Содержани е
Скачать 1.99 Mb.
|
2.8 Рыночная экономика - не гарантия экономического роста (или чешский валютный кризис 1997 года)71 В этой главе основное внимание будет сосредоточено на развитии Чешской Республики. Однако речь пойдет и о более общих проблемах. Фактически моя аргументация косвенно касается и других стран Центральной, Восточной и Южной Европы, которые тогда же, осенью 1989 года освободились от коммунизма и имели такие же цели и амбиции. Естественно, между ними существуют значительные различия (например, в чешской экономике из-за препятствий, чинимых ей Чешским национальным банком в 1996 – 1997 годах, было проведено на одну реформу больше по сравнению с другими странами). Однако сходство между ними гораздо более существенное, чем это готовы из соображений престижа признать политики этих стран. В течение прошедших 23 лет темпы экономического роста в этих странах по разным причинам не были одинаковыми, но две страны, бывшие первыми по доле ВВП на душу населения в момент падения коммунизма, Словения и Чешская Республика, сохраняли свои позиции все эти годы. После освобождения от коммунизма население в посткоммунистических странах ждало не только свободы, но и экономического процветания, которое сквозь железный занавес они видели в странах Западной Европы. Многие из них несколько наивно полагали, что это сможет им обеспечить изменение системы само по себе. Но это было ошибкой. Для того, чтобы наступило процветание, изменение системы было необходимой, но не достаточной предпосылкой. Экономическое процветание мог обеспечить только экономический рост, который не является ни безусловным, ни автоматическим. Нельзя допускать ошибки в фискальной и валютной политике государства, люди должны начать интенсивно трудиться, а не переносить свои старые привычки в новую систему. Нельзя также строить новые институциональные идеологически мотивированные, тормозящие рост барьеры. Статистика показывает, что европейские посткоммунистические страны за период с 1989 года в среднем развивались быстрее, чем страны Западной Европы. Однако к этим данным надо подходить с осторожностью. Экономические сравнения отдельных стран и групп стран методологически всегда очень сложны, о чем часто забывают. Мы можем исходить из того, что в период 1993-2011 годов средний ежегодный рост ВВП в первых пятнадцати странах – членах ЕС (ЕС-15) составлял 2,1% (самые низкие показатели были в Италии – на 1%, самые высокие в Ирландии – 3,9%). В посткоммунистических странах-членах ЕС за тот же период, то есть за период, в котором в каждой из этих стран произошло неизбежное замедление экономического роста, обусловленное трансформацией, рост составил в среднем 3,6%, на 1,5% быстрее, чем в ЕС-15 (самый медленный рост отмечался в Болгарии, 2,4%, за ней следовала Чешская Республика, самый быстрый – 4,8% - в Эстонии). Для интереса необходимо упомянуть, что посткоммунистические страны, не являющиеся членами ЕС, развивались еще быстрее – на 4,3%. (Это преимущественно официальные данные брюссельского EUROSTATа и Венского института международных экономических сравнений). Разрыв в экономическом развитии между этими двумя группами стран уменьшился, однако многие в Восточной Европе ожидали большего. В конце 1989 года у нас звучали весьма оптимистические предположения, что через 20 лет, то есть через одно поколение мы догоним западные страны (у нас чаще всего упоминалась соседняя Австрия). Звучали и безответственные заявления некоторых левых экономистов, верящих в силу нашей коммунистической экономики, что это произойдет и в более короткие сроки. Но на сегодняшний день этого нет и не могло быть. И тем не менее, чешский ВВП на душу населения (по паритету покупательной способности) в 1993 году составлял 53% от среднего по ЕС, а в 2010 году уже 72,2% (самые высокие показатели зафиксированы перед кризисом в 2007 году – 74,7%)72. Таков ли в действительности, при всех известных проблемах статистических сравнений, приводимых СМИ в ежедневных упрощенных оценках, средний рост? По моему мнению, он едва ли мог быть намного более существенным (было сделано много ошибок, в странах Западной Европы также), потому что страны Восточной Европы во многом остались обременены прошлым, а во многом стали испытывать новые трудности, связанные с европейской социальной, экологической политикой и политикой регулирования. Это было и остается для них двойным бременем. Быстрый рост мог бы наступить только в действительно рыночной экономике, только в системе «свободного рынка», а не в «экологически дружелюбной, социально-рыночной экономике», которая характерна для современной Европы. Эта экономика играла и продолжает играть на руку привычкам людей из коммунистической системы