Содержани е
Скачать 1.99 Mb.
|
2.9. Одиннадцатое сентября или ловушка, в которую нас заманил терроризм Когда я вспоминаю смехотворные попытки вечных паникеров использовать любой подходящий (и не подходящий) случай для того, чтобы посеять хаос (как это было, например, когда двадцатый век сменялся двадцать первым, когда немало людей, в том числе и из уважаемых организаций, поддались смешной панике), в памяти всплывает 11 сентября 2001 года. Тогда нам всем было не до смеха. Этот день, несомненно, изменил мир, а именно принципиальным образом сформировал (или скорее деформировал) поведение политиков на протяжении всего первого десятилетия нового тысячелетия. Сегодня мы видим, что эффект 11 сентября был еще более продолжительным. Мир изменился и, в любом случае, изменился в негативную сторону. Определенно не в позитивную. 11 сентября и сегодня вызывает множество вопросов, остается немало неясностей и противоречий, что является типичным для наших дней и, вероятно, сохранится в будущем. Помню совершенно точно, что в этот день между двумя и тремя часами пополудни в Праге в Палате депутатов, в фойе перед моей канцелярией, была пресс-конференция (уже не помню, о чем), и в ходе нее мой секретарь Ладислав Якл срочно позвал меня к телевизору. Благодаря этому я собственными глазами видел, как второй самолет, угнанный террористами (со случайными, невинными пассажирами на борту), врезался во вторую башню Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Эта телевизионная трансляция была очень важной. Террористический акт, приведший к гибели тысяч людей, привел, к сожалению, к тому, что политика – особенно международная политика – попала под прямое влияние средств массовой информации, а в некоторых случаях, стала формироваться в соответствии с тем, каким образом события отражались в средствах массовой информации. Политики расценивают это давление средств массовой информации как общественный запрос и как обоснование своей политической активности (которая из-за этого может легко разойтись с действительной необходимостью решать существующие проблемы стран или всего мира). С первой минуты стало понятно, что случилось нечто исключительное. Западный мир онемел и долгие минуты или часы (а может быть дни и недели) не знал, как реагировать. Он искал объяснений, почему это могло произойти и почему это произошло. Я не хочу участвовать в этом поиске, но хочу вполне определенно заявить, что мне чужды не только конспирологические теории о тайных спецслужбах или масонских ложах, но также об участии во всем этом неких лиц из администрации США. Обнаружение тысячи случайных деталей, которые могли бы все это подтвердить, считаю бессмысленным и недостойным. Скорее надо задаться вопросом, о чем же свидетельствовало это событие, которое повлекло за собой гибель тысяч людей? Не в последнюю очередь необходимо понять, к каким последствиям оно привело и каким образом было использовано. Трудно структурировать эту обширную проблематику. Мне кажется, что рассуждения на эту тему полезно было бы объединить в две группы: что нам рассказало это трагическое событие о современном мире (о его комплексности, неоднородности, противоречивости, уязвимости и взаимосвязанности, а также о силе фанатизма, ненависти, бесстыдства, которые в нем есть) и о том, что представляют из себя США и западный мир, а именно о том, как эта часть мира отреагировала на это событие, и о том, как после него изменился мир и вместе с ним наши жизни. С одной стороны, это событие показало: - относительную легкость, с которой небольшая группа людей, обладающая в достаточной степени ненавистью и враждебной идеологией (или религией), может принести самой развитой и самой мощной в военном отношении стране мира значительный урон и человеческие жертвы. Современная техника, разумеется, увеличивает масштабы наносимого ущерба, хотя «отравление колодцев», известное из технологически несовершенного прошлого, было по сути действием такого же рода. - высокую степень уязвимости современной цивилизации из-за огромного сосредоточения людей в одном месте, из-за их зависимости от технологий, от внешних, по преимуществу энергетических источников, которым очень легко нанести вред. - высокую степень ненависти (и зависти) населения беднейших стран по отношению к богатейшей стране мира, США, в том случае, если она усиливается соответствующей антиамериканской пропагандой. А иногда