Верстаков От "Правды"
Скачать 3.48 Mb.
|
Глава 22. СИНИЕ ЗВЕЗДЫ НА ГОЛУБОЙ ЧАШКЕОсенью 1986-го умерла Лия Лазаревна Соломянская - первая жена Аркадия Петровича Гайдара, мать Тимура. В старости она сильно болела, передвигалась на костылях, но жила отдельно - в просторной, хотя и темноватой квартире первого этажа неподалеку от Чистых прудов, временами переезжая на служебную дачу сына в Серебряном Бору. Ко мне она относилась так хорошо, что Тимур называл это влюбленностью и всерьез ревновал. Первый ее вопрос при их встречах почти всегда был про меня: как живу, что нового написал? К творчеству сына она относилась слегка иронично; мою писанину, включая газетную, читала внимательно и долго о ней рассуждала. Мне это льстило, но и мешало, - времени на расспросы о ее великом муже, о семейных гайдаровских преданиях обычно не оставалось. Год спустя, в 1987-м, Тимур Аркадьевич вчерне закончил книгу об отце "Голиков Аркадий из Арзамаса", и по традиции, которая не прервалась с его уходом из "Правды", показал рукопись мне. Помимо мелких замечаний и пожеланий, высказал Тимуру свое удивление: почему в целой книге не нашлось даже странички для рассказа о матери? Гайдар внезапно смутился, пробормотал что-то уклончивое, я понял, что он не хотел трогать еврейский вопрос, он посмотрел на меня, понял, что я это понял, и рассмеялся: - А ведь ты прав. Чего мне бояться! Сегодня же напишу такую страницу, и еще в нескольких эпизодах о матери упомяну. Книга вышла в 1988-м, в "Политиздате", и содержала данные, которые раньше если и были известны, то очень узкому кругу. Приведу для начала ту страницу, которую Тимур написал по моей просьбе. Время действия 1925-й, место действия – Пермь, куда Аркадий Петрович приехал из Москвы для работы в газете окружкома партии "Звезда" и куда через шестьдесят лет приехал "собирать информацию" его сын: "Вспоминают здесь и мою маму - в те годы семнадцатилетнюю девчонку в пестром сарафане, темноволосую, веселую, живую, с широко поставленными карими глазами. Ее отец, мой дед, Лазарь Григорьевич Соломянский, инженер, большевик с дореволюционным стажем, работал не то на строительстве, не то на реконструкции железнодорожного моста. Приехала семья из Минска. По преданиям, фамилия сначала была не Соломянские, а Саломанские - родом с реки Саломанка. В Россию Саломанские добрались после долгих скитаний, сорванные с родных мест указом короля Кастилии и Арагонии Фердинанда V, изгнавшего в XV веке евреев из страны. Предание есть предание. Его не проверишь. Но должен сказать, что меня самого удивила та неожиданная легкость, с которой в шестьдесят первом году, впервые оказавшись на Кубе, я за два месяца начал довольно сносно понимать испанский язык и даже изъясняться на нем. Наверное, все же существует особая, скрытая генетическая память, дремлющая до поры до времени в подсознании. Она может и не проснуться, если не поступит однажды из внешнего мира нужный сигнал... Моя мама работала закройщицей на кожевенном заводе, была секретарем комсомольской ячейки, в ленинский призыв вступила в партию, стала командиром первого на Урале "легиона пионеров имени Карла Либкнехта". Других упоминаний о матери в книге не много. Конечно, это можно понять: книга-то об отце, - но жил Тимур все-таки с матерью, отца видел редко: "…Мы жили в Архангельске. Мама заведовала губернским радиовещанием. Когда я родился, отец был в Перми. Прислал телеграмму: "Сына назовите Тимуром". Почему такое имя? Трудно сказать. Может быть, вспомнилось ему путешествие по Средней Азии, Самарканд, Мавзолей Тимура. Может, понравилось сочетание имени и фамилии…". Следующее упоминание матери касается уже 1933-го, когда по партийной мобилизации Лия Лазаревна была направлена редактором газеты "За урожай!" в село Ивня Курской губернии. Жили вдвоем, жили трудно, о чем Тимур написал и в книге: "Село терзал голод. Политотдельцы получали пайки, правда, довольно скудные, а деревня просто бедствовала. Мальчишки с палками и рогатками охотились на ворон. Как обычно, в такую пору осмелели, залютовали волки. Поздним вечером