Содержани е
Скачать 1.99 Mb.
|
Все было разделено за исключением общей валюты, то есть был создан Чехословацкий валютный союз, хотя тогда он так и не назывался. Используя современную терминологию, можно было бы сказать, что Чехословацкий политический союз и вместе с ним Чехословацкий финансовый союз были разрушены не хаотично, а в соответствии с планом и организованно. Разрушения валютного союза (чехословацкой кроны) мы боялись так же, как сегодня многие в Европе опасаются роспуска или сокращения Европейского валютного союза. Мы исходили из ошибочного предположения, что можно сохранить валютный союз без политического и финансового союза, так же как это было в момент возникновения евро. Однако в нашем случае речь шла о прекращении, а в европейском – о появлении валютного союза, что является существенным различием. Мы хотели сохранить статус-кво, они хотели провести революционный, не имевший прежде места эксперимент. Надо упомянуть, что уже в 1991 году я должен был как федеральный министр прилагать все усилия, чтобы противодействовать созданию словацкого Центрального банка (которое таким валютным «специалистам», как Ян Швейнар, из их далека казалось интересным экспериментом!). Я должен был использовать все свои аргументы и политическое давление, чтобы объяснить всем, что в нашем общем государстве у Словакии не может быть других налогов и пошлин. Я настаиваю на том, что именно я, не в последнюю очередь, прилагал усилия для сохранения общего государства, убеждая чешскую сторону предусмотреть в бюджете на 1992 год значительный финансовый трансфер для Словакии, против чего возражало «приличное» чешское правительство Питгарта. Когда мы в бюджете независимой Чешской Республики на 1993 год в качестве «подарка» получили эти деньги, то под давлением медицинского лобби во главе с тогдашним президентом Медицинской палаты, нынешним пражским городским головой Свободой и министром здравоохранения Ломом мы их распределили как одноразовую помощь здравоохранению, что потом нам аукнулось – вместо реформы здравоохранения мы направили в здравоохранение финансовые средства. Как председатель чешского правительства я был один, кто на заседании правительства голосовал против. Именно тогда был удачный момент для того, чтобы реформировать здравоохранение и финансировать медицинское обслуживание. Потом уже, к сожалению, такого удачного момента не было. После 1 января 1993 года у нас со Словакией уже не было общего государства, но были таможенный союз, зона свободной торговли и общая валюта. Однако это продолжалось недолго. Уже через пять недель Словакия захотела девальвировать общую валюту, тогда как мы были против. В результате, после ночного визита премьера Мечиара (вместе со словацким министром финансов и гувернером Центрального банка), в пражском Грзанском замке было подписано соглашение о разделе валюты. Техническая сторона дела не представляла проблемы67. Нас беспокоила экономическая сторона (в меньшей степени финансовая), мы боялись потерь во взаимной торговле со Словакией. Однако эти потери не были катастрофическими. Мы опасались ослабления экономики в целом. Но развитие валового национального дохода в 1993 году (в год раздела страны и валюты) не было трагическим (в ЧР +0,1%, в СР -3,7%), и мы были не в состоянии понять, что из этого можно отнести за счет раздела валюты, а что было вызвано стандартными процессами трансформационного периода, которые проходили вне зависимости от раздела страны. 8 февраля 1993 года валюта была разделена, началось наклеивание на чехословацкие банкноты гербовых марок и обмен денег. Однако для граждан Чешской Республики и Словакии это не было событием. Уже никто об этом не помнит, никто не пострадал. Это не была «денежная реформа» (грозное слово 1953 года), повседневная жизнь и экономика функционировали в целом нормально, сильно разочаровав тех, кто предостерегал от этого шага. Словакия сразу же провела дестипроцентную девальвацию и до самого вступления Словакии в еврозону, словацкая крона в основном на 20% была дешевле чешской. Каждая из обеих стран могла развиваться со своей собственной валютой так, как умела. Словакия более быстрыми темпами. ВВП на одного жителя по паритету покупательной способности составлял в 1993 году в ЧР 14406 долларов, в СР – 9692, в 2010 году в ЧР – 22575, в СР – 20164. Рост на 56,7% в Чешской Республике, а в Словакии – более чем в два раза – на 