Итак, Одигитрия
(коротенькое предисловие)
Эту повесть о поиске не только раритета17, но и реликвии не следует рассматривать как абсолютно документальную историю, хотя персонажи и поступки, совершённые ими, имели, как говорится, место в действительности. Но ведь автор осмыслил всю эту историю по-своему.
Хотя, подчёркиваю, поиск Одигитрии старался отразить предельно правдиво, поступки – жизненно, сохранив речевые особенности каждого упомянутого в ней персонажа. Даже если это были ненормативные выражения (мат). Без них персонаж представал лживым, совсем другим, нежели в жизни, ходульным, придуманным. А я сторонник правды. Жёсткой прозы.
Одигитрия18
(повесть)
Обрывки газет из музейного кострища
В шестьдесят втором году, наверное в последних числах августа, уезжая в Свердловск, чтобы успеть на сельскую картофельную эпопею, я захватил с собой не только результаты объёмной (по количеству опубликованных материалов разных жанров) своей студенческой практики в Кировской областной газете, но и рулон обгоревших газет – две подшивки «Челябинского рабочего» и «Челябинской правды», чтобы передать часть в кабинет истории советской печати УрГУ, а оставшиеся раздать однокурсникам, кого они заинтересовали бы.
Вместе с подшивками для себя я открыл неизвестный мир, а ведь обе газеты датированы тысяча девятьсот двадцать пятым годом, и «Челябинский рабочий», и «Челябинская правда» (о существовании последней я даже не подозревал). Мне удалось выхватить из огня обрывки дореволюционных местных печатных изданий, почти на две трети уже превратившиеся в пепел. Я и уцелевшие клочки прочёл, вернее, то, что от текстов осталось. Всё без исключения оказалось для меня любопытно. Даже объявления из обрывка какой-то неизвестной газеты: «Продаются крупчатые мельницы. 1) Паро-водяная крупчатая мельница съ (сохраняю орфографию оригинала) производствомъ до 500 мешковъ въ сутки, съ тюрбинами паровымъ двигателемъ въ 110 индикаторныхъ силъ, съ полнымъ оборудованиемъ и постройками, при ней пеклеванная мельница съ производствомъ сеяной и пеклеванной19 муки до 70 мешковъ въ сутки на реке Пышме в 20 верстахъ от станции Богдановичъ… П. – Тюменской жел. дороги. 2) Раструсная водяная мельница въ 2-хъ поставахъ на реке Исети в деревне Шиловой въ 30 верстахъ от станции Баженовой П. Тюменской…
Золотые прииски…
Въ Каменской казенной даче, по системе реки Большого Рефта въ 40 верстахъ отъ старнции Богдановичъ П. Тюменской жел. дороги.
1) Николо-Чудотворский – площадью 102 десятины съ бегунковой фабрикой и прочими постройками.
Надеждинский – площадью 2 десятины.
Ильинский – площадью 89 десятинъ.
Федоро-Ачинский – площадью 39 десятинъ.
За справками обращаться по адресу: г. Екатеринбургъ, …ая ул. Д. № 13 Андрею Флегонтовичу Малино(в?)цеву».
Некоторые слова не удалось обнаружить даже в словарях. Современных.
Вот какие грабительские дела творились при царизме-капитализме в нашем краю! Интересно. Читаю дальше: «…ральский Кустаръ»…просп. Противъ Амер. Гост… драгоцен. камни, каменныя …вещи, ювелирн. издълья. …незине собств. мастер.». Такие ценности распродавали! Народное достояние. Пролетарское.
Ну дела! Известия из канувшего в Лету чуждого нам, советским людям, мира.
На другом клочке:
«Практические уроки французскаго языка даётъ дом(аш)няя учительница, слушавшая лекции въ Сорбонне. Главный просп. 18 б. верхъ.
Готовлю за все кл. средн. военн. уч. …на вольно-опред. и сельск. уч. Уктусская 94.
Корректоръ табличный, опытный, нуженъ, не знающихъ дела прошу не затруднять предложениями. Справ. в к-ре типогр. газ «Ур. края»
Вероятно, это обрывок из названной газеты, подумалось мне. О многом говорит это объявление. А что это за газета? Итак, «Уральский край». Издавалась в Екатеринбурге, оказалась в Челябинске, неизвестно в каком году, а теперь взяли и спалили на кострище вместе с мишурными кистями, какими-то папками (а что содержалось в них? может быть, нечто ещё более интересное?). И зачем такие исторические вещи жгут? Музей битком набит, некуда газету даже приткнуть? Нет, конечно. Начальство, наверняка, распорядилось. Варвары! Это же уничтожение нашей истории! Таким образом нас превращают в быдло.
