Содержани е
Скачать 1.99 Mb.
|
| Глава II Узловые точки истории последних двух десятилетий В первой главе я описал чувство разочарования, возникшее у меня в связи с развитием событий в последние двадцать лет у нас, в Европе и в мире. Допускаю, что на мои чувства, возможно, повлиял опыт, полученный при коммунизме, и я смотрю на вещи довольно резко и даже сурово. В этой главе я попытаюсь поразмышлять над тем, что же вызвало у меня эти чувства. Я был непосредственным участником некоторых событий, которые меняли мир на протяжении этих двух десятилетий, другие же, благодаря занимаемому политическому и государственному положению и своим интенсивным путешествиям по свету, видел очень близко. Данный текст ни в коем случае не является воспоминаниями, на них (чтоб не сглазить) еще есть время. Это очерки о моем понимании и проживании этих событий в пору моего президентства. Некоторые из этих событий я считал ключевыми еще тогда, когда они происходили, другие приобрели в моих глазах это значение с течением времени. Необходимо также сказать, что значимость некоторых из них уменьшилась и я не включил их в свой список. О чем-то я определенно забыл, что-то ошибочно недооценил (и продолжаю недооценивать), о чем-то не упоминаю сознательно, хотя некоторые, возможно, об этом и упомянули. Другими словами, я осознаю, что это мои субъективные выбор и способ изложения, а иначе не может и быть. Не бывает «объективного» изложения истории. Мы всегда смотрим на нее с определенной точки зрения. И с определенным интересом. Это только некоторые режимы (или отдельные личности) считают, что существует объективное изложение истории. Чаще всего оно их собственное. Речь идет о тезисах, идеях, о постижении тенденций, переломных моментов, сдвигов, а не о хронологии или статистических данных, не о точном описании событий, задокументированных деталях. Определенно я не претендую на то, чтобы сообщить что-то новое и неизвестное относительно отдельных деталей или закулисных переговоров. Я поставил перед собой задачу интерпретировать то, что произошло и какие последствия это имело. Была ли замешана в этом та или иная спецслужба, бильдербергеры или масоны (или кто-нибудь еще) меня не беспокоит и не интересует. Пусть этим занимаются другие. Я не имею намерений искать новые даты или факты. Повторю еще раз: речь идет об интерпретации известных событий, которые я переживал сам и которые вместе со мной проживало ныне живущее поколение людей в Европе и в мире. Некоторые внимательно, некоторые без внимания, одни что-то из этого вынесли, а другие нет. Некоторые считали их ключевыми, а другие так не считали. Некоторых они радовали, а другие осуждающе качали головами. То, что я вынес из всего этого и представляет собой содержание последующих страниц. Я буду более или менее придерживаться хронологической последовательности, хотя что-то из того, о чем пишу, было не точечным изменением, которое можно было бы привязать к определенному конкретному времени (как, например, 11 сентября 2001 года). Это мог быть длящийся месяцами процесс. Поэтому разные темы будут пересекаться во времени. С этой точки зрения нумерация отдельных разделов этой главы является и для автора, и для читателей вспомогательной. 2.1. Крах коммунизма Обычно, рассуждая на эту тему, пишут о зле коммунизма и о радости, которую принесли свобода и избавление от коммунизма после десятилетий его господства. Считаю эти утверждения бесспорными, многократно описанными и поэтому не буду их повторять, однако думаю, что многого существенного о коммунизме, о его системной основе, о причинах его возникновения, о том, что в нем было общего, не специфически «коммунистического», еще не написано. Меня также огорчает упрощенная интерпретация коммунизма. Я считаю его современную «критику» весьма поверхностной. По-моему, речь должна идти о другом. Не случайно я назвал этот раздел крах, а не поражение коммунизма, что отличается от распространенной и главенствующей точки зрения. Многим на Востоке и на Западе не нравится это слышать (а скорее читать). Это противоречит их интересам. Они хотят, чтобы их считали победителями, героями этой «борьбы». Некоторые из них построили на этом свою последующую карьеру. И поэтому им необходимо, чтобы это были «борьба» и победа. Этот тезис я повторяю на протяжении многих лет, последний раз, кажется весной 2012 года в выступлении в марокканском Фесе, где вообще-то речь шла об «арабской весне»46 и том, какой совет могли бы