Верстаков От "Правды"
Скачать 3.48 Mb.
|
Глава 19. НЕНАЙДЕННАЯ КНОПКАВ прошлой главе забежал далеко вперед, вернусь во вторую половину восьмидесятых, тем более, что накопились долги перед читателем, пора бы и выплатить. Обещал, помнится, рассказать о "статусных командировках", то есть таких, когда уезжаешь из Москвы простым журналистом, как бы никем, а прибываешь в место командирования полномочным и опасным представителем Центрального органа партии. В сущности, таковыми были почти все наши командировки, разница была только внешняя. Помню, еще в семидесятых годах, вскоре после того, как в армии вместо сверхсрочнослужащих ввели таинственное звание прапорщик, "Правде" поручили написать об этом разъяснительно-воспевающий материал. Редактор нашего отдела Тимур Гайдар обратился к начальнику Генерального штаба Н.Огаркову, тот выбрал адресом воспевания Белорусский военный округ, Гайдар почему-то передумал ехать сам и направил меня. В Минске встретили у вагона, немедленно повезли к командующему войсками округа М.Зайцеву. Михаил Митрофанович сам тогда был молод, спортивен (держал в кабинете двухпудовую гирю, которой разминался и во время наших бесед), поэтому особого внимания на мою молодость и нечиновность не обратил, имея, к тому же, прямое указание о содействии от начальника Генерального штаба. Короче говоря, сразу выделил мне роскошную "гостевую" машину и …самолет. Случись это хотя бы двумя-тремя годами позже, я бы нашел силу воли и повод отказаться от самолета, но тогда не сумел и даже по дурости возгордился. А теперь представьте картинку: приезжаю на аэродром, там уже стоит самолет с откинутой рампой, "Волга" въезжает в грузовой салон, ее закрепляют, мы куда-то летим, садимся, я выхожу, за мной съезжает машина... Ну и как должны относиться военные люди к такому странному журналисту? Возможно, поэтому (хотя и не только) материал о прапорщиках у меня получился рыхлым - ведь побывал чуть ли не в пяти больших гарнизонах - и, хуже того, проблемно-критическим; Огарков его похвалил, но посоветовал не печатать. Впрочем, я и сегодня считаю, что вводить звания прапорщиков было не надо. Ни к чему хорошему, кроме волны анекдотов, это не привело. Конечно, "сверхсрочнослужащий" звучит длиннее и суше, зато не содержит сомнительного ("курица не птица, прапорщик не офицер") и даже вороватого (прапорщики частенько заведуют складами) подтекста. Ну а самыми "нестатусными" и одновременно впечатляющими были командировки к пограничникам. Правда, начинались они с неизбежной формальности: нужно было получить так называемое разрешительное удостоверение на посещение пограничной зоны. Для этого мы посылали на редакционном бланке запрос в Политуправление погранвойск, оттуда – всегда быстро - поступала разрешительная бумага и проходил сигнал о содействии в нужный погранокруг или отряд. Кстати, отрядом в погранвойсках называется объединение десятка или побольше застав, в армии это соответствует примерно полку; большие отряды иногда делятся на комендатуры - отдаленные аналоги батальонов. Впрочем, это лишь к слову, подробно описывать пограничные командировки тоже не буду, тем более, что их у меня было, наверное, столько же, сколько всех остальных вместе взятых. Каюсь, к пограничникам любил ездить не только потому, что (цитирую "дембельские альбомы") "не каждому человеку дается право ходить по последним метрам родной земли", но и потому, что мне нравилось скакать по этим метрам и километрам на лошадях. Что было, то было, я и впрямь слишком часто выбирал не равнинные, не приморские, не речные, а горные заставы, где служили пограничники-кавалеристы. Всадником я был не ахти каким, но держаться в седле умел, - между прочим, благодаря и газете: правдинская молодежь, включая красиво-женскую, одно время повадилась ходить на курсы верховой езды при московском ипподроме. Впрочем, будь я даже профессиональным жокеем, падать на границе все равно бы пришлось, это я осознал уже в свою первую кавалерийскую командировку на погранзаставу "Фирюза" под - точнее сказать "над", поскольку застава горная - Ашхабадом. Застава была обустроенной, даже имела огороженный конный манеж, впрочем тоже усеянный, как и вся территория, похожим на гальку камнем. Падать здесь не хотелось, но свалиться с лошади прямо в горах не хотелось вдвойне, и я попросил бойцов привести мне какую-нибудь лошадку, чтобы потренироваться. Бойцы почему-то обрадовались, быстро привели из конюшни красивую молодую кобылку, заодно позвали друзей-сослуживцев, я слегка растерялся в