Человек в обществе
В определенном возрасте детей начинает очень интересовать
тот факт, что свое местоположение можно показать на карте.
Кажется странным, что знакомый и родной мир должны делить
с тобой все, кто почему-то оказался на территории, ограничен
ной совершенно безликими (а следовательно, не знакомыми и
не родными) координатами на карте. Восклицания ребенка <Я
был там> и <Я сейчас нахожусь здесь> выдают его изумление тем,
что место летнего отдыха, отмеченное в памяти столь острыми
переживаниями и такими личностно важными событиями, как
первая в жизни собака или полная банка червей, накопанных
втайне от взрослых, имеет те же широту и долготу, какие оно
имеет и для совершенно посторонних людей, никак не относя
щихся ни к собаке, ни к червям, ни к самому ребенку. Эта лока
лизация себя в придуманных кем-то конфигурациях является од
ним из важнейших аспектов того, что, может быть, эвфемически
называют <взрослением>. Ребенок начинает проявлять себя в мире
взрослых тогда, когда у него формируется представление об адресе.
Тот, кто еще недавно мог посылать письма <на деревню дедушке>,
теперь информирует своего коллегу по сбору червей о своем точ
ном адресе, безошибочно называя штат, город, улицу и т.д., и, по
лучив от него ответ, находит поразительное подтверждение тому,
что попытка примкнуть к миру взрослых удалась.
По мере того как ребенок продолжает убеждаться в реальности
такого взгляда на мир, он накапливает новые <адреса>: <Мне шесть
лет>, <Моя фамилия Браун, как у моего папы, потому что родители
разошлись>, <Я - пресвитерианец>, <Я - американец> и даже <Я
учусь в классе одаренных детей, потому что мой IQ - 130>. Гори
зонты этого мира, как его понимают взрослые, задаются координа
тами <карт>, которые изготавливает кто-то незнакомый. Играя дома,
ребенок может отождествлять себя с кем угодно - называть себя
66
папой, вождем краснокожих или Дэвидом Крокетом**, но он всегда
будет знать, что это игра, а реальными являются те факты о нем,
которые хранятся у школьного начальства. Мы опускаем везде ка
вычки, сознаваясь таким образом, что в свое время тоже побывали
в ловушке детского здравого смысла. Конечно же, нам следовало
бы все ключевые слова взять в кавычки: <знает>, <реальный>, <фак
ты>. Здоровый ребенок - это тот, который верит в записи класс
ных журналов. Нормальный взрослый - тот, который живет в своей
устоявшейся системе координат.
То, что называют <точкой зрения здравого смысла>, на самом
деле означает точку зрения взрослого человека, принятую как
данность. Проблема заключается в том, как происходит онтоло-
гизация записей в классном журнале, когда существование чело
века начинают отождествлять с приколотыми к социальной кар
те флажками. Вопрос о том, какое влияние это оказывает на
личность и мысли человека, мы рассмотрим в следующей главе.
Сейчас нас интересует несколько иной вопрос, а именно: каким
образом место, занимаемое индивидом в обществе, <сообщает>
ему, как именно поступать и чего ждать от жизни. <Иметь опре-
деленое место в обществе> означает <быть в точке пересечения
определенных социальных сил>. Обычно бывает опасно игнори
ровать эти силы. Движение индивида в обществе присходит внутри
тщательно определенных систем власти и престижа. Как только
он распознает свое место в обществе, ему сразу становится ясно,
что выбор возможностей не слишком богат.
То, как представители низших классов употребляют местои
мения <они> и <им>, очень хорошо отражает сознание раздвоен
ности человеческой жизни в обществе. <Они> все так устроили,
<они> заказывают музыку, <они> создают правила игры. Причем
понятие <они> не так-то легко соотнести с определенными людьми
или группами. <Они> - это <система>, это сделанная чужими
тебе людьми географическая карта, по которой ты должен все
время ползать. Однако полагать, что по мере продвижения на
верхние ступени общественной лестницы понятие <они> теряет
такой свой смысл, означало бы слишком односторонне смотреть
на эту <систему>. Все-таки наверху действительно больше ощу
щения свободы в движениях и принятии решений. Но базовые
координаты, в рамках которых индивид движется и принимает
решения, и там, <наверху>, задаются другими, большей частью
чужими, незнакомыми людьми, многие из которых давно лежат
в могиле. Даже неограниченный самодержец осуществляет свою
тиранию вопреки постоянному сопротивлению - и не обяза
тельно политическом*', но и сопротивлению обычая, договора и
просто привычки. Различные институты привносят в них прин
цип инерции, вероятно, находя прочную опору в человеческой
глупости и упрямстве. Тиран обнаруживает: даже в том случае,
если никто не предпринимает никаких действий непосредствен
ного против него, его распоряжения будут вновь и вновь сво
диться на нет из простого неразумения. Чуждая ему фабрика
общества воспроизводит себя даже вопреки террору. Однако ос
тавим в покое тиранов. На тех уровнях, где находится большин
ство людей, в их числе автор этих строк и (рискнем сказать)
почти все, кто сейчас их читает, именно место в обществе задает
те правила, которым индивиду надлежит подчиняться.
