Дина бу р г
Скачать 7.91 Mb.
|
не зря, а за ней Гражданская война, создали мощную социальную прослойку сиротства, выжившего в условиях беспризорничества. Консервативная ее часть пошла за Остапом Бендером, уважающим уголовный кодекс. Другая пошла за Дзержинским, наследники которого из этой среды черпали свои лучшие кадры для великой работы, начатой с дела промпартии. Менее пластичные массы образовали у нас великую армию блатного уголовного мира воров в законе, тоже трансмутирующего по-своему из десятилетия в де- сятилетие. * * * Челябинск моего детства был пейзажем погод: морозного зимовья (все в снегу, а поверх – луна или солнце в радужных кольцах и черная тишина ночи) – либо жаркое лето и пушистая (легкая, как тополиный пух) пыль на дорогах. Эти две погоды разделены 14 Юрий Динабург были веснами и осенями нашей жизни в сáклистом Ленинграде, в гористых городах, как я объяснял в Челябинске, имея в виду – в теснинах высоких зданий. В Москве, впрочем, я видел не столько застройку, сколько механизмический, транспортный парк. В архи- тектуре мне виделось не царство человеческих жилищ, а скопище загонов для железного скота (метро представлялось его осно- вой и нутром с лифтом), – для всего того разномастного и разно- породного транспорта, который людям приходилось всячески объ- езжать и манежить. Трамваи и автобусы (не говоря уж о такси) казались мне, дошкольнику, металлическим скотом, который выка- тывали откуда-то из недр строений для общемосковской игры в дрессировку транспорта. Весь смысл московской жизни мне ви- делся в этой игре. В Челябинске жизнь скучновато сводилась ле- том к созерцанию – как растет трава, плывут облака (или нагро- мождаются подружками друг на друге – в виде подушек) или как гримасничает в небе луна, такая претенциозная в своих ужимках и самоизлученьях. Разумеется, мне было бы легче описать тогдаш- нюю домашнюю интерьерную жизнь: в Москве она была пестра и беспорядочна, – здесь мы были не у себя дома, здесь мы были гостями – с нами играли, мы играли не в себя, а в кого-то, мне не знакомого. В Челябинске все было у себя: и огонь в печи, и филигранный лед на оконных стеклах (а он причудливей всех орнаментов на облож- ках книг, пейзажей внутри их и декора посуды), и гости с немос- ковской медлительной речью, со спокойными жестами. А в Москве жизнь была как в старом (довоенном) кино, где все состязались в суетливости с Чарли Чаплином или с Игорем Ильин- ским и вообще с «Веселыми ребятами» (успешно скрывавшими свое родство с миром Ильфа и Петрова) и с «Детьми капитана Гранта». Но совсем другой была жизнь в Ленинграде, хотя только через несколько десятков лет я понял, что отличие это было не в жизни обитателей (бывших обитателей), а в жизни как таковой, совершав- шейся над нашим человеческим, простолюдинским уровнем, кото- Ме му а р ы . Гл а в а I 15 рый был когда-то и при старом режиме общим уровнем мещанства, и дворянства, и прислуги мещанско-дворянской – жизни, в которой главными событиями были календарные праздники с наводнения- ми, упреждаемыми пушечными выстрелами, и сенсациями, ничем не упрежденными. «Царя убили» – свидетельницей этой сенсации была моя бабушка. Ей было 12 лет, и она была метрах в 20-30-ти от события, а потом всю жизнь описывала его по-своему. В Петербурге-Ленинграде до сих пор можно видеть жизнь как та- ковую, идущую поверх обывательского присутствия при Ней, при Жизни, в своих обывательских образах старения, лечений, ску- чания, да исполнения естественных нужд, да ожидания сенсации. За недостатком сенсаций (хотя бы дней свадеб, торжеств, похорон) можно было бы ходить в театр или в Lustgarten (Увеселительный сад). А над этим и поверх всего-всего шла Сама Жизнь, которой внизу совершалось убогое подражание в жанрах художественной само- деятельности и народной самонадеянности. Жизнь, которую ося- заемой, зримой делала пейзажная (ансамблевая) застройка Пе- тербурга как бы кладбищем императоров, – всеми их дворцами, храмами и казармами. И оказывалось, что жизнь в высоком смысле идет именно на этом кладбище, на этом ипподроме петровских и николаевских коней, на этом манеже реформ и театре идей и вкусов, на этом ристалище и полигоне исторических воль и фантазий. * * * Ранние воспоминания едва ли возможны у человека, прожившего детство