мы возвращались на розвальнях из соседней деревни. К дому лошадь бежала охотно, сани катили быстро, комочки снега из-под копыт секли лицо, я жмурил глаза. Вдруг почувствовал рывок. Лошадь понесла. Серовато-фиолетовые тени мчавшихся за нами волков как бы струились над снежным настом. - Господи, пронеси! Господи, спаси и помилуй! - бормотал возничий, размахивая кнутом. Другой рукой он шарил под собой, разыскивая в сене топор. - Держись крепче! - крикнула мне мама. Она с трудом освобождалась от тяжелого тулупа, надетого поверх барчатки. Наконец сбросила тулуп, встала на колени и, зажав обеими руками рукоятку карманного браунинга, выставила его вперед подальше от лица. Выстрел, другой, третий… Стая растворилась в белесой мгле". Про Ивню и мне есть что вспомнить, но сначала доскажу семейную эпопею старших Гайдаров. Впрочем, семейную ли? Аркадий Петрович и Лия Лазаревна встречались на несколько дней раз в несколько лет. Приезжал он и в Ивню (до этого не виделись два года), дописывал здесь повесть "Синие звезды", первые главы которой продал в журнал "Пионер" - для публикации с продолжением. Работа не задалась, Аркадий Гайдар осознал творческое поражение и уехал из Ивни. Повесть он так и не дописал, редакция "Пионера" была в отчаянии... Нет, не могу удержаться от упоминания мистической связи времен: в шестнадцатой главе ("Голая правда") рассказывал о человеке, выбросившемся на моих глазах из окна нашего журнального корпуса, - это был главный редактор именно "Пионера"… В 1938-м Лию Лазаревну посадили, отправили в лагерь под Акмолинском. Аркадий Петрович заболел, долго лежал в больнице, затем познакомился в Клину с не очень уже молодой русской женщиной Дорой Матвеевной Чернышовой, вскоре они поженились. А Лию Лазаревну в начале 1940-го освободили и полностью реабилитировали - в порядке "исправления допущенных при Ежове перегибов". В годы войны она заведовала отделом фронтового очерка и публицистики журнала "Знамя". А теперь вернусь к Ивне. Со временем это село стало рабочим поселком, который вошел во вновь образованную (в 1954-м) Белгородскую область. В девяностых годах мне довелось побывать там в составе большой группы московских писателей. Принимали нас бережно и любовно. В первом же застолье глава района произнес пламенную речь, литературно-историческая суть которой сводилась к тому, что именно в Ивне Аркадий Гайдар написал знаменитую "Голубую чашку". Я попробовал усомниться, но соседи-писатели остановили: "Не возникай", - и мы подняли первый тост. Следующей выступала заведующая местной "Библиотекой имени Аркадия Гайдара". Речь ее была покороче, но "Голубую чашку" заведующая все-таки упомянула. Моя очередь говорить тост подошла не скоро, народ уже расковался, шумел в углах о своем, однако я твердо сказал, что в Ивне Аркадий Гайдар, конечно, был и работал, но все-таки… "Голубую чашку" он здесь - не дописал! Народ на секунду притих, удивился, я тоже удивился своим словам и сел. Вспоминаю это как пример массового затмения, переходящего в личное: правильное название недописанной повести - "Синие звезды" – я сумел снова вспомнить только в Москве. Гораздо хуже, что подобное затмение преследовало меня все годы личного знакомства с Лией Лазаревной. Книга Тимура была еще не написана, из других источников запомнилось только то, что жена Гайдара-старшего работала в "Знамени", и я - вопреки всяческой хронологии - представлял, что их брак был писательский, то есть как бы "по интересу", не совсем настоящий. Из-за этого и к Лие Лазаревне, несмотря на ее добрые чувства ко мне, я относился слегка отстраненно, не вдаваясь в трагическую глубину ее судьбы и любви. Ну что же, пора переходить к пресловутому Гайдару-младшему - ненавидимому и презираемому в современной России Егору. Делать это не хочется, попробую потянуть время, вспоминая его отца и моего первого правдинского начальника. Уволившись из "Правды" и перейдя в "Известия", Тимур проработал там очень недолго. Думаю, своим переходом он просто хотел показать, что его в "Правде" не оценили, что он еще может быть звездным