НОВЫЙ ТЕРМИН
Россия – страна казенная.
А.П.Чехов
Появился новый термин - "этноцид". В отличие от геноцида, при этноциде представителям определенного народа предоставляется полное право на физическое существование, социальные гарантий, хозяйственную деятельность и т.п., но одновременно с этим ведется наступление на язык и культуру, вплоть до полной культурно-языковой ассимиляции. Не всякий раз это наступление является плодом сознательной политики - чаще речь идет о всесильно-безличном "реальном положении вещей". На наличии этноцида настаивают представители коренного населения Прибалтийских республик, а также (не в столь резкой форме) украинцы и белорусы.
Поэт Кнут Скуениекс сказал, что латышский язык неуклонно превращается в подобие бретонского или провансальского - скоро на нем можно будет написать изысканную балладу, но нельзя будет составить заявление о приеме на работу.-
Нам представляется, что положение с национальными языками на Украине и в Белоруссии еще драматичнее, и вот почему. Языки Прибалтийских республик -литовский, латышский и тем более эстонский - обладают мощной лингвистической самостоятельностью, что дает им решающий шанс сохраниться. Что же касается языков украинского и белорусского, то их беда - в их "похожести" на русский. Перейти с "мовы" на "язык" труда не составляет, а вот при попытках обратного перехода получается не "мова", а "суржик".
Опасения перед этноцидом вызывают к жизни культурно-языковые движения, принятие специальных законов о языке. Подчеркнем - законов! Культурные начинания с роковой неизбежностью облекаются в казенную, юридическую, административную форму. А что делать? Чтобы культурное движение существовало, оно должно иметь юридические права и аксессуары в виде бланков, печатей и бухгалтерских книг.
Культурно-языковые движения либо постепенно врастают в административную систему, либо с хрустом и болью выламываются из нее, как происходит с обществом "Мартиролог Белоруссии".
В.Н.Топоров
ЕЩЕ РАЗ О ЛИТОВСКОМ ЯЗЫКЕ35
На страницах газет и журналов, выходящих в Литве, жарко обсуждаются вопросы, связанные с современным состоянием литовского языка, с судьбой островных говоров, с целесообразностью признания литовского языка государственным языком Литвы. Сам язык и отношение к нему говорящих на нем, как лакмусовая бумажка, проявляют степень демократичности общества в данной точке его развития, его нравственного здоровья. Сам факт обсуждения подобных проблем и еще более то, как протекает дискуссия, нужно расценивать сугубо положительно. В большинстве выступлений бросается в глаза зрелость и трезвость суждений, высокая компетентность и серьезность, сдержанность тона даже в наиболее горячих и болезненных точках, глубоко укорененное сознание того, что самоопределение в отношении языка сейчас есть важная часть гражданского долга каждого человека. Как правило, в этих выступлениях отчетливо проявляется высокий уровень языковой, культурной, исторической, социальной, правовой сознательности, что и образует надежную гарантию объективности в оценке ситуации и вытекающих из нее следствий, и продуманности, и надежности предлагаемых решений, почти полное отсутствие какого-либо экстремизма и малейших признаков национализма в том одиозном и явно нарочитом смысле слова, которое было оскорбительным жупелом-угрозой для патриотов литовского языка, культуры и истории в течение многих лет.
Решаюсь и я сказать свое слово в этой дискуссии, поскольку поднятые в ней вопросы долгие годы болезненно и мучительно волновали меня, вызывали чувство жгучего стыда и одновременно возмущения, желание помочь и сознание собственного бессилия, поскольку для литовского читателя, возможно, будет не лишним узнать соображения по этим вопросам с "русской" стороны, человека, чувствующего свою профессиональную связь с литовским языком и душевно привязанного к Литве и ее духовному наследию.
Сказать, что обсуждаемые вопросы возникли своевременно, можно лишь в том смысле, что для доброго дела всегда должно найтись "свое время". Во всех иных смыслах следует говорить о другом — о том, что эти проблемы должны были своевременно решаться почти полвека назад. Сейчас они не только созрели для решения их, но, я бы сказал, опасно перезрели и поэтому должны решаться срочно, но фундаментально. Единственной компенсацией этого "потерянного" времени было бы сейчас быстрое, радикальное и безболезненное решение этих проблем, кажущееся совершенно очевидным и в свете общей ситуации переживаемого момента, и в свете внутренних императивов жизни культуры.
