Составитель П. В. Романов Саратов-Москва-Новосибирск
Скачать 1.52 Mb.
|
Вячеслав Лопухов: 1. Мы рассматриваем дисциплину в целом. Важно все, что ее составляет: и поведение на производстве, и поведение в организации. Ответственность предусмотрена за все нарушения. 2. Нарушения дисциплины приводят к задержке выпуска продукции (плохая продукция выйти с завода не может по определению). Нарушения технологической и производственной дисциплины ведут к удорожанию продукции, связанному с устранением брака. Нарушения же внутреннего распорядка способствуют нарушениям производственной дисциплины, поэтому они также оказывают влияние на качество труда. 3. Мы реагируем на каждое нарушение дисциплины. Человек у нас не может уйти с рабочего места раньше или прийти позже положенного времени незамеченным. В этом отношении можно считать, что система контроля соблюдения дисциплины, которая была у нас до перестройки, сохранилась и используется в полном объеме. Мы не считаем, что воздействие на нарушителей ослабло, и люди это знают и чувствуют. 4. Действительно, на заводе есть такие люди, которые, будучи мастерами своего дела, допускают те или иные нарушения в силу каких-то обстоятельств. Особенно это касается нарушений, которые допускают наши алкоголики. Мы предпочитаем индивидуальную работу с такими людьми и стараемся помочь им избавиться от дурных привычек и собственной неорганизованности. Здесь применяется исключительно индивидуальный подход. Анатолий Семашко: 1. Суровая экономическая обстановка, когда предприятие находится на грани выживания, выплачивая долги под контролем кредиторов, вынуждает нас рассматривать два аспекта трудовой дисциплины: организационный и производственный. В любых условиях, при любых обстоятельствах производственные задания должны быть выполнены, и за это жестко спрашивается на всех уровнях. Что же касается организационных нарушений во время выполнения производственного задания, то здесь приходится считаться со многими обстоятельствами. В обстановке, когда на предприятии низкий уровень оплаты труда (ниже, чем на многих других), позже начинается рабочий день (из-за экономии электроэнергии), кадровый дефицит, трудно сохранять единую для всех подразделений и категорий персонала систему дисциплинарного контроля. Все попытки ужесточить ответственность за нарушения правил внутреннего распорядка на уровне управления заводом не ведут, как правило, к улучшению дисциплины, способствуют обострению социальной напряженности. 2. Соблюдение производственной дисциплины прямо связано с выполнением заданий и обеспечением экономических результатов, необходимых для того, чтобы предприятие осуществляло текущие платежи и расплачивалось с долгами. Что касается организационных нарушений: хотя мы прекрасно понимаем, что они в любой момент могут отразиться на производственных результатах, тем не менее мы вынуждены реагировать на них не так жестко, как хотелось бы. Мы считаем, что каждому уровню организации производства соответствует определенный уровень состояния дисциплины. 3. Мы не можем отказаться от взысканий за дисциплинарные нарушения. Однако, как я уже сказал, на уровне завода мы вынуждены были отказаться от жестких санкций за организационные нарушения. Главная работа с нарушителями возможна в низовых подразделениях. А там стремятся подходить к нарушителям индивидуально. Чаще стали применять общественные обсуждения, чтобы не лишать части зарплаты (а это автоматически происходит при наложении взыскания). Существенно возросла нагрузка на низового руководителя — мастера. Ему приходится быть и психологом, и педагогом, и строгим контролером. Потому нередко опоздания или перерывы в работе обсуждаются на планерке, пятиминутке. И это дает не меньшие результаты. Но главной причиной существующей недисциплинированности людей является все-таки дезорганизация самого производства, незагруженность людей, отсутствие возможности хорошо заработать. 4. Дело не в том, чтобы его наказать, а в том, чтобы он понимал, что его поступки фиксируются, не остаются незамеченными. Возможно, ему будет достаточно беседы с мастером. Другого следует обсудить на планерке бригады. Бывают и такие случаи: план срывается, а специалист-станочник, активный рационализатор — алкоголик, и по известным причинам он не в состоянии работать. Он не пьян — у него похмелье. Он на работе и не прогуливает, но плохо себя чувствует. Что в таком случае делать мастеру? С удовольствием бы расстался с таким работником, но где найти другого? Да за такие деньги, которые мы платим? Самое интересное, что мастера решают такие задачи и добиваются выполнения производственного задания. Гарри Браверман Разделение труда http://www.socnet.narod.ru/library/authors/Ilyin/hrest/Braverman.htm [Braverman H. Labour and Capital: the Degradation of Work in the Twentieth Century. N.Y., L.: Monthly Review Press, 1974. Перевод с англ. М.