им дать те, кто пережил конец коммунизма. В своем выступлении я сказал, что «к моменту нашей бархатной революции коммунизм был настолько слаб, что его политические лидеры не осмелились на организацию какого-либо серьезного противостояния». И добавил, что это является доказательством того, что «коммунизм не был побежден, а распался сам по себе». Распался из-за своих внутренних проблем. Был слишком слабым и неуверенным в себе. Роль «остального мира» в его кончине была вторичной. Для нас, разумеется, ключевым моментом было то, что одновременно распался коммунизм в Советском Союзе, поскольку изолированная попытка изменить эту систему, предпринятая нами во второй половине 60-х годов, шансов на успех не имела, в чем мы наглядно убедились 21 августа 1968 года. Более подробно проблемы коммунизма и его краха рассматриваются в моей книге «Где начинается будущее»47, но в ней большее внимание уделено изложению того, что представлял собой «реальный» коммунизм (в отличие от описанной в учебниках или пропагандистской модели коммунизма) и что мы должны сделать в нашей стране для создания иной системы, основанной на свободе, политическом плюрализме, парламентской демократии и рынке. В той книге я не рассматривал последствия краха коммунизма в Европе и в мире. То, о чем я пишу ниже, всего лишь предварительные соображения на эту тему. В Европе и во всем западном мире после падения коммунизма настало определенное удовлетворение, однако без действительного понимания и размышлений о том, что же произошло в реальности. Не было большой рефлексии. Не было и осознания необходимости с большим вниманием отнестись к опасностям, которые таились не только в коммунизме, но и в подобных ему (называемых более мягко или совсем иначе) вновь возникающих режимах. Возникшая ситуация не побуждала к размышлениям по поводу высказываний Мизеса и Хайека, которые предостерегали нас от недооценки «slippery road» (скользкая дорога – прим. перев.), скользкого пути, ведущего от государственности к частной жизни, от социального государства к «рабству и крепостничеству». Извлек ли Запад уроки из коммунизма? Или наоборот о коммунизме забыли сразу же после того, как он как бы «исчез», и стали считать его ненормальностью, отклонением, аберрацией, особенностью, случайностью, но только не логическим следствием определенных процессов, которые к нему привели и возникают в наши дни снова? Настала ли новая эра беззаботности? Не поверили ли люди (я не говорю об обычных людях, они таких ошибок не совершают), не поверили ли политики, интеллектуальный мир, журналисты, те, кто вращается в публичной сфере, что наступил тот самый «конец истории» по Фукуяме48 (правда он думал несколько иначе, но теперь ему уже никто не поверит), когда нам больше ничего не угрожает? Что либеральная доктрина победила окончательно, поскольку у нее нет серьезной конкуренции и какой-либо альтернативы? Что каждый, хотя бы немного мыслящий человек во всем мире уже сегодня не может не хотеть политической демократии и рыночной экономики западного типа с минимальным вмешательством государства (хотя Америка Обамы, Европа Меркель, Саркози, Олланда от действительной демократии, свободного рынка и минимальной роли государства находятся достаточно далеко)? Не стало ли новой парадигмой утверждение, что сохранились всего лишь незначительные осколки этого зла в Северной Корее, на Кубе, в Бирме и Венесуэле и, в меньшей степени, в других странах, которые явно или неявно это отрицают (Китай, Россия или арабские страны), что все остальные развиваются в направлении западной системы и речь, единственно, идет о темпах этого развития? Боюсь, что стало именно так. Внимание и осторожность утрачены. Сегодня уже почти никто в Европе и в Америке не стыдится предпринимать не как исключение, а как правило, шаги, которые я и мне подобные до недавнего времени считали бесповоротно дискредитировавшими себя и исчезнувшими вместе с коммунизмом. Если именно это должно было стать результатом краха коммунизма, - наряду с бесспорными и позитивными изменениями жизни миллионов людей из бывших коммунистических стран, - то с точки зрения отдаленной перспективы это был бы плохой результат. С другой стороны, ясно, что история не закончилась. За прошедшие два десятилетия произошел целый ряд действительно «исторических» событий. В конце концов, и Фрэнсис Фукуяма в 2002 году назвал одно из своих выступлений на этот раз в австралийском Сиднее так: «Началась ли история