей из разных областей знания (логика, философия, лингвистика и др.) с целью эффективного изучения, в частности, важнейшей когнитивной единицы человеческого языкового сознания – концепта. Этот термин стал базисным в лингвоконцептологии. Он был заимствован лингвистами благодаря трудам Г. Фреге и А. Черча из математической логики. В настоящее время его активно используют не только в лингвоконцептологии, но и других когнитивных науках (в когнитивной психологии, в когнитивной лингвистике). Активное оперирование данным термином в лингвоконцептологии, в целом в лингвокультурологии, объясняется, на наш взгляд, необходимостью введения в их категориальный аппарат недостающего когнитивного «звена», в содержание которого, помимо понятия, входили бы ассоциативно-образные оценки и представления о нём его продуцентов и пользователей.
Определение сущности того или иного концепта предполагает использование определенного набора исследовательских методов – необходимого инструмента в руках ученого. Если исходить из положения, что концепт представляет собой вербализованную когнитивную структуру, то соответственно должны применяться методы, используемые при анализе слова как ее репрезентанта. Мы остановимся на характеристике исследовательских методов, наиболее часто применяемых при описании лингвокультурных концептов. К их числу относятся: а) этимологический анализ, б) контрастивный анализ, в) дефиниционный анализ, г) контекстуальный анализ, д) ассоциативный эксперимент. Применение данных методов, как показывает обзор работ по лингвоконцептологии, позволяет достаточно полно описать тот или иной концепт.
Этимологический анализ
При диахроническом описании концепта обращаются к этимологии слов, его обозначающих. Этимологические данные важны для того, чтобы понять тонкий механизм формирования мысли, вербализации понятия, оязыковления определённых смыслов. Очевидно, что значительная часть слов многозначна. Лингвоконцептологу интересны прежде всего те их лексико-семантические варианты (ЛСВ), которые обозначают описываемый им концепт. Это, однако, не значит, что все другие ЛСВ должны оставаться вне поля его зрения. В качестве иллюстрации метода этимологического анализа приведем пример с немецким словом Angst, обозначающим эмоцию страха. Это слово начинает употребляться в древневерхненемецком языке в 8 веке. Изначально оно обозначало физическую величину – «узость пространства». Этимологи обнаруживают его генетическую связь со словами целого ряда индоевропейских языков: с авест. gsah – «сдавливание (горла)», «стеснение», «узость»; с латин. angustus < angostos – «узкий», anguistia – «узость», «стеснённость» (Kluge 1999: 40). По Ф. Клуге, слово Angst этимологически связано с др.-инд. корнем аmhas – «стеснение, удушье» (там же). Слово-дериват Angst, согласно В. Пфайферу, образовано при помощи индоевропейского суффикса -st, служащего для обозначения абстрактных понятий (Pfeifer 1989: 52). Насколько важны данные этимологии этого слова для лингвоконцептолога, в целом – для лингвокультуролога? Какие выводы он может сделать?
Сведения о происхождении конкретного немецкого слова, номинирующего в современном немецком языке эмоцию, культурологически значимы. При этимологическом анализе слова Angst очевидна связь между восприятием архаичного человека физических объектов, вызывающих определённые физиологические процессы в его организме. Воспринимаемые им отдельные фрагменты физического мира могли в силу своих свойств, функций представлять угрозу для человеческого существования. Можно постулировать, таким образом, вероятность переноса физиологической реакции, спровоцированной данным объектом, на само психическое ощущение человека. Следовательно, древнее слово Angst, первоначально обозначающее некое физиологическое измерение, расширяет свою семантику и в качестве вторичного значения впоследствии имеет уже непосредственно само психическое человеческое переживание. Опираясь на знания коммуникативного поведения современных слов, можно утверждать, что слово Angst на определенном этапе своего существования применялось и для номинации физиологического ощущения (реального сдавливания горла при восприятии определенных объектов), и для обозначения соответствующей отрицательной эмоции. Этимологи не могут по объективным причинам точно установить время деполисемизации анализируемого слова, но известно, что впоследствии на определенном этапе развития немецкого языка появляются два разных слова, два понятия, никак не связываемых современными носителями языка – Enge (узость) и Angst (страх).