Поэтому начну с главного: по моему глубокому убеждению, ни с конституционно-правовой, ни с общедемократической точки зрения, ни с позиции элементарных норм цивилизованного общества на рубеже XX и XXI вв. не может быть никакой разумной и достойной альтернативы самому справедливому и простому решению — признать за литовским языком в Литве статус государственного языка. Единственным мыслимым случаем осложнения проблемы было бы активно выраженное нежелание литовскоязычного населения считать свой язык государственным. Фактически это только теоретически возможное предположение означало бы готовность отказа от литовского языка вообще (или, что одно и то же, равнодушие к его судьбе) и даже от литовской государственности в том смысле, в каком она закреплена сейчас законодательными актами. Но поскольку описываемой ситуации реально не существует, как нет и запрета на признание литовского языка государственным сверху (закон) и нежелания иметь язык такого статуса снизу (литовскоязычное население), то проблема должна решаться однозначно - литовский язык должен быть государственным языком Литвы, ибо без этого сама идея литовской государственности оказывается неполной и ущербной, если только не фальшивой и показной. Подчеркиваю: если в составе нашей страны Литва обладает статусом государственности, то государственным должен быть и язык, именно литовский язык, и, пока государственность литовская, никакие "статистически-эгалитарные" соображения не должны препятствовать такому решению проблемы.
Если все-таки, к беде литовцев и нашему позору, литовский язык до сих пор не получил статуса государственного языка, то это следствие тех чудовищных извращений элементарных демократических принципов, той деградации духовных ценностей, которые настолько жестко определяли ситуацию во всей стране и специфически и дополнительно в Литве, что и сейчас, в иное время, многие люди оказались не готовыми не только к справедливому решению вопроса, но и к самому уяснению проблемы. Нравственный долг требует признать, что лишение литовского языка естественного права быть государственным языком было диск риминацией и литовского языка, и литовской культуры, и прав литовского народа, т.е. преступлением против человечности. Пришла пора восстановить справедливость.
К сожалению, не все понимают, что государственный статус дается языку не за хорошее поведение говорящих на нем и что признание языка государственным есть внутреннее свидетельство степени развития этого языка в общем контексте истории народа и его культуры, а не выпад против какого-то другого языка. Государственный статус языка отражает историческую реальность языкового и культурного развития, уровня национального самосознания, готовности взять на себя ответственность за решение тех исторических, социальных, хозяйственно-эко номических, культурных и иных задач, которые стоят перед народом, обладающим государственным статусом.
Но готов ли сам литовский язык взять на себя еще одну функцию — быть государственным языком Литвы? Безусловно. В тяжелых условиях последнего столетия, при отсутствии государственности, литовский язык, хотя и не без потерь, выстоял и даже создал особую высшую культурно-социальную языковую форму — литературный язык, ставший мощной объединяющей силой национального развития, эффективным и разнообразным инструментом культуры, ее душою. Литовский народ не только отстоял и сохранил свой язык, но развил и обогатил его до такой степени, что признание литовского языка государственным уже сегодня не потребовало бы никаких "доделок", "подтягиваний", введения языковых суррогатов. Литовский язык действительно подтвердил даже в условиях, близких к экстремальным, свою удивительную способность адекватно усваивать и перерабатывать содержание современной жизни в самых сложных и тонких ее проявлениях. И внутренние потенции литовского языка, и конкретные завоевания его позволяют считать его одним из активных и "сильных" элементов в мозаике языков современного мира и связывать с ним большие надежды. Не буду удивлен, если в начале следующего века художественное творчество на литовском языке достигнет еще никогда не виданной высоты.
Все, что говорилось до сих пор, представляет собой взгляд с одной стороны, правда, наиболее важной. Но существует и другой, противоположный этому взгляд, который также нашел отражение в печати. Чаще всего он отражает настроения, бытующие в определенном слое русского населения Литвы. В этом взгляде, как в кривом зеркале, отражается ложная, чудовищно смещенная картина действительности. Конечно, проще всего было бы пренебречь этим взглядом, сославшись на то, что он определяется великодержавными шовинистическими установками, воспитанными десятилетиями, очень низким культурным уровнем (как в том, что касается знания фактов - истории, культуры, языка, так и в том, что относится к возможности самостоятельного решения мыслительных задач), отсутствием правильной социальной и культурной ориентации в изменяющихся условиях и т.п. Все это есть, но ставить здесь последнюю точку все-таки было бы опрометчивым решением.
Как ни горько признавать распространенность этих взглядов (и тем горше, что известно, как трудно переубеждать носителей этих взглядов, обычно принципиальных "монологистов"), нужно иметь мужество не только констатировать их наличие, но и попытаться понять их и, отбросив естественный протест и раздражение, войти, так сказать, "изнутри" в мир носителей этих взглядов. Давать советы — задача неблагодарная вообще, в данном случае — вдвойне неблагодарная и даже опасная. Если я все-таки решаюсь обозначить несколько предложений, то только потому, что надеюсь быть правильно понятым, хотя бы и не всеми.