снова?»49. События, которые я анализирую в этой книге, свидетельствуют, что история действительно началась вновь и что после краха коммунизма она не закончилась. Какие же последствия лично я вижу в связи с крахом коммунизма? Их немного. Не припомню, кто из мировых политиков осознавал всю глубину и все стороны последствий краха коммунизма? Может быть, только Маргарет Тэтчер, которая публично и в личных беседах давала ясно понять, что идиллическое время не пришло. Предостерегала перед процессами унификации в европейской интеграции, считая их антидемократическими, понимала некоторую проблематичность последствий немецкого объединения, реально осознавала проблемы европейского государства всеобщего благосостояния. Она заявляла это достаточно громко. К сожалению, многие на Западе, в том числе и ее однопартийцы из британской Консервативной партии, слышать ее не хотели. Вообще преобладало благостное похлопывание нас по плечу со стороны наших восточных соседей (какие мы молодцы), сожаление по поводу пережитого нами за годы коммунизма (однако без реального представления о том, как обстояло дело в реальности, что приводило к целому ряду забавных историй, типа удивления над тем, что, хотя коммунизм на словах и считали ужасным и несвободным, после его завершения не могли представить, как это можно, что такие как я ни разу в жизни не были в Англии или не катались на лыжах в Альпах), наставления, что в первую очередь мы должны завести rule of law («верховенство права» - прим. перев.) (как будто это всего лишь вопрос принятия решения, как будто правовое государство можно «завести» и если мы не способны сделать это немедленно, так это объясняется нашим нежеланием это сделать50), непонимание, что фундаментальная общественная трансформация или другими словами системные изменения представляют собой процесс, а не являются однократным актом, недооценка того факта, что мы знаем о Западе значительно больше, чем они о Востоке. Американцы пытались понять нашу ситуацию, но так как знали обо всем очень мало, им было трудно. Европейцы, наоборот, демонстрировали отсутствие интереса и свое нежелание что-либо узнать о нас. Говорю не об обычных людях, а о политиках, средствах массовой информации, об интеллектуалах. До сих пор меня шокируют встречи с известными европейскими политиками, которые мне восторженно говорят, что в конце концов они должны посмотреть на нашу страну, о которой слышали столько хорошего! Я отвечаю, что перелет в их город из Праги занял у меня 55 минут, что я был в их стране раз двадцать, и мне было бы стыдно, если бы было не так. Они же не испытывают ни малейшего чувства вины. Недавно в своей книге «Европейская интеграция без иллюзий»51 я упомянул известное уже пол столетия высказывание Конрада Аденауэра, что «на восток от Эльбы начинаются азиатские степи». Сегодня открыто так уже никто не говорит, так как это было бы политически некорректно, однако в умах многих западноевропейцев это остается. Главным выводом, к которому я пришел в результате своих рассуждений, является то, что люди не вынесли никаких мыслей и идей из краха коммунизма. Это видно из ряда событий, о которых я буду писать далее. Особенно это заметно по тому, в каком направлении развивается интеграционный процесс в Европе. Многие считают провокационным, когда мы порой сравниваем ЕС и Совет экономической взаимопомощи (СЭВ), но мы не сравниваем прежнюю и нынешнюю политические системы, прежнюю и нынешнюю свободы. Мы сравниваем структуру и методы принятия решений в искусственно интегрированном целом. В СЭВ не было демократии ни в одной отдельно взятой стране, ни во всей этой надгосударственной организации. В решениях, принимаемых в рамках ЕС, к сожалению, демократия также отсутствует. Крах коммунизма способствовал появлению одной плохой тенденции. Он привел к утрате осторожности, к недооценке новых опасностей и новых нелиберальных тенденций, к переоценке, - подробно об этом в разделе 2.13 этой книги, способностей человека (и его политических лидеров) владеть, управлять современным миром и регулировать его. Думаю, что почти все, о чем я пишу в этой книге, именно об этом. К сожалению, крах коммунизма мир почти ничему не научил. 