Приведем далее пример с русским словом стыд, анализ этимологии которого представляет интерес для лингвоконцептолога (подробнее см.: Дженкова 2005). Это слово (старославянское стоудъ) употреблялось в значении «стынуть». Оно первоначально обозначало определенную температурную характеристику (Фасмер 1987: 789). В качестве подтверждения данной версии можно привести производное слово студно, которое все еще употребляется в псковских говорах в значении «стыдно» (Степанов 1997: 134). Во многих славянских языках также прослеживается сходная ситуация (ср.: болг. студ – холод, стидень – постыдный; сербохорв. стид – стыд, студ – холод; чеш., словацк. stud – стыд; словенск. stud, pristud – отвращение и т.п.). Б.А. Ларин отмечает близость слов стыд и стынуть (т.е. ‘замерзать’), мерзкий и мороз, а также срам и литовского šarmá – ‘иней’. Таким образом, слово «стыд» изначально выражало понятие холода, и лишь впоследствии оно стало употребляться как обозначение эмоции, а также в социально-оценочном значении «позор, поношение». Б.А. Ларин писал: «От синкретического, нерасчлененного значения ‘ощущение холода, боли’ через значения ‘мучение страха, стыда, позора’, ‘чувство стыда’ к значению ‘поругание, позор’. Параллельно развивалась и вторая линия филиации значений: ‘чувство стыда’, ‘интимные действия (половые связи)’, ‘позор порока’, ‘pudenda’» (т.е. в буквальном переводе с латыни ‘то, чего должно стыдиться’) (Ларин 1958: 158).
Рассматривая языковые средства, с помощью которых выражаются различные эмоции, Ю.Д. Апресян отмечает, что внешние симптомы многих эмоций сходны с симптомами различных биологических ощущений, которые сопровождают данные эмоции и нередко находят языковое воплощение. Например, как от страха, так и от холода можно дрожать, цепенеть, неметь (Апресян 1995: 459). Однако, по крайней мере, на первый взгляд существует определенное противоречие между этимологией слова стыд, связанного с идеей холода, и симптоматикой внешних биологических проявлений, возникающих у человека, испытывающего стыд: «От чувства стыда человека бросает не в холод, а скорее в жар, вызывающий покраснение его лица» (Арутюнова 1998: 61). Этому факту мы находим интересное объяснение в работе С.З. Агранович и Е.Е. Стефанского. Они считают, что некоторые слова, обозначающие необычно высокую или необычно низкую температуру, в древности означали лишь экстремальные отклонения от нормы без дифференциации на холод или зной (Агранович, Стефанский 2003: 16-17). Так, наречие знойко в русских диалектах имеет одновременно значения ‘жарко’ и ‘холодно’. Ему родственен известный каждому общеупотребительный глагол знобить, т.е. ‘бросать то в холод, то в жар’ (Агранович, Стефанский 2003: 17).
Контрастивный анализ
Этот метод часто находит применение в лингвокультурной концептологии (Стернин 2004; Шаховский, Шейгал 2008). Он необходим прежде всего исследователям, объектом изучения которых являются два или несколько языков. Ученый, обратившийся к анализу концепта, должен выявить его обозначения. Для этого необходимо установить определенную лексическую группу слов, включающую основные вербальные репрезентативы концепта. Как правило, лингвоконцептолог начинает свое исследование со списка синонимичных слов, обозначающих тот или иной концепт. Так, например, при исследовании концепта «гнев» в русской лингвокультуре устанавливается синонимический ряд слов, его вербализующих: гнев, раздражение, ярость, бешенство, негодование, возмущение. Далее исследователь обращается к синонимическим рядам другого языка, обозначающим этот концепт. Так, например, в немецком языке в данный синонимический ряд входят следующие слова – der Zorn, der Jähzorn, die Wut, der Grimm, der Ingrimm, die Aufgebrachtheit, die Raserei, der Furor, die Entrüstung, die Rage, der Koller. Сличение этих синонимичных списков позволяет выявить номинативную плотность концепта (в нашем случае субстантивную) в русском и немецком языках. Здесь обращают на себя внимание такие немецкие слова, как der Jähzorn, der Ingrimm, однословные эквиваленты которым в русском языке отсутствует. Перевести же их можно на русский язык через словосочетания: der Jähzorn – внезапный гнев, der Ingrimm – затаенная ярость.
