Содержани е
Скачать 1.99 Mb.
|
2.3 Объединение Германии С крахом коммунизма и распадом Советского Союза связано одно исключительно внутриевропейское и даже скорее центральноевропейское событие, произошедшее вскоре после падения Берлинской стены – быстрое объединение Германии. Однако история более чем убедительно свидетельствует, что оно вышло далеко за рамки Центральной Европы. Оно принципиально изменило Европу. Естественно, это было событие огромной величины и для самих немцев, и для нас, которые в эпоху коммунизма имели возможность в перспективе Бранденбургских ворот видеть абсурдно разделенный, как бы раскроенный надвое Берлин. Я впервые увидел это летом 1963 года. (Второй раз я испытал подобные впечатления более чем через сорок лет, в 2004 году, в разделенной Никосии, на Кипре. Разделенную надвое Корею я никогда не видел). Для каждого из нас видеть разделенную таким образом страну было исключительно сильным переживанием. А для жителей Праги эти переживания были дополнены и усилены впечатлениями от сентября 1989 года, когда через четверть века тысячи восточных немцев со своими «трабантами» оккупировали немецкое посольство в Праге. Тогда уже для многих из нас было ясно, что коммунизм заканчивается. Вновь объединенная Германия изменила структуру Европы как целого и с политической, и с экономической сторон. (Должен признать, что меня сильно злят немецкие комментаторы и политики, когда используют термин «Widervereinigung» («воссоединение» - прим. перев.) для характеристики современных процессов в Европе, в которой не происходит какого-либо нового объединения, поскольку Европа никогда не была объединенной ни в одном из смыслов данного понятия). И если после Второй мировой войны раздел Германии был ключевым моментом в дальнейшем формировании Европы, то и ее объединение после окончания холодной войны сыграло и продолжает играть такую же принципиальную роль. Процесс объединения Германии был неизбежен (никакой другой возможности не существовало), и какое-либо противостояние ему было неразумным. Единственным европейским политиком, чувствовавшим надвигающиеся проблемы, была прозорливая Маргарет Тэтчер. То, что Германия занимает сегодня в Европе столь сильную позицию, не является результатом ее объединения. Главную роль в этом играет ошибочный, хотя и очень для Германии выгодный и в конце концов ею придуманный и твердо осуществляемый на протяжении десятилетий, особенно тандемом Меркель-Шойбле, способ европейской интеграции, которая преуменьшает роль малых и средних государств и под предлогом европеизации создает для большой и сильной Германии возможность доминировать в Европе. Выбранный для немецкого объединения способ был невероятно и беспрецедентно дорогостоящим. В 90-е годы ежегодные государственные дотации «восточным землям», то есть бывшей ГДР, за счет западной Германии по величине были сопоставимы с ВВП Чешской Республики в то время. Не снизились они и в настоящее время. Я вспоминаю, как однажды в разговоре с канцлером Шредером сказал, что это выглядит так, как если бы мы в Чешской Республике 24 декабря в Рождественский сочельник к созданному за год ВВП получали в качестве подарка еще один ВВП. Он знал о беспрецедентной величине внутринемецких фискальных трансферов и даже сознался, что они еще больше, чем я считаю, поскольку в государственном бюджете эти расходы «спрятаны» в разных статьях, однако это сравнение с чешским ВВП стало для него открытием. Он сказал мне, что теперь всегда в Восточной Германии будет это цитировать, поскольку его там постоянно критикуют за то, что западные немцы мало помогают восточным. К расходам по объединению у меня есть еще два важных комментария. В 1990 году я возвращался из Давоса с Всемирного экономического форума через Франкфурт, где у меня состоялся рабочий обед с руководством немецкого Бундесбанка. На этом обеде мы не говорили ни о чем ином, а только об объединении Германии и об обменном курсе, который должен быть установлен для обмена западно-немецких и восточно-немецких марок. Бывший в то время президентом Немецкого федерального банка известный Карл Отто Пёль противостоял давлению министра финансов Тео Вайгеля и канцлера Коля, настаивавших на соотношении 1 