2.2. Распад Советского Союза Распад Советского Союза не был идентичен краху коммунизма, хотя мы и склонны так считать. В эпоху коммунизма мы, чтобы там ни думали люди с Запада, не знали хорошо Советский Союз. Мы там не бывали, и хотя мы (нас было немало) полемизировали, осмелюсь сказать, весьма доказательно, с коммунистическими идеями и практикой, однако мы мало разбирались во внутренних проблемах Советского Союза, этого специфического «союза» очень разнородных стран, которые советские коммунистические вожди в начале двадцатых годов прошлого столетия насильно объединили против воли их населения. На меня повлиял тот факт, что, когда я родился, начал ходить в школу и изучать географию, этот союз существовал уже четверть века, и я считал его определенной данностью и сущностью и не интересовался его отдельными частями. У меня для этого не было повода. Для многих чехов в Советском Союзе проживали русские, более глубоких знаний не было. Как только выяснилось, что быстрая дезинтеграция Советского возможна, был подан весьма красноречивый сигнал о том, что все менялось. Все-таки я считаю невероятным, что распад протекал так легко, так быстро, без большого насилия. Это удивляло, и я не могу понять этого до сегодняшнего дня. Уже в начале 70-х годов на меня повлияла книга русского историка Андрея Амальрика «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?»52, из которой следовало, что конец Советского Союза будет сопровождаться разорительной гражданской войной. Пара выстрелов в Москве перед Белым домом были против всех ожиданий в общем-то безвредным эпизодом. Вооруженные и кровавые столкновения в Литве и Баку также не были той, предсказываемой Амальриком гражданской войной. В ходе недавнего официального визита в Азербайджан, в аэропорту в Баку один высокопоставленный азербайджанский политик сказал мне (в связи с тем, что накануне мы играли с Россией на чемпионате мира по хоккею), что он вчера болел за нас также, как все минувшие десятилетия, когда мы играли против Советского Союза, частью которого был Азербайджан. Признаюсь, что я этого не знал, а скорее недооценивал, но верю этому больше, чем своим впечатлениям, когда наблюдаю, как в некоторых современных постсоциалистических государствах политические лидеры, приехавшие из эмиграции и никогда не жившие при коммунизме, строят великолепные музеи, посвященные борьбе против коммунизма. Мне также кажется не заслуживающим доверия тот факт, что современный политик (в прошлом тоже политик, первый секретарь Коммунистической партии одной из бывших республик Советского Союза) «не понимает» по-русски, хотя в эпоху Советского Союза ежедневно должен был использовать русский язык в своей работе. Однако он не знает и какого-либо другого языка, пригодного для нашего общения. Бывшие советские республики после распада Советского Союза получили шанс, которым пользуются с разной степенью успеха и близости к современной России. Я с удивлением узнал, что для целого ряда жителей нерусских республик крах коммунизма представлял собой событие гораздо менее значимое, чем распад Советского Союза. В наши дни последнее отмечается значительно шире. Мы в Чешской Республике не воспринимаем это таким же образом, возможно в Словакии это несколько понятнее. Россия (формально Российская Федерация, поскольку она представляет собой большой конгломерат стран и народов) сначала не могла прийти в себя от сокращения численности населения своей страны почти вдвое (!) – с 293 миллионов до современных 143 миллионов, от утраты значительной части своей силы и влияния в мире. В первом своем горбачевско-ельцинском десятилетии (после семидесяти лет разрушительного коммунизма) Россия долго не могла себя найти и находилась в явной обороне. Во втором путинско-медведевском десятилетии Россия не перешла в наступление (думаю, что говорить о «наступлении» и новых имперских амбициях было бы не совсем точно), а заняла «нормальные» позиции великой страны, соответствующие ее силе и величине. В первой фазе преобладал образ России, утомленной крахом коммунизма и распадом Советского Союза, во второй постепенно начал формироваться образ «новой» России, которая сегодня живет с ощущением, что имеет право на свое место «под солнцем», а не только на извинения за свое прошлое. Мы должны были бы быть честными и признать, что коммунизм более чем за семьдесят лет нанес наибольший вред как раз самой России (если говорить о нашей части света) и людям, которые в ней жили и продолжают жить. У меня нет ни малейшего намерения (и знаний) давать оценку современной российской, как говорят некоторые, «управляемой» демократии и сравнивать ее с идеальной моделью демократии, описанной в учебниках или с демократией современного западного мира (и с