С.Добряковой.] Первым признаком перехода к капиталистическому способу производства было разделение труда в мануфактуре, и в той или иной форме разделение труда осталось основным принципом индустриальной организации. Разделение труда в капиталистической промышленности - это совсем не то же самое, что размежевание задач, ремесел или профессий во всем обществе, так как, хотя все известные общества и разделили свой труд на профессии, ни одно докапиталистическое общество не подразделяло труд в каждой из них на ограниченные операции. Такая форма разделения труда становится распространенной только при капитализме. Так, Херсковитс (Herskovits), описывая разделение труда в дописьменных обществах, подчеркивает это различие. Любое разделение труда в рамках какой-либо отрасли - или, наверное, лучше сказать, “подразделение труда” - крайне редко встречается у дописьменных народов. Такую внутриотраслевую специализацию можно было бы встретить только в производстве таких крупных вещей, как дома, каноэ или запруды для ловли рыбы. Здесь мы становимся свидетелями распространенного в экономике чуда: Херсковитс, придерживаясь своего буржуазного взгляда, превращает “дома, каноэ и запруды для ловли рыбы” в “капитал”, т.е. он неосознанно применяет и к прошлому, и к будущему категории, свойственные лишь капиталистическому производству, и таким образом, дома становятся “капиталом”, даже если они не более чем конструкции, построенные людьми в качестве мест обитания. Но даже и в этом случае в таких культурах есть правило, что такое устройство временно; более того, каждый работник, выполняющий часть отдельной задачи, чаще всего достаточно компетентен для выполнения других этапов работы, кроме тех, которыми он на данный момент занят.... Таким образом, в группах, где разделение труда совпадает прежде всего с разделением полов, каждый мужчина или каждая женщина будет не только знать, как делать все то, что мужчины или женщины в этой группе обычно делают, но и должен будет уметь делать это хорошо. Если перейти к обществам с несколько более сложным экономическим устройством, то обнаружится, что одни мужчины могут проводить больше времени, чем другие, занимаясь резьбой по дереву или работой по металлу, или же, что одни женщины делают горшки или ткут полотно; однако все члены таких групп будут иметь более или менее полное представление о том, чем занимаются другие люди их пола. В других дописьменных обществах некоторые мужчины и женщины специализируются не просто на одном ремесле, а даже на определенном типе продукции, как, например, в случае, когда одна женщина все время занимается производством горшков для повседневного пользования, а другая - делает глиняные сосуды для религиозных обрядов. Следует подчеркнуть, что, за исключением самых из ряда вон выходящих случаев, не встречается такой организации, где одна женщина специализировалась бы на сборе глины, другая - на придании ей формы горшков, а третья - на их обжиге; или где один мужчина занимался бы добычей леса, другой - пиркидывал бы размеры табуретки и делал чертеж, а третий - заканчивал изделие (1). Херсковитс описывает здесь разделение труда по ремеслам, т.е. разделение, которое на первых порах многим обязано половым ролям. Однако, вообще говоря, внутри ремесел нет разделения заданий. Хотя мужчины и женщины и могут традиционно быть привязанными к производству определенных продуктов, тем не менее обычно они не разделяют между собой отдельные действия, требуемые для изготовления каждого продукта. Такая форма разделения труда, свойственная всем обществам, называется, согласно терминологии Маркса, общественным разделением труда. Оно происходит от специфичного характера человеческого труда: “Животное обращается с вещами в соответствии со стандартом и потребностью вида, к которому оно принадлежит, тогда как человек знает, как производить что-либо в соответствии со стандартом любого вида” (2). Паук плетет паутину, медведь ловит рыбу, бобер строит плотины и дома, а человек совмещает в себе умения и паука, и рыбака, и строителя, и еще многих других так, что вскоре - так как это происходит в обществе и возможно только в обществе - такое совмещение требует общественного разделения труда Каждый индивид не может сам “производить в соответствии со стандартом любого вида” и изобретать стандарты, неизвестные ни одному животному, но весь человеческий род в состоянии это осуществить частично посредством общественного разделения труда. Таким образом, общественное разделение труда, очевидно, становится характерной чертой труда, выполняемого человеческим родом, - как только этот труд становится общественным, т.