к 3. Он считал такой обменный курс в целом неприемлемым, а для Западной Германии и ее марки просто невыгодным. Результат нам известен – обменный курс был установлен в соотношении 1 к 1. Из-за этого немецкая экономика стала более слабой, а вместе с ней ослаб и ее обменный курс. (С другой стороны, о которой безусловно никто и не думал тогда, ослабление курса позволило Германии по прошествии десяти лет неплохо заработать. В еврозону она вступила с более низким и выгодным курсом, который благоприятствовал экономическому росту, инвестициям и экспорту, в то время как юг еврозоны вступил в нее с высоким и невыгодным курсом). В марте 2007 года в Дрездене по случаю присуждения мне почетного звания в Техническом университете я выступил с докладом «Сравнительный анализ трансформации в Мултавии и Албисии»53, в котором сравнивал развитие Чешской Республики и бывшей Восточной Германии после краха коммунизма. Я намеренно не употреблял официальное название стран, а говорил о «Земле Влтавской» (с латинского Мултавия) и о «Земле Лабской» (отсюда Албисия). Основные выводы, к которым тогда пришли, кратко можно сформулировать следующим образом: - быстрое заимствование институциональной инфраструктуры (включая все законы) из Западной Германии не были однозначно выгодны с экономической точки зрения для Албисии. Это была «палка о двух концах». У людей в Восточной Германии не было чувства того, что они сами устанавливают правила своей жизни, и это их демотивировало. Немедленное заимствование всех законов, правил, норм и стандартов очень сильно осложнило неизбежный процесс адаптации восточной части страны. В этом смысле эта «гигантская» помощь была в сущности небольшой. Неужели западные немцы об этом не знали? Думали, что эта их помощь (именно в том смысле) действительно очень щедрая? Не думают ли они и сегодня, что хорошо поступили, когда лишили восточных немцев возможности самим решать свои проблемы? - очень быстрый, если не сказать мгновенный, рост цен и оплаты труда привел к ликвидации в Албисии многих видов экономической активности; - Албисия немедленно лишилась собственного, соответствующего своей экономике валютного курса. Многие фирмы в Албисии не смогли пережить масштабную ревальвацию курса национальной валюты; - социальные выплаты, введенные в Албисии по примеру Западной Германии, создали ненормальные пропорции между производительностью экономики, уровнем оплаты труда и уровнем социальных выплат; - в то время как Мултавия практически не получала финансовой помощи извне, Албисия получала не только кредиты, но и крупные подарки (в форме финансовых трансферов). Как доказал этот пример, высокая стоимость объединения даже столь похожих стран, населенных представителями одной национальности (которые хотели объединиться), говорящими на одном языке, была и остается исключением. Объединение Европы также является дорогостоящим процессом. Но в Европе, в отличие от Германии, нет единого «народа», и поэтому в ней нет и не может быть такой же солидарности. Солидарность между Рейн-Вестфалией и Саксонией, разумеется, отличается от солидарности между Португалией и Чешской Республикой. Объединившись и осуществив определенным способом европейскую интеграционную модель, Германия заняла в Европе исключительную позицию. Многие наблюдатели, например, гарвардский профессор У.Г. Оверхолт54 подчеркивает, что введение евро (а также другие мероприятия, осуществленные Европейским Союзом) «принесли Германии большие выгоды и были невыгодны для Южной Европы»55. В результате «большинство расходов, вызванных нынешним экономическим кризисом, легло на плечи Южной Европы»56, хотя искусственно создается впечатление, что все наоборот. Однако оставим на некоторое время проблематику евро и вернемся к ней, когда настанет ее время. Немцы при всяком удобном случае «обыгрывали» падение Берлинской стены. Я был в Берлине на праздновании двадцатой годовщины разрушения стены, разделяющей восток и запад страны. Звучали возвышенные речи заграничных гостей и немецких политиков. Однако никто в тот день не вспомнил имя Гельмута Коля, с которым неразрывно было связано Wiedervereinigung (воссоединение). Было ли это сделано намеренно? По ошибке? Забыли? Роль Гельмута Коля в этом событии была главной, это был его самый значительный политический шаг. Однако свет неблагодарен. Сегодня его роль незаслуженно приуменьшена. На протяжении всех 90-х годов он был также локомотивом в деле объединения Европы. Я был с ним в этом совершенно не согласен и часто спорил. Но он меня почти не слушал. Я совсем не забитый человек, но прервать его было тяжело. Несмотря на это, я думаю, что он уважал мои взгляды и не опускался до личных выпадов. И не позволил бы так поступать своим сотрудникам и министрам. Теперь уже все по-другому. 