Роджер Осборн «Цивилизация. Новая история западного мира»
Скачать 0.7 Mb.
|
Начало реализации новой доктрины положили страны англосаксонского мира – США, Великобритания, Новая Зеландия и Австралия. Однако коммерческая (Федеральная резервная система) и военная мощь Соединённых Штатов и либерализация рынков капитала поставила остальные западные правительства перед выбором: либо принять на вооружение аналогичные стратегии, либо подвергнуть экономическому риску свою страну. Двигателем новой экономики была не индустрия, а финансы, и государственная поддержка производства теперь считалась нарушением правил. В этой новой атмосфере руководители бизнеса становились образцами для подражания и авторитетными советниками при правительствах, а сами корпорации – эталоном всякой организации вообще. Коммунальные предприятия. Чьи услуги всегда считались одной из функций власти, приватизировались и превращались в открытые акционерные компании, по закону обязанные в первую очередь преследовать цель увеличения стоимости акций. Однако даже те учреждения, которые оставались в руках высших и прочих органов управления, в той или иной степени адаптировали свою деятельность к корпоративному шаблону. Университеты, технические колледжи, школы, почта, советы по здравоохранению и муниципальные советы – всем пришлось подвергнуться реструктуризации и приучиться воспринимать себя как коммерческие организации. Возникли условия, при которых, например, в Британии местный совет по здравоохранению, ведающий несколькими муниципальными больницами, мог быть признан банкротом. В 2004 году, в ходе дебатов о размере платы за обучение, Колин Лукас, вице-канцлер Оксфордского университета, уже без всякого стеснения заявил, что «преподавать нерентабельно». Благодаря усовершенствованию промышленных методов, развитию техники и транспорта к 1980-м годам сложилась ситуация, когда само по себе производство превратилось в недорогостоящее и несложное занятие. Мечта первопроходцев индустриализации сбылась – теперь мы могли обеспечивать свои базовые потребности, затрачивая лишь малую долю усилий и времени. Отныне задачей, решение которой было сопряжено с наибольшими сложностями, стало не производство основных товаров, а завоевание покупателей, и, как следствие, возможность диктовать перешла от производителя к потребителю. (дихотомия производитель – потребитель на первый взгляд такая же очевидная как эксплуататор – эксплуатируемый, но в действительности здесь, в обоих случаях, всё не так очевидно). Внешний вид и качество товара, а также самих магазинов, претерпели радикальную метаморфозу: универсальные магазины теперь оставались открытыми допоздна и работали по воскресеньям, по всему западному миру распространились пригородные торговые центры и гипермаркеты американского образца. Но если для тех, у кого были деньги и машина, жизнь стала удобнее, то не имеющие ни того ни другого оставались запертыми в городских многоквартирных домах, вдали от магазинов и услуг. Колоссальные усилия, вложенные в расширение сектора услуг и розничной торговли, помогли пристроить миллионы людей, которых теперь никто не ждал на заводах и шахтах. Прежде стоявшие у станка становились к прилавку, орудовавшие отбойным молотком садились за руль фургонов доставки или за телефон в колл-центрах. На жизни образованных и состоятельных, воспитанных на антиавторитарном духе 1960-х годов, консьюмеризм сказался иначе. Они всё активнее требовали равных отношений с врачами, юристами, преподавателями, банковскими служащими и политиками – формула «доктору лучше знать» не могла устроить поколение, привыкшее не сомневаться в своих правах. Характерный для 1980-х годов акцент на потребностях и стремлениях отдельной личности только укрепил существующую тенденцию. Представители так называемого «поколения я» не просто преследовали личные амбиции и добивались высокого материального благосостояния, они вдобавок были преисполнены самовлюблённости. Повальный нарциссизм, сосредоточенность на своём «я», хотя его часто считают плодом культуры 1960-х годов, берёт начало в конце Х1Х века – в эпоху зарождения психологии. Как только индивидуальное сознание сделалось центральным предметом интереса неврологии, с одной стороны, и философии – с другой. Оставалось только идти по их стопам. Охватившая миллионы забота о правильном питании и следовании моде создала условия для возникновения множества новых журналов, пополнивших список старых, которые существовали уже десятилетиями, а вслед за ними не меньшего числа книг и видеокассет, на разные лады учивших зрителей и читателей, как достичь идеальной физической формы, внутренней гармонии или душевного здоровья. Этот пестрый и хаотический поток информации и советов неизменно нацеливал потребителя думать о себе. Прийти к лучшей жизни можно было, только усовершенствовав себя как человека, а усовершенствовать себя как человека можно было только через самоанализ, за которым следовало позитивное самоутверждение. Гражданин