е. трудом, выполняемым в обществе и посредством общества. От такого общественного разделения труда следует отличать пооперационное разделение труда, разделение труда в мануфактуре. Это разбиение процессов, используемых при изготовлении продукта, на многоступенчатые действия, выполняемые различными работниками. Взгляд на общественное и пооперационное разделения труда как на единый последовательный процесс, единый абстрактный технический принцип, порождает массу неясностей в дискуссиях по этому поводу. Маркс предупреждал: “Несмотря на значительное сходство и взаимосвязь этих явлений, разделение труда внутри общества и разделение труда внутри мастерской различаются не только по масштабу, но и по качеству” (3). Разделение труда в обществе присуще всем известным обществам; разделение труда в мастерской - особый продукт капиталистического общества. Общественное разделение труда делит общество между видами деятельности, каждый из которых соответствует какой-либо отрасли производства; детальное разделение труда разрушает профессии в этом смысле и лишает работника способности выполнять процесс производства целиком. При капитализме общественное разделение труда хаотично и анархично усиливается рынком, тогда как разделение труда в мастерской навязывается планированием и контролем. Кроме того, при капитализме продукты общественного разделения труда обмениваются как товары, тогда как результаты действий частичного работника не обмениваются внутри мастерской, как на рынке, а все принадлежат одному капиталу. В то время как общественное разделение труда делит общество, детальное разделение труда делит людей, и в то время как разделение общества может усиливать индивида и вид в целом, разделение индивида, если оно осуществляется без учета человеческих способностей и потребностей, является преступлением против личности и против человечности. Нижеследующее замечание является наглядным примером того, как игнорируется различие между общественным разделением труда и пооперационным: “Социальная дифференциация и разделение труда являются универсальными чертами человеческого общества. В противоположность распространенному в недавнем прошлом представлению о том, что примитивный человек живет в совершенно однородных и аморфных группах, современные знания о примитивных и крестьянских общинах показывают их значительную сложность и специализацию... Таким образом, современная специализация не может быть противопоставлена обществу или периоду, в котором не было разделения труда. Различие здесь лишь в степени, а не в качестве” (4). Уилберт Мур (Wilbert Moore) здесь склоняет нас к тому, что разделение общества на различные профессии, ремесла, не может быть противопоставлено внутреннему разделению этих занятий, что в труде, выполняемом в течение всей жизни, нет “качественной” разницы между занятиями фермерством, строительством, кузнечным делом и между повторяющимся по несколько сотен раз в день завинчиванием болтов или еженедельным компостированием тысяч карточек, потому что все это является проявлениями “разделения труда.” Очевидно, что на таком уровне абстракции о разделении труда нельзя сказать ничего, кроме банальной и апологетичной мысли о том, что, будучи “универсальным”, каждое из проявлений разделения труда, наверное, неизбежно. Нет необходимости говорить, что это именно тот вывод, который более всего приятен буржуазному обществу. Именно по причине уменьшения ее применимости к современному миру и возросла в такой мере популярность работы Эмиля Дюркгейма “Разделение труда в обществе”. В своем подходе Дюркгейм использует именно такой уровень абстракции: “Единственный способ суметь объективно оценить разделение труда - это прежде всего чисто умозрительно изучить его само, понять его пользу, понять, от чего оно зависит и, наконец, сформировать о нем насколько возможно адекватное представление” (5). Намеренно избегая высказываний по поводу особых социальных условий, при которых происходит разделение труда в нашу эпоху, и с удовлетворением констатируя, что “идеала в виде человеческого братства можно достичь, только соразмеряя последнее с прогрессом разделения труда” (6), он продолжает свои рассуждения далее, пока в последней, десятой, части своей работы не обнаруживает разделения труда на фабрике и в конторе в условиях современного капитализма и не определяет их как “аномальные формы.” Однако, как М.