Скачать 1.67 Mb.
|
И они будут убивать друг друга, чтобы наделить смыслом свои тюрьмы. И повсюду будут питаться падалью. Возможно, вы не чувствуете, что все это давит, как рыба не чувствует давления воды? Все зависит от плотности. Но есть и такие, кто никогда не привыкнет, и они летают и летают — я видел рыб, выпрыгивающих из Индийского океана на свет Божий с раскрытыми плавниками, — вероятно, они сохранили память о том, что когда-то были птицами? Возможно, вы ничего не знаете. Но стоит хотя бы чуть-чуть выглянуть из своей клетки, и вы все увидите. Как это странно! Вы увидите, каким приходится быть мужественным и как надо вертеть талреп для натяжки вант, чтобы не сорвало мачту. Вы увидите, что все мы зажаты, что нам указаны четкие границы: метрики, сведения о судимости, залоги, дипломы, — настоящее Саргассово море! Мы зажаты до самой могилы, включая похороны, мы пожизненно заключены в воскресный Вожирар в окружении тусклых трехкомнатных нор, оплеванные, удостоверенные и аттестованные. Прочно связанные общностью имущества при женитьбе, социальным страхованием, профсоюзами, под многоцветной сбруей, со звездочками на хомуте — все время в упряжке! И если однажды, по счастливому стечению обстоятельств, вы начнете вдруг задыхаться, если вы вспомните об открытом море и попробуете наняться моряком на Кергелен или Новую Землю, вы узнаете, что думают по этому поводу в Управлении по найму моряков: открытое море давно занесено на карту — миллиардеров или утопленников. Остаются только странствующие монахи и бродяги, которые еще не создали своего профсоюза, хотя, впрочем, странствующих монахов давно уже нет, а бродяг пересажали по тюрьмам. Да и зачем Кергелен, когда есть кино, которое можно смотреть, не выходя из дома! Вы можете, конечно, попросить билет в Бомбей или в Готхоб, если вы еще мечтаете о Снежной Королеве, что живет в своем хрустальном дворце в Гренландии. Попробуйте! Я пытался. Я испробовал все комбинации, чтобы выскочить из клетки. Чего я только ни делал! Я стал таким же изворотливым, как египетские таможенники, и таким же гибким, как индийские йоги, чтобы лавировать в их анкетах. Я улыбался и, словно такса, вилял хвостом перед чиновниками посольств, а сердце мое бешено колотилось в ожидании паспорта. Я задыхался, задыхался в паспортной агонии. О брат мой, мечтающий о свободе!., горе тебе, если ты не соответствуешь предписаниям консульств, если ты не турист и не серьезный бизнесмен, если не имеешь счета в банке, если не завербован на три года фирмой, производящей туалетную бумагу или пластмассовые расчески, если ты ничего, кроме самого себя, из себя не представляешь, короче говоря, если ты подозрительный тип. Открыть мышеловку? — ты сразу вызовешь подозрение, клянусь тебе! Словно ты еще один раз родился и смотришь на мир широко открытыми глазами. Это должно было случиться. Сестра Марта пришла ко мне, дрожа от негодования. — Вас вызывают в Управление рудниками. — Хорошо. У сестры Марты губы не толще стальной оправы ее очков. Она оглядывается вокруг с глубоким отвращением. — Вы должны навести здесь порядок! — Хорошо. — Вот уже три недели, как вы живете в полнейшем беспорядке... Внешний вид отражает внутреннюю суть... Директор Управления рудниками, безусловно, захочет знать... Она права. Я так и не удосужился закрыть этот ящик, привести в порядок остатки снаряжения, словно бы еще раз похоронить Венсана, а вместе с ним и какую-то часть себя. Сестра Марта ходит вокруг меня кругами: — Правду говорят, что вы нашли много золота? — А правда, что младенец Иисус спустится в воскресенье в ясли? И что Мать Святого Духа будет раздавать индульгенции? А-а? Какое счастье! Сестра Марта покраснела. Она исчезла, прервав расспросы. И постоянно присутствующий исподволь запах эфира, как в Индии запах больного цветка, распространяющийся по ночам. Директор Управления рудниками