Читаю далее. Это о нас, студентах.
«Бывший студентъ старшего курса университета (в Екатеринбурге до революции действовал университет? Вот это здорово! Вернее всего, название неизвестного вуза не указано по иной причине) репетируетъ и готовитъ по всемъ предм. сред. учебн. завед. и на аттестатъ зрелости Уг. Главного пр. и Кузнецкой ул. 73». Впрочем, безымянный студент-недоучка мог грызть когда-то гранит науки и в Москве, например, и в других городах России. Их насчитывалось не столь много, российских университетов, но они существовали в нашей стране, несмотря на бредни А.Р. Пинус о «безграмотной и тёмной царской тюрьме народов».
В конце обрывка ещё одно объявление:
«С.-Берн. щенок 7 м. и цинк. ванна, оч. дешево продаются, Водочная 96 кв. Крылова».
Довела, видать, Водочная улица господина Крылова до продажи цинковой ванны, в которой он мылся перед праздниками и щеночка своего купал. Продаст щенка сенбернара и переберётся, наверное, на улицу Трезвенную. Забавно, однако улиц с таким названием нет и, наверное, никогда не существовало. Расея!
Ну, хватит забавляться, хотя на столе лежит ещё один обгоревший клочок дореволюционной газеты, и напечатан он другого рисунка шрифтом.
Ладно, загляну напоследок в проклятое царское прошлое из нынешней социалистической благодати:
«Сего, 1903 года, ноября 23 дня въ день преставления Благовернаго Великаго князя Александра Невскаго Всея России Чудотворца освященъ новый храм сего чтимаго святаго въ селе Русская Сеча. В алтаре новаго храма сооруженъ святой престолъ, на него возложена срачица тонкого холста, на коей пришить святый антиминсъ20, поставлены сребреные и позлащенные святые сосуды весомъ въ 7 фунтовъ 35 золотниковъ, сребреный же крестъ благословляющий, весомъ 1 фднтъ 10 золотниковъ, святое Евангелие напрестольное в червленомъ бархате с пятью финифтяными накладками. При томъ же алтаре приложены частицы свтятыхъ мощей въ трехъ гробничкахъ, въ воскомастике, мерою в длину каждая по три с половиной вершка на два вершка в ширину, сребреные же, с изображением древняго греческаго письма иконъ Иоанная Крестителя, первомученика святаго Стефана и Меркурия мученика. В алтаре же водружена древняя Чудотворная святая икона писаная восковыми красками, греческой работы Богоматерь Одигитрия размеромъ 11 с половиной и шириной 8 вершковъ. Икона поставлена въ кипарисовый киётъ со стекломъ. По преданию икона написана в XIV веке монахами-изографами на Афоне, а привезена в Россию купцомъ I гильдии имярекъ как церковное покаяние за грехъ совращения девицы-прислуги. На его же капиталы возведёнъ храмъ и полностью обустроенъ».
У нас сейчас, подумал я, этому толстопузому похотливому купчишке, который и имя своё от всенародного позора скрыл под «имярек», дали б минимум «червонец». С конфискацией имущества. Да ещё блатные его опустили бы. А почти шестьдесят лет назад он отделался постройкой церкви и покупкой иконы и прочей мелочишки – легко отмазался мужик за свой грешок – совращение невинной девицы.
Ну-ка, что ещё интересного не успел пожрать огонь? «Оптикъ А. Липшицъ специально изготовляетъ по рецептамъ г.г. врачей линзы для очков и пенсне и лично г. Липшицемъ тщательно проверяются». Авторитет! «Открыта подписка на необходимую справочную книгу «Правящая Россия»… «от Государственного Совета до сельскаго старосты».
Эх, где вы, члены Государственного совета и сельские старосты, развеянные могучим ветром Социалистической Революции? Дым Истории! Чекисты всех к стенкам поставили и перещёлкали.
Ещё что-то о церкви: «От отделения церковной утвари Торгового дома Бр. В. и И. Рысины в Царицыне. По требованию высылаются иконы преподобного Серафима Саровского чудотворца фряжской лучше работы, по золотому чеканному фону. Мера: 7, 10, 16, 20, 24, 32, 36 вершков21. Цена: 12, 18, 30, 40, 55, 75, 100 рублей».
Недёшево! Тогда иконы ценились весьма высоко. Если корова стоила три рубля, а лошадь – пять рублей! Что это за «фряжская работа»? По словарю: иностранная. Иностранцы, что ли Серафима того писали? Не понятно. Религия! Тьма!