журналистом в любом издании. В свой известинский кабинет Тимур меня не приглашал, зато мы несколько раз встречались на его новой служебной даче. Дачный городок "Известий" расположен под Сходней, домик Гайдару дали отдельный, не хуже, чем в Серебряном Бору, хотя Тимур перешел в "Известия" не редактором, а свободным обозревателем. Досаждали только низко летающие над городком пассажирские самолеты, от гула которых дрожала старая мебель и позвякивала посуда. Гайдар авиацию не любил, он любил флот, поэтому каждый очередной самолет пережидал с недовольной гримасой, а меня просил "в редакции о них не рассказывать". Просьбу я выполнял, о новой работе и жизни Тимура говорил в "Правде" только хорошее, тем более, что это и было правдой. Приведу несколько доказательств по своему дневнику: 6 июня 1986. "Встречался с Гайдаром. Он ждал с машиной у м."Аэропорт". Весь в белом, с трубкой в зубах, загоревший. Счастливый колонизатор. Поехали в теннисный клуб ВМФ, часок покидали на корте мяч. Гроза, ливень. Тимур - купаться, я - в душ. Дождь лил и лил. Тимур подогнал свои "Жигули" к павильону у корта, забрал меня, поехали к нему домой смотреть его новый кабинет. Выпили чачи, поругались об экономике. Тимур обижен, что "В солдатской шинели" полностью замалчивают. Полагает, что происки Афанасьева". Покидая "Правду", Гайдар хотел хлопнуть не только дверью (демонстративный переход в "Известия"), но и этой книгой избранных очерков, напечатанных в период его правления в военном отделе. Первый хлопок был услышан и осужден большинством правдистов, второй прошел незамеченным. Кстати, жаль: книга и вправду получилась достойная. 25 октября 1986. "Только что говорил с Т.Г. Вчера прилетел из Афгании. "Самая короткая, самая роскошная и самая безопасная командировка, но и самая неинтересная". Веселье на пресс-конференции Наджиба. Глупый Горохов (тот самый, что сменил Гайдара в "Правде". - В.В.) спросил под занавес: "Каковы особенности партийно-политической работы в афганской армии на современном этапе?" Наджиб: "Особенности партийно-политической работы на современном этапе определяются сложностью сегодняшней обстановки". Бедный Окулов (в ту пору собкор "Правды" в Афганистане. - В.В.) от стыда прятался. Зато все остальные вволю повеселились". 3 декабря 1987. "Договаривались с Т.Г. встретиться в середине недели, но не хочется что-то. Он всё же капризен, слишком охотно выплескивает раздражение. Не нравятся ему наши солдатики-"афганцы", их движение ("воинов запаса") - ну и сразу капризный, насмешливый тон. Не нравится надежда на компьютеры, на научное управление экономикой, - при возражениях заранее улыбается. Я его люблю, но так любят умную, красивую, но капризную женщину. Не забыть бы поздравить его с Днем рождения (8 декабря)". Далее в дневнике - подробная запись об отмечании этого Дня рождения. Перед ее цитированием скажу еще несколько слов о тимуровской семье. Сын писателя, он и женился на писательской дочке - Ариадне Павловне Бажовой. Для нее брак был вторым, от первого она имела сына Никиту - плотного, чернявого, несколько вяловатого парня, которого я застал уже взрослым и с ним не сдружился, как поначалу сдружился с Егором. Семейная легенда гласила, что Тимур завоевал Ариадну Павловну посредством драки с пристававшими к ней хулиганами. Думаю, что они любили друг друга, хотя Ариадна Павловна - то шутя, то в сердцах - частенько припоминала Тимуру какую-то "фигуристочку и не только ее". Их сын Егор в юности и ранней молодости был удивительно похож на великого деда - Аркадия Петровича. С годами он начал полнеть, но облысел и зачмокал уже во времена перестройки. Тогда же – только тогда! - внешне заинтересовался политикой. Помню, что много раз, когда у Тимура собирались "высокие" гости и начинали очередной политический спор, мы с Егором переглядывались и уходили в дальнюю комнату, где слегка выпивали (он с детства болел и пил мало), мурлыкали что-нибудь под гитару или даже говорили о женщинах - например, о Маше Стругацкой, на которой Егор со временем женился. Не думаю, что Тимур