неожиданном многолюдье, потом удивился, зачем мне помогают залезть в седло сразу четверо человек, но когда погранцы отпрыгнули, понял: лошадь норовистая. Два круга по манежу я проскакал, как на родео, в начале третьего кобыла взбрыкнула слишком уж сильно, - новенькая, только что выданная мне на заставе зеленая панама сползла на глаза, я на секунду ослеп, растерялся и свалился на жердь ограды. Бойцы без команды разделились на две группы: одни пытались поймать ошалевшую лошадь, другие поднимали меня. Улыбок и насмешек не было никаких. Вечером с тремя из этих бойцов я отправился в горный кавалерийский дозор (на другой лошади, разумеется), мы скакали и рысью и даже галопом по узким сыпучим карнизам над глубокими пропастями. Бойцы ничего не подсказывали и на меня не оглядывались, что меня озадачило; на обратном пути я спросил о причине. Бойцы удивились: - Это вы бы должны подсказывать. У нас на этой кобыле больше двух кругов никто не сидел. Подобные "проверки на вшивость" пограничники устраивали на многих заставах, не обязательно кавалерийских. Запомнилась экзотическая застава в глухоманной степи возле реки Или, круто уходящей в Китай. В первое же утро я спустился по длинной, окруженной камышами тропинке к воде, искупался. На следующее утро решил поход повторить, но на середине пути подпрыгнул от страха: прямо на тропе лежала огромная, в два с лишним метра змея. Страшная гадина вроде не шевелилась, зато краем глаза я разглядел шевеление в камышах и понял, что змею мне подбросили. Возвращаться было нельзя: потеряю доверие у пограничников… На обратном пути змеи уже не было, а бойцы во дворе заставы смущенно отводили глаза. Офицеры-пограничники тоже любили устраивать проверки, но не столь наивные, более изощренные. В этом отношении запомнилась командировка на Каспий. Прилетел в Баку, погрузился там на ПСКР (пограничный сторожевой корабль), двое суток плавали по спокойному морю, досматривали рыбацкие сейнеры, затем грянул шторм. Рыбаки скрылись в гаванях, а наш ПСКР двинулся в сторону Ленкорани, где по первоначальному замыслу пограничники должны были меня высадить. Погода ухудшилась до неприличия, ветер просто ревел, короткие и потому злые каспийские волны захлестывали корабль целиком - до ходового мостика. Испугавшись, я предложил командиру вернуться в Баку: все равно в Ленкорани причалить не сможем. Командир подтвердил, что причалить нельзя, но, дескать, для пограничников невозможного нет: своего человека они бы подвезли на шлюпке поближе к берегу, а уж он бы как-нибудь на берег взобрался. Идея походила на розыгрыш, да, пожалуй, им и была, но я вдруг обиделся, сказал, что я тоже человек не гражданский и взобраться на берег смогу. Моряки отыскали на карте некую черточку - якобы уходящий далеко в море старый рыбацкий причал, поплыли туда, в миле от берега исхитрились спустить шлюпку-ялик, в которую я вслед за двумя гребцами и мичманом удачно упал с накренившегося борта. Причал оказался полуразрушен и наполовину затоплен, шлюпка стукалась о подводные железяки, потом ударилась о надводную - так, что от борта веером полетели щепки, мичман испуганно крикнул, а я испуганно выпрыгнул, ухватился за железяку, под которой, к счастью, оказалась маленькая решетчатая площадка. Шлюпка немедленно развернулась и поплыла к кораблю, впрочем сразу потерявшись из виду за волнами, корабля тоже не было видно. До берега я добирался, перепрыгивая по подводным решеткам, минут пятнадцать, на берегу проверил документы, завернутые в два целлофановых пакета, отжал и снова натянул на себя одежду. Кстати, одежда была интересной: добытая в Афганистане так называемая "песчанка" - форма элитных спецназовцев для войны и службы в пустыне. Вскоре подошли два местных жителя-азербайджанца, затеяли до странности пустой разговор, один из них быстро ушел, а еще через четверть часа на берег примчался пограничный "уазик", оттуда выскочил офицер и объявил, что я задержан. После проверки документов и разрешительного удостоверения капитан, оказавшийся начальником ближней береговой заставы, рассмеялся: - Местные позвонили, что из моря вылез американский разведчик в шпионской одежде. А тут еще ваш коллега третий день на моей заставе сидит, всё просит показать ему какого-нибудь нарушителя. Вот я сдуру и пообещал, что сейчас привезу. По дороге к заставе предложил капитану разыграть неведомого коллегу - предъявить меня в качестве нарушителя. Затея почти удалась: маячивший у ворот заставы невысокий толстенький человек, выслушав офицера, торопливо