Ну-ка, что ещё уцелело от огня?
«Открыта подписка на иллюстрированный еженедельный журналъ «Вокруг света». Среди бесплатныхъ приложений: 1 томъ «Мысли мудрых людей»… на каждый день, собранные знаменитымъ писателемъ Львомъ Николаевичемъ Толстымъ. 24 тома исторических романов Александра Дюма (отца)»
Экое заманчивое сообщение! И сейчас не отказался бы приобрести. Двадцать четыре тома! Сочинения Л. Толстого у меня уже есть.
В общем, засовываю обгоревшие листочки в папку, где хранятся разные любопытные библиографические заметки, – храню в надежде, что когда-нибудь пригодятся. А подшивки увожу в Свердловск. В кабинет советской печати и однокашникам.
Годы спустя…
…Минули в суете и обычной ежедневной журналистской нервотрёпке годы. Папок накопилось много. С черновиками, заметками, рукописями неопубликованных материалов. С тематическими вырезками из газет и журналов. На близкие мне темы. Больше всего – от пятистрочных заметок до многостраничных статей – об иконах, древних русских книгах, об отечественной истории, спекулянтах и похитителях. О собраниях и коллекционерах. Да и сам я с шестьдесят седьмого стал полноправным коллекционером. Сначала – книг, марок, затем икон, позже ещё и фолиантов на кириллице22. В ворохе бумаг затерялись обрывки дореволюционных газет, выхваченные мною из музейного кострища в шестьдесят втором году. Я и не вспоминал о них, хотя иногда в воображении всплывала чёрная энкаустическая икона, которой я даже не видел воочию, а лишь представлял в воображении.
Но всему приходит своё время. Нечаянно (совсем другое разыскивал) наткнулся на заметку о селе Русская Сеча. И об иконе Богоматери «Одигитрия», вкладе в храм уникума, если верить автору, – XIV века! Но в указанное время энкаустические иконы вроде бы на Афоне уже не писали. На смену энкаустике пришла другая технология: на основу (деревянную доску) наклеивалась паволока (ткань), на неё наносился левкас (мел с клеем). И по нему писали темперой: красками, разведёнными на желтке куриного яйца. Словом, существовала уже темперная живопись.
Надо бы разузнать о судьбе этого загадочного раритета подробнее, подумалось мне. Необходимо проверить по архивным источниками и научной литературе. И съездить в то село.
С этой благой мыслью я и засунул заметку в одну из папок. В общем, сомневался: какая-то тут ошибка. Вернее всего тривиальная газетная «очепятка».
Заботы и суета повседневной жизни, да постоянные вызовы в милицию – изо дня в день, из месяца в месяц – будто умышленно удерживали меня от поездки в Русскую Сечу. И не только. Признаться честно, слабо верилось, что удастся разыскать в селе что-то интересное для музея или нашего личного собрания.
Однако удалось-таки вырваться из захватившей меня бесконечной работы и привычных, почти невидимых пут семейной обыденщины в то село и познакомиться с одной замечательной, очень пожилой женщиной Лукерьей Афанасьевной, о которой подробней расскажу далее.
Думается, не без участия продавщицы сельмага Агафьи (её Гашей знакомые и покупатели звали) в Русской Сече обо мне узнали многие её односельчане, куда зарядил я наведываться. Любопытства ради: удастся разыскать икону либо она – миф. Судачили обо мне сельчане разное: что я из журнала «Респандент». Какого журнала – никто не ведал, но коли журналист, значит, робит в журнале. Кто-то пустил слух, что я «скупщик», «спекулянт». Чтобы как-то рассеять подобные сплетни, я привозил в следующие вояжи сельчанам, с которыми познакомился и у которых кое-что приобретал, номера газет с заметками (моими или других авторов) и акты о сданных мною в краеведческий музей экспонатах, среди которых они узнавали и бывшие свои предметы, приобретённые у них. Лишь одного многие не могли уразуметь: зачем я, уплатив свои кровные деньги, отдаю купленные вещи музею бесплатно? Человек вроде бы «грамотнай», а таких «глупостев» творю. Как деревенский дурачок. Или шибко хитрый: «сам себе на уме».
Местные ханыги23, прикинув, что у «респондента» денег куры не клюют, настойчиво выпрашивали «трояк на пузырь» за всякое старьё, бесполезное в хозяйстве. Но я не поддавался и тогда, когда предлагали что-то подходящее, пока не докажут что вещь лично им принадлежит, а то даже по их клятвенным утверждениям всегда отказывал. Такой изначально себе закон установил, и он неоднократно защищал меня от тюрьмы. Участковый уполномоченный тоже мною интересовался – по службе положено. Потолковали с ним «душевно». С проверкой документов. Не знаю, поверил ли он мне. Наверное, нет.