нашей), поскольку просто очевидно, что в любом из этих случаев, сравнение было бы не в пользу России. Однако я думаю, что необходимо сравнивать сегодняшнюю Россию с Россией вчерашней (и позавчерашней). А из этого сравнения следует, что современная Россия гораздо более свободна и демократична, чем когда-либо была в своем столетнем или даже тысячелетнем прошлом. Распад Советского Союза и изменение идеологических позиций и амбиций России означали конец существовавшего на протяжении пятидесяти лет биполярного мира периода холодной войны. Запад с полным правом какое-то время смаковал свою победу в холодной войне. Чувство страха, которое испытывали сотни миллионов людей по всему миру, после ее окончания бесспорно уменьшилось (хотя некоторые из нас в ситуации очевидной возможности обеих сторон уничтожить мир чувствовали себя довольно беспечно, я, например, может это кому-то покажется наивным, никакого ядерного Армагеддона никогда не боялся). Однако возникли новые проблемы, новые очаги напряженности и конфликтов, возникла однополярность, сопровождавшаяся всем тем, что неизбежно связано с таким мироустройством. В нашей части света, благодаря нашему категорическому отрицанию коммунизма и советского империализма, мы в любом случае считали это освобождением. Однако во всем мире было не так. Единственная оставшаяся великая держава получила не только уникальную «власть», но и в чем-то незавидное положение мирового арбитра, необходимость выполнять обязанности, вытекающие из ее положения (при полном отсутствии какой-либо реальной значимой роли ООН). Соединенные Штаты Америки балансировали между более умеренной и более активной позициями в зависимости от взглядов своих президентов и госсекретарей. Опытный Дж. Буш-старший и его не менее опытные госсекретари Джеймс Бейкер и Лоуренс Иглбергер и, наоборот, более молодой и гуманный Билл Клинтон (за спиной Мадлен Олбрайт, которая сменила более осмотрительного Уоррена Кристофера, принадлежавшего к «старой» школе) каждый понимали роль США по-своему. Тогда как интервенция в Кувейте в 1991 году была неизбежным событием на Ближнем Востоке, об интервенции в Югославии в конце 90-х годов этого нельзя сказать. Она свидетельствовала о серьезных проблемах такого мироустройства, которые проявились еще в период президентства Дж. Буша, но к этому мы вернемся позже. Как я уже писал ранее, первое десятилетие после распада Советского Союза было отмечено оборонительной политикой России, вытекающей из ее внутренних проблем ельцинского периода, что нельзя сказать о втором десятилетии, которое ознаменовалось усилением позиций России (не только экономическим), ростом Китая и возросшими амбициями докризисного Европейского Союза. Первое десятилетие характеризовалось расширением НАТО в Восточной Европе и нашим вступлением в эту организацию, а также поиском НАТО своей новой роли в мире после исчезновения врага, для борьбы с которым 60 лет назад Североатлантический альянс был создан. В начале 90-х годов была распущена Организация Варшавского Договора, и я, бывая в президентском дворце в Варшаве, всегда обращаю внимание на зал, в котором в 1955 году этот договор был подписан. И дворец, и этот зал с тех пор остаются в неизменном виде. Однополярный мир был основан на новой идеологии об исключительности США, которую затем развили столпы администрации Буша Дональд Рамсфельд, Дик Чейни и их заместители и спичрайтеры. Я имел удовольствие неоднократно встречаться со всеми этими деятелями американской внешней политики. К этому я еще вернусь. |
Похожие:
 | Буква закона (66/2010) | | Теоретические основы административной юрисдикции пограничных органов фсб россии 10 |
| Обращение к читателям Президента Адвокатской палаты Иркутской области Середы Г. В | | Обращение к читателям Президента Адвокатской палаты Иркутской области Середы Г. В |
| Выплаты, которые включаются в объект обложения страховыми взносами, но не облагаются ими 11 | | Отчетность за 9 месяцев 2011 года: бухгалтерская, налоговая, персонифицированная, по страховым взносам |
| Отчетность за 1 квартал 2011 года: бухгалтерская, налоговая, персонифицированная, по страховым взносам | | Отчетность за 1 – е полугодие 2011 года: бухгалтерская, налоговая, персонифицированная, по страховым взносам |
 | Общая характеристика жесткого обращения с животными как преступления против общественной безопасности 6 | | Авторское выполнение научных работ на заказ. Контроль плагиата, скидки, гарантии, прямое общение с |