смотрит на меня с любопытством, но не враждебно. Он пытается понять, хотя это ему не удается. Я держусь нейтрально. Нужно подавить в голове и в сердце все вибрации, прекратить, как каракатица на песке, всякие движения, иначе они затронут рикошетом другого и искры вспыхнут раньше, чем успеешь открыть рот. Внутренне я пытаюсь отвести угрозу. — Сколько вам лет? — Двадцать шесть. — Молодой, да ранний! — Да. В двадцать лет меня учили уму-разуму в концлагере. Слова вылетели как-то сами, я не успел даже подумать. Какое-то мгновение он смотрит на меня круглыми глазами, потом погружается в разбросанные на столе бумаги, точно хочет привести их в порядок. Какой я идиот ! Нужно было любой ценой расположить его к себе! Все испорчено. Он спрятался в свою ракушку, как рак-отшельник. Какая глупость! Директор включает вентилятор, и все его бумаги разлетаются. — Что за страна! Я опускаюсь на четвереньки и собираю его листочки. Я дурак, последний дурак. Как можно простить себе такое? — Оставьте. Оставьте же! Он нервно зазвонил в колокольчик. Секретарша закончила сбор бумаг. Венсан говорил: "Мы их стесняем". — Проклятая страна! Два года уже здесь... В общем, господин инспектор рассказал мне вашу не совсем ясную историю... Но меня это не касается, я не полицейский. — Вы проверяете достоверность сведений? — Нет, но если дело касается золота... Сейчас он примется за свое! Они не способны смотреть на вещи естественно! Директор вертит в руках образец кварца. — Так что же? — Никакого дела, господин директор, по той простой причине, что золота у меня нет. — Инспектор сообщил мне другое. Разве вам не известно, что существует концессия на право искать золото? — Но... Резким жестом он положил камень. Я стискиваю зубы и глотаю слюну. Необходимо любой ценой спасти ту жилу. Это свобода. Моя свобода против этой организованной банды. — Я не знал этого... Думал: девственный лес... К тому же наше приключение вышло для нас боком... Я выполню все необходимые формальности. Я вам обещаю... — Нужны доказательства, что вы имеете средства для эксплуатации предоставленного вам сектора. Обычно мы заключаем договор с компанией, которая вкладывает свой капитал. Директор уперся локтями в стол и, скрестив руки, перебирает пальцами. — Необходимо иметь твердое положение в обществе и предоставить гарантии... Если раздавать концессии налево и направо, территория будет разодрана на части бандой авантюристов, и ни одного грамма золота с нашим клеймом. Все концессионеры жалуются на причиняемое старателями опустошение — они изрыли всю землю. Никакой возможности нормально работать. — Но все ваши золотодобывающие общества в Кайенне разорились одно за другим. — Именно потому, что им не хватает площади. Вот так. Я пойман, мышь. В голове у меня мелькают разные мысли: из Италии можно пробраться в Голландскую Гвиану... но у них повсюду сыщики и там, конечно, тоже. Или же договориться с бразильцами, которые ходят в каботажное плаванье. — Хочу вас предупредить, что, если вы попытаетесь вывезти золото в большом количестве, я это узнаю. У меня есть информаторы. Во всяком случае, о вас уже известно и в аэропорту, и в гавани. — У меня около ста грамм. — Если это так, я закрою на них глаза, но в противном случае... — Закроете глаза! Что за шутки! Разве вы его искали? Разве вы отмахали пятьсот километров по бухтам и по лесу, волоком тащили лодку через завалы, сражались с заразой и голодали? Вы!? — Вас никто не заставлял пускаться в эту авантюру. Еще повезло, что, в отличие от своего приятеля, унесли оттуда ноги. — Повезло... Но, в конце концов, что означает эта концессия? Я встречал на Марони десятки старателей: из Сарамака, Босха, Сен-Люсена, антильцев, негров из всех Гвиан... насколько мне известно, у них тоже нет разрешения! — Возможно. Но ведь вы не негр! В цехах Бюро по разработке рудников раздается лязг железа. Туда