и в большей степени ослабляет, что является несколько парадоксальным, посткоммунистические нежели западноевропейские страны. Те в этой системе лучше умеют двигаться. Вступление в ЕС должно было нас «катапультировать вперед», однако стало еще одним тормозом. Население в нашей части Европы ожидало, что экономический рост будет не только быстрым, но и непрерывным, а самое главное, что он будет мгновенным. Все эти три определения были и остаются очень важными. Было очень трудно объяснить миллионам людей, что мгновенным он не будет и что вначале настанет спад. В тех странах, где это не удалось, правительства уходили в отставку одно за другим. За исключением нашей страны. Глубокая перемена всей экономической системы и утрата значительной части восточных рынков73 неизбежно вели к тому, что развитие ВВП проходило в форме, которая была названа J – кривая. ВВП  времяконец коммунизма Статистические данные более или менее подтверждают эту кривую74. Отстоять неизбежность «трансформационного спада», как мы тогда это называли, перед гражданами наших стран, о главное перед политиками и некоторыми экономистами, которые в тот период предательски говорили о спровоцированном правительством (и поэтому излишнем) кризисе - вспомним, например Вальтера Комарека75 и других социал-демократических (и профсоюзных) экономистов, а также некоторых западных «экспертов» в сфере коммунистической экономики, которые, хотя и критиковали коммунизм, все равно выступали против капитализма, - было нелегко, но нам это удалось. Мы были единственной из посткоммунистических стран, в которой группа радикальных политиков-реформаторов трижды подряд выигрывала парламентские выборы (1990, 1992, 1996). Я вспоминаю, что за время своего пребывания в функции председателя правительства я вел переговоры с шестью польскими премьер-министрами76. Поэтому можно сказать, что начальное развитие у нас не было лишь результатом общественной эйфории, связанной с падением коммунизма, так как в этом случае нечто подобное должно было происходить и в других странах. Я считаю важным, что мы тогда, но больше всех я, уделяли много времени публичной защите и обоснованию правительственной политики, что принесло положительный эффект. Жаль, что нам не удалось дотянуть до конца выборного периода 1996 – 2000 годов, тогда бы на рубеже тысячелетия все основные системные изменения были бы проведены, и могла бы наступить обычная сменяемость правых и левых правительств без принципиальных угроз для системы в целом. Так не произошло по целому ряду причин. Из них важнейшими для нашей страны были: - открытая враждебность тогдашнего президента Гавела, как в отношении меня лично, так и в отношении рынка и капитализма (которая так открыто проявилась в его известном выступлении в Рудольфине), а также его окружение, которое использовало Вацлава Гавела в политической борьбе со мной; - приход в руководство уже относительно консолидированной социальной демократии известного левого противника Милоша Земана, которому удалось привлечь на свою сторону избирателей (в том числе идеями, которые были диаметрально противоположны моим идеям и взглядам). Его лозунг «дадим правительству по шее» и его резкие и грубые нападки на фундаментальные основы нашей трансформации (в частности, он называл приватизацию «грабежом столетия») в любом случае очень сильно навредили нашей стране; - характерное для нашей страны и повторявшееся на протяжении 22 лет, принимавшее различные формы лавирование квазиправых коалиционных партий, которые неоднократно становились для доминирующей и несущей все бремя ответственности правительственной партии, председателем которой я являлся, самой сильной оппозицией (в известном анекдоте о разных степенях слова враг: враг, главный враг, коалиционный партнер, - есть доля правды). В лице коалиционных лидеров Йозефа Люкса (ХДУ-ЧНП) и Яна Калводы (ГДА) этот феномен достиг непревзойденного уровня; - неубедительный результат правительственной коалиции в июньских выборах 1996 года, в период начинающейся усталости от реформ. Хотя этот результат позволял сформировать старое-новое коалиционное правительство, но в парламенте для получения большинства не хватило одного голоса (из-за неубедительной кампании ГДП и из-за потерь ХДУ-ЧНП и ГДА). - намеренно проводимая нашим центральным банком под руководством назначенного мною управляющего в декабре 1989 года Йозефа Тошовского политика, целью которой были именно политические изменения (что для мировой банковской практики – уникальное явление). Какую роль в этом играли политические намерения, а какую ошибки в рассуждениях наших тогдашних несколько напыщенных банкиров из Центрального банка, мы уже достоверно никогда не определим. Определенная «кафедральная» академическая наивность, игра в стандартных банкиров и непонимание специфики трансформационного периода определенно во всем этом сыграли свою роль. Я убежден, что последняя причина – поведение нашего Центрального банка – была самая значимая. Со всеми остальными мы бы справились77. Обо всем я писал тогда, когда это происходило, но наиболее подробно в материале «Через три года после валютного кризиса» 78. Сегодня, разумеется, речь идет не о деталях, но о некоторых вещах уместно и необходимо напомнить. И извлечь из них уроки. В 1996 году наша экономика не показывала какие-либо очевидные черты перегрева. Сохранялся сбалансированный государственный бюджет79, дефицит текущего счета платежного баланса имел отрицательные значения, о котором мы знали и не придавали ему большого значения (6,4% ВВП), а считали его побочным явлением сложного и очень хрупкого трансформационного периода, который мы не могли избежать, но в котором мы должны были очень аккуратно себя вести. Центральный банк в этой экономической ситуации без каких-либо консультаций с правительством, с министром финансов, с председателем правительства, своим решением от 19 июня 1996 года нажал на тормоза, снизил темпы роста предложения денег (а тем самым и кредитов), повысил процентные ставки80, а главное – повысил размер минимальных обязательных резервов коммерческих банков. Это прежде всего вызвало закрытие нескольких мелких банков и одного крупного (с которым Центральный банк и некоторые его друзья-политики хотели «свести счеты», так как он не играл «по их нотам»). Повышение обязательных минимальных резервов на 3 пункта (с 8,5% до 11,5%) эти банки пережить не смогли, на адаптацию у них было всего 6 недель. Затряслась вся наша банковская система. А вместе с ней и вся наша экономика. Как правительственные экономисты мы, похоже, ошиблись, недооценив последствия для нашей реальной экономики этого вмешательства Центрального банка. Хотя среди нас и был целый ряд экономистов, которые хорошо знали, что «деньги имеют значение». Министерство финансов еще осенью 1996 года, за три месяца до вмешательства Центрального банка, планировало в 1997 году быстрый экономический рост в размере 5,4%, без каких-либо возражений со стороны ЧЦБ и подготовило на 1997 год адекватный, учитывающий этот рост, государственный бюджет. Должен добавить, что некоторые международные финансовые институты (мне кажется, что и Международный валютный фонд) публиковали прогнозы роста на 1997 год выше 6%. Иначе обстояли дела в нашем политически расколотом парламенте, в котором шла борьба по поводу этого бюджета и которому казалось, что запланированные в нем расходы слишком маленькие и «мало социальные». Оппозиционная социал-демократия Земана была в этот период абсолютно радикальной (и в целом безответственной). Именно она заблокировала в парламенте приватизацию банковского сектора, позже обвинив в этом меня. 1997 год начался катастрофическими морозами, которые повлияли на значительную часть нашей экономики, и мы после этого еще долго не могли правильно оценить ее действительный «безморозный» рост. Впрочем, уже январские данные доходов государственного бюджета сигнализировали о проблеме, и когда ее подтвердили февральские бюджетные показатели (статистические данные о промышленном развитии и движении ВВП приходят с большим опозданием), мы поняли, что экономика замедляет свое развитие. Прогнозы роста на 5,4% оказались ошибочными, уменьшились доходы бюджета, а отсюда и общий баланс государственного бюджета. В середине марта 1997 года в качестве реакции на это неблагоприятное экономическое развитие мы провели первое сокращение государственного бюджета, так называемый первый пакет в размере 25 млрд чешских крон. Политические силы, которые хотели свести счеты с нашим правительством (а главным образом со мной) – Град, ЧНБ, партнеры по коалиции и часть ГДП во главе с Йозефом Зиеленцем – через два месяца вынудили нас пойти на дальнейшее, совершенно лишнее сокращение, на еще один пакет, который хотя и предотвращал возникновение бюджетного дефицита, однако означал дальнейшее ослабление совокупного спроса и тем самым экономики в целом81. Спекуляции против чешской кроны продолжались и привели к ее девальвации (в течение года в среднем на 10%). Вместо роста на 5,4% чешская экономика в 1997 году зафиксировала падение на 0,9%, дефицит государственного бюджета достиг 0,8% ВВП. Впервые после падения коммунизма у нас был такой бюджетный дефицит. Однако сравним его с современными дефицитами у нас и во всей Европе! Особенно губительными для нашей экономики были высокие процентные ставки (которые порой достигали 50%). Они «загубили» целый ряд предприятий и вызвали впоследствии очень дорогостоящую