Книга Левушкина своеобразный коктейль гротеска с эксцентрикой при обильном присутствии реалистических зарисовок, приправленных авантюрным восприятием всего существующего и происходящего вокруг

«Я поднимаю свой бокал…» Валерий Левушкин – заслуженный артист России, режиссер, музыкант, создатель знаменитого ансамбля «Бим-Бом», веселый клоун и мой большой друг – написал книгу. Думаю, в его жизни по значению и размаху это второе масштабное событие после создания «Бим-Бома», которое еще больше укрепит его позиции в истории нашей эстрады. Я не зря выделил одну из сторон его яркого дарования, назвав его клоуном. Прочитав книгу Левушкина, вы узнаете, что данный отпрыск известной цирковой династии начинал свою творческую карьеру клоуном в цирке и на телевизионном экране, когда только создавалась ставшая потом знаменитой детская программа «АБВГДейка», сыгравшая в творческой судьбе Валеры решающую роль. Но родившийся в цирке клоун Левушкин в отличие от многих цирковых детей не захотел провести на манеже всю жизнь. Что из этого вышло и как это происходило, он и рассказывает в своей книге. Но рассказывает-то в чисто клоунской манере, и пусть на меня не обижается, но я уверен, что это цирковое амплуа, видимо, очень ощутимо витало над его пером, пока он сочинял свой бестселлер. Книга Левушкина – своеобразный коктейль гротеска с эксцентрикой при обильном присутствии реалистических зарисовок, приправленных авантюрным восприятием всего существующего и происходящего вокруг автора. Такая подача авторских воспоминаний мне не кажется случайной. Это хорошо продуманный постановочный ход, своеобразная режиссура повествования. Он написал свою книгу так, как ставит свои спектакли: с репризами, трюками и использованием лучших традиций старинной клоунской буффонады даже в передаче серьезных событий. Мы знакомы сто лет! Левушкин очень забавно рассказывает в главе «Радости и беды солдата Левушкина» о том времени, когда зарождалась эта дружба и как она прорастала в наши нынешние отношения. Ну так забавно рассказывает, что я даже подумал: а не обидеться ли мне на его ерничество? А потом решил – не стоит! Я человек строгой дисциплины, кстати, и в повседневной жизни, и в творческой работе я за дисциплину и собранность. Тогда я был совсем не намного старше его, но уже старшиной и очень ясно представлял, что именно я отвечал за десятки таких солдат, как Левушкин. Естественно, ему, невиданному разгильдяю, я казался тогда и сверхпридирчивым, и сверхтребовательным. Видно, с тех времен и накопилось у парня то, что сейчас он обрушил на меня на страницах своей книги в виде своих клоунских реприз. Солдатом он был хуже не придумаешь. Оболтус, каких свет не видел. И главное, Валера все время будто пребывал где-то в другом мире. Вот стоит перед тобой… Слушает, смотрит на тебя своими глазами сказочного Иванушки, но… ничего не слышит и не видит. Мне и в голову не приходило, что он те времена так хорошо запомнил и замечательно, надо сказать, передал их ритм, яркость и атмосферу в своей книге. В общем, это все не главное, так как это опять о нем, родимом. А он уже и так о себе целый том написал, жонглируя событиями и временами. И с каждым из событий связан он, замечательный парень, мой друг и соратник, талантливый режиссер и смешной клоун Валерий Левушкин. Валера человек очень неординарный. Недаром все педагоги, коллеги и друзья Левушкина прежде всего отмечают его нестандартность, непредсказуемость, одержимость в работе и сумасшедшую фантазию, то есть все те качества, что и реализовались в образах, трюках и конструктивных сценических особенностях его синтетических постановок, точное определение жанра которых, по-моему, до сих пор не придумано. Его артисты, любимые «бим-бомовцы», о которых он рассказывает с отцовской теплотой и гордостью, – это