НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ: НЕОБЪЯВЛЕННЫЙ "КРУГЛЫЙ СТОЛ" 1987
За последние годы судьба .многих обществоведческих категорий стремительно изменилась: из "черт", "сторон", "особенностей" они превратились в проблемы — сначала "большие и серьезные", потом "острые и мучительные". В этой череде категорий, движущихся от статуса благополучия к статусу мучительности, категории "национальные отношения" выпала роль замыкающего. Еще недавно специалисты по национальным отношениям объясняли, что термины "национальный вопрос", "национальная проблема" неприменимы к социалистическому обществу: у нас могут быть вопросы, проблемы, но сами по себе национальные отношения — не проблема и не вопрос. История сняла, история разрешила... Уместно здесь процитировать доклад Ю. Суровцева: "Насколько же часто и не по делу, в духе застойного "благополучизма" произносились в семидесятые, в начале восьмидесятых лозунги-"тосты" вроде печально известных: "Казахстан — планета (или, по иной версии, лаборатория) дружбы ста народов и языков" или "широко шагает Азербайджан", и это как раз тогда произносилось, когда в Казахстане все чаще нарушалась социальная, социалистическая справедливость, без которой укрепление и развитие дружбы народов невозможно, когда в экономике и культуре Азербайджана "шагать" вперед многое мешало. Парадно-заздравная уверенность, что уж где-где, а в области "дружбы народов — дружбы литератур" у нас все хорошо и "нет проблем", была сильно ощутима и в литературной жизни. Многое говорилось о единстве литератур народов СССР... в порядке своеобразной игры в бисер, как бы перекидывая с ладони на ладонь, из речи в речь, со страниц на страницу привычные словосочетания" (20, с. 359).
Только не могут процветать национальные отношения на фоне предкризисного состояния экономики.
"Интернационально, по-советски, по-социалистически патриотично воспитывает все в жизни, все ее области. Но и "наоборот" воспитывать тоже может все: недостатки в организации труда, нехватка справедливости в распределении благ, бытовые неурядицы, предрассудки обыденно го сознания, сокрытие неприятной информации" (20, с. 3).
Разногласия между специалистами допускались в основном по теоретическим вопросам: что такое нация, каково соотношение этнического, социального и культурного в нации. Неясно было также, каким образом и когда именно расцвет наций приведет к их слиянию и может ли быть такое слияние полезным. Разноречивые высказывания классиков смущали тут не меньше, чем злоба дня, — например, признание положи тельной, прогрессивной роли национализма в развивающихся странах. Дискуссии на эту тему отражены в специальной литературе60.
Был даже своеобразный "структурный" диспут. О его уровне говорит следующий пассаж из доклада Ю. Суровцева. "Структура патриотического сознания советского человека многогранна. В неразложимом единстве здесь и чувство любви к родным местам, где ты родился и вырос, и национальное чувство, гордость тем, что ты русский, или украи нец, или грузин, или узбек, или латыш, или якут, или еврей... "или" отнюдь не в смысле противопоставления, противостояния другим, но и как определенность твоя в семье единой, в человечестве; здесь и могучее чувство общесоветской принадлежности, "у советских собственная гордость", как сказал Маяковский. Социологи, психологи, этнографы сейчас подходят... к анализу этого сложнейшего предмета — структуры патриотических чувств" (20, с. 3). Докладчик называет здесь работы Ю. Бромлея, А. Дашдамирова, Л. Дробижевой — действительно серьезных исследователей (правда, более конкретных и определенных предме тов, чем "структура патриотических чувств").
Но эти дискуссии шли в очень жестких рамках решенности на сегодня национальной проблемы. Социологические и этнографические исследования, подававшие негромкие и очень осторожные сигналы существования такой проблемы, санкционировались постольку, поскольку не претендовали на изменение статуса проблемы, на изменение тональности устных докладов и письменных трудов по национальному вопросу. Их материалы и даже выводы могли быть неожиданны, но это так же мало влияло на содержание докладов и трудов, как жанр заграничного детектива на характер лекций о моральном облике, которые только что прослушали ради этого детектива61.