С.Кеннеди (M.C.Kennedy) недавно заметил в своей критике, “если присмотреться к этим аномальным формам во всем мире, то станет трудным найти хотя бы один чистый случай нормального разделения труда.” Кеннеди абсолютно прав, называя “нормальную” форму разделения труда Дюркгейма “идеалом морализирующего социолога, а не социолога, изучающего мораль” (7). Джордж Фридман (George Friedmann) говорит, что если бы Дюкргейм увидел дальнейшее разделение труда, то “он был бы вынужден счесть “аномальными” большинство форм, которые принимает труд в современном обществе, как в промышленности, так и в администрации, а в последнее время также и в торговле (я имею в виду американские супермаркеты)” (8). Мысль о том, что любой пишущий после индустриальной революции и после Адама Смита, Баббиджа (Babbage), Уре (Ure), Маркса и многих других должен был бы подождать “американских супермаркетов” для того, чтобы понять, что же такое разделение труда в условиях капитализма, неубедительна. Однако, в целом осторожно критикуя Дюркгейма, Фридман, несмотря на то, что на последующих страницах он находит мало ценных мыслей, называет его “самым сильным умом, когда-либо занимавшимся этой проблемой,” и признает огромную значимость его вклада. Нас же здесь интересует разделение труда не в целом в обществе, а внутри предприятия; не распределение труда между различными отраслями и видами занятий, а дробление видов занятий и индустриальных процессов; разделение труда не на “производстве вообще”, а внутри капиталистического способа производства, в частности. Нас интересует не “чистая техника”, а взаимодействие техники с особыми нуждами капитала. Разделение труда в производстве начинается с анализа процесса труда, т.е. с разделения процесса труда на его составляющие. Но само по себе это еще не порождает частичного рабочего. На самом деле такой анализ или разделение свойственны каждому процессу труда, организованному рабочими, в соответствии с их собственными потребностями. <...> Например, бухгалтер, чья работа заключается в выписывании чеков и осуществлении конторских записей для их последующего сбора, в случае, если он работает на юриста, у которого лишь несколько клиентов на настоящий момент, приготовит чек и сразу же отправит его на нужный счет. Но если каждый месяц через него проходят сотни чеков, то он будет накапливать их все и время от времени проводить день или два, рассылая их по нужным счетам. Вместо того, чтобы посылать один чек за другим, некоторые из этих рассылок будут осуществляться ежедневн ыми, еженедельными, ежемесячными порциями, что сохранит значительное количество труда, если речь идет о большом количестве чеков; в то же время бухгалтер будет использовать сокращения и другие вспомогательные средства, которые сможет применить, если производимые действия определенным образом проанализированы и разбиты на составляющие: такими вспомогательными средствами могут быть бухгалтерская книга или копировальная бумага, которые объединяют в одну операцию отправку чека на счет покупателя и приготовление месячного отчета. Такие методы анализа процесса труда и его разделения на составляющие всегда были и по сей день являются присущими всем ремеслам и представляют собой первую форму разделения труда на части. Ясно, что они удовлетворяют, во всяком случае по существу, если и не полностью, трем достоинствам разделения труда, которые были предложены Адамом Смитом в знаменитом рассуждении, изложенном в первой главе “Богатства народов”. “Такое огромное увеличение количества работы, которую, вследствие разделения труда, может выполнять прежнее количество человек, произошло по трем причинам: во-первых, роста сноровки каждого отдельного работника; во-вторых, сохранения времени, обычно теряемого на переход от одного вида работы к другому; и в-третьих, изобретения огромного количества машин, облегчающих, упрощающих труд и позволяющих одному человеку выполнять работу многих” (9). Смит приводит пример, описывающий производство булавок. “Один человек вытягивает проволоку, другой выпрямляет ее, третий отрезает, четвертый затачивает, пятый расплющивает ее верхушку для получения шляпки; для того, чтобы сделать шляпку, требуется два или три отдельных действия; надеть ее - следующая операция, побелить булавки - еще одна; целое ремесло - завернуть их в бумагу; таким образом, важное дело производства булавок подразделяется примерно на восемнадцать отдельных операций, которые