2.5. Роль «документального» в конструировании различных точек зрения «Внутренняя» точка зрения
Несомненно, в романе сталкиваются две точки зрения на работу контрразведки: внутренняя и внешняя. Но главных героев романа нельзя четко разделить на две группы: представляющих внутренний взгляд на работу контрразведки и носителей внешней точки зрения. Каждый из героев скорее представляет отельную фигуру на градационной шкале между этими двумя полюсами. Формально разделение выражается в степени присутствия в их прямой речи монологов, относящихся к расследуемому делу (уровень содержания) и документальных штампов (уровень стиля).
В первую очередь, следует отметить, что все подозреваемые представлены только с внешних позиций, ни разу повествователь не обращается к их точке зрения.
К тем, кто примыкает к «внутреннему» полюсу изображения, относятся Алехин, Поляков, Егоров — герои, занимающие начальственные посты. На формальном уровне подобное выделение части героев романа в отдельную группу поддерживается по принципу отношения героя к официальным документам. Герои, непосредственно работающие с официальными документами, говорят, используя стилистические и композиционные конструкции, свойственные этим документам. Так, если Алехин или Поляков разговаривают со свидетелями, разговор этот пересказывается только от их лица постфактум и по форме напоминает отчет. Например, Поляков пересказывает разговор с водителем угнанного «доджа»:
На контрольном пункте при выезде из города к нему в машину попросились двое: старший лейтенант и лейтенант. Были они в плащ-накидках; старший лейтенант в возрасте лет сорока, плотного телосложения, с небольшими усами... в фуражке полевого образца. Лейтенант значительно моложе, но внешность его он совершенно не помнит. (С. 158)
Разговор со Свиридом Алехин сразу же «преобразует» в отчет об этом разговоре:
Вчера на рассвете он, Станислав Свирид, разыскивая корову, не вернувшуюся вечером к дому, увидел неподалеку от опушки Шиловичского леса трех человек в советской военной форме. Они прошли гуськом поблизости, но он притаился в ельнике, и его не заметили. В переднем он узнал Павловского Казимира, двух других видел впервые (С. 31)
Рассказывая о походе к Окуличу, Алехин подробно перечисляет содержимое его коробки:
В коробке оказались:
Медаль "Партизану Отечественной войны" второй степени и удостоверение кней, полученные Окуличем неделю назад, о чем я знал;
Немецкие оккупационные марки - пачка, перевязанная тесемкой;
Десяток довоенных квитанций на сдачу молока, мяса и шерсти;
Стопка фотографий Окулича, его жены и их родственников, в том числе
двух его младших братьев в красноармейской форме; и т.д. (С. 149)
Выводы, которые он обсуждал вместе с Поляковым, по поводу дешифровки перехвата Алехин оформляет тоже в форме отчета:
Наши выводы вкратце выглядели так:
Наблюдение за движением эшелонов ведется в Белостоке или, что вероятнее, в Гродно. Это стационарное слежение: маршрутникам или фланерам продержаться сутки и более непосредственно на железнодорожном узле со строгим охранительным режимом практически невозможно;
Наблюдение ведется не одиночкой, а как минимум двумя агентами (С. 202).
Поток сознания, который обычно служит для предельного раскрытия личности героя, у Алехина состоит по большей части из официальных штампов (гл. 80, 83, 87, 90) . Все это позволяет отнести Алехина к группе «профессионалов», его роль в романе — это показ внутреннего взгляда на работу контрразведки.
Но для речевых портретов характерно совмещение различных стилей, что позволяет создать правдоподобные образы. Это совмещение можно продемонстрировать как на примере главных, так и на примере второстепенных персонажей. Речь генерала Егорова также характеризуется присутствием официальных штампов. Хотя даже в речи Егорова, фигура которого не столь подробно разработана в романе, неожиданно появляются «человеческие», личностные интонации. Например, так он обращается к Блинову, после того, как отдал ему приказ найти саперную лопатку:
Найдите лопатку, лейтенант! Это очень важно. Постарайтесь обязательно ее найти (С. 176).
Речь Таманцева характеризуется склонностью к разговорным конструкциям:
Как он попал в хату? Как же мы, придурки, просмотрели или прослушали его приход? (С. 242)
Я понимал, что из огурцов, спички и примятости на траве шубы еще не сошьешь. Пока что все это — фактики в мире галактики! А она велика и бесконечна… (С. 48)
Хотя периодически и в главах, приведенных с точки зрения Алехина, встречаются разъяснения, сделанные специально для непрофессионалов, все же для речи Таманцева подобное содержание более характерно и его роль — объяснить происходящее непрофессиональному читателю. Именно он часто поясняет действия группы, поясняет специфику ее работы. Таманцев — своеобразный медиатор между миром профессионалов и миром читателя.