высочайшие профессионалы. Они владеют всеми жанрами: певцы, танцоры, клоуны, акробаты, пародисты, музыканты, комики и трагики. Все номера придуманы для них Валерой с учетом их возможностей. Эти номера органично переплетаются в едином действии, являясь своеобразным выразительным средством для воплощения задуманных Левушкиным сценических полотен. «Бим-Бому» и ему аплодировал весь мир, и Валера очень интересно и смешно рассказывает об их поездках по земному шару. Я искренне рад, что книга у него получилась как увлекательный роман, в котором есть все составляющие авантюрной литературы: острота и смена сюжетных линий, накал страстей и лиризм. Реальные ситуации, описанные автором, подчас напоминают вымышленные, поступки и свершения главного персонажа ощутимо выбиваются из привычных и обыденных рамок. Сейчас мемуары пишут многие. У некоторых это хорошо получается. Живое и непосредственное выражение личности автора мемуаров и есть «документ» времени. Я за то, чтобы таких документов было много, тогда для наших потомков все дела и свершения нынешнего времени предстанут в полном объеме. P.S. В обозначении глав своей книги Левушкин откровенно использует названия фильмов и цитаты из популярных песен, сознательно продолжая этим пародийные традиции своего эксцентрического «Бим-Бома». Из солидарности с ним пришлось и мне постараться с названием: «Я поднимаю свой бокал…», чтобы ты был здоров! Петр Шаболтай. Глава № 1 Куда уехал цирк? Он был еще вчера… Я цирковой. И мама цирковая, и старший брат цирковой, и мой замечательный дед Михаил Самойлович Качуринер. Цирковой – не профессия, это диагноз. В «Кащенко» циркового сразу выделяют среди обычных больных. Возьмите сегодняшнего артиста цирка – он выходит на манеж, взлетает под купол, работает на трапеции, кладет голову в пасть льва. И все это, заметьте, без права на ошибку, причем не за деньги, не за аплодисменты и даже не за триумф. Все, что он делает, – определенный кураж, без которого невозможно представить то потрясающее явление, которое носит название «цирковой». Работа – это не только то, что делаешь ты, но и то,что работа делает с тобой. Я слышал об этом из разговоров взрослых уже в те далекие времена, когда сидел на коленях у знаменитого Эмиля Теодоровича Кио – родоначальника прославленной династии артистов-иллюзионистов, отца братьев Эмиля и Игоря Кио – цирковых магов и волшебников. Вся последующая информация, полученная в жизни, подтвердила это. Причем в том бессознательном возрасте я искренне думал, что Кио – это название какой-то очень важной должности, как, например – кассир, администратор, униформист, ловитор или бардиан. Впрочем, Бардиан – это тоже, как оказалось, фамилия и весьма важная. Бардиан занимал пост управляющего Союзгосцирком в период моего радостного детства… Итак, я – цирковой из семьи цирковых. С малых лет отца мне заменил дед. Он был моим наставником, опекуном, примером рыцарского служения цирку. Михаил Самойлович Качуринер творческую биографию начинал в драматическом театре на Украине. В начале 20-х годов, «на коне революции», «порвав» с буржуазной драмой, за «интимную» связь с которой впоследствии расстреливали… и вступив на нехоженые тропы нэпа в поиске лучшей жизни (в смысле: где бы найти пожрать), он создал свой коллектив – музыкально-эксцентрический ансамбль лилипутов и до конца своих дней являлся его художественным руководителем. Группы лилипутов выступали в цирке во все времена, но основной акцент в этих представлениях традиционно делался на своеобразные внешние данные артистов. В «Джазе лилипутов», как сокращенно в быту величали ансамбль Качуринера, приоритеты были другие. Главным стала демонстрация творческой одаренности артистов, их высокого профессионализма и редкой музыкальности. Первым музыкальным руководителем