и беспардонным поведением этой страны в отношении остальных стран мира. - проблематичность убеждения в своей исключительности и опирающейся на социально-демократическую идеологию Европы и вытекающую из этого проблематичность европейского недоверия и враждебности к американскому капитализму, американскому образу жизни и к американскому «ковбойскому менталитету»; - способность идеологии (религии) в сегодняшнем, так называемом современном мире, мотивировать целые группы людей на поступки, которые потребуют от них пожертвовать жизнью (и даже, если бы речь шла об изолированном, экстремальном действии одиночки); - мусульманский мир, в котором господствует идеология ислама, является гораздо более специфическим и во многом отличным человеческим сообществом, чем это осознавалось западным миром на протяжении столетий на основе туристических впечатлений и поверхностных наблюдений84; - ошибочность взглядов типа «конец истории» и гипотезы об окончательной победе западной либеральной модели мира (Фукуяма) над каким-либо альтернативным вариантом общественного устройства. Здесь на первом месте недальновидное поклонение мультикультурализму и вытекающая из него ошибочность и недооценка значения культурного и цивилизационного единства и однородности для всякого сохраняющего устойчивость на протяжении длительного времени и эффективно функционирующего общественного объекта. Сюда относится и возвеличивание всякого, как угодно большого различия без малейшего страха за последовательность и функциональность целого, в котором можно жить; губительность умаления значения гражданства (как гарантии свободы и демократии, но одновременно и как обоснование сформулированного требования определенной покорности относительно национального и государственного сообщества, членом которого является человек); спорность возвышения прав человека (общепланетарных прав) – как замены возникающих демократически гражданских прав внутри отдельных стран – и признание их достаточным условием рационального поведения человеческого сообщества; отсутствие чувства опасности, вытекающее из ликвидации всяких границ (как одной из предпосылок существования человеческого общества, основанного на индивидуальной свободе) и т.д. В любом случае 11 сентября 2001 года ознаменовало собой конец невинности современной эпохи, раннего этапа современной, ошибочно понятой глобализации, которая не возникла как спонтанное эволюционное развитие по Хайеку, а как формируемое современными постдемократическими и безответственными элитами искусственное устройство мира, нарушающее мир «старый». Не свобода, укрепляющая либерализацию мира, а попытка недемократического глобального господства85. С другой стороны, это событие показало: - абсолютную неготовность нашего западного мира к тому, что некто, а этот некто представляет собой стомиллионный, если не миллиардный народ, может смотреть на мир совсем иначе, нежели мы; - склонность Запада, в особенности США, к использованию самых быстрых, самых простых и самых несложных теорий для объяснения сложных общественных явлений, среди которых на первом месте стоит обозначение событий 11.09.2001 в целом бессодержательным словом терроризм. Таким же обманчивым было и восприятие терроризма как какой-то новой всеобщей идеологии, а не как метода или формы, которую одна из идеологий (или другими словами человеческие взгляды) используют. В западном мире, разумеется, имеется целый ряд искушенных мыслителей, которые так упрощенно на это не смотрят, ноя реагирую на то, с чем я неоднократно встречался в политике (а также в целом ряде американских неоконсервативных организаций); - быстроту и фактическую бесконфликтность принесения в жертву самого сильного и самого значительного, что есть на Западе, а именно человеческой свободы, как необходимой расплаты в борьбе с опасностью терроризма. Степень контроля (а, следовательно, и ограничения свободы) за людьми на Западе благодаря этой «жертве» достигла неведомого прежде уровня и приближается к тому, что мы переживали при коммунизме. Применение губительного принципа предварительной осторожности, которым активно злоупотребляют в доктрине глобального потепления86 в сфере защиты от террористических атак попирает всякую рациональность, и Запад причиняет этим больший вред, чем может причинить сам «терроризм» - при условии стандартного использования аппарата безопасности стран Запада. - легкость, с