Наиболее ярко это проявляется в последней части, когда роли каждого из героев обозначены с предельной четкостью. Здесь Алехин явно отвечает за внутренний ракурс изображения, а Таманцев — поясняет его действия. Совмещение различных способов представления внутренней точки зрения на работу «Смерш» явно должны создавать эффект многостороннего, объективного изображения, а чередование способов изображения различной стилистики поддерживают интерес читателя.
Язык Таманцева также не свободен от влияния документального стиля. Например, вспоминая случай из прошлого, он приводит текст приказа:
В задачи и обязанности нашего погранполка, державшего в тот момент контрольно-пропускной и заградительный режимы на отходах от Орши, только официально — по приказу — входило:
Наведение и поддержание в тылах фронта должного порядка;
Проверка документов, а в случае необходимости — при возникновении подозрений — и личных вещей как у гражданских, так и у военнослужащих независимо от занимаемых должностей и званий; проверка всего проходящего гужевого и автотранспорта (С.154).
В главах от лица Таманцева, также как и в главах от лица Алехина, большое внимание уделяется деталям, времени, подробному описанию действий, что является следствие постоянно «оглядки» на документ:
В момент появления Павловского из хаты я по привычке взглянул на часы — для рапорта. Было ровно пять ноль-ноль, и я подумал — не пойдет... Начальство не любит приблизительности, не любит в донесениях круглых цифр… для рапорта я зафиксировал — четыре пятьдесят восемь... (С. 243)
К своей собственной истории он обращается всего два раза. Таманцев рассказывает про своего лучшего друга, которого убили в Шиловичском лесу, где группа по сюжету романа ведет поиск улик. Второе обращение к личной теме: Таманцеву снится сон о его матери и о погибшем лучшем друге, но даже и здесь не обходится без конструкций официального стиля:
Мать и Лешка представлялись мне отчетливо, а вот тех, кто его мучил, я, как ни старался, не мог разглядеть: одни расплывчатые фигуры, словно без лиц и в неопределенном обмундировании. Сколько ни напрягаешься, а зацепиться не за что: ни словесного портрета, ни примет и вообще ничего отчетливого, конкретного... (С. 183)
Показательно, что рассказывая собственный сон о людях, связанных с ним личными взаимоотношениями, Таманцев использует слова «обмундирование», «словесный портрет». Подобное совмещение личного и профессионального должно характеризовать Таманцева как человека, полностью посвятившего себя своей профессии и не разделяющего личное и профессиональное.
С другой стороны, когда Алехин пересказывает письмо о своих родных, он не использует официальный стиль, а в речи его появляются индивидуальные черты, стилистически маркированные слова: «При мысли о дочери остро клешнило сердце» (С. 263), «… «девки из города» вычистили все под метелку» (С. 262) (присутствие цитирования, указывающее, что Алехин использует выражение из письма, маркирует то, что выделенная фраза — это слова самого Алехина). Подобное отличие двух главных героев-профессионалов объясняется тем, что для Таманцева армия — это основная профессия, до контрразведки Таманцев был пограничником. А Алехин же имеет гражданскую профессию, он — агроном. Для Алехина «Смерш» — это временное вынужденное занятие, поэтому он предельно четко разделяет нынешнюю профессию и личную жизнь. Причем предпочитает не размышлять о личном во время работы, хотя это даже ему не всегда удается: «В машине Алехин пытался переключиться, но не мог» (С. 266). Таким образом, о семье и довоенной жизни Алехина говорится более подробно, но его историю читатель узнает все же уже ближе к концу романа.
Речь Полякова также по большей части содержит только размышления о расследуемом деле. Подполковник Поляков остается в романе довольно закрытой фигурой. Рассказ о нем, о его действиях в связи с расследованием представлен как с внутренней, так с внешней точки зрения, но его история дается довольно бегло, также как и история генерала Егорова. Только в одном месте упоминается об их детях, которые росли вместе.
Подобный способ представления персонажей контрастирует со способом представления в романе Аникушина. Аникушин присутствует по времени в действии всего несколько часов, но мы узнаем об этом герое, о его жизни гораздо больше, чем об Алехине, Полякове или даже Таманцеве, которые действуют на протяжении всего сюжета. В подобном сопоставлении раскрывается особенность построения характера у Богомолова. Подробности довоенной жизни, военной биографии, размышления о собственной личности, как несложно заметить, читатель узнает только от Аникушина и от Блинова, которые представляют внешнюю точку зрения на работу «Смерш» (хотя по отношению к Блинову такое утверждение необходимо делать с некоторыми оговорками, о которых — ниже).