После увольнения из «Вечёрки» (причину мне никто не объяснил, свои служебные обязанности я выполнял добросовестно и замечаний по работе не имел), но предложили уволиться: «указание свыше». Чьё? Почему? Никто «не знает». Взяли-таки литсотрудником, а потом и корреспондентом в многотиражку. Ненадолго. Пока штатная сотрудница из декретного отпуска не вернулась.
Из командировок я, как правило, обязательно привозил что-нибудь любопытное – и для себя, и для музея изобразительных искусств. Делал всё, чтобы обезопаситься от клеветы: как истый бюрократ, обзаводился расписками.
Для этого с продавцом, хозяином, совершал письменный договор, что именно я приобретал для себя, а что – для музея, дабы после не возникло недоразумений. Покупку оформлял на листке блокнота, и мы оба расписывались и ставили число. Поступал я так, потому что мне было известно: некоторые из «коллекционеров» (спекулянтов) в грабительских «экспедициях» выдавали себя за сотрудников музеев и обманным путём присваивали вещи простодушных, доверчивых людей. Якобы для «изучения». Иногда эти предметы оказывались очень дорогими и даже ценными. Чаще всего мошенники называли себя чужими именами и вторично в освоенных местах не появлялись. Адреса брали или покупали (!) у коллекционеров же. Или у знакомы сотрудников музеев. Или шпарили наугад. На авось.
В обществе, подсмеиваясь над «непугаными деревенскими дураками», никогда не называли региона, ни конкретного пункта, где совершили преступление, хотя обман за таковой не желали признавать, превращая его в этакую «милую» шутку, где обирала рисовал себя ловким, находчивым парнем, а обмишуренного (или обмишуренную) жертву выставлял в самом неприглядном, оглуплённом виде. Герой!
Я не смог, сколько ни разузнавал, установить, кто приезжал в шестьдесят втором году в село Русская Сеча за чёрной иконой, потому что сельскому оперуполномоченному никаких своих данных дама не оставила: молодая, красивая, белокурая, «очень культурная», вежливая, улыбчивая, хорошо, модно, «по-городскому» одетая. Вот и всё. По описанию – Нина Петровна Казакова, директор Челябинского областного краеведческого музея. А если не она? У меня язык не повернулся бы спросить её об этом случае. Причина была.
Когда икону милиционер занёс из сенок в комнату (не держать же её, предмет культа, представителю Советского Закона в горнице – всё-таки чуждой идеологии вещь, можно сказать – антисоветская), то извинительно спросил:
– Вы простите, гражданочка, откуда прибыли? Из какой организации?
– Из областного управления культуры, – ответила красавица. И в самом деле, за окном виднелась вишнёвого цвета легковая автомашина, бдительное око стража сельского порядка узрело и фигуру шофёра в ней. И номер он, на всякий пожарный случай, записал.
– Извините, может, я Вас задерживаю, от важных дел отвлёк, уж больно подозрительной нам эта досточка показалась: зачем её кирпичами замуровывать, коли на ней ни шиша не видать? Одна чернота. Я её тряпкой, перед тем как докладывать по инстанции, обтёр, всё едино – ничего не проступило. И позвонил районному начальству своему: такое, дескать, дело. Приказали на всякий случай придержать. Обещали с областью связаться. Потому – непонятное што-то. Не скрою, есть у некоторых несознательных людей под домам образа, дак на их, видать, как бох нарисован, на этой жа – ни-чи-во! И вся – липкая…
«Дамочка», как мне после рассказал бывший оперуполномоченный (на пенсию уже вышел), брезгливо приподняла икону пальчиками с длинными наманикюренными ноготками, поглядела на неё, поглядела, и опер усомнился: не возьмёт! Замузганную такую. Бабонька вся эдакая гладенькая, ухоженная – не возьмёт, погребует. Но она, подумав малость, попросила завернуть доску в газету, что страж закона с охотой и выполнил. Сбагрил.
– Расписку написать? – спросила она, поблагодарив галантного милиционера.
– На кой? На што писать-то? На неизвестно што. Она у нас никак не числится. Бумажная волокита одна возникнет.