в единообразной среде. Для ранних воспоминаний необ- ходим опыт преображенья пространства, субъективно пережива- емый, например, когда засыпаешь в тесном вагоне, продолжаю- щем обстановку перрона, вокзала, Невского или Гончарной. Или Пушкинской. И вдруг просыпаешься утром, – а за окном крутящее- ся пространство среднерусской полосы. Может быть, не между Питером и Москвой, а дальше на пути к Самаре встречаются весьма открытые пространства, как бы сплошные поля или степи, какими 16 Юрий Динабург их может мыслить русский мальчик понаслышке, если живет он в больших городах и не поймал еще Золотую Рыбку, чтобы она бы- ла у него на посылках. И не взлетел к Золотому Петушку на тонкий шпиль Петропавловского собора. Кто-то сказал мальчику, что пе- тушок этот не Ангел на соборе, а что Петушок у нас в России был двуглавый и рядился под Орла. Требовал по крайней мере, чтоб Орлом его считали и называли все вокруг. Так начинались гамлетические различия между быть и казаться: Ему и больно и смешно, А мать грозит ему в окно… – и любит она цитировать малоуважаемого ею поэта: Так начинают. Года в два От мамки рвутся в тьму мелодий У моего героя не нашего времени (иных времен – смертного време- ни) была настоящая мамка, отдельно она от матери была, и любима больше самой мамы: справедливость так жестока в этом мире (и она диалектична?) – вот в чем «собака зарыта», – только о спра- ведливости и думали в шиллеровские времена, подарившие нам эту диалектику. Даже в доказательствах теорем чаще всего слово «справедливо» (будут утверждать) замещало священное слово «истина». Вот и провалились мы в сплошную диалектику. Эта мамка однажды, никого не предупреждая, отнесла меня крес- тить в Божий храм, что по всем народным представлениям нало- жило на мою жизнь глубочайшую печать, хотя сам я об этом состо- янии не помнил уже несколько дней спустя и услышал о нем только от родной мамы, Ирмы Фридриховны Динабург, урожденной Баль- тазар. Очень она была возмущена самоуправством мамки моей Александры Ивановны, обошедшейся со мной, как с барчонком ка- кая-нибудь крепостная раба. Не знаю, тогда ли или чуть позже сфо- тографировалась она еще со мной, и так сохранилась у меня по- следняя памятка о моей крестной. Но это все семейные преданья до сих пор, все остальное я свидетельствую под личную ответ- Ме му а р ы . Гл а в а I 17 ственность очевидца. («Автор» слишком высоко уважает то, что называют Благодатью, чтобы думать, что она, Благодать, могла до- бываться как-то исподволь или посредством символических дейст- вий. Там, откуда Она исходит, наши человеческие заботы могут скорее мешать, чем помогать. Конечно, я не сам себя изобрел и сконструировал, но желание пожилой женщины (няни) сделать для меня что-нибудь важное мне на всю жизнь меня умиляет в те- чение всей этой жизни. Это желание женщины, которая была уже сама близка к смерти. Озабоченность кем-то, например хотя бы ре- бенком, которого она воспитует, на фоне современной всеобщей незаинтересованности друг в друге и беззаботности во всем, кроме себя самого, определяет, так сказать, моральную дистанцию этих разных времен гораздо отчетливей, чем любые измерения в еди- ницах вращений в космосе и тому подобное). * * * Не только у нашего соседа инженера Брандта была коллекция русских идиом (пословиц, поговорок) – почти каждый человек тех поколений был у нас еще носителем такой веселой языковой компетенции, построенной по принципу Sapienti sat, делавшей аутсайдеров комическими персонажами русского общества. Гово- рили: «Так вот в чем собака зарыта», и дети начинали ломать го- ловы над вопросом: какая собака? Та, что у попа была любима и убита и забыта; а те, кому следует, понимали, что собака здесь – heart of the matter – она сама может зарыться живьем в сюрреа- листических кучах. Собаку зарывают, а кошек выбрасывают куда попало, в помойки, мусорные кучи, хотя дохлая кошка имеет го- раздо большую силу, чем даже дохлый пес, – читайте об этом у Марка Твена в связи со способами искать клады или выводить бородавки… Я столкнулся с дохлыми кошками на той самой полянке, на которой проходило раннее мое речетворчество – в устном его, фольклорном периоде – как пóзднее мое текстослагательство приходит теперь тоже в движение – на разных видах общественного транспорта, в