то и дело въезжают грузовики и выезжают с грузом для судна, которое скоро отчалит на Саул или Кав. Я машинально пересекаю Двор, который делят между собой Управление рудниками и Бюро по разработке рудников. В голове у меня пусто, под ложечкой сосет. Механики суетятся вокруг огромного бульдозера, перекрывая рев дизеля, выкрикивая команды. Меня обманули, обманули, обманули... За стенами тянутся пустыри с кокосовыми пальмами, мусорными отбросами и полянками каких-то лиловых цветочков. Показалось море под западным бризом, все в ряби, словно кожа ящерицы. "Пилигрим"... В кармане лежит кожаный мешочек с моим богатством. Его содержимое пересыпается под пальцами, как песок. Даже не самородок — золотые песчинки, собранные по одной в грязи и поте, на который летели комары... Придется все это ликвидировать. Купюра в пять тысяч, которую я чудом обнаружил в вещах Венсана, кончается. А "Пилигрим"? Восемь месяцев ожидания, возможно, шесть... нужно заплатить сестрам. Ни негр, ни белый, какой же я расы? Куры и собаки бродят среди остатков раковин и гнилых фруктов. Издали, с судна, отправляющегося к островам Спасения, доносится рев сирены. Он оповещает отбытие. Год назад, на корабле "Гасконь", я встретил Венсана. Но все это уже из другого мира, возврата нет — каждый день отдаляет меня, усложняет мое положение, и я не знаю, куда я иду... Там были учителя и чиновники, возвращающиеся из отпуска с Антильских островов, — все эти пары, слегка отравленные вином и духотой. И вдруг я услышал за своей спиной голос: "Всех бы на тот свет отправил, а потом сам ушел... как Юбю", — это был Венсан. Он привез своего короля Юбю в эти непроходимые джунгли. Единственная книга, которой он восхищался... Вот и он ушел. А я остался, я еще у них. Их на тот свет всех не отправить, они намного сильнее нас. Местные жители жгут серые дрова и пекут на них черные ракушки. Дым стелется по земле, потом рассеивается в губчатой испарине между обожженными стволами кокосовых пальм. Да, значит, небо не прояснится. Железные молоточки стучат и стучат в моей голове. Я не сдамся, не сдамся... Я все равно отправлюсь искать золото, чего бы мне это ни стоило, оснащу своего "Пилигрима", стану свободным... Надо договориться с бразильцами, да, именно с ними; они вывозят контрабандой кокаин, наверное, и золото. Я им заплачу. О! Как я их всех ненавижу! Все окружают меня: полицейский инспектор и директор Управления рудниками, таможенники и сестра Марта — все они из одного теста. Везде это белое зло! Вдали, на горизонте белая полоска: остров Спасения. Рядом крохотные островки: Отец, Мать и Младенцы, чуть поодаль — потерянное Дитя, на нем собрались стаи хищных птиц. Железные молоточки стихли. Полдень. Снова гудит сирена. На первых наносах морского отлива два белых баклана, пританцовывая, охотятся за рыбой. Прибой тихонько вздыхает передо мной жемчужными брызгами, словно хочет унять мою боль, словно хочет мне что-то напомнить... Во что ты играешь, обманывая себя, бедный золотоискатель? Во что играешь с этими хищными людьми? Ты позволил себе увлечься внешней стороной вещей, разве ты не знаешь, что находишься с другой стороны? А море, необъятное и ласковое, доносит до меня эту полоску света, эту тихую улыбку, и тысячи золотых плавников трепещут, танцуют и сверкают на солнце, а потом уплывают к горизонту. Я слушаю, весь погрузившись в себя, боясь, что спугну... я слушаю эту улыбку с закрытыми глазами. И вот ниточка моей любви коснулась мелкой жемчужной волны, легкая, как шелк, потянула меня к белым птичьим островам. Я слушаю до боли в ушах... Слушаю неуловимое дыхание, что вибрирует в глубинах моего существа. Приносимое легким прибоем, оно поднимается из тех далеких лет, когда я бегал по белым пляжам среди диких ароматов, — совсем легкое дыхание, спокойное-спокойное, пульсирующее в ладони мира за бесконечными рождениями, как