Итак, первое. Не нужно абсолютизировать прочность и неизменность обозначенной "дикой" позиции. В обществе, усваивающем постепенно демократические нормы, в условиях становления правового государства и формирующегося плюрализма мнений, многое будет, несомненно, меняться. Как быстро и радикально, сказать трудно, но поколение 90-х годов будет, конечно, иным, чем поколения предыдущих десятилетий. Второе. Очень важно с самого начала отличать агрессивное нежелание слушать человека иного языка и иной культуры от тех случаев, когда основной причиной является незнание, невежество, косность, некая душевная нечуткость как наследие худшей эпохи. Третье. Нужно набраться терпения, чтобы разъяснить носителям этих взглядов, что изменится для них при изменении статуса литовского языка, какие могут быть формы сотрудничества и достойного вхождения в новую ситуацию, какая помощь может быть оказана им. Боюсь, что некоторые слои русского населения Литвы "оглушены" изменяющейся ситуацией, сбиты с толку в условиях потери "идеалов" и "кумиров", неверно представляют себе последствия и поэтому склонны поддаться паническим настроениям, худшему советчику в подобных ситуациях. Важность разъяснительной работы на русском языке, последовательного решения просветительских задач, хотя бы в виде статей обзорного характера по истории Литвы и Прибалтики (особое значение приобретает в данном случае освещение исторических судеб Восточной Пруссии), культуре, языку и истории взаимодействия балтийских языков с соседними языками, истории славянского, немецкого, еврейского, тюркского элементов в Прибалтике, представляется очевидной и при правильном подходе не может не вызвать изменений в положительном направлении. Четвертое. Необходимо сформулировать свои национальные задачи, четко самоопределиться в отношении инонациональных элементов в Литве, проанализировать не только свои достижения, но и упущения, а иногда и несправедливости по отношению к "неосновным" этническим группам, попытаться почувствовать, что не только ты зависишь от другого, но и некоторые другие зависят от тебя и могут рассматривать свою ситуацию иначе — более пессимистически. Самоочищение необходимо всегда, и успех в нем, может быть, наибольшая победа.
Во всяком случае, этот круг задач, который сейчас может показаться второстепенным и менее масштабным, тоже неотложен, и его решение должно идти нога в ногу с решением задачи охраны и совершенствования литовского языка. Обе стороны должны действовать открыто и терпимо, кроме тех случаев, когда ситуация чревата оскорблением чувства нацио нального достоинства. Справедливый выход из положения существует, и нужно искать его практические варианты. Но в конкретных условиях Литвы (и вообще Прибалтики) справедливость не означает механическое уравнительство. Слишком различны высшие функции литовского и рус ского языков в Литве, и слишком неодинаково их положение. Главный и, по сути дела, единственный регион, где литовский язык является основным, — Литва, и только здесь литовский язык может быть спасен и приумножен. Ничего подобного нельзя сказать о русском языке в Литве. Наконец, в отличие от русского языка балтийские языки находятся в опасной зоне и нуждаются в специальных охранных мероприятиях, которые и составляют первейшую задачу культурно-социальной экологии этого региона. И в этом отношении положение русского языка оказывается иным: как язык межнационального общения он обеспечивает свое положение не законодательно, не в силу неких искусственных мероприятий, а благодаря сложившимся культурно-историческим условиям. Когда же такие "мероприятия" все-таки проводятся, они, несомненно, причиняют урон основному языку региона и, более того, компрометируют даже и "сильную" сторону. Усиленное, почти административное внедрение русского языка, в частности с помощью создаваемых новых организаций бюрократического типа, принесет в будущем (и уже принесло) горькие плоды — и не только для литовского языка. Неорганичность и насильственность в этом деле всегда неотделимы от неуважения к другому языку и народу и ничем хорошим кончиться не могут.
Приобретение литовским языком статуса государственного не сделает русских в Литве гражданами "второго сорта", но они сами могут себя сделать таковыми, отказывая литовскому языку в уважении (теоретический аспект) и отказываясь овладеть им (практический аспект). Единственная альтернатива "второсортности" - чувствовать себя завоевателями в стране, чей язык знать не нужно. Это умонастроение очень опасно, и закрывать на него глаза означало бы взращивание новой взрывоопасной ситуации. Позиция в этом вопросе должна быть такой же, как у врача: даже если он не знает быстрых и надежных путей исцеления болезни, он признает положительным фактом само обнаружение явных симптомов опасной болезни.
Помня обо всем этом, нужно действовать и в дальнейшем. Важно не только обретение литовским языком статуса государственного, но и то, чтобы оно было не результатом "дарования свыше" или вынужденной обстоятельствами и, следовательно, неискренней, половинчатой уступкой, но сознательным актом свободного, широкого и благожелательного признания за литовским языком и народом их неотъемлемых прав. И в этом акте, никого не дискриминирующем, но всех возвышающем, должны слиться и усилия высшей власти в лице ее законодательных органов, от которых зависит решение вопроса, и энтузиазм и выдержка литовцев и стремление всего русского населения Литвы сначала к признанию "другого", а потом и к уважению его, не говоря уж о дальнейшем. И на меньшее согласиться нельзя.
В. Л. Цымбурский
|