метро по крайней мере. 18 * * * (Я – Ирме Федоровне) Юрий Динабург Похвалы нагоняли на меня тоску и даже улыбки смущения, вро- де тех, которые внушали мне чувство неловкости, которые, к не- доумению старух, вызывали у меня их хоровые причитания по поводу безрукости бабушки: где бы мы ни появлялись – на нас смотрели во все глаза и причитали с искренней преувеличенной аффектацией, – ибо я видел, как быстро переключали внимание. В этом сочувственном страхе по поводу чужого несчастья столько очевидной радости за себя, что со мной этого не будет, это очень маловероятно, чтоб это случилось со мной! – и есть же, слава Богу, люди несчастнее меня, и т.п. От скуки с бабушкой Омой (Амалией Адольфовной) я был спасен первым большим чтением – Жюль Верном, «Великими морепла- вателями ХVIII столетия», – богато иллюстрированным, где в ос- новном я видел дикарей, разнообразней и понятней Гайаваты, – голых рядом с изящно одетыми мореплавателями и столь же изящ- ными кораблями. Везде я видел людей, соизмеряющих друг друга по множеству параметров – и всякое подобие равенства выступало как условность. Перекрыло это наблюдение потом только чтение «Моцарта и Сальери». Я ведь был очень сангвинистичен и жизнерадостен – жить одним высокомерием мне было ужасно тягостно, а как папы с нами не стало, до 10-го класса, лет семь, ни один собеседник не бывал мне интересен дальше одного разговора. Я чувствовал себя Гулливе- ром. С тобой у меня все определилось твоей одной фразой: «Со- ветская школа научит всему, что нужно», – сказала ты Оме, когда она вздумала учить меня еще и французскому. До чего это тень бросило на слово «советская». Я не подумал, что так ответила ты не из доверия к школе, а из отсутствия интереса ко мне, – из не- желания заниматься мной – чему-то там учить. Я понял только, что все советское – это казарменная замена всему семейному и вообще основанному на личностных отношениях. Какая-то совет- ская школа, где решает не один, а сразу несколько людей, там, Ме му а р ы . Гл а в а I 19 кажется, и есть совет, а вместе люди всегда многословно-глупее по сравнению с теми же людьми, наблюдаемыми порознь. * * * (Я – Ирме Федоровне) Главное действие школы для меня было в скуке: никогда больше в жизни я не скучал – как только с нашими домработницами и школьными учителями и товарищами. Школьная учеба была свя- зана воедино тягостным наблюдением своего умственного превос- ходства. Мои товарищи превосходили меня во множестве других отношений, однако здоровые и сильные то и дело болели, или были биты, или трусили в драках. Но ничего столь постоянного я не на- блюдал, как свою способность быстрее всех сориентироваться в любой новой теме (ситуации и т.п.). И не выдумывай, что это сделало меня высокомерным: я более всего жалел бы всех осталь- ных, если бы не приходилось скучать. Если бы не ежедневные прямые наблюдения, я бы никогда и не вообразил, до чего средние люди слабы (по масштабам того, что я находил в себе) – зрелище деморализующее, ибо я видел много среди них мальчишек, которые ощущали примерно то же в обратной перспективе зависти, почему в средних классах я так не любил ходить в школу. Я стал учиться подчеркнуто небрежно, я научил маскировать всякое проявление самооценки и даже скуки в общей куче людей, почти лишенных интереса ко всему на свете. Желание отделаться от осточертевшей среды толкнуло меня сдавать за 8-й класс экстерном, – но ведь я к этой среде еще не относился враждебно. * * * Решено было, что я вырабатываю злонравие и скептицизм именно за отсутствием детского общества, – решено было взять домработницу с дочкой. В то время институт найма еще только вырабатывал свои возможности превратиться в систему угнетения обеих сторон, и упомянутое решение мыслилось как жест благо- родства и тонкого практицизма. Мне и в голову не пришло – как 20 Юрий Динабург это мгновенно совершилось порабощение: почти никогда более я ни на кого не имел такого влияния, – и для меня в моей власти |
Похожие:
 | Национальная выставка мопсов проводится в соответствии с положением ркф о выставках ранга чк, пк, кчк |  | «Методическое обеспечение оценки экономической эффективности инновационных проектов» |
| Ведомости. Пятница (приложение к газете Ведомости), Дина Юсупова, Пятница, 27. 06. 2008, №022, Стр. 1-2 18 |