Из такого соотношения никакого сдвига произойти не могло ни при какой гласности. Сегодня о национальных отношениях можно сказать если не все, то многое — как это делается в сфере экономических и правовых отношений. Но эта возможность не реализуется: не потому, что специалисты боятся говорить — официально сказано: "Говори!",— а потому, что сказать нечего.
Гласность науки — ее теория; факты — только материал гласности. Без теории они беззвучны, как движение губ без голоса. У экономистов, оказывается, были теории, модели, программы, у философов их не оказалось. Материал, накопленный этнографами, социологами, культурологами, еще не осмыслен ими, не стал информацией.
Не случайно и "Прожектор перестройки" обходит национальные отношения, и проблемных передач по экономике — десятки, по национальным отношениям — одна. А документальных фильмов, если не считать съемки событий в Нагорном Карабахе и вокруг него, ни одного.
Но это не значит, что в общественном сознании нет теоретического и идеологического потенциала для формирования философских и политологических позиций по национальному вопросу. Они есть, они отражены в направлении (и составе) литературно-художественных журналов, в выступлениях на творческих съездах и пленумах, в публицистике и публицистической переписке и, разумеется, в художественной литературе — в романах, стихах, пьесах, рассказах. В последних, правда, очень мало, значительно меньше, чем другие проблемы нашего общества — коррупция, алкоголизм, бюрократизм. Можно по пальцам пересчитать художественные тексты, вокруг которых завязалась дискуссия по национальному вопросу. Не следует ли считать это доказательством правоты наших философов: национальной проблемы у нас нет, людей с националистическими предрассудками так мало, что в фокус литературы — зеркала жизни — они просто объективно не попадают.
Но литература — зеркало не жизни, а общественного самосознания, частью которого бывает вынужденный или добровольный самообман.
Известно, что ни в одном эпическом произведении великой русской реалистической литературы первой половины XIX в. не отражено такое его центральное событие и явление, как декабризм.
Нам остались только стихи, мемуары и — с некоторой натяжкой — монологи Чацкого. Значит ли это, что декабризм не существовал, не был проблемой? Ответ, очевидно, в том, что декабризм был не просто запретной темой. Обличать крепостное право тоже не дозволялось, однако "Записки охотника" вышли в свет, а что не вышло — то было написано. Декабризм был темой, страшной для автора не только извне, но и изнутри. В отношении крепостного крестьянина позиция писателя-дворянина была определенной: он мог сострадать крепостному, но "по воле рока" он не мог им быть. Уважение к року не снимало чувства вины, но укрощало его до степени, позволяющей "мыслить и страдать" уравновешенно, творчески. Декабризм же и вообще революционность были для него делом свободного выбора, а не рока. Каждый просвещенный, творческий, т.е. взыскующий справедливости и свободы человек был в какой-то мере декабристом, но и в той же мере — антидекабристом, поскольку они-то были в "каторжных норах" (если не в безымянных могилах) , а он — на службе или под опекой тех, кто их казнил и судил.
Состояние, в котором Пушкин нарисовал на полях рукописи виселицу и написал рядом "И я бы мог, как шут", — это та степень душевной боли и тоски, которая не может перейти в эпическое спокойствие. И Тургенев не мог отнестись к революционеру-дворянину эпически, а к разночинцу-нигилисту, к чужому — уже мог. Даже Толстой, начав писать роман о декабризме, понял, что не может, и написал о том, что ему предшествовало, — "грозе двенадцатого года". Повести и романы о декабристах появились только в XX в., но, к сожалению, они воспринимаются как нечто вторичное.
Оказывается, есть явления, которые требуют синхронного отражения. Хотя бы публицистического.
Научный потенциал общественного сознания в области национальных отношений сосредоточен не в обществоведении, а в публицистике, в материалах нашей периодической печати. Это объективная основа библиографического выбора материалов для настоящего обзора. Книги и статьи обществоведов проанализированы в других изданиях"62. Здесь использована только периодика: статьи из журналов и газет, но не стой позиции, что "хоть здесь и не наука, но все же какая-то информация", а с противоположной: именно здесь выражены идеи и идеалы, формирующие теоретическое знание.
|