и дирижером оркестра был С. Гальперин, который впоследствии встал к дирижерскому пульту ансамбля танца Игоря Моисеева. Гальперин и умер прямо во время концерта моисеевского ансамбля. Уже первая программа Джаза лилипутов называлась «Кино-джаз», пародия на зарубежных звезд, привлекла внимание специалистов и зрителей необычайно серьезным художественным подходом к репертуару, исполняемому на арене. К «Деду», как называли его артисты коллектива (кликуха «Карабас Барабас» за ним никак не приживалась, несмотря на мои упорные старания), все музыканты и артисты «Джаза» относились в высшей степени уважительно. В 1964 году коллектив стал дипломантом Всесоюзного смотра новых произведений циркового искусства. Участниками ансамбля являлись не только лилипуты, но и обычные артисты. В «Джазе лилипутов» работала и моя мама. Она играла на аккордеоне. Именно в этом коллективе началась и моя актерская карьера. Я на арене, а точнее, около нее, с ранних лет и, естественно, по возрасту какое-то время легко сходил за лилипута, а с 11 декабря 1967 года я был оформлен в «Джазе» официально и у меня появилась трудовая книжка. До 18 лет моя жизнь была связана только с цирком: я играл на бас-гитаре, контрабасе, выступал с пародиями, сатирическими номерами, был задействован как ведущий. Делал практически все, что связано с цирком напрямую. Анализируя творческую структуру тех действ сегодня, с позиции опытного режиссера, могу сказать: все, что мы тогда делали на арене, называлось эстрадой. Добротной, красивой и яркой. В составе оркестра были саксофонисты, тромбоны, барабанщики, клавишники, словом, настоящий профессиональный джаз. И то, что он состоял из лилипутов и гулливеров, придавало ему особую яркую юмористическую окраску. Дед являлся душой коллектива, кормильцем, защитником всех нас. Он свято берег традиции уважительного отношения друг к другу и был невероятно требователен в творчестве. Наверное, все-таки незаменимые есть. После смерти деда коллектив очень быстро распался. Видимо, он являлся тем цементом, что прочно держал и связывал воедино все составные этого уникального ансамбля. Работа в цирке наложила своеобразный отпечаток на мою жизнь. В детстве я почти каждый месяц учился в другой школе. За учебный год цирк менял 5–6 городов, значит, столько же школ менял и я. И если в Душанбе или Кировобаде, где по-русски вообще-то почти не говорили, я проходил почти как отличник, то в Москве, Киеве, Ленинграде (в городах, где требования к ученикам были выше) я просто чувствовал себя идиотом. Однажды мы приехали в Архангельск. Мама сразу спросила: «Где школа для цирковых?» – «Тут недалеко», – ответили ей, и мы отправились туда. Все шло по наработанной схеме. Директор меня удивила: «Пойдешь в 3 «Б». Хочешь – иди сейчас, хочешь – приходи завтра». Я сказал: «Хочу сейчас». Вошел в класс и обалдел. За партами сидели одни ярко выраженные дауны. Потом, правда, все утряслось и меня отправили в нормальный класс, но в эту школу я ходил редко... Обычно выходил утром из гостиницы (громко сказано, вернее из цирковой общаги): направо – тюрьма, напротив – цирк, прямо и за угол – школа, а налево – улица, где было 3 кинотеатра. Я сразу сворачивал налево. Кстати! В этом городе родился один из анекдотов про цирк. Артист цирка пишет письмо домой: «Здравствуйте, дорогие родители! У меня все хорошо, выступаю в цирке. Сегодня выходной... смотрю в окно, напротив – тюрьма». Следующее письмо: «Здравствуйте, дорогие родители! Сейчас тоже смотрю в окно… Напротив – цирк…». Этот анекдот я подслушал, когда его рассказывал моему деду тогдашний директор цирка И. Блейхер, который сидел у нас в гостях… Он был ужасно веселым человеком и страшным матерщинником, мне он жутко нравился. Когда бы он ни пришел к нам, меня автоматически отправляли спать, опасаясь, как