которой распространяется этатизм, государственное вмешательство разного вида и коллективизм, в любой момент, когда у идейно слабого Запада возникнут случай и предлог. Я не стремлюсь написать работу об исламе и терроризме или о том, как в США мог возникнуть и быть так просто принят известный «Патриотический акт», это была бы совершенно другая книга. Меня больше интересовало то, как при помощи самых простых реакций Западу удалось сформировать, а точнее не заблокировать, представление, что «война с терроризмом в действительности является войной с исламом». Именно этого хотели добиться идеологи Аль-Каиды, но, к сожалению, и неоконсерваторы из администрации Буша. Обе эти стороны хотели представить это как идеологическую борьбу добра со злом, как войну единственно возможной правды с трагической ошибкой, войну между просвещением и невежеством, войну разума с безрассудством. Это понимание проявляется и в весьма спорной концепции войны в Афганистане, длящейся уже 11 лет. Если бы Запад ставил своей целью ликвидировать Аль-Каиду, то он мог бы достичь успеха (а мог бы не достичь). Однако Запад поставил своей целью сделать из Востока Запад, установить в совершенно отличных условиях Центральной Азии демократию западного типа, а это не являлось реалистичной целью. Помогло это в войне против террористов или отвлекло внимание на другое? На прошлогоднем саммите НАТО в Чикаго подобные вопросы звучали и в официальных переговорах. Я считал, что это движение в правильном направлении. Итальянский депутат, президент Либерального фонда Фердинандо Адорнато в ноябре 2001 года, через два месяца после 11 сентября в рамках Венецианского форума (на котором я присутствовал) сказал: «Ключевой является способность добиться успеха в соревновании культур по охране основополагающих ценностей Запада»87. Я снова должен спросить, от кого их охранять? От террористов Аль-Каиды или от наших собственных постмодернистских политиков, идейных и культурных «элит»? Главную опасность я вижу от тех, вторых. 11 сентября 2001 года завершило десятилетие, в котором мир собирался с силами после падения коммунизма и с надеждой ждал фукуямовскую нирвану конца истории под крышей либерального капитализма и американского доминирования. 11 сентября эту в целом нереалистическую, утопическую концепцию разрушило и предоставило Западу шанс найти нового глобального врага, в борьбе с которым можно было попытаться снова объединить и мобилизовать Запад. Результатом этого было провозглашение глобальной борьбы с терроризмом, две проблемные войны в Ираке и в Афганистане, ослабление – вместо усиления – западного союза, ухудшение международной ситуации. Результатом был и рост международно-политической напряженности, и спад в США и Западной Европе, вылившийся в финансовый, а позже экономический, общественный и политический кризисы. Сегодня, через 10 лет, видно, какой преувеличенной была реакция Запада на террористические действия мусульманских религиозных фанатиков. Горячие дискуссии о мнимой несовместимости ислама и демократии и охота на Аль-Каиду по всему миру скрывали провал мультикультурной ориентации современного западного общества и крах лицемерной иммиграционной политики. 11 сентября способствовало тому, что США и Западная Европа потеряли и растратили прошедшее десятилетие. Современное развитие подтверждает, что конец истории не приближается, что противоречия в мировой политике будут возникать и развиваться и дальше, как это было всегда в мировой истории, и что истории о диких, однако невидимых врагах из «Тысячи и одной ночи», скрывающихся в пещерах далекого Афганистана или повсюду вокруг нас, хотя и являются привлекательными для средств массовой информации, но в своей основе представляют из себя второразрядную проблему мировой политики. Процесс установления баланса между исламом и современным миром и общественными изменениями будет еще очень долгим и сложным, таким же, каким он был на протяжении нескольких прошедших столетий с христианством. Это, несомненно, будет осложнять развитие и в самом мусульманском мире. Но об этом больше в части 2.15 о так называемой арабской весне. 