в одних мануфактурах выполняются разными рабочими, а в других - две или три из них могут выполняться одним и тем же человеком” (10). Разделение труда, описанное в этом примере, шагнуло вперед по сравнению с разделением труда, используемым бухгалтером. Действия здесь не только отделены друг от друга, но и приписаны разным рабочим. Здесь мы имеем не только анализ процесса труда, но еще и создание частичного рабочего. Оба шага зависят от масштаба производства: без достаточного размаха они нецелесообразны. Каждый шаг представляет собой экономию рабочего времени. Самая большая экономия заключается в дроблении процесса, а дальнейшая экономия (ее степень варьируется в зависимости от характера процесса) - в разделении операций между разными рабочими. Рабочий может разбить процесс на части, но он никогда добровольно не превратится на всю жизнь в частичного рабочего. Это уже вклад капиталиста, который не видит ничего, что мешало бы сделать второй шаг после первого: если, сделав первый шаг (анализ), можно так много получить и кое-что добавить к этому, сделав второй шаг (разделение между рабочими). То, что первый шаг разделяет только процесс, а второй расчленяет также и рабочего, ничего не значит для капиталиста; более того, разрушая ремесло как процесс, контролируемый рабочим, он восстанавливает его как процесс, контролируемый им самим. Теперь он может считать прибыль по двум аспектам - по производительности труда и по управленческому контролю, поскольку то, что наносит смертельный ущерб рабочему, в данном случае укрепляет капиталиста. Эффект этих достоинств усиливается еще одним, которому, однако, уделяется на удивление мало внимания в экономической литературе и которое, тем не менее, определенно является наиболее веской причиной для огромной популярности разделения заданий между рабочими при капиталистическом способе производства и причиной быстрого распространения такого разделения. Эта причина не была ясно сформулирована или выделена до того, как это сделал Чарльз Баббидж через полвека после Смита. В первом издании книги “Об экономике машинного оборудования и мануфактур”, вышедшей в 1832 г., в главе XIX “О разделении труда” Баббидж заметил, что “наиболее значимая и веская причина [экономии, происходящей от разделения труда], осталась совершенно незамеченной.” Он резюмирует классические утверждения Уильяма Петти, Адама Смита и других политэкономов, цитирует из работы Смита вышеприведенное рассуждение о “трех различных условиях” разделения труда, увеличивающих производительность труда, и продолжает: “Теперь, несмотря на то, что все эти условия важны и каждое имеет влияние на результат, мне все-таки представляется, что любое объяснение дешевизны производимых изделий, вытекающее из разделения труда, будет неполным, если не упомянуть следующего. Владелец мануфактуры посредством разделения труда на различные процессы, каждый из которых требует различных умений или силы, может покупать точно необходимое для каждого процесса количество и того, и другого; тогда как если бы вся работа выполнялась одним единственным рабочим, то этот рабочий должен был бы обладать достаточными умениями выполнять наиболее трудные и достаточной силой - наиболее трудоемкие из операций, на которые разделено его ремесло” (13). <...> Принцип Баббиджа является основополагающим для эволюции разделения труда в капиталистическом обществе. Он выделяет не техническую сторону разделения труда, а социальную. Поскольку процесс труда может быть раздробленным, его можно разделить на элементы, одни из которых проще, чем другие, и каждый из которых проще, чем все вместе. В переводе на язык рынка это означает, что рабочую силу, способную осуществлять этот процесс, покупать дешевле в виде разрозненных элементов, чем в виде способностей, объединенных в одном работнике. Будучи впервые приложенным в ручному ремеслу, а впоследствии и к машинной работе, принцип Баббиджа в итоге становится подспудной силой, управляющей всеми видами работы в капиталистическом обществе, независимо от условий работы и ее положения в иерархии. В мифологии капитализма принцип Баббиджа представлен как попытка “сохранить дефицитные навыки”: квалифицированным работникам даются такие работы, которые “могут выполнить только они”, и “социальные ресурсы” не тратятся попусту. Этот принцип представлен как ответ на “дефицит” квалифицированных работников или технически подготовленных людей, чье время для пользы общества лучше всего использовать эффективно. Однако как сильно этот принцип ни проявлялся бы иногда как ответ на нехватку квалифицированных