санацию коммерческих банков. Такие высокие процентные ставки нам, а также целому ряду стран Юго-Восточной Азии, в качестве подходящего лекарства прописал Международный валютный фонд. Чешский валютный кризис (так же, как и похожий кризис в Юго-Восточной Азии) в целом обнажил негативную роль МВФ, который рекомендовал странам, испытывающим экономические трудности, (как условие для будущей помощи со стороны МВФ) драматическое повышение процентных ставок вместо обычной девальвации.82 Эту ошибочную теорию проводил в жизнь тогдашний главный экономист Международного валютного фонда Стэнли Фишер (сегодня он управляющий Центральным банком Израиля), с которым я в кризисные дни в апреле 1997 года обменялся длинным письмом по электронной почте. Несмотря на то, что мы в прошлом были добрыми приятелями и сегодня шлем друг другу рождественские открытки, тогда между нами не было согласия. По прошествии 15 лет я думаю, что был прав именно я и что мы как правительство, а главное ЧНБ Тошовского, должны были выбрать для чешской экономики совершенно другие способы интервенций. По иронии, у меня сохранилось письмо Стэнли Фишера, а свое не могу найти, я бы с удовольствием его процитировал. Я убежден, что это мое письмо не потеряло своего значения. Я особенно выступал против его тезиса о том, что мы должны начать регулировать по всей стране заработную плату и радикально изменить требования к нашим коммерческим банкам83. Я объяснял ему, что мы уже давно не являемся центрально управляемой экономикой. Впоследствии МВФ сам отказался от политики, проводимой им в тот год валютного кризиса, однако для нас это не является большим утешением. Мои будто бы «секретные» личные мейлы были использованы оппозицией внутри правительства (в большей степени, чем парламентской оппозицией) для резких нападок, для того, чтобы сменить двух ключевых экономических министров правительства Ивана Кочарника и Владимира Длоугого и фактически для подготовки окончательного наступления на мое правительство в конце ноября 1997 года, когда я был на встрече председателей правительств центрально-европейских стран в Сараево (отсюда термин «сараевское покушение»). По сравнению со снижением ВВП в ряде стран Юго-Восточной Азии и в России (за тот же период), по сравнению с трансформационным падением начала 90-х годов в Центральной и Южной Европе и даже по сравнению с кризисом 2008-2009 годов тогдашнее падение ВВП на 0,9% по сути было весьма небольшим. Оно не было случайным. Оно было создано искусственно и не было ни системным, ни цикличным. Нашими политическими противниками оно было интерпретировано как следствие несовершенства нашей трансформации, однако ее «несовершенство» было незначительным. Этим валютным кризисом, вызванным масштабным наступлением политики на экономику, начался более проблемный период нашего экономического развития. Парламентская, внепарламентская оппозиции и оппозиция Града с этого времени приобрели совершенно другую силу и власть, население, до того времени верившее в рыночную экономику, стало колебаться, средства массовой информации обнаружили свою потенциальную силу и стали играть совершенно другую (более значительную) роль. Это продолжается и сегодня. Теперь ко всему добавилась «европейская» инфекция. И это еще хуже. Однако инфекция представляет опасность лишь для организма со слабой выносливостью, и поэтому вполне оправданно задаться вопросом, не была ли наша страна в основе далеко более социально-демократической, чем мы допускали и допускаем до сегодняшнего дня? Не отклонилась ли она в ноябре 1989 года благодаря исключительному случайному совпадению и персональному стечению обстоятельств от своего собственно нормального и «справедливого» состояния? Я начинаю бояться все больше и больше, что так оно и есть. |
Похожие:
 | Буква закона (66/2010) | | Теоретические основы административной юрисдикции пограничных органов фсб россии 10 |
| Обращение к читателям Президента Адвокатской палаты Иркутской области Середы Г. В | | Обращение к читателям Президента Адвокатской палаты Иркутской области Середы Г. В |
| Выплаты, которые включаются в объект обложения страховыми взносами, но не облагаются ими 11 | | Отчетность за 9 месяцев 2011 года: бухгалтерская, налоговая, персонифицированная, по страховым взносам |
| Отчетность за 1 квартал 2011 года: бухгалтерская, налоговая, персонифицированная, по страховым взносам | | Отчетность за 1 – е полугодие 2011 года: бухгалтерская, налоговая, персонифицированная, по страховым взносам |
 | Общая характеристика жесткого обращения с животными как преступления против общественной безопасности 6 | | Авторское выполнение научных работ на заказ. Контроль плагиата, скидки, гарантии, прямое общение с |