специально поручал сыну меня уводить, дабы я не слышал каких-нибудь политических откровений или заговоров. Впрочем, это лишь подтверждало бы, что молодой Гайдар был и сам еще вне политики. Скажу странную мысль: по моим наблюдениям, Егор политикой так и не проникся - просто он потерял себя и начал озвучивать мысли, которые ему подсказывают, не слишком ими интересуясь и даже не очень их понимая. Попытаюсь пояснить это на основе семейной легенды и одного нашего позднего разговора. Легенда - в изложении Ариадны Павловны - такова. Семилетнего Егорку однажды послали в ближнюю булочную, он купил батон хлеба, но остался стоять у кассы. Минут через десять кассирша спросила: - Мальчик, ну и чего ты здесь всё стоишь? - А вы мне копеечку сдачи не дали, - хмуро ответил мальчик. Разговор состоялся много позже, когда Егор исполнял обязанности премьера правительства России. В узком кругу Гайдары отмечали некий семейный праздник - кажется, опять тимуровский День рождения, - из посторонних пригласили только меня. Егор приехал попозже, на огромной черной машине (Тимур, увидев ее в окно, пошутил: "Наша лягушонка в коробчонке приехала"), в родительскую квартиру сын вошел с охранником, которого тоже усадили за стол. После первых тостов затеялся разговор обо всем, мне почему-то вспомнилось очередное подорожание хлеба, я об этом мимоходом сказал, назвал новую цену. Егор вяло переспросил: - Неужели сейчас такие цены на хлеб? Даже не слышал… Примерно в то время С.Рыбас - упоминавшийся в прошлой главе, но теперь уже изгнанный демократами с телевидения, - организовал газету "Кто есть кто? " и в одном из первых номеров опубликовал большую статью с неприятным мне заголовком: "Полковник Верстаков был примером для Егора Гайдара". От знакомства с Егором не открещиваюсь, однако примером для него, надеюсь, я все-таки не был. Но возвращаюсь к дневниковой записи о другом тимуровском Дне рождения, более раннем: 9 декабря 1987. "Вчерашний вечер провел у Т.Г. Накануне тоже к нему заезжал. Весело, без обычных дискуссий о политике пообщались, спел ему новые песенки. Тимур придумал, как изменить очередность куплетов в "А что нам терять…". Прощаясь, просил обязательно придти завтра, когда соберутся родные. Оставил гитару, назавтра пришел. В лифте встретил В.Лакшина, чудом вспомнил его имя-отчество, поздравил с главным редакторством в ''Знамени". Кстати, надо просмотреть этот журнал за 87-й. Стол накрыт, все в ожидании. Тимур весел и доволен. Из посторонних – Лакшин да я. Кажется, называл Никиту (сын Ариадны Павловны от предыдущего брака) Максимом, но проборматывал, авось да не обратили внимания. К вечеру-то я уже проснулся, несколько раз коротко шутил и успевал вовремя замолкать. Лакшин говорил хорошие веселые тосты, Никита и Егор вдруг заявили серьезное: "Не всякая демократия хороша, надо ценить централизм в нашей семье" (Никита); Егор же вообще заговорил, тостируя, про перестройку, что это последний шанс "спасти страну в рамках социализма", и что, мол, то, что сделал Тимур до этого, уже не главное, главное - в его будущей работе, в спасении перестройки. Тимур помрачнел, в конце вечера с Егором поссорился. Я, правда, сбежал чуть раньше, узнал это уже сегодня, из тимуровского звонка. Итак, повыпивали, поговорили. Много о Б.Слуцком и Е.Булгаковой. Оказывается, Тимур и Лакшин часто бывали у нее дома еще с 40-го года. А Слуцкий, как я понял, сошел с ума; Тимур был у него в последний вечер нормальности, тот очень просил не уходить, остаться на ночь, но Тимур ушел, и сейчас вспоминает об этом со слезами. В "Знамени" (январь) печатают книгу стихов в журнале - 90 стихотворений Слуцкого. Лакшин говорит, что осталось 2 тысячи непубликовавшихся, Слуцкий их даже не предлагал никуда. Ни черта я не знаю о литературе и людях. Тимур сбегал за женой Лакшина (живут в одном подъезде), принес и семиструнную гитару, абсолютно расстроенную. Я вышел из-за стола и чудом настроил ее в кабинете - не по ладам, не по слуху, потому что забыл, как звучат аккорды на семиструнной, - по интуиции настроил. Лакшин прекрасно и долго пел романсы - старинные и свои. Вспоминал, что именно пели у Булгаковой: "Здравствуйте, дачники…" и т.