108%. (Источник: Всемирный банк). Урок для современной Европы, а именно для европейского валютного союза очевиден. Выход из валютного союза возможен. В ноябре 1997 года, еще до появления евро, Милтон Фридман в Стэнфордском университете во вступительном слове к моей лекции сказал памятную фразу: «Европейский союз должен быть рад, что у него есть Вацлав Клаус. Он спокойно и успешно разделил чехословацкую валюту. И если будет необходимо, он, конечно, будет способен также безболезненно разделить европейскую». Для меня это была большая похвала из уст Милтона Фридмана, но для присутствующих генеральных консулов стран ЕС, которые приехали из расположенного недалеко Сан-Франциско, это было высказывание, которое им не особенно понравилось. В то время мысли о кризисе евро и долговом кризисе в еврозоне считали кощунственными, а мои неустанные предостережения – эксцентричными. 2.7. Стремительный взлет Китая Каждый, кому сегодня больше пятидесяти, а может быть и сорока лет, подтвердит, что в пору его взросления и появления интереса к окружающему миру, Китай считался безнадежно бедной и безнадежно политически и идеологически ригидной коммунистической страной, которая к тому же была охвачена хаосом своей «культурной революции» (что относилось к периоду до смерти Мао Цзэдуна в 1976 году). Хотя испокон веков народная молва в Европе считала миллионы китайцев «желтой опасностью», которая когда-нибудь в неизвестном будущем может затопить всю Евразию, однако всерьез к этой опасности никто не относился. Только Никсон и Киссинджер со своей «пинг-понговой» дипломатией в начале 70-х годов вернули Китай в лоно мировой истории и современного развития. Окончательный переворот в этой огромный стране произошел с приходом к власти политического руководства во главе с Дэн Сяопином, когда в Китае начались экономические реформы. Эта экономическая либерализация (без изменения монолитной политической системы) принесла длящийся уже более трех десятилетий, не встречавшийся в истории экономический рост, который много лет достигал 10% ежегодно. Самые разные именитые экономисты утверждают, что никогда в истории еще не происходило столь значительное повышение жизненного уровня для такого большого числа людей (В 1982 году население Китая достигло 1 миллиарда и более 1,3 миллиарда в 2010 году). Все эти три десятилетия экономисты рассуждали о том, что несоответствие между экономической либерализацией и децентрализацией и жесткой политической централизацией не может продолжаться долго. Однако реальность опровергала это год за годом. На первый взгляд и в соответствии со всеми учебниками, которые имеются в моем распоряжении, это правильные взгляды, но думаю, что они основаны на несколько абстрактном, модельном, если не салонном взгляде на вещи, а не на эмпирическом изучении китайской реальности. Гипотеза о китайской реальности как о радикально изменяющейся экономической системе при фиксированной политической представляется мне ошибочной. Не соответствующей действительности, которая на самом деле совершенно иная. Если бы эта гипотеза имела силу, то мы должны были бы признать, что развитие Китая в последние десятилетия необъяснимо. Однако дело обстоит значительно сложнее. Если мы будем оценивать развитие Китая только основываясь на числе политических партий и свободных выборов, абстрагируемся от различий в жизненной философии китайцев и западного мира, откажемся от доказанной для меня связи между экономическим уровнем развития страны и «потребностями» ее жителей в демократии и свободе и не будем принимать во внимание, что определенная степень экономической свободы является и определенной степенью свободы в более широком смысле слова, мы ошибемся. Сорок лет тому назад мое внимание привлекла статья известного американского экономиста-советолога Грегори Гроссмана из Калифорнийского университета в Беркли, которая называлась «Золото и меч»68. В ней автор, рассматривая отдельные фазы развития Советского Союза, указывал на то, что нам кажется, будто большей властью обладает или меч (тайная полиция, Сталин и Берия, Гулаг), или деньги – тогда как все обстоит несколько иначе. Всякий раз, когда политический режим позволяет, чтобы у людей было больше денег, он проявляет бóльшую слабость. Из этого я сделал вывод, что политический режим Китая (несмотря на его формальную монолитность) неизбежно развивается, и в нем происходят