2.10 Иракская война как выражение и продукт современного визионерства Возможно, читателю покажется удивительным то, что я помещаю в две отдельные главы 11 сентября и войну в Афганистане и войну в Ираке. Доводом в пользу этого является то, что я считаю, что эти две войны концептуально различны. Хотя они имеют неоспоримое сходство, но, несмотря на это, мне кажется, что военная интервенция в Афганистане (как следствие 11 сентября 2001 года) имеет свою логику в стремлении наказать Аль-Каиду и избавить нас от опасности, которую несла всему миру эта организация (однако эта война превратилась в нечто совершенно иное). Война в Ираке с самого начала была другой. Весь мир думал (или знал), что у иракского режима Саддама Хусейна и самого иракского диктатора не было амбиций уничтожить свободный мир, установить модель своего политического режима в его оставшихся частях, не говоря о том, что он не хотел экспортировать ислам (который в своей стране и сам ограничивал). Я думаю, что Саддам не хотел ничего другого, как «только» диктаторски, очень негуманно и уж совсем не демократично господствовать в своей стране. Но он осознавал и то, что за попытку выйти за пределы своей страны агрессией против Кувейта в начале 90-х годов он был безжалостно наказан мировым сообществом, а точнее, больше чем он, была наказана его страна. В этом и состояло большое отличие от амбиций Аль-Каиды, и поэтому не случайно, что пока в Афганистане был «только» Талибан и пока Афганистан не стали считать в 90-е годы приютом и укрытием для Аль-Каиды, туда никто не вторгался. Поэтому я считаю 2003 год и войну в Ираке определенным переломным моментом, кульминацией относительно новых тенденций, хотя, несомненно, эти тенденции уже существовали длительное время, особенно в США. Войну с Ираком я понимаю как начало испытания новой формы политики и политических амбиций, как пробный шар легитимизации политики интервенционизма, как метод установления единственно нам близкой модели общественного устройства в странах, в которых эта модель никогда в прошлом спонтанно и самопроизвольно не возникала. И в которых для нее нет элементарных условий. Идеи интервенционизма, разумеется, не новы. С большим интересом я недавно читал о бывшем американском президенте Герберте Гувере и о его книге, которая более половины века лежала в архиве и была издана только в 2011 году88. В ней описана полемика, которую Гувер, потрясенный поражением на президентских выборах в конце 1932 года, вел со своим преемником президентом Рузвельтом о вовлечении США в «европейскую войну» (так Гувер называл Вторую мировую войну). Гувер все-таки отрицал то, что он является изоляционистом, скорее он хотел, чтобы его считали неинтервенционистом, который вместо военного вмешательства в ход войны отдает предпочтение внешней политике после окончания войны (это как раз то, что он сам попытался сделать в Европе после Первой мировой войны). Это очень полезное чтение еще и потому, что помимо всего оно показывает, что нет ничего нового под солнцем и что события и аргументы повторяются. После победы Запада в холодной войне, а именно после падения коммунизма и распада Советского Союза, у Америки возникло чувство, что у нее как у единственной великой державы совершенно иная ответственность за весь мир, а особенно за распространение в мире демократии. Первым экзаменом или прологом был ирако-кувейтский конфликт, в который активно, с применением военной силы, при поддержке ООН вступил президент Буш. Он, как хорошо известно, победил в этой «телевизионной войне в заливе» еще и потому, что был удовлетворен вытеснением Хусейна из Кувейта и не имел намерений изменить Ирак изнутри (более того, считал его своим потенциальным союзником против Ирана). Тогда было очень легко защищать этот относительно консервативный принцип, хотя мировая и американская общественность говорили о «нефтяных интересах США», а не только об альтруистической помощи Кувейту. Все же я намеренно подчеркиваю слово «интересы». Ни о каком «экспорте демократии» в первоначальном плане речи не шло, и поэтому эту войну поддерживала Саудовская Аравия. В качестве аргумента указывалось, что зарождение Аль-Каиды фактически было мотивировано тем, что в рамках кувейтской операции американские войска ступили на «святую» землю арабского полуострова. Я упомянул нефть, которая играет, как это интерпретируется, стратегическую роль. Недавно меня заинтересовала статья В.