2.4 Югославская трагедия В отличие от многих чешских туристов, любителей тепла и моря, при коммунизме меня с семьей в Югославию не пускали, и поэтому я ее практически не знал. Я был в Белграде только одну неделю в октябре 1967 года в качестве сотрудника Экономического института ЧСАН. Я считал эту страну (также как Советский Союз или нашу родную Чехословакию) гораздо более монолитной, чем она была в действительности. Хотя дезинтеграционные тенденции, проявившиеся после смерти Иосипа Броз Тито в 80-е годы для каждого из нас были более чем очевидны. У человека, который смотрит извне, нет правильного понимания многих вещей, особенно если он этим специально не занимается. Я знал, что во время Второй мировой войны хорватские усташи ужасающе вели себя по отношению к сербам и что это не могло и не было забыто их потомками. Но у меня не было личного опыта и знаний, и к тому же мне как экономисту не была близка югославская модель самоуправления и советов трудовых коллективов (которая накануне 1968 года так нравилась нашим коммунистам-реформаторам, а после 1968 года и некоторым в Америке, например, Яну Швейнару). О том, насколько помогла или не помогла эта модель югославской посткоммунистической трансформации, я попытался обрисовать в своем выступлении в 2011 году в Белграде, когда меня принимали в члены сербской Академии наук57. В нем я высказал, очень аккуратно, нестандартный тезис о том, что особенно сильно им эта модель не помогла, хотя не было никаких сомнений, что югославская модель коммунизма была более свободной и децентрализованной, нежели наша. Может быть, как раз поэтому. Переломным моментом в негативном смысле стало, на мой взгляд, слишком быстрое признание Соединенными Штатами, государствами Западной Европы и Чехословакией независимости Словении и Хорватии. Признаюсь, что мне с самого начала казалось это подозрительным. Бывший в то время министром иностранных дел Иржи Динстбир принес в январе 1992 года на регулярное заседание тогда еще федерального правительства, проходившее по средам, «маленький», внешне невинный материал, который хотел вопреки существующей процедуре немедленно включить в повестку дня заседания правительства, сказав, что в нем все ясно и что его не нужно ни читать, ни изучать. Этот материал был посвящен немедленному признанию Словении и Хорватии в качестве независимых, самостоятельных стран без какого-либо предварительного обсуждения и согласования плана по разделу Югославии, то есть без договоренности внутри самой Югославии. Я был против, против были еще несколько членов правительства, но, к сожалению, не большинство. Мне было объяснено, что на этом настаивает германский министр иностранных дел Геншер (хороший приятель Динстбира) и вообще Германия. Естественно, для меня это было аргументом против принятия подобного решения, но при голосовании я не победил. Я уверен, что наше решение не сыграло определяющей роли, но оно было символично и ошибочно и имело дурные последствия. Признание независимости двух из пяти югославских республик должно было быть оговорено определенными условиями, которые могли бы воспрепятствовать или хотя бы частично уменьшить будущие угрозы. Германия спешила (США вместе с ней), и с этого момента проблемы на Балканах стали расти. Мой вывод и тогда, и сейчас однозначен и бескомпромиссен – я обвиняю международное сообщество (и главных игроков) в том, что они это допустили и тем самым сделали возможной балканскую драму, которая «в тихой версии» длится до настоящего времени. Я не могу добавить ничего специфического или оригинального по проблемам трагических событий гражданской войны в Югославии (не решаюсь