западного мира предельно устранился из активной общественной жизни, чтобы с головой погрузиться в частную и без остатка посвятить себя личной самореализации. Начиная с 1980 года так называемая «вашингтонская модель» (вашингтонский консенсус) свободной торговли была навязана Америке, а в дальнейшем, через действие международных соглашений и органов, и остальному миру. Семейным привязанностям, местным обычаям. Человеческой взаимовыручке, скрепляющим общество внеэкономическим связям, – всему этому суждено было в лучшем случае отступить на второй план, а в худшем – исчезнуть во имя экономической эффективности. Для США последствия такой политики оказались самыми серьёзными, хотя и практически оставленными без внимания. С середины 1970-х по середину 1990-х годов реальные (рассчитанные с учётом инфляции) доходы американского трудящегося населения упали примерно на 20 процентов (с 315 до 258 долларов в неделю), а чистый заработок руководства корпораций повысился более чем на 60 процентов, что явилось беспрецедентным ростом неравенства за всю историю страны. На момент, когда в 1980 году Рейган был избран президентом, среди американцев насчитывалось порядка одного осуждённого на каждую тысячу; к 1994 году этот показатель составил 3,74 человека на тысячу, а к 2004 году – около 7 на тысячу, то есть 1,96 миллиона человек в тюрьме и ещё 5 миллионов. Ограниченных в правах как-то иначе. (Приблизительные показатели осуждённых на тысячу населения для других западных стран в 2004 году были следующими: Великобритания – 1,4; германия – 1,0; Франция – 0,8; Япония – 0,5). Для афроамериканцев риск угодить за решётку в 7 раз выше, чем для населения в целом, причём каждый седьмой из них уже там побывал. В 1992 году в Вашингтоне 40 процентов афроамериканцев мужского пола от 18 до 35 лет либо находились в местах заключения, либо на свободе с условным сроком, либо в бегах, либо выпущены на поруки. Несмотря на такую загруженность пенитенциарной системы, насильственные преступления и употребление наркотиков распространены в США больше, чем в какой-либо другой развитой стране. За это время сменявшие друг друга американские правительства не столько противодействовали, сколько способствовали разложению сдерживающего влияния семьи, соседской общины, традиционного уклада жизни, элементарного чувства справедливости под натиском требований экономической эффективности. На месте старой проверенной системы отношений, веками вырабатывавшейся человеческим обществом, была воздвигнута безжалостная и в конечном счёте неспособная справиться со своей задачей система тюрем. Культурной параллелью этой системы стало неожиданное и, учитывая непосредственно предшествующую историю, довольно шокирующее возрождение фундаментальных религиозных представлений о добре и зле. Впервые эта тенденция привлекла внимание в 1980-х годах, когда президент США Рональд Рейган назвал Советский Союз «империей зла». Советы, конечно, давно считались врагом, однако фраза Рейгана в тот момент прозвучала непривычно. На самом деле она выражала глубокое и не дающее покоя желание после эпохи неопределённости и разброда, которые принесли 1960-е и 1970-е годы, поделить мир на два моральных абсолюта. Сегодня, особенно по следам 11 сентября 2001 года, стало общим местом называть врагов Запада террористами, которыми движут исключительно злоба и страсть к разрушению. Подобный образ мыслей изменил восприятие преступности в такой стране, как Великобритания, где в послевоенные десятилетия считалось само собой разумеющимся, что смысл борьбы с криминалом лежит в устранении социальных язв. Сегодня даже мелкие правонарушители рассматриваются как люди, которые поставили себя вне приличного общества и заслуживают кары и лишения свободы. Соответственно, подростки и молодёжь представляются либо как образцы добродетели (особенно когда становятся жертвами преступлений), либо как источник зла. Опасный элемент, при любом удобном случае готовые наброситься на добропорядочных граждан из-за угла. Такой устрашающий образ преступника нашёл своё предельное выражение в фигуре серийного убийцы – неизвестные ещё 30 лет назад, в наши дни эти живые порождения зла просто оккупировали газетные полосы, страницы романов и экраны кинотеатров. Изобразивший серийных убийц в таких невероятно популярных фильмах, как «Молчание ягнят» (1990) и «Семь» (1995), Голливуд вообще с готовностью оседлал волну нового двух-полярного мировосприятия. Начиная с «Челюстей» (1975) и «Звёздных войн» (1977) американское кино всё больше отворачивалось от пугающей сложности 1970-х годов и всё усерднее обслуживало зрителя, приходившего в кинотеатр за подтверждением своей моральной правоты и за порцией изощрённо примитивного возбуждения. Даже когда эта тенденция была безжалостно высмеяна Квентином Тарантино в его «Криминальном чтиве» (1994), формула осталась неизменной. В Великобритании либерально-экономическими мерами удалось добиться ограничения влияния