Следующим шагом при контрастивном описании лексических единиц, обозначающих концепт, является обращение к корпусу текстов (СМИ, художественная литература и т.д.), фиксирующих употребление этих слов и их дериватов. Так, например, при изучении концепта «одиночество» в русской лингвокультуре Н.В. Подзолкова (Подзолкова 2005) на материале текстов интернет-форумов выявляет активное использование сочетающихся со словом одиночество ярко выраженных эпитетов – острое, терпкое, едкое, ядовитое. Эти эпитеты оценочно характеризуют одиночество в русской лингвокультуре.
Семное описание значений лексических единиц в сопоставляемых языках – не менее важное действие концептолога (Стернин 2004; Шаховский, Шейгал 2008). Оно выполняется с той целью, чтобы выявить совпадающие и различающиеся семантические признаки у слов, обозначающих концепт. Набор этих признаков у эквивалентных слов далеко не всегда совпадает. Приведем пример с русским словом страх и его немецким эквивалентом: «страх – состояние крайней тревоги и беспокойства от испуга, от грозящей или ожидаемой опасности, боязнь, ужас» (ТС 1940: 549); «Angst – große Sorge, Unruhe; unbestimmtes, oft grundloses Gefühl des Bedrohtseins» (DW 1992: 166). К не совпадающим семантическим признакам здесь, в частности, относятся следующие – unbestimmtes, grundloses, грозящая, ожидаемая.
Перечень лексических единиц и семантических признаков, которыми они обладают, позволяет сформировать исследователю достаточно объемное лексико-семантическое поле, анализ которого выявляет общее и этнокультурно специфическое в том или ином концепте.
Дефиниционный анализ
Результаты проведённого нами ранее исследования (см.: Красавский 1999: 162-172) иллюстрируют высокую степень технологичности использования метода дефиниционного анализа применительно, в частности, к эмоциональным концептам. В качестве примера можно привести две дефиниции номинанта эмоции Angst: Angst – mit Beklemmung, Bedrückung, Erregung einhergehender Gemütszustand angesichts einer Gefahr; undeutliches Gefühl des Bedrohtseins (DW 1992: 111); Angst – große Sorge, Unruhe; unbestimmtes, oft grundloses Gefühl des Bedrohtseins (Wahrig 1992: 166). Его семантическая структура, как можно видеть, описывается при помощи ряда разностатусных метаязыковых элементов. Важнейшими из них являются семы Gemütszustand (эмоциональное состояние) и Gefühl (чувство), выражающие самые общие представления, понятия об эмоциях, сигнализирующие о принадлежности слова Angst к референтной сфере «эмоции». Пользуясь семасиологической терминологией, их можно квалифицировать как архисемы. Помимо них в семный набор слова Angst входит целый ряд видовых сем. К их числу относятся «эмоциональные» семы (напр., Beklemmung, Erregung), семы «причинность» (angesichts einer Gefahr), «беспричинность» (grundlos), «неопределенность» (unbestimmt), «интенсивность» (groß) и «масштабность» переживания (einhergehender). Видовые семы конкретизируют семантику номинантов эмоций.
Использование метода дефиниционного анализа устанавливает метаязыковые характеристики ряда эмоциональных концептов в немецком языке. К данным характеристикам относятся следующие группы сем:
эмоциональное состояние (Zustand, Gemütszustand, Gemütserschütterung, Gemütsverfassung, Gefühl);
эмоциональная реакция, восприятие в целом (Reaktion, Empfindungen, empfinden);
эмоциональное настроение (Stimmung);
эмоции, чувства (Grauen, Schrecken, Angst, Zufriedenheit, Vergnügen usw.);
причина/беспричинность переживания эмоции (angesichts einer Bedrohung oder Gefahr, durch Gefahr hervorgerufene Angst, die Angst hervorrufende Wirkung, grundlos);
условия появления чувства (verbunden mit dem Wunsch, nach Erfüllung ersehnter Wünsche);
форма проявления чувств (Zustand, in dem sich die Emotionen entladen);
процессуальность, длительность переживания эмоции (furchterregender Vorgang, verhaltener, anhaltender, dauernder);
нечёткость, неясность, расплывчатость переживаний (undeutlich, unbestimmt);
внезапность появления эмоций (plötzlich);
их внутренний характер протекания (innerer);
осознанность эмоций (bewusst);
контролируемость/неконтролируемость эмоций (unterdrückter);
интенсивность переживания эмоции (großer, hoher, heftiger, übermächtig, gesteigerter, tiefer, leichter);
положительная/отрицательная знаковая направленность эмоций (freudig, lustig, angenehm, trauriger, trüber, trübseliger, düsterer).