назвать ее обычной войной между государствами). Хотел бы подчеркнуть, что уже тогда, в начале 90-х годов я не мог без раздражения наблюдать за односторонней интерпретацией средствами массовой информации и политиками всего того, что там делалось. Это был их «звездный час» в деле влияния на современный мир. Начавшийся тогда процесс продолжает развиваться и расширяться. Как политик я долго не ездил в экс-Югославию, как турист, естественно, тоже. Все государства-преемники казались мне проблематичными. Я ездил только в Словению и пригласил ее в организацию CEFTA (Центрально-европейскую ассоциацию свободной торговли), которая была единственным материальным воплощением Вышеградской группы, воспеваемой в средствах массовой информации. Со словенским премьер-министром Дрновшеком мы хорошо понимали друг друга. Несмотря на это я всегда говорил ему, что он как один из последних «ротирумых» председателей (по сути президентов) Югославии и все его коллеги из других экс-югославских стран определенно не использовали всех возможностей для того, чтобы отыскать компромиссный вариант договора. Я объяснял ему, что у меня была тысяча доводов не один раз прервать переговоры с В. Мечиаром, но я хорошо знал, что этого делать нельзя и терпеливо продолжал переговоры до самого конца. На территории югославских Балкан такое терпение, по всей вероятности, отсутствовало. Словения, благодаря своему удачному территориальному расположению, быстро освободилась от остатков Югославии и стала жить своей относительно спокойной жизнью. (До тех пор, пока не поспорила с Хорватией относительно морской границы). Сейчас же ее политика во многом не ясна и в Европе никак не проявляется, кроме пассивного поддакивания. Я не желаю Словении, чтобы ее «подвело» евро. В середине 90-х годов я захотел понять местную ситуацию и предпринял краткосрочный двухдневный визит в Сербию (тогда еще составлявшую вместе с Черногорией «остаток» Югославии) и Хорватию. Несколько часов я практически один на один говорил с Милошевичем в Белграде и несколько часов с Туджманом в Загребе. Один был политически и медийно демонизирован как символ всемирного зла, другой – без особых на то оснований – изображался как друг демократической Европы. Это разделение казалось мне из моего далека лишенным смысла, и при личной встрече это подтвердилось. Ни с одним из них у меня не возникло желания подружиться, но и различий между ними, как мне показалось, не существовало. Однако одного из них априори поддерживала Европа (и наш бывший президент Вацлав Гавел), а другому средствами массовой информации была отведена роль самого большого врага человечества. Печально, что даже спустя почти двадцать лет создатели такого образа не способны признать, что грубо его упрощали. Я никогда не был в Боснии и Герцеговине, но на саммитах председателей правительств (в 90-е годы) и президентов (в последние десять лет) стран Центральной, Восточной и Южной Европы я встречался с представителями этого особого государственного формирования сербов, хорватов и «босняков». У меня всегда, и тогда, и сегодня, было ощущение, что речь идет о трех совершенно разных странах, которые не хотят жить вместе. Я не вижу там никакой целостности и не верю в нее. Особые воспоминания остались у меня от встречи председателей правительств в Сараево в конце ноября 1997 года, когда в разрушенном отеле я пережил то самое известное второе сараевское покушение и должен был выбираться на бронированном автомобиле на встречу с представителями командования SFOR (Stabilization Force — силы НАТО по поддержанию мира в Боснии и Герцеговине – прим. перев.), так как там продолжали стрелять. Я не мог немедленно возвратится в Прагу, потому что наш самолет оставался на все еще обстреливаемом аэродроме, а также совершить посадку ночью. Искусственно сконструированную Ричардом Холбруком и Мадлен Олбрайт Боснию и Герцеговину я не считаю стабильной (и способной к стабилизации) страной. Известно, что с самого начала я был принципиальным противником «гуманитарных бомбардировок» Белграда (термин, который придумал Вацлав Гавел и который другому политику припоминали бы до конца его жизни) и уничтожения мостов в Нови-Саде. Никогда не забуду, как один из