работников - например, во времена войн или других периодов быстрого распространения производства - такое оправдание совершенно неверно. Капиталистический способ производства систематично разрушает разносторонние умения там, где они есть, и порождает умения и способности, соответствующие его нуждам. С этого времени технические способности распределяются на жесткой основе “необходимого знания.” Обобщенное распределение знаний между всеми участниками производительного процесса становится с этого момента не просто “не необходимым”, а по-настоящему препятствующим функционированию капиталистического способа производства. Рабочая сила стала товаром. Ее использование организовано в соответствии с потребностями и желаниями уже не тех, кто ее продает, а в соответствии с нуждами ее покупателей, которые прежде всего являются работодателями, стремящимися увеличить стоимость своего капитала. А главная и неизменная цель этих покупателей - удешевить товар. Наиболее распространенный способ удешевления рабочей силы проиллюстрирован принципом Баббиджа: разбейте ее на ее простейшие составные. По мере того, как капиталистический способ производства создает рабочее население, соответствующее его нуждам, принцип Баббиджа посредством самой формы этого “рынка труда” навязывается самим капиталистам. Каждый шаг процесса труда отделен, насколько это возможно, от специальных знаний и подготовки и сведен к простому труду. В то же время то относительно небольшое число людей, чьи специальные знания и подготовка сохранились, освобождены, насколько это возможно, от обязательного простого труда. Таким образом, структура всех трудовых процессов является поляризованной, и на полюсах находятся те, чье время является бесконечно ценным, и те, чье время почти ничего не стоит. Это могло бы даже быть названо общим законом капиталистического разделения труда. Это сила не единственная сила, влияющая на организацию труда, но она определенно наиболее мощная и общая. Ее результаты, более или менее явные в каждой промышленности и в каждом виде деятельности, представляют веское доказательство ее значимости. Она формирует не только труд, но также и население, так как через длительное время она создает ту массу простой рабочей силы, которая является главной чертой населения развитых капиталистических стран. Примечания 1. Herskovits M. J. Economic Anthropology: A Study in Comparative Economics. 2nd ed. N.Y., 1960. P.126. 2. Marx K. Economic and Philosophic Manuscripts of 1844 / Ed. and with an intr. by Dick J. Struik. N.Y., 1964. P. 113. 3. Marx K. Capital. Vol. I. P. 334. 4. Moore W.E. The Attributes of an Industrial Order // Man, Work, and Society / Nosow S., Form W.H., ed. N.Y., 1962. P. 92-93. 5. Durkheim E. The Division of Labor in Society. Glencoe, 1947. P. 45. 6. Ibid. P. 406. 7. Kennedy M.C. The Division of Labor and the Culture of Capitalism: A Critique. N.Y., 1968. P. 185-86. 8. Friedmann G. The Anatomy of Work. L., 1961. P. 75. 9. Smith A. The Wealth of Nations. N.Y., 1937. P. 7. Машинное оборудование Эволюция машин от самых примитивных форм, когда простые неподвижно закрепленные конструкции заменили руку и стали вместо нее направлять орудие труда, до сложных современных комплексов, когда весь процесс от начала до конца направляется не только механическими, но также и электрическими, химическими и другими физическими силами, - эта эволюция может быть, таким образом, названа усилением контроля человека над действием инструментов. Эти инструменты управляются как продолжения человеческих органов, задействованных в процессе труда, включая органы чувств, и достигается это посредством все возрастающего постижения человеком свойств различных веществ, другими словами, посредством научного овладения физическими законами. Изучение и постижение природы, являясь главным проявлением человеческой цивилизации, дает человеку все больший контроль над процессом труда, открывая ему машины и их системы. Однако, если задуматься, то контроль человека над процессом труда оказывается не более чем абстракцией. Эта абстракция обретает конкретную форму в социальном устройстве, в котором развиваются машины. Это социальное устройство, с самого зарождения современных машин, являлось устройством, в котором человечество оказывалось четко разделенным, причем нигде оно не разделено более четко, чем в самом процессе труда. Вся масса людей подчиняется процессу труда для осуществления целей тех, кто его контролирует, а не для общих целей “человечества” как такового. Обретая таким образом конкретную форму, контроль людей над процессом труда