профсоюзов, потянувшего за собой целую вереницу явлений того же ряда: роспуск муниципалитета Большого Лондона и ослабление позиций местного самоуправления по всей стране, прекращение действия советов по заработной плате и практически поддержки розничных цен. Резкое сокращение муниципального жилого фонда, ограничение полномочий местных комитетов образования и других подобных органов. Вместо этого, как мы уже видели, публичные учреждения, от колледжей и больниц до органов, отвечающих за водоснабжение или пенсионное обеспечение, превращались в частные или полу-частные корпорации. Как и когда-то, единственным институтом, избежавшим общей участи, стала семья. (Заунывные мантры всех политиков последнего времени непременно превозносящих «работающую семью» или «веру в семью и флаг» красноречивы сами по себе – помимо собственных органов, таких как полиция и армия, это единственное, с чем безусловно готово считаться современное государство). Однако и здесь новая экономика сумела сказать веское слово. Потребность в легко адаптирующейся и мобильной рабочей силе поставила крест на жизнеспособности родственных отношений в рамках расширенной семьи – отношениях, теперь часто связывающих обитателей разных стран и континентов – и потому столь превозносимой и идеализируемой нуклеарной семье пришлось всерьёз пересмотреть свою роль и своё место в мире. Эта переоценка, происходящая и внутри человека, и внутри семьи, оказалась по-своему не менее фундаментальной задачей, чем та, которую решали Августин, Кальвин, Руссо, Смит, Милль, Маркс или Фрейд; требовалось понять, как в мире, управляемом Богом, или разумом, или личным интересом, или общественным законом, человеку следует прожить свою жизнь. В первые послевоенные десятилетия цель жизни заключалась в коллективной безопасности в рамках регламентированного и слаженно функционирующего общества. Однако неожиданный подъём благосостояния в 1960-х и 1970-х годах позволил молодёжи ощутить себя свободными, и даже призванными. Переступить ограничения общества, включая экономические императивы. Предполагалось, что студенты должны учиться ради самих знаний, а экономическая польза от их занятий, как для них самих. так и для государства, воспринималась как второстепенная или вообще не имеющая значения. Гарантировать достойное существование для безработных и престарелых посредством льгот, пенсий и качественного муниципального жилья считалось само собой разумеющимся, потому что прежде всего люди должны были видеть себя членами общества, а не винтиками бездушной индустриальной машины. В новой экономике правила опять поменялись. По мере того как пенсионное обеспечение, жильё и другие услуги предоставлялись национальными и местными органами всё в меньшем и меньшем объёме, гражданин западного мира вынужденно приучался рассматривать себя как экономическую единицу, а свою жизнь – как предмет финансового планирования. Сегодня, как только в британской или американской семье среднего класса рождается ребёнок, его родители должны начинать откладывать деньги на оплату высшего образования, причём университет будущий студент, скорее всего, окончит с большой задолженностью. Ему или ей понадобится найти высокооплачиваемую работу, чтобы погасить эту задолженность, и немедленно занять ещё. Чтобы купить дом и начать откладывать на сколько-нибудь приличную пенсию. Пропустить один из этих шагов или подвергнуть риску будущие означает серьёзно пошатнуть свои позиции в жизни. В этой картине вроде бы нет ничего, кроме финансового здравого смысла, однако сдвиг в нашем само- и мировосприятии, который она представляет, не может не поражать. Одним из величайших парадоксов текущего этапа является ситуация, которая была создана усилиями могущественных национальных государств, и которая в конечном счёте сделала их менее могущественными. В 1980 году Франция воспротивилась тенденции, которую навязывал Европе англосаксонский мир, и выбрала президентом Франсуа Миттерана, социалиста старой закалки. Миттеран немедленно приступил к осуществлению ряда мер, направленных на превращение Франции в социалистическое государство, – увеличил государственные расходы, повысил налоги, национализировал целые отрасли и т.д. Однако он не осознавал всю глубину перемен, произошедших с миром за предшествующее десятилетие. Благодаря отсутствию ограничений на перемещение капитала, раздражённые инвестиционные компании начали сбывать с рук накопления во французской валюте, а также пакеты акций французских предприятий. Когда деньги стали утекать из страны, французским властям пришлось пересмотреть свою политику. Во Франции, германии, странах Скандинавии и Бенилюкса правительства продолжали верить в необходимость бюджетных капиталовложений в инфраструктуру и промышленность – в то, от чего старательно отказывались Великобритания и США. Миттеран наконец довёл до их сознания на первый взгляд незаметную истину, лежавшую в самом основании новой глобальной экономической системы. Ни одно