противников Милошевича (сын бывшего югославского диссидента Милована Джиласа) где-то, думаю, в Будапеште сказал: «Если бы мы думали, что, уничтожив мосты через Дунай, устраним Милошевича, то сделали бы это сами». Всю эту акцию я считаю одним из самых лицемерных жестов западного, политически корректного, выступающего в защиту прав человека мира, а именно его ведущих политиков. Воздушные бомбардировки страны, не имеющей авиации и противовоздушной обороны (и хвастливые заявления, что при этом не был ранен ни один из нападавших) я считаю особенно трусливым способом ведения войны. (Бомбардировка Ливии сильно от этого не отличается). Тема Косово была и остается также спорной. Я был абсолютно не согласен с тем, что Чешская Республика под давлением Евросоюза и министра Шварценберга признала Косово в качестве самостоятельного государства. По этому вопросу не были проведены консультации с президентом республики, и думаю, что и в правительстве он не был поставлен на голосование. Единственно возможной для меня формой протеста стало заявление, что пока я буду выполнять обязанности президента, то не назначу в Косово ни одного чешского посла. Обещание я сдержал. Это должен будет сделать мой преемник. Когда польский президент Коморовский в прошлом году к всеобщему удивлению пригласил президента Косово на регулярную встречу президентов 18-ти стран Центральной, Восточной и Южной Европы в Варшаву, то некоторые, особенно мой словацкий коллега Гашпарович, сильно протестовали. Я со своей стороны вежливо с ней поздоровался и этим ограничился. Сегодня ситуация на Балканах относительно стабилизировалась, за исключением Косово и Боснии и Герцеговины. Она стабилизировалась ценой больших уступок со стороны Сербии, которая отдает и отдавала предпочтение хорошим отношениям с Брюсселем. Особенно во времена президента Бориса Тадича. Я не удивляюсь позиции, которую в этом вопросе занимает мой добрый приятель президент Тадич. Ведь даже такой исторически дружественный по отношению к Сербии европейский народ, каким являются чехи, не выражает желания его поддержать. Однако похоже, что сербы в президентских выборах его не оценили. Сербия потеряла яркого политика, который мне лично очень нравился. Страны бывшей Югославии все это не заслужили. Степень жестокости, которая проявилась там в 90-е годы, жителям Центральной Европы не известна, а потому и непонятна. Максимум, что мы можем, так это поругаться в пивной. Мне несколько открыла глаза жуткая книга Вука Драшковича «Нож», в которой объяснялись все причины возникновения этой ситуации, в том числе и исторические. С ее талантливым автором я познакомился во время уже упоминавшегося визита к Милошевичу, в чешском посольстве в Белграде, где у меня была встреча с противниками Милошевича. Плохо, что тогда никто не смог ни с кем договориться, каждый хотел чего-то своего. Самый важный урок, который мы вынесли из событий на Балканах, заключается в следующем. То военное «решение» (это были первые две боевые операции НАТО с момента возникновения Альянса) было увертюрой к войнам в Ираке и Афганистане, которые изменили мир. Он стал менее стабильным, нежели был до них, хотя подобные операции показали себя малоэффективными. И, к сожалению, их побочные эффекты были очень значительными. |
Похожие:
 | Буква закона (66/2010) | | Теоретические основы административной юрисдикции пограничных органов фсб россии 10 |
| Обращение к читателям Президента Адвокатской палаты Иркутской области Середы Г. В | | Обращение к читателям Президента Адвокатской палаты Иркутской области Середы Г. В |
| Выплаты, которые включаются в объект обложения страховыми взносами, но не облагаются ими 11 | | Отчетность за 9 месяцев 2011 года: бухгалтерская, налоговая, персонифицированная, по страховым взносам |
| Отчетность за 1 квартал 2011 года: бухгалтерская, налоговая, персонифицированная, по страховым взносам | | Отчетность за 1 – е полугодие 2011 года: бухгалтерская, налоговая, персонифицированная, по страховым взносам |
 | Общая характеристика жесткого обращения с животными как преступления против общественной безопасности 6 | | Авторское выполнение научных работ на заказ. Контроль плагиата, скидки, гарантии, прямое общение с |