«Внешняя» точка зрения
Блинов, младший в группе, совсем недавно в «Смерш», он еще далек от профессионализма Алехина и Таманцева. Он сосредоточен исключительно на себе, в главах от его лица по большей части содержание оставляет рефлексия Блинова о его новой профессии. При этом нельзя сказать, что Блинов ничего не делает, а только наблюдает, но все же заметно, как его личностные качества влияют на работу. Внимание сосредоточено на том, как внешние события влияют на настроения героя: Блинов то сожалеет, что попал в контрразведку, в то время как его товарищи на фронте «занимаются действительно полезным делом»; в следующий момент он хочет поразить генерала, а потом переживает, что не смог выполнить задание так, как ему хотелось бы; потом обижается, что его не посвящают во все детали, а затем радуется, что ему выпало работать с такими прекрасными людьми и участвовать в таких ответственных операциях. Хотя Блинов чисто формально знает, что ему надо делать, может в одиночку выполнять задания Алехина, все же поначалу он не всегда понимает всю важности порученной ему работы, и в конце романа Блиновым больше руководят его амбиции и чувства, хотя отношение к своей работе он меняет. Так, если в начале Блинов расстраивался, что не может поехать на запад, но вынужден оставаться в тылу, то в конце он радуется, что может быть частью масштабной операции. Именно он убивает Мищенко, опасного шпиона, которого не могли поймать на протяжении нескольких лет. К концу романа он тоже отчасти перенимает роль Таманцева и Алехина, давая пояснение о работе контрразведчиков:
Таманцев не раз говорил ему, что от других опасных преступников шпион отличается прежде всего тем, что за ним стоит целое государство и подготовка его во всех смыслах — результат деятельности многих опытнейших профессионалов, обдумывающих и обсасывающих с полной ответственностью каждую деталь и в его легенде, и в экипировке, и в документах (С. 407)
Но все же сидя в засаде во время поимки опасных шпионов, Блинов думает не о работе, а вспоминает, откуда он знает Аникушина и размышляет над его поведением. Неслучайно последняя глава от его имени называется «Гвардии лейтенант Андрей Блинов, пока еще Малыш».
Более радикально внешний ракурс представляет фигура Аникушина. В этом персонаже соединены сложный характер (помощник коменданта считает, что он всегда прав и что только его мнение и его действия единственно правильные) и неудачный опыт встречи с «особистами», что делает Аникушина идеальной фигурой для демонстрации внешнего взгляда. Он даже не пытается понять специфику работы контрразведчиков, настроен исключительно враждебно, в то время как его риторика по отношению к подозреваемым совершенно иная:
И такого офицера, заслуженного фронтовика, в прямом смысле слова грудью защищавшего Отечество, участника обороны Москвы, самого дорогого Аникушину города, Алехин мог по-прежнему в чем-то подозревать (С. 370)
Он, как и Блинов, сосредоточен исключительно на своей личности и на своих амбициях. Хотя он присутствует всего в нескольких главах, он успевает рассказать всю историю своей жизни и своих любовных увлечений, а о портном, который сшил ему костюм, читатель узнает столько же, сколько узнал о Таманцеве за весь роман.
Аникушин также пытается оформлять свои размышления в форму документа, но это остается исключительно внешним оформлением, сам язык и оценка фактов остается вполне субъективным, так как Аникушин все же не принадлежит к миру профессионалов:
лично для него, Аникушина, при проверке, по стечению обстоятельств, обнаружились немаловажные, весьма убедительные факты:
командировочное предписание, помимо особых знаков и секретного (точки вместо запятой) имело также на обороте столь знакомые фиолетовые отметки с печатями … и его, капитана Аникушина, собственноручную подпись;
справка о ранении … была выдана тем самым эвакогоспиталем, в котором он, Аникушин, весною лежал… все указанное в документе полностью соответствовало действительным обстоятельствам. (С. 367–368)
Или далее:
Требовать предъявления других документов не имелось, по разумению Аникушина, никаких оснований, и он не стал это делать (С. 370)
Таким образом, Аникушин воплощает точку зрения военного, который живет и действует в соответствии со своим личным кодексом чести. Но отношение повествователя к герою явно отрицательное: соседство размышлений Аникушина о своей любовной жизни и о том, как он не хочет запачкать новый костюм с главами, где дается описание организации крупной и важной военной операции, явно играет не в пользу помощника коменданта.