правительство отныне не могло предпринимать какие-либо шаги без согласия финансовых рынков, а рынки (в союзе с МВФ, Всемирным банком, ОЭСР, ВТО и другими международными организациями) благосклоннее всего относились к экономике тех государств, которые приватизировали сферу общественных услуг и максимально урезали бюджетные расходы. Ослабление позиций национального государства, вызванное международной либерализацией финансовых рынков, произошло без всякой общественной дискуссии по поводу достоинств и недостатков подобной утраты суверенитета и ущемления интересов наций. То обстоятельство, что национальные правительства попали в зависимость от групп людей, занимающихся покупкой и продажей акций, причём, как правило, в погоне за краткосрочным выигрышем, не вызвало шквала комментариев или организованной оппозиции. Это случилось, само собой. Министры финансов отныне должны были убеждать игроков рынка, что их экономики станут надёжными поставщиками всего этим рынкам необходимого, и одновременно, в очень узких рамках, пытаться как-то отстоять свои политические интересы. Напротив, образование европейскими странами экономического и валютного союза вызвало долгие и жаркие дебаты по поводу тех самых вопросов национального суверенитета, которые прежде оставались без всякого внимания. В 1990-х годах глобальный рынок, до сих пор объединявший страны Запада, добровольно пополнили бывшие коммунистические страны Восточной Европы, страны Тихоокеанского региона – Япония (на тот момент уже одна из крупнейших экономик западного образца), Южная Корея, Индонезия, Малайзия и Китай – а также страны Латинской Америки, в которых к власти пришли новые демократические режимы; сочетанием позитивных и негативных стимулов в либеральный глобальный рынок удалось заманить и такие крупные страны как Индия и Бразилия. Единственными, кто оказался на обочине всеобщего процесса, стали поражённые нищетой бывшие колонии тропической Африки и династические диктатуры арабского мира; в остальном планета превратилась в огромный рынок. Иначе говоря, Запад разросся до размеров планеты. Либерализация глобальной торговли и сопутствующее расширение сферы действия патентного права подготовили почву для триумфального шествия транснациональных корпораций. Вслед за вездесущими автомобилями, произведёнными на заводах «Форда», «Дженерал моторс» или «Тойота», на каждой главной улице каждого хотя бы относительно небедного города в мире появились рестораны «Макдональдс». «Бургер Кинг», «Старбакс», магазины товаров компании Диснея; почти все стали пользоваться программным обеспечением и операционными системами компании «Майкрософт». Неумолимая колонизация центральных улиц мира сделала многие города до раздражения похожими друг на друга. Стилистика новых построек, магазинов, товаров принесла удручающее единообразие. Колоссальное влияние корпораций и растущая стандартизация жизни начали вызывать особенно глубокую обеспокоенность в связи с появлением новых генетических технологий. Человеческий геном был нанесён на карту, вмешательство в генетическое строение организмов сделалось стандартным навыком любого достаточно компетентного учёного, а в 1997 году в Эдинбурге родилось первое генетически клонированное животное – овечка Долли. Хотя новые процедуры биотехнологий обещают в будущем излечить генетические заболевания животных и человека, возможность генетической модификации человеческих эмбрионов для производства «селекционных детей» или устранения потенциальных дефектов развития ставит под вопрос само представление о том, что такое быть человеком. |
Похожие:
 | Рабочая программа составлена на основе требований Федерального государственного образовательного стандарта основного общего образования... | | «Государственное и муниципальное управление», 46. 03. 01 «История», 38. 03. 02 «Менеджмент» (образовательные программы «Менеджмент»... |
| Программа составлена на основе Примерной программы основного общего образования по истории мо РФ 2004 г и авторской программы «Новая... |  | Рабочая программа учебного курса «История» для 5 класса разработана на основе программы А. А. Вигасина, Г. И. Годер, И. С. Свенцицкой... |
| Возрождающаяся Россия обрела собственную историю — историю выхода из «переходного периода», причем именно эта история обнаружила,... | | Авторы программы предлагают учебно-методический комплект: Данилов А. А., Косулина Л. Г. История России с конца ху1 до конца ху111... |
| Парадигма — современное, целостное и адекватное отражение единственного реального мира в объеме, необходимом для того, чтобы родная... | | Очень важно, что пособие «Шаг за шагом» адресовано непосредственно молодежи, имеющей огромный созидательный потенциал. Это старшеклассники... |
| Отечества, истории Древнего мира, Средних веков, Новой и Новейшей истории зарубежных стран. Его главная задача- сформировать у старшеклассников... | | Загладин Н. В, Симония Н. А. История России и мира 11 кл. – М.: Ооо «тид русское слово», 2007 |