Верстаков От "Правды"
Скачать 3.48 Mb.
|
Глава 20. ВСЛУХ О СЛУХАХТакая рубрика появилась в "Правде" ближе к концу восьмидесятых, когда волна политических и бытовых слухов стала напоминать цунами. Бот несколько типичных "слуховых" записей из дневника: 1 июля 1986. "Услышал новую кличку генсека: Безалкогольная бормотуха. Народ раздражен словесами, за которыми не следует ничего". 16 сентября 1986. "Упорный слух о событиях в Ялте. Якобы, 7 охранников и Рая (жена Горбачева) - наповал. Уверен почему-то, что слух, хотя… Но упорство и ясная направленность слуха напомнили вдруг хрущевские времена. Грустно смотреть в будущее, полный развал и разлад. Как ни странно, но именно новое понимание развала толкает к мысли: нужно ли уходить от внешней, от общей жизни? Противно участвовать в ней, но если развал будет резким - чем это отличается от революции? В революции не участвовать нельзя, даже если она гибельна". 23 марта 1988. "В Армении что-то серьезное. Наш собкор Аракелян через "Франс-пресс" отказался от своей подписи под материалом в "Правде". Вряд ли от "армянской идейности". Скорее всего, просто слишком жить захотел. Собкор "Литгазеты" тоже что-то похожее делает. Будут события. Даже в Москве, к Овчаренко (из отдела соц. политики, тоже среди авторов армянской статьи) пришли вчера двое парней в бронежилетах, охрана. По словам Сережи Богатко, Жора спросил их: "А надо?" Они ответили: "Надо". - "Тогда я за пивом пошел, - сказал Жора. - Гости все-таки…" Рубрику, кстати, придумал я - в диалоге с заместителем ответственного секретаря Юрой Петуховым, и материалы в ней печатались более невинные: по крайней мере, без упоминании кличек генсека и опасностей для жизни газетных сотрудников. Впрочем, и эти слухи ушли в историю; актуальным, как ни странно, остается домысел о зажравшемся партаппарате советских времен, включая и журналистов "Правды". Пытался его развеять в начальных главах, добавлю еще немного фактуры. Все наши внутренние командировки в финансовом отношении были убыточны Не помню точные цифры "суточных" (кажется, 2 рубля 60 копеек), но они были такие же, как у командировочного люда из других учреждений и предприятий. На оплату гостиниц нам выделялось 4 рубля в сутки, в крупных городах этого редко хватало для оплаты скромного одноместного номера. Деньги на непредвиденные или представительские (как у собкоров-международников) расходы не предусматривались. В конце денежно-бытового нытья упомяну о ковре. Без него 1001-й кабинет в новом здании казался мне несколько голым и одновременно не располагающим к открытости духа и тела. С этими мыслями - в другой, разумеется, формулировке - я несколько раз заходил к бессменному заведующему оргмассовым отделом В.Ситникову. Человек он был по-своему добрый, но рядовых просителей не любил и встречал почти всегда одинаково: - Посидите, пожалуйста. Мне надо сделать срочный звонок. По вечному совпадению обстоятельств, там, куда Валентин Иванович звонил, было наглухо занято. Ситников пожимал плечами, качал головой, осуждающе показывал правой рукой на телефон: дескать, посмотри, какие люди бывают - не отвечают и всё, - и продолжал набирать загадочный номер, пока посетитель не уходил. Но однажды я все-таки успел сказать о ковре, Ситников вызвал по второму, местному телефону своего заместителя А.Тимофеева и поручил ему разобраться "в этой необычной просьбе". Толя был еще неиспорченным парнем, взял у начальника ключ и повел меня на редакционный хозяйственный склад. Такого убожества я в прошлой, да и будущей жизни не видел, описывать его не хочу. Но ковер мы все-таки подобрали, - правда, истертый почти до прозрачности и с дырой, которую удалось прикрыть низким, с боковыми досками вместо ножек, столиком. Зато в кабинете "имени Тысячи и одной ночи" усилился восточный заманчивый колорит: можно было сидеть вокруг столика на каком-никаком, но ковре… Довольно убогим был и общепит. В старом здании его представляли два буфета - на пятом и седьмом этажах ("генеральский" на третьем знаю плохо, поэтому о нем не пишу). В буфетах были голые, без скатертей столы и всегда длинные очереди. Столовая тоже имелась, но далеко – через улицу, в пристройке к правдинскому Дому культуры. Чтобы туда попасть, надо было спуститься в подвал, долго идти подземным тоннелем, который строился как бомбоубежище, еще раз подняться и еще раз спуститься... Впрочем, народу в обеденное время там было больше, чем даже в буфетах. И, разумеется, тоже царило самообслуживание, вплоть до уборки посуды. Газетные ветераны любили вспоминать светлые буфетные времена: официантки, белые скатерти на столах, еда на заказ и любые напитки… Но в самом начале семидесятых тогдашний главный редактор "Правды" Михвас (М.