бы чего ребенок не наслушался… Но его жуткий «ор» стоял на весь гостиничный номер, поэтому, когда я засыпал, у меня все им сказанное даже лучше усваивалось. Лет через 12–15 жизнь снова столкнула нас – меня, молодого артиста коллектива «Цирк-Ревю», и его, руководителя этого же коллектива. В свободное от репетиций время (а его при нем было достаточно) мы с большим удовольствием для себя и особенно для окружающих устраивали импровизированные «сейшены» на самый лучший анекдот и самую смешную байку… В этот момент разница в возрасте эдак лет 45 не ощущалась… Еще одна смешная байка, связанная с ним… нет, это позже… Хотя почему? Можно и сейчас. Фамилия одной из девочек коллектива «Цирк-Ревю», который только еще создавался, была Пацкевич, а его соответственно Блейхер. И вот однажды он спрашивает: – Скажи, как правильно звучит твоя фамилия: Пац-кевич или Поц-кевич? И подмигивает мне, чтобы я оценил его тонкий юмор по достоинству. А девочка, недолго думая: – А ваша: Блей-хир или Блей-хер? Я уже говорил, что моим главным воспитателем являлся дед. Отец у меня, конечно, существовал, хотя нашли меня, естественно, в капусте, но он ушел из семьи или семья от него (кто их, взрослых, разберет), когда я был совсем маленьким. В основном о папиной жизни я знаю по собственным рассказам отца. Так вышло, что впоследствии мы часто с ним встречались и много разговаривали. Говорил он всегда очень образно, может, от него я и унаследовал художественно-постановочный метод мышления. Вот один из его рассказов: «Я войну прошел в пехоте. Был у меня друг, с которым мы вместе служили и старались никогда не расставаться. Однажды нас перебросили в район военных действий. Было тихо, и все устроились на отдых. А мы с другом пошли в поле. Забрались в стог сена, «окопались» и уснули. Проснулись мы от звуков немецкой речи. Высунули головы из сена: кругом бродят немцы. Я говорю другу: «Залезай глубже, будем досыпать». Заснули мы по-новой, а когда проснулись, кругом уже были наши». А это после войны, когда отец служил на флоте: «Сплю я как-то на носу корабля, спрятался так, что фиг меня найдешь, и вдруг крик, шум, кругом все носятся, как на пожаре. Елки-палки! Оказывается, действительно пожар. Я рванул на корму. Досыпал там». Рядом был тот же товарищ. Кстати, тот его друг впоследствии стал адмиралом. Дружили они до конца своих дней. Вот таким своеобразным человеком был мой отец: поел, сходил на танцы в офицерский клуб, остальное время «извел на сон» по принципу «солдат спит, служба идет». Тут надо заметить, что дослужился отец до капитана третьего ранга ВМФ, плавал на больших кораблях и подводных лодках на Северном флоте, на Черном море, в Каспийской флотилии, где образовался тот «качан капусты», в котором и нашли меня. Флотилия базировалась в городе Баку. Когда отец вышел в отставку, то стал «валютчиком» в полном смысле этого понятия: директором магазина «Березка», того, что напротив Новодевичьего монастыря (что это означало в то время, понятно каждому). Далее «охранял» памятники в Москве. Не сам, конечно, а в качестве простого зама, простого управляющего простым управлением с обыкновенным названием: «Управление по охране и сохранности памятников архитектуры и зодчества в городе Москве». На этом «боевом посту» его и настиг пенсионный возраст, в котором он провел остаток жизни в другой семье, с которой прожил, между прочим, лет 35… и умер весной 1996 года. К этому моменту мне уже было 42 года и лет 10–12 до его кончины мы смело могли называться товарищами… Мама, напротив, всегда была деятельной, любознательной, ее интересовало очень многое. Думаю, что индифферентность отца к жизненным ситуациям и заставила ее расстаться с ним. Она и сейчас такая же подвижная, энергичная и эмоциональная. Мне с ней всегда интересно. Скучно с ней не