значительные, качественные (подчеркну это обстоятельство, чтобы меня верно понимали), изменения. Мне хорошо известно, что тривиальные идеологи типа Вацлава Гавела, Яна Румла или Мирека Тополанека не принимают во внимание эти идеи относительно Китая. Я же, наоборот, считаю их очень интересными и помогающими объяснить возможность того, как китайская система одной политической партии допускает столь значительные экономические перемены. У Гроссмана я понял, что каждый рубль в руках у каждого отдельно взятого человека в Советском Союзе убавлял силу и острый меч в руках «советского комиссара» (это был его термин). Мне кажется, что то же самое, но еще более явно происходит в современном Китае. Этому способствует и то, что современный мир во многом совершенно другой. Также необходимо поразмышлять о том, как далеко могут зайти эти качественные изменения. Могут ли они способствовать формированию нового качества, или у господствующего политического истэблишмента хватит сил, чтобы остановить эти перемены и вернуть все назад? Не знаю, не могу предположить. Однако я не буду слишком большим пессимистом относительно возможности градуалистического развития. Говорю о Китае, а не о нашей стране после падения коммунизма. Считаю также очень важным вопрос, поставленный, например, в Wilson Quarterly (осень 2010 года), не исчерпала ли себя окончательно модель экономического развития Китая, разработанная Дэн Сяопином (а также Янгом и Ху), которая была скорее имплицитно, нежели эксплицитно, скорее непроизвольно, нежели намеренно основана на трех предпосылках: - огромный резервуар дешевой рабочей силы, который делал возможным экстенсивный экономический рост и снижал давление со стороны цен и заработанной платы; - низкие затраты как условие ориентации на экспорт; - значительное технологическое отставание, позволяющее относительно дешево использовать (иногда в форме промышленого пиратства) самые современные мировые технологии. Сколько еще ресурсов осталось у Китая для осуществления нынешней китайской версии модели экстенсивного роста я не берусь предположить, однако мне кажется, что все немного меняется. Тормозом может стать и непомерно большая разница в благосостоянии и доходах людей, и в развитии отдельных китайских регионов или слабость банковской и финансовой систем. Диспропорций подобного рода там еще очень много. В любом случае современный Китай является чрезвычайно динамично развивающейся страной. Во время моего первого визита в роли председателя правительства в 1994 году Китай был еще одет в «маоистские» синие блузы и ездил на велосипедах. Во время моего второго (2004) и третьего (2006) визитов ездил уже в автомобилях и был одет совершенно иначе. В 90-е годы я считал председателя правительства Ли Пэна политиком-реформатором завершающего периода европейского коммунизма, который осознает неизбежность прагматичного подхода и оставляет идеологию для более возвышенных случаев. Тогда у меня была возможность выступить в Академии наук в Пекине с сообщением о нашей радикальной политике и экономической трансформации, и весь зал напряженно меня слушал. Мне задавали соответствующие вопросы, и не прозвучало ни одного критического замечания. И это при том, что я говорил о нашем избавлении от коммунизма, о строительстве капитализма и о всеобщей приватизации. В Шанхае мэр этого уже тогда 16 миллионного города (член Политбюро Коммунистической партии Китая) на мой вопрос о том, как пять лет тому назад он пережил печально известные кровавые события на площади Тяньаньмэнь (Площадь Небесного спокойствия), ответил, что видел их в репортажах CNN (!), так как в это время был в Бостоне в Массачусетском технологическом институте в качестве приглашенного профессора по теоретической физике! Я посчитал его ответ нетривиальным и вполне уместным. Он также показал нам огромный макет, изображающий Шанхай через несколько лет. Там были проекты сотен небоскребов, и моя жена спросила его, не жалко ли сносить эти истинно китайские живописные дома и домишки? Оказалось, что это его не волнует. Хотя экономический уровень был тогда еще очень низкий, качество товаров в магазинах плохое, дорога на Великую китайскую стену проходила через нищие сельские районы, однако стоя на славном шанхайском побережье с десятками освещенных кораблей, глядя на соседние массивные здания 20-х и 30-х годов и тысячи прогуливающихся людей, уже тогда я сказал себе, что так