Контекстуальный анализ
Предыдущие методы можно охарактеризовать как парадигматически ориентированные. Метод контекстуального анализа, наоборот, синтагматически ориентирован. С его помощью осуществляется выявление смысла отдельных высказываний, целостных фрагментов текста.
Существуют различные типы контекстов: собственно лингвистические (вербальные) и экстралингвистические (невербальные, например, жесты), эксплицитные (явно выраженные) и имплицитные (явно не выраженные), разрешающие (снимающие, к примеру, полисемию лексической единицы), поддерживающие (обеспечивают повторяемость значения определенной лексической единицы в текстуальном пространстве), погашающие (лексической единице приписывается индивидуально-авторское значение, отличающееся от словарного), компенсирующие (способствует адекватному пониманию смысла в условиях невыраженности какого-либо смысла, напр., в случае с употреблением эллиптических предложений) (Торсуева 1990: 238-239).
При контекстуальном анализе внимание исследователя сфокусировано на описании лексической единицы в конкретном контексте, на ее связях с другими единицами языка, на изучении специфики ее словоупотребления (Шаховский, Шейгал 2008: 99). При анализе слова в контексте «исследователь и читатель не могут не мобилизовать свой информационный тезаурус и языковую компетенцию: узус служит тем фоном, на котором отчетливее видны различные эстетические трансформации текстового слова» (Шаховский, Шейгал 2008: 101).
Анализ контекста употребления лексической единицы выявляет специфику лингвокультурного концепта, в особенности, если речь идет о ее метафорическом использовании. Особую значимость этот метод имеет при описании индивидуально-авторских концептов.
Ниже приведем примеры контекстуального анализа ряда слов, метафорически выражающих концепт «одиночество» в романе «Степной волк» Германа Гессе. Этот концепт эксплицирован многочисленными метафорами, в том числе и зооморфной (der Steppenwolf). Ее использование в произведении обусловлено стремлением Г. Гессе показать в Гарри Галлере, главном персонаже, соседствующие в нем два мира – мир культурный, отфильтрованный цивилизацией (может быть, ею и испорченный?), и мир дикий, первозданный (wild, Wildheit, Wildnis), олицетворением которого как раз и является волк, мешающий спокойной, «культурной» жизни интеллигента-бюргера. Волк в Галлере – это юнговское бессознательное, от которого “окультуренный” Галлер тщетно пытается избавиться. Заметим, что трагедия главного персонажа заключается в парадоксальном, как кажется на первый взгляд, даже нелепом сочетании в человеке самого человека и зверя (волка), ведущих непрерывную и бескомпромиссную войну друг с другом, ревностно, критично наблюдающих за поступками друг друга, злорадствующих при виде неуспеха, неудачи, слабости своего соперника: Laut heulte in meiner Seele der schadenfrohe Wolf; <…> einem Wolf, der ja in seinem Herzen ganz genau darüber Bescheid wußte, was ihm behage, nämlich einsam durch Steppen zu traben, zuzeiten Blut zu saufen oder eine Wölfin zu jagen — und, vom Wolf aus gesehen, wurde dann jede menschliche Handlung schauerlich komisch und verlegen, dumm und eitel. В приведенных примерах четко выражено противопоставление человеческой половины Галлера (культурная жизнь людей, прежде всего мещан, в том числе и интеллигенции) и натуральная – “волчья” – жизнь второй половины героя романа. Галлеровский волк характеризует галлеровского человека эпитетами – schauerlich komisch (ужасно смешной), verlegen (нерешительный), dumm (глупый) и, что еще более важно, eitel (тщеславный). Тщеславие – мотив поступков “культурного” человека. Оно же, возможно, и причина его одиночества, душевного беспокойства и страдания. Полагаем, что использование зооморфного символа (т.е. метафоры в ее расширительном толковании) в романе Г. Гессе не случайно. Через него автор показывает противоречивость человеческой натуры, в ряде случаев ведущую к ее раздвоенности и глубокому одиночеству: Betrachten wir von diesem Standpunkt aus den Steppenwolf, so wird uns klar, warum er so sehr unter seiner lächerlichen Zweiheit leidet. Er glaubt, wie Faust, daß zwei Seelen für eine einzige Brust schon zuviel seien und die Brust zerreißen müßten. Sie sind aber im Gegenteil viel zu wenig, und Harry vergewaltigt seine arme Seele furchtbar, wenn er sie in einem so primitiven Bilde zu begreifen sucht; Es gibt ziemlich viele Menschen von ähnlicher Art, wie Harry einer war. <…> Diese Menschen haben alle zwei Seelen, zwei Wesen in sich, in ihnen ist Göttliches und Teuflisches <…> ist Glücksfähigkeit und Leidensfähigkeit ebenso feindlich und verworren neben- und ineinander vorhanden, wie Wolf und Mensch in Harry es waren.
