Скачать 3.48 Mb.
|
Глава 2. ОБРЕТЕНИЕ ГЛАВНОГО"Правда" была большой. Проверил сейчас по телефонному списку-справочнику тех времен, пересчитал: 18 внутренних творческих отделов, 7 международных. Плюс традиционно пухлый секретариат, - одних заместителей ответсека 10 персон, да еще специальные корреспонденты и группа выпуска секретариата. Плюс отделы проверки, кадров, секретной документации, организационно-массовый, плюс корректура, машинописное и стенографическое бюро, библиотека, газетный архив, экспедиция... Впрочем, отделы частенько перетасовывались, меняли названия, разбухали и сокращались, порой до одного-единственного сотрудника – например, отдел социалистического соревнования и пропаганды передового опыта в концовке семидесятых. Периодически разгоняли и "вольных художников" – спецкоров при секретариате: в 1979-м их было двое, в 1983-м – десять, в 1989-м один. Зато неприкасаемы были трое политических обозревателей: двое постоянных, заслуженных, но и заштампованных (Жуков и Корионов), и кто-нибудь из относительно молодых, пишущих еще на понятном языке (в мои времена Всеволод Овчинников, потом Геннадий Васильев). Утомился от цифр - добавлю в другой главе, перейду к должностям. Творческие были такими: стажер, корреспондент, старший корреспондент, спецкор отдела, спецкор при секретариате (временами их переименовывали в обозревателей), консультант отдела, заместитель редактора "Правды" по отделу, редактор "Правды" по отделу, политический обозреватель, ответственный секретарь с десятком своих заместителей… Вне редакционных стен работали собственные корреспонденты – примерно шестьдесят внутренних и полсотни международных. Ну а на вершине редакционной пирамиды обитали трое заместителей Главного редактора "Правды", один первый заместитель и конечно, Главный редактор, при мне, все двенадцать лет – Виктор Григорьевич Афанасьев. Первая встреча с ним меня настолько ошеломила, что именно ее вспомнил аж в 1987-м, отвечая на вопрос нашей редакционной многотиражки "Правдист" о самом памятном дне в газете. Вот этот ответ (намеки из него расшифрую ниже): "Десятилетней давности день, когда впервые присутствовал на заседании редколлегии. Помню до мелочей. Было это, разумеется, еще в старом здании, в достойно высоком зале, где слева от входа висел на стене барометр в виде морского штурвала, где сбегали вниз две коленчатые лестницы и где еще было слышно, что заявляют в номер и о чем вообще идет речь среди руководства. Где можно было курить. Без нескольких минут одиннадцать начали приходить и рассаживаться журналисты, без трех минут вошел солидный грузноватый человек с несколько неясной улыбкой, словно он собирался здесь ворожить. Сердце у меня дрогнуло, и я шепотом обратился к сидящему рядом человеку, в котором было что-то кожуховское (см. "Железный поток", авт. А.Серафимович): - Это Главный редактор? - Как бы не так. Без минуты одиннадцать вошел еще кто-то - спортивно ссутуленный, в потертых джинсах и черном батнике до колен. С сигаретой в зубах. В пять минут двенадцатого я начал бояться, что сейчас должно случиться что-то страшное. Но, выслушав мнения и усугубив их собственным выступлением, человек в батнике сказал, что номер ведет Парфенов, и все разошлись. Вспоминаю тот давний страх и не знаю, радоваться или грустить. Теперь-то уже ничто не пугает, привык, а все же, все же..." Намеки здесь простые, с потугой на каламбурность. "Ворожить" на редколлегии мог, конечно, только заместитель Главного редактора Иван Егорович Ворожейкин, - человек могучий во всех отношениях. Кстати, на темной заре перестройки он, тоже на редколлегии, в сердцах обругал "ветер с Волынской дачи" - ясный намек на пребывающего там ярого перестройщика А.