Зимянин) на каком-то собрании гневно сказал: "Чашечкой кофе для сотрудников я заниматься не буду!", издательство восприняло это как руководство к действию и плюнуло на газетный общепит. В новом здании буфет остался только один, да и то "генеральский", сотрудников загнали в гулкую, ничем не отделенную от кухни столовую на двенадцатом этаже - с тем же самообслуживанием, уборкой посуды и нескончаемой очередью. Помню, что мы возмущались, шумели об этом на профсоюзных и партийных собраниях, вопрошали "доколе?" в "Правдисте", но если что и менялось - то в худшую сторону. Думаю, в советские времена быт сотрудников слишком уж зависел от первых лиц. Ветераны вспоминали, что сам Михвас был человеком непритязательным, благ и удобств не ценил, а свободное время посвящал исключительно шахматам. Да и Афанасьев, при всем внешнем пижонстве, личных привилегий не добивался, жил по-простому, отдавая досуг водным лыжам и женщинам. Но разница между руководителями и нами, простыми советскими журналистами, была все-таки глубока: они ограничивали себя добровольно и не во всем, а мы - принудительно и во всем абсолютно. Кроме разве что женской любви; да и это частенько бывало лишь слухом… В конце 1986-го я достаточно близко сошелся с двумя молодыми актрисами. Близость, увы, была преимущественно духовной, но знаю, что редакционные слухи, витающие вокруг 1001-го кабинета, толковали ее иначе. Поэтому изложу эту недолгую историю честно, по дневнику: 4 декабря 1986. "В паузах телесъемок "ССС!" (программа "Служу Советскому Союзу!") звонил в редакцию. Стоял в номере мой скандальный материал о подводниках "Безбрежное плавание"; Валовой (он остался за Главного, Афанасьев в больнице) испугался на редколлегии: пишет, дескать, как трудно и неустроенно живут офицеры, а молодежь и так не идет в военные училища. Студеникин вставал, сказал, что сплошь бесквартирные подводники 2,5 часа добираются по тревоге до своих атомных ракетных лодок, - полная тишина в зале. Потапов (редактор отдела литературы), даже Григорьев (зам Главного по международным делам) материал поддержали, но из номера он все-таки вылетел - отложили. В паузе съемок Коля Черкашин отвел меня в сторону: - Поедем к актрисам. Я сослался на материал: не было полной ясности - вдруг да устоит еще в номере? Коля, между прочим, и в камеру говорил: нужно, мол, писать правду и воспитывать правдой, как в очерке Верстакова о подводниках, появившемся на днях в "Правде". Но мне сказал: - Это тот случай, когда надо забросить даже газету. Все-таки Коля - очень умный парень, понимает реальную систему ценностей, диалектически объединяет противоположности. В общем, я согласился. Тем более узнав, что девчонки - из Малого театра, и что одна, которая должна была сниматься в черкашинском (по его сценарию) фильме "Крик дельфина" (режиссер в последний момент заменил ее своей шестой женой), играла до этого американскую журналистку в "Координатах смерти", - а я этот фильм смотрел именно на подводной лодке! И запомнил и фильм, и девицу: высокая, почти огромная среди вьетнамцев, светловолосая, реально похожая на голливудскую американку. Это Таня Лебедева. А вторая - Наташа Боронина. Старый дом, коммунальная квартира, но с чистыми, молодыми запахами. Встретила высокая блондинка, не сразу узнал, что - она. В брюках-бананах, в свободной блузе-рубахе. Умеренно красивая, с чуть крупноватыми чертами лица, веселая, умная. Забрались в ее комнату, магнитофончик играл. - Суп будете есть? Уговорила: голодные после мучений на телевидении. Пришла из соседней комнаты Наташа. Арабского типа и темперамента. Сначала показалась совсем не красивой, потом понял - яркая восточная красота, требующая обрамления (одежды, украшений). В общем, две противоположности во всем. Наташа энергично рассказала, что ее прабабка, якобы, из Сирии. Минутой раньше бухнул, что в ней "что-то татарское". Среда у них - "официальный выходной", но именно сегодня, в семь вечера, будет сбор на этой же квартире (в соседней комнате, у парней) наташиного курса Щепкинского училища (пятилетие выпуска). Мы с Колей поняли, и без нескольких минут семь - ушли..." 10 декабря 1986. "Звонил на Тверскую-Ямскую, ответила Наташа. Голос мягкий, глубокий. Тайно ждал, что позовет к ним. Нет, зря трепетал. Впрочем, это и лучше: не надо с ними, актрисами, суетиться. Возможно, завтра схожу на их "Берег". Сказал, что и Коля, м.б., соизволит - пусть два билета оставят. - А ваши женщины? - Без них. - То есть мы и будем вашими женщинами? - Смеется. Ни черта больше нет интересного в жизни, кроме этих чужих актерок-детей". 