Как мы видели, это соответствует точке зрения здравого смыс
ла на общество. Социолог не вступает в противоречие с нею, а
заостряет и усиливает ее, анализирует ее корни, иногда модифи
цирует и расширяет ее. Далее мы увидим, что социологический
подход выходит за рамки понимания этой системы и нашей за-
ключенности с позиций здравого смысла. Но в наиболее специ
фических социальных ситуациях, которые социолог берется ана
лизировать, он находит мало оснований оспаривать утвержде
ния типа <во всем виноваты они>. Более того, у него это <они>
примет еще более угрожающие размеры и еще страшнее навис
нет над нашими жизнями, чем до проведения социологического
анализа. Данную особенность социологического подхода можно
пояснить, рассмотрев две важнейшие области исследований: со
циальный контроль и социальную стратификацию.
<Социальный контроль> является одним из наиболее обще
принятых понятий в социологии. Им обозначают самые различ
ные средства, которые любое общество применяет для обузда
ния своих непокорных членов. Ни одно общество не может обой
тись без социального контроля. Даже небольшой группе людей,
случайно собравшихся вместе, придется выработать собственные
механизмы контроля, дабы не распасться в самые кратчайшие
сроки. Излишне говорить, что инструменты социального кон
троля отличаются огромным разнообразием и зависят от ситу
ации. Неразрешимые противоречия в бизнесе заканчиваются тем,
что кадровики называют <окончательным разговором>, а в пре
ступном синдикате по аналогии назвали бы <последней прогул
кой на автомобиле>. Методы контроля различаются в зависи
мости от целей и характера конкретной группы. В любом случае
механизмы контроля направлены на то, чтобы исключить неже
лательную персону и (как это было в хрестоматийном случае с
гаитянским королем К-ристофом''*, когда он казнил каждого де
сятого <бойца> трудовых батальонов**) <взбодрить остальных>.
68
Самым последним и, несомненно, старейшим средством соци
ального контроля является физическое насилие. В безжалостном
сообществе детей оно до сих пор остается главнейшим. Но и в
цивилизованно управляемых обществах современных демократий
последним аргументом также служит насилие. Ни одно государст
во не может существовать без какой-либо полицейской силы или
аналогичной вооруженной мощи. Прямое насилие применяют не
часто. До его применения может делаться бесконечное число ша
гов в виде предупреждений, выговоров... Но если все предупрежде
ния остаются без внимания, то даже в случае такого легкого нару
шения, как безбилетный проезд, дело, скорее всего, кончится тем,
что пара колов'* с наручниками и дубинками выставят вас из авто
буса. Даже более или менее предупредительный коп, продающий
посадочные билеты, часто имеет при себе оружие - так, на всякий
случай. И в Англии, где полицейским обычно не положено носить
оружие, его при необходимости пустят в ход.
В западных демократиях с их идеологическим акцентом на
добровольном подчинении общепринятым и узаконенным пра
вилам постоянное присутствие официального насилия всячески
затушевывается. Но очень важно осознавать, что насилие есть
элементарное основание любого политического порядка. Это
согласуется с воззрениями здравого смысла на общество, чем
отчасти можно объяснить столь массовое неприятие идеи ис
ключить из уголовного кодекса смерную казнь (хотя такое не
приятие в равной степени основывается на упрямстве, лицеме
рии и врожденной жестокости, которые законотворцы разделя
ют с массой своих сограждан). Утверждение, что политический
порядок зиждется на насилии, верно и для тех государств и шта
тов, где смертная казнь отменена. При определенных обстоя
тельствах использовать оружие дозволяется национальной гвар
дии Коннектикута, где (в соответствии со свободным волеизъяв
лением граждан штата) электрический стул является венцом пе
нитенциарной системы*. Применение оружия возможно и гвар
дейцами Род-Айленда, а вот политикам и тюремным властям
приходится обходиться там без этого украшения. Излишне гово
рить, что в странах с менее демократическими и гуманными идео
логиями инструменты насилия выставляются напоказ и приме
няются без особой осмотрительности.