превращается в свою противоположность и становится контролем процесса труда над массой людей. Машины входят в мир не как слуги “человечества”, а как орудие тех, кому накопление капитала позволяет владеть машинами. Способность людей контролировать процесс труда с помощью машин с самого зарождения капитализма захвачена управленцами и является основным средством, позволяющим контролировать производство не через непосредственного производителя, а через владельцев и представителей капитала. Следовательно, в дополнение к своей технической функции увеличения производительности труда, которая является отличительной чертой машин при любой социальной системе, машины при капиталистической системе выполняют также и функцию отчуждения массы рабочих от контроля над их собственным трудом. Ирония заключается в том, что такой порядок вещей достигается путем умелого использования огромных технических и научных достижений человечества, увеличивающих контроль человека над процессом труда. Еще более иронично то, что это оказывается совершенно “естественным” в глазах тех, кто, в течение двух веков испытывая на себе этот фетишизм капитала, на самом деле считает машину врагом, порабощающим человечество! <...> Машинное оборудование дает управленцам возможность чисто механическими средствами достигать того, что раньше можно было получить при помощи организационных и дисциплинарных мер. Поскольку машины можно регулировать и контролировать в соответствии с централизованными решениями, а также поскольку этот контроль может находиться, таким образом, в руках управленцев, т.е. он переносится с места непосредственного производства в кабинет, постольку эти технические возможности интересуют управленцев не меньше, чем то, что машины во много раз увеличивают производительность труда. “Огромная выгода, которую мы можем извлечь из использования машин, - писал Баббидж, - заключается в контроле, который противостоит невнимательности, лени или нечестности людей” (1). Для этого вовсе необязательно, чтобы машина была очень сложной или являла собой последнее достижение техники. Научное управление Поскольку принципы, на которых он [подход Тейлора] строится, являются основополагающими для всей продвинутой организации труда или современного индустриального инженерного искусства, они заслуживают того, чтобы с ними ознакомиться подробно. А поскольку эти принципы, редко открыто одобряемые сегодня, Тейлор сформулировал по существу один, то лучше всего для ознакомления с ними воспользоваться словами самого Тейлора. Первый принцип “Управленцы берут на себя… бремя накопления всего традиционного знания, которым в прошлом обладали рабочие, а также последующего классифицирования, систематизирования и сведения этого знания к правилам, законам и формулам…” (2). <…> Огромная разница между этими видами деятельности (деятельностью машиниста токарного станка и человека, поддерживающего чугунные чушки), а также разного порядка знания, которые можно о них накопить, показывают, что для Тейлора, как и для сегодняшних управленцев, ни одна задача не является настолько простой или настолько сложной, чтобы управленцы не могли накопить о ней столько знаний, сколько имеет регулярно выполняющий ее рабочий, а часто и больше. Это отодвигает в прошлое ситуацию, когда “работники черпали свое знание относительно того, сколько работы может быть сделано за день, или из своего собственного опыта, становящегося с возрастом расплывчатым, или из небрежных и несистематических указаний мастеров, наблюдающих за их работой, или же, в лучшем случае, из записей, показывающих лучшее время выполнения этой работы” (3). Это позволяет управленцам выявить и ввести в употребление методы ускорения и сокращения работы, которые рабочие, занимаясь своим ремеслом или выполняя свои задания, обнаруживают и сами, но используют лишь для себя. Такой экспериментальный подход порождает также новые методы, которые можно разработать только посредством систематического изучения. Этот первый принцип можно назвать отделением процесса труда от умений рабочих. Процесс труда следует здесь считать независимым от ремесла, традиции и знания рабочих. Следовательно, он полностью зависит от деятельности управленцев и совсем не зависит от способностей рабочих. Второй принцип “Весь возможный умственный труд следует убрать из мастерской и поместить в отдел планирования…” (4). Поскольку в понимании Тейлора это являлось основой научного управления, он уделял этому моменту особое внимание, и, следовательно, представляется важным остановиться на этом подробнее. Как мы уже видели, главное, что