д. Слушал его с наслаждением, искренне сказал: - Сколько у вас культуры в каждом слове, даже не верится. Все засмеялись: простодушно, небось, прозвучало. После полуночи я спешно засобирался. Тимур не отпустил, попросил тоже спеть. Ему и Лакшину особенно нравилась "Война не понимает нас…". Три раза пришлось ее промурлыкать. Был эпизод - еще в середине вечера, не по пьянке. Лакшин вдруг серьезно сказал: - Виктор, переходите к нам в "Знамя". - Ни за что. Это получилось без раздумья, слишком быстро и резко. Ариадна Павловна даже опешила: - Виктор, от таких предложений так не отказываются. До этого я, к счастью, рассказал, как на утренней редколлегии Афанасьев все проблемы газеты свел к тому, что не работает отдел информации, где "не оправдал наших надежд Верстаков - никакого оживления не внес, организаторской работы не ведет, занимается только своими делами". Поэтому удалось отшутиться: - Если я уже загубил "Правду", зачем теперь губить и хороший журнал? Посмеялись, но Лакшин стал всматриваться в меня еще пристальней, хотя и до этого часто говорил в мою сторону, словно именно я его понимаю лучше других. Попросил написать для журнала о послеафганских ребятах, в конце вечера - напомнил". Разрыв моих отношений с Тимуром был еще впереди. Мы продолжали встречаться, вместе играли в теннис, показывали друг другу свои новые тексты, ездили на Ваганьковское кладбище - поминали Лию Лазаревну. Несколько раз, обычно в подпитии, я затевал разговор о Егоре: просил Гайдара повлиять на него по-отцовски, удержать от политических и экономических крайностей. Тимур неизбежно мрачнел, переводил разговор на другое, но однажды чуть ли не со слезами обиды спросил: - Да чего ты вообще в это лезешь? Кого тебе жалко, Егора или меня? - Ни его и ни вас. Мне жалко Гайдара. Тимур вздрогнул, посмотрел на меня точно уж со слезами. И промолчал. Без слов мы понимали друг друга лучше. В книге об отце Тимур особенно ценил свою расшифровку его литературного псевдонима, ставшего фамилией потомков. Приведу эту расшифровку дословно, по книге: "...С детства Аркадий учил французский язык, знал его сносно и потом всю жизнь пользовался им, правда, довольно своеобразно... Ну а теперь вспомним, что во французском языке приставка "д" или "де" указывает на принадлежность или происхождение. Например, д’Артаньян - из Артаньяна. Дальнейшее - просто. "Г" - первая буква фамилии Голиков. "АЙ" - первая и последняя буквы имени Аркадий. "Д" - по-французски "из". "АР" - первые две буквы названия родного города. Г-АЙ-Д-АР: Голиков Аркадий из Арзамаса. Помню, что и мне это толкование сразу понравилось, восхищенно спросил Тимура, как он догадался? Может, были какие-нибудь семейные слухи или изыскания гайдароведов? Тимур ответил уклончиво, в книге этот вопрос тоже не прояснен. Да и родился Аркадий Петрович все-таки в Льгове. |
Похожие:
 | Место нахождения общества: 125040, г. Москва, ул. Правды, д. 26, 4 этаж, помещение XXII, комната 67А | | Мировой судья судебного участка №5 Гагаринского судебного района города Севастополя Гонтарь А. В. (299014, г. Севастополь, ул. Правды,... |
| Iii. Уголовное преследование главного редактора газеты «Право-защита», сопредседателя «Общества Российско-Чеченской дружбы» С. М.... | | Его мучают головные боли, слышатся голоса, а сам он собирает на улице старые пуговицы, уверяя всех, что на самом деле занят поиском... |
| Общественная атмосфера, которая была порождена попытками обуздать, стереть историческую память народа, ярко передана в поэме А. Твардовского... | | Мне думается, что раздумье над прошлым, оценка его по совести, безбоязненное приятие исторической правды сейчас особенно необходимы... |
 | РФ, 127015, г. Москва, ул. Правды, д. 23, почтовый адрес: рф, 127137, г. Москва, а/я 54, контактный телефон: 8 (495) 787-44-83, электронная... | | Беларусь, город Минск, гражданство: Республика Беларусь, пол: Женский, паспорт мк 000000, выданный Октябрьским рувд г. Минска, дата... |