Д. Хансона «Больше не зависеть»89, в которой автор писал, что новые технологии, вызванные к жизни ростом цен на нефть и другое энергетическое сырье, привели в последние годы к открытию в США новых крупных месторождений природного газа, нефти и угля, что в десять раз увеличило известные на сегодняшний день запасы этого сырья. Автор считает это революционным изменением, которое приведет к новой самодостаточности Америки (как это было в начале XX столетия) и к тому, что американский континент по своим запасам этого энергетического сырья станет на один уровень со странами Персидского залива, что совершенно изменит стратегическую ситуацию в мире. Не могу не заметить, что новые технологии «появились» благодаря слишком высоким ценам в предшествующий период, а не благодаря государственным стимулам мудрого американского правительства. Но это было лишь вступительное слово, хотя и уместное. Между войной в заливе и иракской войной случились также бомбардировки Сербии Клинтоном (при активном участии министра иностранных дел М. Олбрайт), формально замаскированные под операцию НАТО, которые были уже чисто идеологической операцией, чистым экспортом демократии, чистым распространением добра. Хотя результаты этой операции с военной точки зрения были успешными (а против маленькой, всеми покинутой, балканской страны они не могли быть другими), ее политические последствия будут отзываться на исторически сложных Балканах еще долгие десятилетия. Частично я это уже комментировал в части 2.4. Война на Балканах, а именно бомбардировки Белграда и других городов Сербии и легкость «победы» в этой псевдовойне были первой ступенью и в определенной мере образцом войны в Ираке. В этот раз ее развязали не американские демократы, а американские республиканцы. Это, однако, были не традиционные республиканцы, а республиканцы, которые в годы президентства Дж. У. Буша облачились в одежды неоконсерваторов или неоконов, как их тогда называли. Эти бывшие марксисты, которые уже в зрелом возрасте перешли на правые позиции, «поменяли полюса» своих прежних убеждений о неизбежности и необходимости экспорта революции. Разумеется, в направлении, противоположном тому, которое они отстаивали в период своего «марксизма». На заключительном этапе холодной войны они все еще хотели спасти мир от коммунизма. Тогда, вероятно, их концепция была успешна. Под их влиянием Рейган ужесточил свою риторику против советского блока (выражения типа «империя зла» и «звездные войны»), что, несомненно, сыграло свою роль, но, как указывалось выше, Советский Союз рухнул вследствие внутренних причин, а не из-за боязни «звездных войн». Но то, что имело силу в период до падения коммунизма, не могло так же хорошо действовать в последующий период, и это более чем наглядно показала иракская война. Левая социальная инженерия визионерства, которая в XX веке так навредила Европе, в Америке, до вступления в игру неоконов, относительно успешно была коррегирована республиканским консерватизмом. Изменение этой политики привело даже к 11 сентября 2001 года. Результатом стала огромная человеческая трагедия, уничтожение государств или целых частей света и вместе с этим усиливающийся отпор по отношению к западной цивилизации в оставшемся мире. Сегодня уже тяжело показать, за что собственно в Ираке сражались. Немыслимые суммы денег, огромные человеческие жертвы не только с иракской, но и с американской стороны, разрушенная страна, у которой со стабильностью, функциональностью и демократией за девять лет ничего не сложилось, страна с непрекращающимися покушениями и их жертвами, усиление Ирана – это все и многое другое является известными последствиями этой войны. Бретт МакГерк, рекомендованный президентом Обамой на должность американского посла в Ираке, выступил в начале июня 2012 года в американском Сенате, который должен был одобрить его назначение. При этом он сказал, что в Ираке «господствуют страх, политическое недоверие и религиозная война» и что сих пор не удалось «интегрировать суннитское меньшинство, которое было ведущим элементом политической жизни при Саддаме Хусейне, и шиитское большинство». Он также сказал, что «иракскому правительству не удалось ослабить позиции Аль-Каиды в Ираке». Не знаю, было ли у него чувство, что такие откровенные слова повысят его шансы на получение этой должности. В Ираке в течение двух лет после выборов не удавалось сформировать правительство. Каковы были причины этой войны? Все свидетельствует о том, что производимое и скрываемое Ираком оружие массового уничтожения такой причиной не было. В памятном разговоре с американским послом в Чешской Республике