выглядит «пуп земли». Через десять лет Китай изменился не только экономически. В городах Пекин, Шанхай и даже десятимиллионном Чэнду, расположенном в глубине страны недалеко от Тибета, много современных зданий, дорог и магистралей, в окрестностях городов, как грибы после дождя, выросли промышленные кварталы, остров Хайнань – туристический центр в Южно-Китайском море – заполнился современными гостиницами. На встрече со студентами и профессорами Пекинского университета меня спрашивали о том, как нам в Чешской Республике удалось изменить роль средств массовой информации, которые ранее являлись толкователями одной единственной разрешенной правды, а теперь стали выразителями реальных взглядов и проблем людей? Думаю, что это более чем убедительно отражает перемены в мышлении китайцев, и я убежден, что после этой встречи, на которой присутствовало не менее сотни бесспорно лучших профессоров и студентов, никто после таких вопросов не был арестован или исключен из университета. На острове Хайнань я выступил на международной конференции. Мне предоставили слово сразу же после президента Ху Цзиньтао, и мое выступление прямо транслировалось китайским телевидением. Это было мое обычное выступление, которое не было политически адаптировано для китайских реалий. Речь идет не о том, чтобы перечислить все мои впечатления от визитов, а о том, чтобы представить картину общественных сдвигов в этой огромной стране. У меня нет ни малейших иллюзий о степени свободы и демократии в нашем понимании, в том числе и религиозной свободы. Ее там нет. Тибет все еще является запретным словом. Думаю, они убеждены в том, что он уже 5000 лет является неотъемлемой частью Китая и что у них нет права в память о своих предках от него отказаться. Один из китайских премьеров сказал мне, что этот вопрос не имеет ничего общего с коммунизмом, а представляет собой проблему Китая как такового. Однако что-то изменилось. Сто миллионов людей перешли от уровня жизни, обеспечивающего только самые насущные потребности, к все еще низкому (по нашим представлениям), но уже совершенно иному уровню жизни. Возник стомиллионный средний класс, который начинает путешествовать по миру. Мы видим это в Праге, а я – каждое утро в Пражском Граде. Китай все громче заявляет о себе в мировой политике, держит экономику и финансовую систему ряда стран (включая США и все в большей степени стран ЕС), осуществляет масштабные инвестиции в Африке и Латинской Америке, принимает участие во всемирных акциях. С китайским премьером Вэнь Цзябао я встречался во время своего визита в Китай, в Праге на саммите ЕС – Китай, который проходил в период нашего председательства в ЕС и которым я руководил, в Брюсселе на встрече ЕС – Азия. Во всех случаях он был отлично подготовлен, гибко, прагматично и в целом неидеологизированно мыслил и действовал69. В наше время Китай является одной из самых значительных стран официально незарегистрированной группы БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай), которая является локомотивом экономического роста современного мира, о чем я говорил в 2010 году в выступлении на конференции вашингтонского Института международных финансов в итальянской Стрезе70. Что же из всего этого следует? В первую очередь мы должны были бы задаться вопросом, не станет ли XXI век веком Китая, Азии или стран БРИК, в то время как политическая и экономическая роль Европы в мире будет неуклонно снижаться. Боюсь, что именно так и будет. |
Похожие:
 | Буква закона (66/2010) | | Теоретические основы административной юрисдикции пограничных органов фсб россии 10 |
| Обращение к читателям Президента Адвокатской палаты Иркутской области Середы Г. В | | Обращение к читателям Президента Адвокатской палаты Иркутской области Середы Г. В |
| Выплаты, которые включаются в объект обложения страховыми взносами, но не облагаются ими 11 | | Отчетность за 9 месяцев 2011 года: бухгалтерская, налоговая, персонифицированная, по страховым взносам |
| Отчетность за 1 квартал 2011 года: бухгалтерская, налоговая, персонифицированная, по страховым взносам | | Отчетность за 1 – е полугодие 2011 года: бухгалтерская, налоговая, персонифицированная, по страховым взносам |
 | Общая характеристика жесткого обращения с животными как преступления против общественной безопасности 6 | | Авторское выполнение научных работ на заказ. Контроль плагиата, скидки, гарантии, прямое общение с |