Так та «дамочка», распрощавшись, и ушла с суровыми нитками перевязанным газетным пакетом – ещё одна забота занятому сельскому милиционеру с плеч долой. А тут головная боль поважнее привалила: телёнок пропал у Анны Шамшуриной. А она не фиг на постном масле, а депутат сельского совета. Фигура! Названивает из своего кабинета весь день. Чёрт его знает: заплутал ли где или украл кто телёнка её. Если кража, то вернее всего надо в общежитии суждённых за тунеядство опрос провести. Или кто на тракте заблудшую тёлушку в проходящую грузовуху затолкал? Теперь ищи-свищи! Хотя розыск пропавшей животины – вовсе не его обязанность. На то Андрияныч, пастух, есть. Он целиком за скотину в ответе. Но – нет… Участковый уже восемь лет на пенсии, а прутся все к нему. Просят. Требуют. Не к новому идут уполномоченному, которому новую квартиру от сельсовета дали, а к Кузьмичу. По старой памяти. Привыкли. Да и свой, сеченский, – доверия больше. А к новому не особенно спешат. Если уж что «сурьёзное». На что надо «дело» заводить. А Кузьмич ох как не любил писаниной заниматься. Напишешь, а после с тебя же требуют. Канитель! Не расхлебаешься после. Так он объяснил мне.
Я умышленно избегаю сейчас называть имя молодого оперуполномоченного – начисто выпало из памяти. Не занёс почему-то его в свою записную книжку. Экс-уполномоченного сельчане звали Кузьмичом, а сменившего его на посту, это понимать надо, по имени-отчеству.
Все заметки и записные книжки тех лет не раз и не два перелистал – нет никаких упоминаний о новом оперуполномоченном из Русской Сечи. А придумывать имя и фамилию не хочется. Так и остался Кузьмич только Кузьмичом, если б не наткнулся на запись беседы с сельской учительницей.
…Да, здо́рово опустошила три года назад болезнь мою довольно неплохую память – ничего не поделаешь… Годы, годы… И бесконечные стрессы. Доработался, словом. Бывало, по двое-трое суток из-за стола не вылезал, пока последнюю точку не поставлю в чистовом варианте. Расплата наступила неотвратимо. Закон: за всё приходится платить сполна. И ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным. Тоже – закон. Это должен знать и помнить каждый.
…Постепенно, за пару с лишним лет понатаскал я из Русской Сечи немало всякой всячины, называемой стариной. В музей. И чёрная икона со временем забылась. И вдруг однажды опять вспомнил о заметке, в которой «фигурировал» невероятно древний образ. И среди сотен материалов, разложенных в десятки папок, мне удалось в который раз наткунться (сколько времени на это потратил!) на тот самый газетный клочок. Об Одигитрии.
…Отношения мои с краеведческим музеем постепенно и неуклонно усложнялись. Ненужное мне по теме, но представляющее интерес для краеведческого музея, я сдавал (дарил) в его фонды. Чем вызвал лютую ненависть сотрудницы Блиновой. Могу её понять – «мешал спокойной жить». Да и не ей только, как впоследствии выяснилось.
Я кожей чувствовал, что нежеланен музейщикам. Вероятно, надоел им, постоянно пополняя фонды, отрывая от привычной, устоявшейся системы их безответственного существования. Мне следовало прервать обидную одностороннюю «дружбу». Но подхлестнула и активизировала розыск (находку я намеревался сдать в фонды) газетная публикация в областной газете. В ней рассказывалось о том, что селу Русская Сеча исполняется двести тридцать пять лет (название немного изменено. – Ю.Р.) – неровный, однако – юбилей.
Когда-то слобода Русская Сеча, вычитал я в той заметке, представляла такую же крепость, как, например, Чебаркульская или Челябинская, Еткульская или Миасская.
Сеченская слобода в тысяча семьсот тридцать шестом – тридцать седьмом годах приняла и первых поселенцев. По тысяча семьсот сорок третий год в ней пребывала Исетская провинциальная канцелярия во главе с воеводой. Только в апреле тысяча семьсот сорок третьего года её перенесли в Челябинскую крепость, и она стала военно-административным центром Исетской провинции.
Село Русская Сеча, которое со дня основания называлось Белоярской сеченской слободой, как сообщал автор заметки, к своему юбилею в тысяча девятьсот семьдесят первом году насчитывало четыреста двадцать дворов, имело школу на шестьсот учащихся и вновь выстроенное здание Дома культуры.
Мне удалось заинтересовать знакомого фотографа-любителя, и он согласился стать спутником в очередном путешествии. Мы договорились вместе поехать в Русскую Сечу. Я почему-то решил, что должен обязательно разыскать то уникальное, что доселе мною ещё не обнаружено.
Но, как говорится, по не зависящим от меня обстоятельствам, осуществить свою задумку удалось лишь через пять лет. |