Яковлева, все это поняли, а кто-то еще и донес Яковлеву, и Ворожейкина с должности сняли. Ну а больше всего "кожуховского" было, разумеется, в нашем легендарном кадровике Федоре Федоровиче Кожухове, который и привел меня на первую редколлегию. Хотя однокоренных, похожих фамилий было в "Правде" на удивление много: Кожевникова, Кожемяко, Кожанов, Кожухова (не родственница)… И все-таки: что именно испугало на первой редколлегии новичка-журналиста? Для понимания этого вынужден повторить, что в "Правду" пришел молодым, пришел из армии, где на политзанятиях и партсобраниях многократно слышал и сам озвучивал постулаты о руководящей и направляющей роли КПСС, ее ленинском курсе, нерушимости партийного слова и дела, клялся в верности партии и правительству... Да, пытался и вольнодумствовать, но после двух вызовов в особый отдел надолго запомнил, чем это дело чревато. "И вот сижу я в Туруханском крае..." - точнее, в зале редакционной коллегии Центрального органа КПСС, а развалившийся в главном кресле человек покуривает иностранную темную сигарету и говорит примерно такие слова: - Да им в ЦК делать нечего, вот они дурью и маются... Менять надо все к чертовой матери... Вот я, кстати, вчера прилетел из Франции... Далее последовал ироничный по тональности, но в общем-то вполне благопристойный отчет о заграничной поездке (кажется, на праздник "Юманите"), после чего прозвучал голос из зала: - А француженки как? - Да как обычно. Страшноватые, зато держаться умеют... Но нижнее белье все-таки грязное. Помню, что именно на этих словах я переборол страх и начал осознавать: у меня появился Главный. Впрочем, личные отношения с Афанасьевым долго не складывались и не могли сложитъся по определению. Во-первых, я был слишком молод для серьезной должности специального корреспондента военного отдела, на которую меня назначили после краткой стажировки. А во-вторых и в-решающих, Главный явно недолюбливал Т.Гайдара, что выражалось во флегматичном поругивании материалов и всей работы отдела. Тимур Аркадьевич тоже позволял себе некоторые высказывания об Афанасьеве, – разумеется, непубличные. Истоки этой личной неприязни больших и ярких людей я поначалу не понимал. Конечно, мог иметь косвенное значение национальный вопрос (мама у Тимура была еврейкой, отец от них рано ушел, сын воспитывался, рос и продолжал жить в очень нерусской, а местами и антирусской среде), но евреев в редакции было немало, и многих из них Главный приближал и возносил, порою даже не по заслугам и таланту. Возможно, загвоздка была именно в яркости личностей и вытекающей отсюда внешней известности. Тимура Гайдара ("Тимур и его команда"!) знали в стране десятки миллионов людей, Виктора Афанасьева – только скромные миллионы подписчиков "Правды" и студентов-гуманитариев, сдающих экзамены по его полузапрещенному (из-за неслыханной простоты именуемому "философией для домохозяек") учебнику "Основы философских знаний". Кстати, в первые свои газетные годы я почему-то не воспринимал Афанасьева как человека тоже в прошлом военного, офицера и более того – офицера-фронтовика. Мешала не только вольность (почти "стиляжность") одежды и поведения, но и редкостная для людей его поколения увлеченность спортом, причем тоже весьма экзотическим - водными лыжами. В незимние месяцы он катался на них почти ежедневно, покидая редакцию на несколько часов между двумя выпусками газеты. Ну а зимой, тоже почти ежедневно, плавал в бассейне издательского спорткомплекса. Однажды мне довелось плескаться на крайней дорожке, пока Главный отмеривал бассейн по центральной. Плавал он грамотно, кролем, с притопленной, изредка поворачиваемой для дыхания головой, плавал быстро и безостановочно. Но поразило другое: левая рука его поднималась как-то натужно, неловко, не разгибаясь до конца ни на воздухе, ни в воде. И мне вспомнилось услышанное от кого-то из редакционных ветеранов-фронтовиков: был летчиком, ранен, контужен... Сам же Виктор Григорьевич свое фронтовое прошлое не вспоминал никогда - ни на работе, ни дома, это в недавнем общении подтвердила мне и его дочь Ольга. Даже в своей поздней книге воспоминаний (сигнальный экземпляр появился на сороковой день после смерти) "Четвертая власть и четыре генсека" Афанасьев начал повествование только с послевоенных лет. Впрочем, одна из глав с демонстративно легкомысленным заголовком "Награды и привилегии - тоже радость" начиналась так: "За свои боевые заслуги я получил десяток наград. Самая дорогая из них - медаль "За отвагу", которую мне вручили в 1943 году - тогда вопрос "кто кого" еще не был решен. Дальше были солидные боевые ордена..." Да и свои первые послевоенные годы Виктор Григорьевич описал тоже скупо, опустив трагические и "слишком личные" эпизоды. Некоторые из них Ольга Викторовна разрешила мне упомянуть. Вскоре после войны офицеры-фронтовики части, где служил Афанасьев, вдруг решили жениться. Начальство - тоже ведь еще настоящее, фронтовое - отнеслось к их желанию с пониманием и