может быть в принципе, мама и сейчас, в этом возрасте, может выкинуть такое, что мало не покажется... И обездоленным я себя не чувствовал. С дедом было всегда весело, неожиданности подстерегали на каждом шагу, а люди, окружавшие его, были талантливые и интересные. Мне очень повезло. Я вырос среди замечательных людей – знаменитых деятелей цирка, театра, эстрады – близких друзей деда. Конечно, я был очень мал во времена расцвета их творчества, но зато сейчас могу с гордостью сказать: «Я их видел!» А вот однажды мне довелось разделить славу своего двоюродного деда, которого я раньше не знал. Речь идет о родном брате деда – тоже Михаиле, а может, Моисее, или, как мне подсказала мама, мой дед был Моисеем, но в честь своего брата взял его имя. Путаная, детективная история. И даже мама не может расшифровать тайну семьи. Есть еще одна с фамилией, но об этом позже... Итак, брат деда был послан дедушкой Лениным устанавливать советскую власть в Туркестане. Говорят, он был его личным посланником, что позволило ему стать одним из первых комиссаров Туркестана. О 26 бакинских комиссарах знают все, их подвиг вошел в историю. А вот о 14 комиссарах, замученных белогвардейцами в Ташкенте в 1919 году, мало кто слышал. Долгое время о них и не вспоминали, потом, правда, им поставили огромный памятник, почему-то на вокзале Ташкента. В Ташкенте есть или уже была улица и школа имени комиссара Качуринера – моего двоюродного деда. И когда в 1969 году с «Джазом лилипутов» я приехал на гастроли в Ташкент, меня пригласили в школу, названную в честь двоюродного деда – для ташкентцев человека-легенды. Меня приветствовали как героя и перед линейкой я должен был рассказать, каким был мой дед-комиссар и каким я его помню? Честно говоря, я и узнал о его существовании незадолго до приезда в Ташкент и то потому, что мама разбирала старые фотографии и наткнулась, при мне, на фотку, запечатлевшую похороны комиссаров. «Это брат твоего деда, их белогвардейцы в 19-м… замучили…». Вот, пожалуй, и все, что я знал про своего двоюродного деда, который погиб за 35 лет до моего рождения. Исходя из этих «знаний», я смело пошел на первую в своей жизни пресс-конференцию. Что я тогда плел, уже забыл, но, видимо, что-то «вспомнил»: аплодировали мне ребята от всей души, правда, по команде своих вожатых. Сколько себя помню, в юности я все время учился и не потому, что очень любил это делать, просто ни дед, ни мама не давали спокойно жить и наслаждаться детством. Дед вообще считал, что цирковая профессия – это вечное совершенство. И поэтому находил любую возможность пристроить оболтуса-внука к какому-нибудь мастеру. Но из этого мало что получалось... С подачи деда я встречался со многими знаменитыми людьми. Когда я был уже постарше, дед познакомил меня с Леней Енгибаровым. Это случилось в Ялте. Море, пляж, набережная. Случайно оказавшись утром в цирке и напоровшись на деда, я был строго взят за руку и препровожден на манеж практически раскаленного цирка-шапито. На манеже репетировал Енгибаров. Дед перекинулся с ним парой фраз и ушел. – Ну что? – спросил Енгибаров. – Дед сказал, клоуном хочешь быть? – Мм, – неопределенно промычал я. – Ну, тогда надо репетировать… смотри и повторяй, что сможешь, – предложил Енгибаров. Взял пять зонтиков-булав и начал ими жонглировать, затем встал на руки и прошел свой знаменитый номер «Я держу на руках весь земной шар…». Повторить этого я не смог ни тогда, ни через месяц репетиций, да и вообще никогда… Сказать о нем, что он был замечательный, удивительный и единственный – это почти ничего не сказать. Енгибаров был самым поэтическим клоуном нашего цирка, его романтическое восприятие мира подсказывало ему необозримое море нюансов духовной жизни человека. Он являлся автором своих номеров и, конечно, такая неординарность