25 декабря 1986. "Вчера, по сговору Коли и Тани, заезжал на Тверскую-Ямскую. Подходил к дому спокойно, приятно, с предвкушением счастья. Татьяна - во всем розовом, не идет к ее светлым волосам. Расспрашивали, как мне их "Берег", - отшучивался. Актрисы они средние, хотя и никак не ниже. Наташа на этот раз не кокетничала, была спокойно-загадочна. Собиралась вечером в Ленком, "Три женщины в голубом", лишний билет. Я отнекивался. Выпили коньяку и начали вести умные разговоры - про Айтматова да Булгакова. Обругал за компанию и второго. Легкое отчуждение (их от меня и взаимно). Наташе много звонили. Предлагала им, звонившим, идти с ней в театр. В шесть с чем-то начала собираться одна. Мы с Колей тоже, - но по домам. Татьяна в коридоре: - Виктор, неужели ты отпустишь ее вечером, совсем одну?.. И пошел в театр с Наташей. Я в своей боевой погранкуртке (Наташа ее примеряла, дико довольная: "В такой хоть ночью ходи - никто не пристанет"). Под ручку. В общем, смешно, особенно в гардеробе. Сбежал после первого действия. Ужасно тоскливо - по смыслу и тексту. Женско-еврейская мелочность. Наташе понравилось: - Это - театр! В раздевалке не выдали куртку: перепутал наши номерки. Вернулся, нашел Наталью у фотографий актеров. - Всё равно от меня не уйдешь. Нет, поменял номерки и ушел. И был отчего-то счастлив. Да, расхотелось влюбляться в актрис. И проводить с ними время. Но первая встреча была чудесной. И стихи про них писал хорошо, честно. Если будет наималейшая возможность отплатить им добром, - буду еще счастливей". Но вернусь к названию и сути главы. Среди многих исторических слухов о сотрудниках "Правды" и газете как таковой существовали и "окончательные", явно преувеличенные. Один из них еще осенью 1941-го опубликовала главная немецкая газета "Фолькише беобахтер". Днем раньше, во время массированного налета фашистской авиации на Москву, тяжелая бомба упала впритирку к нашему редакционному зданию, и вражеские коллеги торжественно пропечатали, что "Правды" больше не существует. В начале девяностых с этим же слухом выступили их доморощенные наследники, но тоже поторопились. Еще немного истории. Мне посчастливилось застать в газете фронтовиков. Не все из них были на войне журналистами. Любимец редакции, аристократ телом и духом международник Олег Константинович Игнатьев воевал солдатом-сапером. Редактор по отделу фельетонов Илья Миронович Шатуновский начал войну пехотинцем, был тяжело - в обе ноги - ранен в бою под Воронежем, перебрался в авиацию, стал воздушным стрелком на "Ил-2", сделал более сотни боевых вылетов, садился в горящем самолете, дважды выбрасывался с парашютом. Почти приключенчески сложилась фронтовая судьба спецкора отдела культуры и быта Мирослава Казимировича Бужкевича. Войну он встретил в Гродно - в журналистской командировке от газеты "Гудок". Затем стал слушателем Военной академии, был отправлен под Сталинград, воевал командиром инженерного взвода, переучился на танкиста, возглавил роту в знаменитой Кантемировской дивизии, с боями прошел по Европе, окончил войну гвардии капитаном на Эльбе… К началу девяностых на штатной работе в "Правде" остался из упомянутых ветеранов только Бужкевич. Да и про него возник слух, что он удержался лишь потому, что перешел в "нерусскую партию". Неужели сказалась польская кровь? Но ведь и Шатуновский - еврей (правда, особого розлива: бухарский). Помню, как Тимур однажды демонстративно не вошел в наш со Студеникиным кабинет, когда увидел, что мы выпиваем с Ильей Мироновичем, а назавтра недовольно сказал: - И не надоело вам с Шатуновским пить и трепаться? У него, по слухам, одни евреи всегда и во всем виноваты. На что я честно ответил, что с Ильей Мироновичем общаться пока не что-то не надоело, а слухов таких я не знаю, но если узнаю, то обязательно перепроверю. |
Похожие:
 | Место нахождения общества: 125040, г. Москва, ул. Правды, д. 26, 4 этаж, помещение XXII, комната 67А | | Мировой судья судебного участка №5 Гагаринского судебного района города Севастополя Гонтарь А. В. (299014, г. Севастополь, ул. Правды,... |
| Iii. Уголовное преследование главного редактора газеты «Право-защита», сопредседателя «Общества Российско-Чеченской дружбы» С. М.... | | Его мучают головные боли, слышатся голоса, а сам он собирает на улице старые пуговицы, уверяя всех, что на самом деле занят поиском... |
| Общественная атмосфера, которая была порождена попытками обуздать, стереть историческую память народа, ярко передана в поэме А. Твардовского... | | Мне думается, что раздумье над прошлым, оценка его по совести, безбоязненное приятие исторической правды сейчас особенно необходимы... |
 | РФ, 127015, г. Москва, ул. Правды, д. 23, почтовый адрес: рф, 127137, г. Москва, а/я 54, контактный телефон: 8 (495) 787-44-83, электронная... | | Беларусь, город Минск, гражданство: Республика Беларусь, пол: Женский, паспорт мк 000000, выданный Октябрьским рувд г. Минска, дата... |