полез в машину, чтобы посмотреть на меня. Посмотрел и обиделся: - Так это же Верстаков… Теперь узнал коллегу и я: радиочеловек Кузьмич - Виктор Кузьмич Бысько, с которым работали и дурачились на совещании военных журналистов в Венгрии. У Кузьмича нашелся "огнетушитель" (0,7 литра) водки, капитан тоже проставил бутылку - в качестве извинения за арест, меня переодели в сухое, и мы хорошо посидели. Правда, Кузьмич традиционно расхвастался и, охмелев, заявил, что на недалекой отсюда заставе в Талышских горах "держался рукой за линию границы", причем его "даже не ударило током". Оказалось, что Бысько путает границу с так называемой "системой" - проволочным забором, по которому идет слабый ток, необходимый для определения участка нарушения, а не для удара по нарушителю. На самом же деле официальная пограничная линия, так называемая "линейка" проходит обычно довольно далеко от "системы" и КСП (контрольно-следовая полоса), иногда на расстоянии нескольких километров. Особо наивные нарушители (в основном сограждане-уголовники), преодолев полосу и проволочный забор, останавливались передохнуть и вскоре очень обижались на пограничников: дескать, какое вы имеете право хватать меня на чужой территории… Да и вообще охрана рубежей СССР строилась с акцентом на предотвращение прорывов изнутри, а не извне. Пограничники на эту тему шутили: - Закрываем границу не грудью, а задницей. Однако вывод о тоталитарном режиме и тюремном государстве из этого вовсе не следует. Советская граница была на замке с обеих сторон, просто "внешних" нарушителей без суеты отлавливали в родной погранзоне, нередко с помощью местных жителей (как и меня отловили), а поимку нарушителей "внутренних" нужно было производить только своими силами и поскорей, даже с учетом запасных метров и километров. Приятная особенность командировок на границу сводилась к тому, что пограничники, проверив тебя формально и неформально, разрешали работать, а то и гулять на безлюдной и таинственной территории между КСП и "линейкой". Разумеется, был соблазн походить по сопредельной земле, я его перебарывал, но кое в какой загранице все-таки побывал. Однажды, например, захотел покататься на лошади по красивым холмам на границе с Китаем, начальник заставы выделил сержанта-сопровождающего, назвал нас передовым дозором и разрешил ездить до темноты. В поздних сумерках тоже увлекшийся скачкой сержант перепутал какие-то ориентиры, мы оказались в Китае и выбрались из него только к полуночи. Помню, посетил с "рабочим визитом" Иран: помогал пограничникам выталкивать за "линейку" обнаглевших иранских пастухов и овец - свою траву они съели и вытоптали, а наша росла нетронутой... Последней из пограничной серии упомяну командировку на Памир, в Мургабский погранотряд. Так тяжело в горах мне никогда не бывало, хотя в Афганистане поднимался на неменьшую высоту. Возможно, сказывалась местная радиация (даже космонавты, по слухам, используют исходящие отсюда лучи в качестве ориентиров), возможно, полное отсутствие растительности, но дышать в Мургабе и окрестностях непривычному человеку почти невозможно. Тренировать меня взялся начальник штаба отряда Владимир Проничев. С ним мы объехали полдесятка застав, побывал у геологов и альпинистов, подстрелили в дороге шального зайца, а потом посетили "Гранатовую долину". Официального названия она не имела, но была усеяна плитами песчаника с вкраплениями темно-красных полудрагоценных гранатов. Одну из таких плит Владимир Егорович выломал и подарил мне на память. Держу ее в своем рабочем столе, иногда достаю, рассматриваю и вспоминаю молодого веселого Проничева. Теперь-то он человек, наверно, серьезный - судя даже по должности: первый заместитель директора ФСБ, начальник Погранвойск России. В дневнике свои командировочные впечатления не описывал. Исключение было только одно, причем по поводу командировки самой обыденной, даже формальной. Дело в том, что в советские времена "Правда" обязательно освещала все военные праздники: День Военно-морского Флота, День Войск ПВО, День авиации, День танкистов и т.