Постоянное использование насилия сопряжено с практичес
кими трудностями, а кроме того неэффективно, поэтому офици
альные органы социального контроля больше опираются на сдер
живающее влияние всеобщего знания о средствах насилия. По
разным причинам такая опора обычно находит оправдание в
69
любом обществе, если оно не стоит на грани распада (как, ска
жем, в случае революционных ситуаций, разгромных поражений
в войне или природных катаклизмов). Наиболее важным дово
дом в пользу этого является тот факт, что даже в государствах,
где царят диктат и террор, режим с течением времени все-таки
набирает некоторую поддержку и одобрение. Здесь не место вы
являть социально-психологические процессы, лежащие в основе
данного факта. По крайней мере в демократических обществах
существуют благоприятные условия для того, чтобы большинст
во разделяло те ценности, на основе которых применяются сред
ства насилия (что вовсе не означает, будто они сами по себе -
благо; большинство белых людей в некоторых местных сообщест
вах южных штатов могут, например, приветствовать насилие в ка
честве полицейской меры для сохранения сегрегации, но из этого
еще не следует, что то же самое большинство населения одобрит
его использование на практике). В любом функционирующем об
ществе насилие применяется очень умеренно и только в крайнем
случае, тогда как простой угрозы его применения вполне достаточ
но для повседневного осуществления социального контроля. Для
нашего повествования важно подчеркнуть, что в обществе почти
все люди находятся в таком положении, когда к ним официаль
но и на законных основаниях могут применить насилие, если
все другие средства принуждения не имеют успеха.
Если роль насилия в осуществлении социального контроля
понимать таким образом, то становится ясно, что большинство
людей гораздо чаще находятся под влиянием, так сказать, пред
упредительных мер воздействия. По сравнению с некоторым без
ликим однообразием изобретенных законотворцами и полицей
скими методов устрашения менее насильственные инструменты
социального контроля демонстрируют большее разнообразие, а
иногда и выдумку. Следующим по порядку за политическими и
легальными методами контроля, пожалуй, можно поставить эко
номическое давление. Немного найдется столь же эффективных
средств принуждения, как те, которые ставят под угрозу средст
ва к жизни и выгоду. И капитал, и труд успешно применяют эту
угрозу как инструмент контроля в нашем обществе. Но эконо
мические средства контроля эффективны и за пределами тех
институтов, которые непосредственно относятся к экономике.
Университеты и церкви с успехом используют экономические
санкции, чтобы удержать свой персонал от девиантного поведе
ния, т.е. такого поведения, которое соответствующим начальст
вом расценивается как выходящее за рамки допустимого. В са
мом деле, ничего противозаконного в том, что какой-нибудь пас-
70
тор соблазнит свою органистку, может и не быть, но угроза навсег
да лишиться возможности заниматься своей профессиональной
деятельностью будет гораздо более эффективно удерживать от ис
кушения, чем возможная угроза оказаться в тюрьме. Нет ничего
противозаконного и в том случае, если пастырь выскажет мнение,
что церковную бюрократию следует хоронить без помпы, но шанс
провести остаток своей жизни в минимально оплачиваемых прихо
дах окажется на самом деле очень мощным аргументом против та
кого высказывания. Естественно, что откровенное использование
подобных аргументов больше отвечает природе экономических
институтов, однако применение экономических санкций в церквах
и университетах по своим конечным результатам не слишком от
личается от тех, которые применяются в мире бизнеса.
Там, где человеческие существа живут или работают компакт
ными группами, где они лично знают друг друга и связаны друг
с другом чувствами личной привязанности (подобные группы
социологи называют первичными), для обуздания реальных и
потенциальных девиантов постоянно действуют чрезвычайно
эффективные и одновременно очень тонкие механизмы контро
ля. К ним относятся такие механизмы, как убеждение, насмеш
ка, сплетни и презрение. Замечено, что в ходе групповых дис
куссий по прошествии какого-то времени индивиды меняют свои
исходные мнения на более близкие групповой норме, которая
представляет собой своего рода среднеарифметическую всех пред
ставленных в данной группе мнений. То, в какой группе прохо
дит эта норма, явно зависит от ее (группы) состава. Например, в
группе из двадцати людоедов, обсуждающих тему каннибализма
с одним нелюдоедом, шансы таковы, что в итоге он воспримет
их аргументы и, с некоторыми оговорками, чтобы сохранить лицо
|