первый лепет на светлых песчаных берегах. Я слушаю другой мир. Реки забвения замерли под сенью опрокинувшейся ночи, и, кажется, впервые приближалась заря и ласкала берега нежнейшего песка, мои спокойные и теплые песчаные берега, куда еще не прилетала ни одна птица и где ветер еще не вздымал рябь, — первые искрящиеся и позолоченные берега у истоков зарождения жизни. Я едва улавливаю плеск древних жемчужных вод, напоминающий первое трепещущее дыхание в свете удивительной зари, которая чуть алеет на кромке древнего прибоя, на едва заметной ракушке, безостановочно омываемой волнами. Крохотная ракушка на белом песчаном берегу, и последняя частичка моего "я" поплыла на гребне волны с тысячами золотых рыбок... Ах! Все происходит в нас — словно в раковине из перламутра и известняка, откуда доносится дыхание бескрайнего моря и зов таинственных мелодий. Все легкое, все танцует! и потому нужно бежать, бежать, ведь мы из множества миров, неужели ты не понимаешь? Нужно бежать отсюда. — Прошу прощения, господин Леглоэк, за беспокойство, но мне необходимо сказать вам несколько слов. Священник больницы Сен-Поль, аббат Шюлер. У него неторопливая речь, характерная для жителей Востока, и несколько распухшая из-за жаркого климата голова. Мы уже сталкивались с ним в коридоре. У аббата смущенный вид. — Я знаю, у вас были трудности в горах... с вашим приятелем, но, кажется, вы не очень... как бы это сказать? Ну, в общем... не очень нервничаете по этому поводу. Я понимаю, понимаю... Аббат прячет руки в сутану и опирается на них, как на поручни. Довольно смешно, но у меня такое чувство, будто я стою перед судьей. — Садитесь, пожалуйста. Можно на ящик. — Спасибо. Я всего на пару слов. Я мгновенно вспоминаю отца Генриона у иезуитов в тот день, когда меня выгнали. Он вызвал мою мать, чтобы сообщить ей, что у меня "безнравственные" отношения с моими "приятелями". Еще один ходок явился воззвать к моей совести. Кажется, кроме чистой совести, у них ничего нет. — Я по поводу сестры Марты. Уже нажаловалась. — А что этой старой перечнице надо? — Послушайте, любезный, вы здесь не у себя дома... Попрошу вас выбирать выражения. — О чем вы? — О Рождестве. Вы говорили об управляющем и иронизировали по поводу христианских обычаев. — Сестра Марта занимается тем, что ее не касается. — Господин Леглоэк, речь идет о соблюдении приличий. Даже если вы не уважаете тех, кто посвятил себя Богу... "Посвятил себя Богу" он произносит торжественно и словно облизываясь, как будто во рту конфета. — Вы не верующий? — Ну уж нет, я только и делаю, что верю! Иначе как бы я жил в вашем мире? — Так в чем тогда дело? — Ни в чем. Вам все равно не понять, в вашем катехизисе об этом не сказано. У меня нет не малейшего желания объясняться — я золотоискатель, у меня нет дома, нет профессии, я не подлежу вашему закону. Я ни в ком не нуждаюсь. Аббат смотрит на меня с состраданием, от которого меня тошнит. Я, конечно, глупец. Вот уже три недели нервы, как у девочки. Все меня травят. А я ведь ничего у них не прошу, ничего, кроме покоя. — Извините, мне нужно отдохнуть. Пусть убирается прочь! Что он здесь вынюхивает? Но вправе ли я выставить его за дверь? Ведь я, как он выразился, не у себя дома. И я спрашиваю себя, где это "у меня дома?" — Сегодня Рождество, господин Леглоэк... праздник мира и любви... — Какое чудо! В церквях будет полно людей в праздничных одеждах. Все будут любить друг друга под звуки органов. Аббат побледнел и замер, как вкопанный. — Господин Леглоэк, я пришел не для того, чтобы читать вам, как вы полагаете, мораль, а для того, чтобы попросить вас оставить больницу! — Слушаю и повинуюсь. У меня першит в горле. Я понимал, что мне пора уже отсюда сматываться. Но вот этот момент настал — и меня охватывает паника. Куда идти? Мухи роем вьются над ящиком, откуда пахнет ружейной смазкой, эфиром и грязным бельем. |