командировало офицеров в Москву на поиски добротных столичных невест. Виктор Григорьевич познакомился с подходящей кандидатурой на танцах в Баумановском саду, сделал предложение, но сразу увезти девушку не смог. Вернулся в свой глухой гарнизон близ Читы, прислал оттуда невесте проездные документы и строгое предупреждение, что если она не выедет означенным поездом, то за нею будет выслан военный конвой. Позднее Людмила Петровна любила рассказывать о своих тогдашних страхах и колебаниях, о тайном бегстве из семьи и с работы (Московского телеграфа), после чего немалое время числилась в розыске. На условленной станции Бада никто москвичку не встретил, она с трудом дозвонилась в гарнизон, долго сидела на пустой ночной станции. Жених был занят на службе, появился не скоро, – зато красивый, шумный, в шуршащем кожаном пальто… Через положенное время у Афанасьевых родился первенец Юра, но в земляночном закутке, где они жили, заболел воспалением легких и в шесть месяцев умер. Возможно, его смерть оказала влияние не только на родителей, но и на будущее страны. К этой непростой мысли я еще вернусь, а пока закончу о "слишком личном". Там же, возле Читы, у Афанасьевых родилась дочь – в 1949-м, а через семь лет, уже в Челябинске, второй сын. Людмила Петровна умерла в 2002-м, подробности их семейной жизни – это уж действительно слишком личное, но Виктор Григорьевич любил вспоминать, что из всех сослуживцев, ездивших в Москву за невестами, прожил с женой до конца и не развелся лишь он один. Да, Главный разительно не походил ни на офицера-отставника, ни на ветерана войны, ни тем более на современного партократа. В редакции было достоверно известно, что ему предлагалось, не покидая работу в "Правде", стать Секретарем ЦК КПСС (он был "просто" членом ЦК). В ту пору у меня уже появились общие с Главным друзья и подруги (о чем речь впереди), и я знал истинные причины его отказа от секретарства: не хотел обязательного для Секретарей ЦК согласования всех печатных и устных выступлений, а пуще всего не хотел тоже обязательной круглосуточной охраны, поскольку ценил свободную личную жизнь. Поэтому же отбивался от установки кремлевского телефона ("вертушки") на квартире и даче, не имел телефона, даже самого простенького, в служебной машине. Кстати, именно из-за машины я однажды плохо о нем подумал. По должности Главному была положена "Чайка", и она в гараже имелась, но ездил он на самой обычной, без всяческих украшений "Волге". И вдруг после какого-то отпуска или другого отсутствия пересел-таки в "Чайку". Да что там пересел, – возлег! Я даже не поверил своим глазам, когда увидел у редакционного входа подъехавшую громадную пустую машину, в которой разве что через минуту приподнялась на заднем сидении фигура Главного. Вскоре увидел подобное снова, рассказал об этом с иронией редакционным друзьям и даже в семье. Но версия о перерождении Главного через неделю-другую скончалась: он вернулся в привычную "Волгу" и ездил опять сидя. Много позже я со стыдом узнал, что Афанасьев тогда в очередной раз покалечился на водных лыжах – повредил позвоночник; до этого, между прочим, дважды ломал руки и четырежды – ребра. |
Место нахождения общества: 125040, г. Москва, ул. Правды, д. 26, 4 этаж, помещение XXII, комната 67А | Мировой судья судебного участка №5 Гагаринского судебного района города Севастополя Гонтарь А. В. (299014, г. Севастополь, ул. Правды,... | ||
Iii. Уголовное преследование главного редактора газеты «Право-защита», сопредседателя «Общества Российско-Чеченской дружбы» С. М.... | Его мучают головные боли, слышатся голоса, а сам он собирает на улице старые пуговицы, уверяя всех, что на самом деле занят поиском... | ||
Общественная атмосфера, которая была порождена попытками обуздать, стереть историческую память народа, ярко передана в поэме А. Твардовского... | Мне думается, что раздумье над прошлым, оценка его по совести, безбоязненное приятие исторической правды сейчас особенно необходимы... | ||
РФ, 127015, г. Москва, ул. Правды, д. 23, почтовый адрес: рф, 127137, г. Москва, а/я 54, контактный телефон: 8 (495) 787-44-83, электронная... | Беларусь, город Минск, гражданство: Республика Беларусь, пол: Женский, паспорт мк 000000, выданный Октябрьским рувд г. Минска, дата... |
Поиск Главная страница   Заполнение бланков   Бланки   Договоры   Документы    |