В романе избран образ волка, поскольку именно он есть важнейший символ, обладающий во многих цивилизациях значительной культурной “загруженностью”. В мифологиях волк символизирует зло, непокорность, неподчинение, свободу. С позиции психоанализа – это часть нашей психической организации, которую принято называть областью “бессознательного”. Примечательно использование в романе Г. Гессе субстантива-композита Wolfsmensch (человековолк, букв. волкочеловек): Wenn Harry sich selbst als Wolfsmenschen empfindet und aus zwei feindlichen und gegensätzlichen Wesen zu bestehen meint….
Ассоциативный эксперимент
При описании концепта лингвокультурологи (Дженкова 2005; Калюжная 2007) активно пользуются психолингвистическим инструментарием, поскольку в вербально-ассоциативных сетях запечатлены особенности менталитета и национального характера, отражено ментально-эмоциональное состояние среднего носителя языка (Караулов 2002: 775).
Наряду с ассоциацией к базовым терминам, которыми оперируют психолингвисты и лингвокультурологии, относятся «слово-стимул», «слово-реакция», «ассоциативное поле слова», «ассоциативная норма». Стимулом выступает слово (словосочетание или предложение), которое предлагается информанту, а реакцией – слово (несколько слов, словосочетание или соответственно предложение), которые появляются как ассоциаты в памяти человека. Ассоциативное поле слова – это совокупность реакций на слово-стимул. «Ассоциативное поле имеет ядро (наиболее частотные реакции) и периферию (единичные реакции). Различают индивидуальное ассоциативное поле и коллективное. Коллективное ассоциативное поле, выявленное в свободном ассоциативном эксперименте, обычно называют ассоциативной нормой» (Горошко 2001: 28).
Определение ассоциативных норм важно для лингвоконцептологов, поскольку «выявленная норма отражает как некоторый экстралингвистический, отчасти когнитивный, стандарт – стандарт типичных ситуаций, связанных в сознании носителей языка с исходными ключевыми словами, так и психолингвистический стандарт – ассоциативные нормы, т.е. наиболее актуальные и устойчивые связи лексикона человека» (Горошко 2001: 32).
Приведем в качестве примера анкету ассоциативного эксперимента из диссертационного исследования И.А. Калюжной (Калюжная 2007), изучившей концепт «детство» в русской и немецкой лингвокультурах. Ниже предлагается текст анкеты для информантов.
Просим указать:
До какого возраста длится детство (с….до…..)?
Как часто Вы вспоминаете Ваше детство? (часто, очень часто, редко, очень редко)?
Как Вы оцениваете Ваше детство (позитивно, нейтрально, негативно)?
Какие ассоциации связаны у Вас с детством?
Какие черты характера, по Вашему мнению, присущи детям?
Продолжите мысль:
Современные дети …..
Раньше дети были….
Мое детство было……
Все дети должны……
Все дети могут…
Что, по Вашему мнению, означает выражение «вести себя по-детски»?
Продолжите предложения:
Детство для меня…
Дети для меня……
Опишите в нескольких словах образ «идеального» ребенка (внешность, характер).
Вспомните и запишите любую пословицу о детях.
Перечисленные и кратко описанные выше методы, судя по обзору научной литературы, являются основными. Они представляют необходимый минимум исследовательских процедур, применение которых позволяет через анализ прежде всего лексических репрезентаций выявить сущность концепта в синхронной и диахронической плоскости его существования. |