д., включая День Ракетных войск и артиллерии. Обычно мы готовили беседу с главкомом соответствующего вида Вооруженных Сил, которая начиналась словами: - "Накануне праздника Главнокомандующий (такой-то) ответил на вопросы корреспондента "Правды"... Вопросы мы составляли в редакции, пытаясь изобразить что-нибудь оригинальное, отсылали заготовки помощникам главкомов, те присылали скучнейшие ответы, мы их переводили на более-менее читабельный язык, опять отсылали - для получения главкомовской подписи, затем подключалась военная цензура; итоговый текст был всегда сух и скучен. В качестве "оживляжа" в этом же номере печатался репортаж из какой-нибудь воинской части. Для подготовки такого репортажа я и поехал осенью 1986-го в одну из дивизий РВСН (Ракетные войска стратегического назначения). На ракеты я нагляделся еще в свои курсантские годы, бывал на нескольких запусках, включая космические; подземные командные пункты из тысяч тонн бетона и железа тоже перестали слишком уж удивлять. В общем, ничего потрясающе нового в той командировке я не увидел, вернулся в Москву, быстро и легко сочинил репортаж, осталось свободное время, и я записал кое-что в дневник. С годами понял, что это "кое-что" и было самым интересным в реальной жизни офицеров-ракетчиков и моей: 10 ноября 1986. "Командировка была скучноватой. Туда-сюда поездом. Один день - рыбалка и выпивка на природе. Сначала приехали на Серебряное озеро. Покидали спиннинги - нет ничего, руки мерзнут, на траве и кустах - наросты чистейшего льда, как бриллианты. Переехали на речку Малую Кокшу перед ее впадением в Волгу. Не клюнуло ничего (говорят, щуки бывали). Выпили водки с хорошим мужиком - секретарем парткомиссии дивизии. Сначала казалось, что он туповат, слишком благополучен. Оказалось, - трудно шел в армию (дальтоник), жена не может рожать (две внематочные беременности), усыновил малыша, переехал из Тюро-Тама (Байконура) сюда, чтобы не выдали усыновления, сейчас хочет девочку взять, но снова надо будет переезжать, колеблется. Обратно ехал с еще одним мужиком. Общительнее меня. Расспрашивал про Афганистан. Сын служил в ВДВ, "теперь его нет". Я ситуацию понял, но совершенно неверно. - Без всякого Афганистана сын умер. Прыгали с мостков через стенку, в полете бросали нож, приземление с кувырком. Почему-то не спружинил руками, ударился головой, раздробил седьмой позвонок. Шесть месяцев без движения лежал дома. Сказал однажды: "Сам не понимаю, отец, почему я руки не выставил". Спортивный парень, хорошо тренированный. Умер. Отец - мой попутчик - хлопотал с проводницами: перевести дочь из плацкартного вагона сюда, к нам, у нас было две полки пустых. Часа три хлопотал. Дочь едет в Минск. "Там у нее парень". Не удалось достать билет, чтобы от Москвы ехала с местом, хотя бы в плацкартном вагоне. "Жена сказала: поезжай с дочерью, она хлопотать не умеет". Т.е. едет мужик в Москву, чтобы устроить дочь в поезд на Минск, и вернется. А это - 6-е ноября, завтра праздник… ... У ракетчиков жил в генеральской гостинице. Всю ее зовут "люкс". Номер двухкомнатный, с цветным телевизором, самоваром и прочее. Кормили в комнате-столовой внизу, готовя на одного. Симпатичная молодая дежурная в полудетском комбинезончике. Секретарь парткомиссии в подпитии (я купил здесь две больших водки, нам хватило вплоть до отъезда) серьезно советовал ею заняться: - Она на тебя очень хорошо смотрит. Ты не беспокойся, тут все надежно, их сюда отбирают строго. Глядишь, будет маленькое приятное приключение, память останется. Два вечера колебался. Особенно когда обнаружил на прикроватном столике цветок и маленькую шоколадку. Но не было счастья тела, избытка сил. Да и внизу около нее вечно сидел какой-то замурзанный вздыхатель. В день отъезда увидел в номере, в стене у входа, кнопку. Нажал бы и пришла. Раньше надо было кнопки искать". |
Похожие:
 | Место нахождения общества: 125040, г. Москва, ул. Правды, д. 26, 4 этаж, помещение XXII, комната 67А | | Мировой судья судебного участка №5 Гагаринского судебного района города Севастополя Гонтарь А. В. (299014, г. Севастополь, ул. Правды,... |
| Iii. Уголовное преследование главного редактора газеты «Право-защита», сопредседателя «Общества Российско-Чеченской дружбы» С. М.... | | Его мучают головные боли, слышатся голоса, а сам он собирает на улице старые пуговицы, уверяя всех, что на самом деле занят поиском... |
| Общественная атмосфера, которая была порождена попытками обуздать, стереть историческую память народа, ярко передана в поэме А. Твардовского... | | Мне думается, что раздумье над прошлым, оценка его по совести, безбоязненное приятие исторической правды сейчас особенно необходимы... |
 | РФ, 127015, г. Москва, ул. Правды, д. 23, почтовый адрес: рф, 127137, г. Москва, а/я 54, контактный телефон: 8 (495) 787-44-83, электронная... | | Беларусь, город Минск, гражданство: Республика Беларусь, пол: Женский, паспорт мк 000000, выданный Октябрьским рувд г. Минска, дата... |