и разносторонность дарования делали его явлением в цирке и быть рядом с ним было очень интересно. Особенно смотреть его выступления, а вот репетировать, как он, да еще в Ялте, в душном шапито, в двух шагах от моря... я был тогда не готов... Я, как и дед, режиссер цирковых и эстрадных массовых действ; фактически у меня та же профессия, что и у него, но как он создавал свои постановки, я не понимаю. Дед работал на хорошей музыке и высоком профессионализме своих артистов. И над всем этим витал флер сочного юмора, режиссерских находок и выдумок, без которых нет цирка. «Джаз лилипутов» имел феерический успех. Как очевидец и в данном случае «летописец» я утверждаю, что клоунады Карандаша, аттракцион старика Кио и «Джаз» моего деда в те времена были самыми популярными и кассовыми. Такие представления, как «Ночь волшебных сновидений», «Перепутанные страницы», «Мюзик-холл лилипутов», постоянно собирали аншлаги. С дедом работал замечательный администратор Григорий Михайлович Мордухович, такой своеобразный дуэт Карабаса Барабаса и Дуремара. С Григорием Михайловичем дедушка проработал всю свою жизнь. Он безгранично ему доверял и очень его уважал. Для меня же Григорий Михайлович был просто старшим товарищем. Судьба подарила мне встречи с самыми интересными представителями нашей режиссерской профессии. Так, в цирковой студии, «прописанной» в Измайлово, я делал номер с самим Сергеем Андреевичем Каштеляном. Вернее, номер делал он. А я пытался воспроизвести его идею. Сергей Андреевич всегда работал с артистами по индивидуальной программе, и все взлеты его фантазии постановщика базировались обязательно на творческой индивидуальности исполнителя. Для меня работа с таким мастером стала школой по «наращиванию» творческого совершенства. Метод Сергея Андреевича заключался в следующем. На первой нашей встрече он мне сказал: – Собери все трюки, какие только можно, с контрабасом. Крути его руками, ногами, чем хочешь, но крути хорошо и безостановочно. Этого напутствия мне хватило на определенное время, а затем я стал досаждать ему вопросами: «А что это будет, а зачем крутить?» и так далее. Вероятно, я сильно раздражал его этим. Потому что только сейчас понимаю, что определенное видение номера у него еще не сложилось. Но ему необходимо было сжиться с трюками, которые я мог выжать из этого инструмента. После этого он мог нафантазировать себе комбинацию из собранных трюков, которая сложилась бы в сюжет. А сюжет – в какую-нибудь поэтическую новеллу для сцены. Но для этого артист должен набрать трюковой материал для комбинации, что в свою очередь требовало жуткого трудолюбия, которым отличались все ученики Каштеляна. А моего деда рядом не было, и все мое трудолюбие моментально улетучивалось, как только в поле моего репетиционного зрения появлялась хорошенькая девочка... Думаю, что Сергей Андреевич облегченно вздохнул, когда меня неожиданно забрали в армию... Я уже говорил, что всю жизнь учился, и надо заметить, что постоянно на ниве учебы меня преследовали какие-то смешные несуразности. Так, например, в школу я пошел не 1 сентября, как все, а 2-го и до сих пор болезненно переживаю этот факт. 8-й класс я заканчивал в Симферополе. А почему-то именно в Риге дед решил, что мне нужно научиться играть на контрабасе! Нанял педагога и «обеспечил» меня делом на ближайшие пять лет, причем под своим жутким контролем. В Свердловске я сдал экзамен в музыкальное училище им. П.