К. Р. Стэплтоном, состоявшемся еще в 2003 году на Пражском Граде, я попытался объяснить, что этот предлог является весьма спорным. Этот разговор, а точнее его односторонняя интерпретация американским посольством, стал удобным предлогом для нападок на меня со стороны правдоискательской части наших медиа и просто несправедливо осложнил мои отношения с американским президентом. Тот факт, что американский посол очень зло интерпретировал наш разговор, является отдельной темой. Его злость основывается на его же ошибке. Вечером, перед нашей утренней встречей, он по секрету сообщил нашему «неоконовскому» министру иностранных дел Ц. Свободе, что Чешская Республика примет участие в иракской операции. Однако это было всего лишь желание министра Свободы, в то время как правительство Шпидлы не одобрило наше участие в военной операции в Ираке. Американский посол поторопился передать информацию, полученную от Свободы, в американское министерство иностранных дел, не дождался результатов заседания правительства и только от меня узнал, как в реальности обстоят дела. Это сильно подорвало его авторитет в американском министерстве иностранных дел и вызвало с его стороны нападки на меня, никак не влиявшего на принятие правительством решения (хотя я и считал его правильным). Необходимо заметить, что у президента Гавела была совершенно другая точка зрения. Не могу не отметить, что когда мои сомнения в существовании доказательств относительно тайных запасов иракского оружия массового уничтожения оправдались, к этому вопросу никто не вернулся. Никто, ни в средствах массовой информации, ни в политике не признал мою правоту, никто не сказал, что ошибался он, а не я. Если бы это не было так явно, то можно было бы над всем этим посмеяться, но не в данном случае. В качестве причины иногда называлось намерение устранить С. Хусейна. Некоторые комментаторы ссылаются на нее и сегодня, когда ничего другого не остается. Уже поэтому они считают иракскую операцию успешной и оправданной. Но и это не кажется мне убедительным. Следствием устранения диктатора, который, хотя и имел на совести ужасающие зверства против собственного народа, прежде всего против курдов, однако не особенно отличался от других диктаторов этой части света. Было бесконечно бóльшее страдание почти всех слоев иракского общества и гигантское разрушение всей страны. Несомненно, было нарушено, сознательно или нет, равновесие арабского мира. Не в последнюю очередь следствием стало и то, что Ирак «исламизировался», чего авторитарный, но светский режим Хусейна никогда не допускал. Остается единственно возможное объяснение: это была попытка экспорта демократии западного типа в совершенно иную среду, попытка использовать общественные настроения после 11 сентября и этот экспорт демократии прикрыть лозунгом борьбы против международного терроризма. Мой вывод таков: эта попытка нанесла ущерб всему миру, нанесла ущерб положению арабов, американским правым силам, да и европейским (собственно британским, поскольку о правых на европейском континенте фактически нечего сказать). Следствием идейной пустоты и бесплодности чешских правых является испытываемое ими некритичное восхищение американским неоконсерватизмом, что наиболее ярко проявилось в эру М. Тополанека и А. Вондры, однако сохраняется и до сегодняшнего дня. Это присоединение к левому «визионерскому» интервенционизму и недостаточное уважение к суверенному гражданину, гражданству и государству. |
Похожие:
 | Буква закона (66/2010) | | Теоретические основы административной юрисдикции пограничных органов фсб россии 10 |
| Обращение к читателям Президента Адвокатской палаты Иркутской области Середы Г. В | | Обращение к читателям Президента Адвокатской палаты Иркутской области Середы Г. В |
| Выплаты, которые включаются в объект обложения страховыми взносами, но не облагаются ими 11 | | Отчетность за 9 месяцев 2011 года: бухгалтерская, налоговая, персонифицированная, по страховым взносам |
| Отчетность за 1 квартал 2011 года: бухгалтерская, налоговая, персонифицированная, по страховым взносам | | Отчетность за 1 – е полугодие 2011 года: бухгалтерская, налоговая, персонифицированная, по страховым взносам |
 | Общая характеристика жесткого обращения с животными как преступления против общественной безопасности 6 | | Авторское выполнение научных работ на заказ. Контроль плагиата, скидки, гарантии, прямое общение с |