Подробная разработка истории персонажа, сосредоточение внимания на его внутреннем мире, на его собственных переживаниях — это все то, что относится к традиции психологического романа: демонстрация душевной жизни героя, подробный рассказ его биографии. Традиция подобного изображения персонажа перенимается и «военной прозой», на которою большое влияние оказала, как уже было сказано, проза Л.Н. Толстого. По словам Л.Я. Гинзбург, творчество Толстого — «высшая точка аналитического, объясняющего психологизма XIX века»1. Г.Ф. Хасанова в части своей диссертации, посвященной толстовской традиции в «военной прозе», обращает внимание на то, что «военная проза» о Великой Отечественной войне наследует толстовское понимание истории и включенности человека в историю, хотя толстовское понимание и трансформируется в соответствии с советскими канонами2. В итоге герой «военной прозы» — это человек, который не пытается ничего кардинально изменить в ходе истории в переломный момент (на войне), а делает то, что соответствует его представлению о чести, чтобы быть в первую очередь честным перед самим собой. Именно так размышляет о себе и своих поступках Аникушин. Это, по большей части, герой «военной прозы», боевой офицер, со своим кодексом чести, который ставит этот кодекс чести выше всего. Но в данном случае Аникушин именно поэтому и погибает. Это еще один тип личности, тип мировоззрения, но в романе Богомолов моделирует ситуацию, где подобное отношение к жизни не работает. Здесь оказывается более значим профессионализм, умение качественно выполнять свою работу.
Работа контрразведчиков — не просто в том, чтобы поймать шпионов, а цель ее — раскрыть всю агентурную сеть. Поэтому Алехин и не подчиняется обстоятельствам: он отказывается уходить из леса, хотя получает такой приказ. Даже несколько человек в данном случае оказываются способны повлиять на ход войны, а значит, повлиять на ход истории. Такое понимание не может возникнуть, если смотреть на происходящее только с какой-то одной точки зрения. Поэтому Богомолов и вводит несколько различных планов изображения, а также пытается максимально полно показать всю структуру организации «Смерш».
На вершине этой структуры находится Верховный Главнокомандующий. Глава, где идет речь о Сталине, называется «В ставке ВГК». Здесь повествование ведется с точки зрения Сталина, который также представляет внешнюю точку зрения. Но также как и «внутренняя», которая собирается из различных способов изображения, внешняя точка зрения Сталина отличается от точки зрения Блинова и Аникушина. Данная глава представляет собой предел расширения фокуса охвата, который наблюдается на протяжении всех предшествующих глав второй части романа, то есть изображение доходит до высшей инстанции — до Верховного Главнокомандующего. Если Аникушина больше занимает собственная личность, то здесь внешний ракурс — это осознание целостной картины военных действий без внимания к деталям. Верховный главнокомандующий не вникает в суть работы «Смерш», потому что его интересует результат — приведение в исполнение продуманной им самим стратегии. Поэтому и возникает конфликт интересов: командованию нужен немедленный результат, а исполнители, которые понимают специфику работы, должны правильно выполнять свою работу. Несогласованность между действиями командиров и подчиненных также является частым мотивом «военной прозы», но здесь Богомолов пытается объективно показать всю систему причин несогласованности работы разных структур.
Две части главы «В ставе ВГК» представляют два ракурса: первый — официальный, хотя он больше напоминает даже не документ, а учебник по истории и стратегии. Но здесь сохраняются черты, присущие официальному стилю: нумерованные перечисления, количественные подсчеты:
Правда, обеспечить полную скрытность концентрации в тылах четырех смежных фронтов полуторамиллионной армии, 6500 танков и самоходных установок, около 25 тысяч орудий и более 6 тысяч самолетов практически невозможно… <…> Троякий результат внезапности можно было бы сформулировать так:
Внезапность застигает противника не подготовленным к удару: его войска и военные средства расположены не лучшим образом для отражения этого удара.
Внезапность вынуждает противника поспешно принимать новый план: противник теряет инициативу и должен приспосабливать свои действия к действиям нападающего (С. 244).
В этой части также приводится отсчет начальника фронта, пересказываемый от лица Сталина. Во второй части главы создается уже более «человеческий» образ Сталина, который думает о своем костюме, думает о том впечатлении, которое он производит на подчиненных. Таким образом, и здесь продолжается характерное для текста в целом совмещение художественного и документального.
Яркий контраст с этой главой представляет следующая — письма Андрея Блинова к матери и ее ответное письмо. Это также документ, но уже совсем другой масштаб изображения: после того, как фокус расширяется до стратегических интересов высшего командования, действие обращается к истории отдельной личности.
|