И. Чайковского по классу контрабаса и впоследствии, как дурак, каждый год ездил в училище сдавать сессию. Вообще мне нравилось туда кататься: я целый месяц жил один, в хорошей гостинице, играл, «халтурил» в ресторанном оркестре – не жизнь, а сплошной кайф. Дед как главный командир моей судьбы всегда придумывал, чем бы ее усложнить: так к учебе на контрабасе он прибавил занятия по освоению игры на флейте. Ослушаться его я не мог, ибо дед, несмотря на веселый нрав и фонтанирующую доброту, всегда был очень крутым на расправу, нетерпимо относился к любому непослушанию и препирательствам. Помню забавный эпизод, который только по случайности не завершился трагедией. Дело было в Хабаровске, где мы находились на гастролях в 1966 году. Ансамбль лилипутов выступал на заставе, и мы уговорили пограничников устроить нам прогулку на катере по Амуру. Все было бы в порядке, если бы «ихние» ху...нвэйбины вдруг не начали стрелять по нашему катеру. А стрелять они начали, потому что мы заплыли в их территориальные воды. Командир катера выпендрился и показал артистам, которым было все равно, куда плыть после банкета, кто на Амуре «хозяин»… Стреляли они очень серьезно, просто «поливали» палубу огнем, и все матросы и гости-артисты быстренько попрятались во все щели, которых на катере великое множество. Они у них трюмом зовутся... Правда, да и выстрел был всего один, вероятно, стрелял охотник на белок. Но некоторая паника произошла. Один я, увлеченно изучая на палубе все, что там находится, игнорировал крики деда, требующего немедленно скрыться в трюме, где уже находились все наши. Дед рассердился не на шутку, тайфуном вырвался на палубу и, желая подтолкнуть меня к трюму, в ажиотаже дал мне такого пенделя под зад, что я улетел за борт. Итак, инцидент на границе: ребенок за бортом! Спасавший меня матрос крепко схватил за шиворот и потащил на борт так, что когда я врезался ему головой в живот, у меня аж в глазах потемнело. Дело в том, что когда матросы вылавливали китайцев, которые ловили рыбу в наших водах, те с огромной силой били матросов головой в живот, и, естественно, тот, кто ловил, от этого удара сразу терял способность действовать, китайцы ныряли в воду и удирали. И тогда наши «Кулибины» нашли выход: они стали «пристраивать» на своих животах, под бушлатами, сковородки. Вот в такую сковородку я и врезался. Из боя мы вышли без потерь и с присказкой е... их мать отправились к своему берегу продолжать банкет...

Похожие:

	Жизнь способ употребления Книга-игра, книга-головоломка, книга-лабиринт, книга-прогулка, которая может оказаться незабываемым путешествием вокруг света и глубоким...		Благотворительность в зеркале сми При поддержке компании «Панавто», в Podium Concept Store в рамках Vogue Fashion’s Night Out состоялся благотворительный коктейль
	Отзывы о книге Викиномика Викиномика начинает следующий шаг в истории искусство и наука массового сотрудничества, при котором компании открываются для всего...		Стивен Фрай Книга всеобщих заблуждений Предисловие Через заблуждения к истине Мы все беспе­сочники. Мы все невежды. Вокруг столько пля­жей, пустынь и дюн знаний, о существовании которых мы даже не догадываемся,...
	Книга рекордов Гиннеса Дизайн Охватывает на небесной сфере площадь 1302,844 кв градуса, или 3,16% всего небесного свода, и содер		Заполняют юридические лица и индивидуальные предприниматели Всего выброшено в атмосферу загрязняющих веществ за отчетный год всего в том числе от организованных источников загрязнения всего...
	13. Вопросы и ответы Книга, которую Вы держите в руках, может перевернуть Вашу жизнь или оказаться абсолютно бесполезным приобретением. Отчего это зависит?...		Фредерик Бегбедер "Windows on the World" Я думаю, что если романист не пишет реалистических романов, то он не понимает эпохи, в которую мы живем
	Фредерик Бегбедер "Windows on the World" Я думаю, что если романист не пишет реалистических романов, то он не понимает эпохи, в которую мы живем		Памятка по использованию банковской карты Общие положения Пин-кодом при совершении операций. Держатель карты обязан при ее получении нанести подпись шариковой ручкой на полосу для подписи...