ставит способность человека к труду выше способности к труду животного, - это сочетание исполнения с представлением о результате деятельности. Однако по мере того, как труд человека превращается из индивидуального в общественное явление, становится возможным отделить представление от исполнения., что невозможно в случае с животными, чья движущая сила, инстинкт, неотделима от действия. Такая дегуманизация процесса труда, когда труд рабочих сводится почти до животного уровня, дегуманизация, являющаяся бессмысленной и невозможной при самоорганизованном и самомотивируемом общественном труде, выполняемом общиной производителей, становится центральной при управлении наемным трудом. Поскольку если исполнение рабочими направляется их собственным представлением, то, как мы уже видели, невозможно навязать им ни методологически более эффективные приемы, ни скорость работы, желаемую капиталом. Таким образом, капиталист с самого начала учится извлекать выгоду из этого аспекта человеческой рабочей силы и разрушать целостность процесса труда. Этот принцип следует назвать отделением представления от исполнения, а не более распространенным отделением умственного труда от ручного (хотя они и схожи, а на практике часто идентичны). Объясняется это тем, что умственный труд, труд, выполняемый прежде всего в голове, подчиняется тому же принципу отделения представления от исполнения: умственный труд сначала отделяется от ручного, а затем сам тщательно дробится согласно тому же правилу. <…> Тейлор утверждает, что систематическое изучение труда, а также результаты этого изучения, принадлежат управленцам по той же причине, по которой им принадлежат машины, фабричные здания и т.д.; причина эта заключается в том, что проведение такого исследования требует рабочего времени, а только владельцы капитала могут себе позволить иметь рабочее время. Владельцы же рабочего времени не могут себе позволить распоряжаться им как-либо иначе, кроме как продавать его в обмен на средства к существованию. Это действительно является законом капиталистических производственных отношений, и Тейлор приводит здесь это утверждение для того, чтобы наглядно показать, куда ведет власть капитала: не только капитал является собственностью капиталиста, но и сам труд превратился в часть капитала. Рабочие теряют контроль не только над орудиями производства, они теперь должны также потерять контроль над своим собственным трудом, а также над способом его выполнения. Этот контроль переходит теперь к тем, кто может “позволить себе” изучать его, чтобы узнать его лучше, чем сами рабочие знают свое дело. <…> Наконец, Тейлор лучше всех своих современников понимал принцип Баббиджа и никогда не забывал о нем в своих расчетах. Он полагал, что целью изучения труда никогда не являлось развитие способностей рабочего, передача ему научного знания, а также обеспечение роста рабочего вместе с ростом техники. Наоборот, целью являлось удешевление рабочего посредством уменьшения средств на его образование и увеличения производительности его труда. <…> Следовательно, как для того, чтобы обеспечить власть управленцев, так и для того, чтобы удешевить рабочего, представление и исполнение должны считаться разными областями работы, а для этого изучение процесса труда следует оставить за управленцами и не отдавать рабочим; рабочим же передавать результаты этого изучения только в виде упрощенных заданий, сопровождаемых упрощенными инструкциями, бездумно следовать которым, не вдаваясь в технические причины или данные, становится их обязанностью. Третий принцип Тейлор сказал, что основным принципом “обычных типов управления является то, что каждый рабочий становится более квалифицированном в своем собственном ремесле, чем это возможно для кого бы то ни было из управленцев, и что, следовательно, детали, касающиеся наилучшего способа исполнить работу, рабочий должен обдумывать сам”. И напротив: “Возможно, самой примечательной в современном научном управлении является идея о задании. Труд каждого рабочего полностью планируется управленцами по крайней мере за один день до его выполнения, в большинстве случаев каждый рабочий получает полные письменные инструкции, подробно описывающие задание, которое нужно выполнить, а также средства, которые при этом должны быть использованы… Такое задание определяет не только то, что должно быть сделано, но и то, как это должно быть сделано и сколько времени можно потратить на исполнение… Научное управление во многом сводится к составлению таких заданий” (5). В этом принципе важна не только карточка с написанными на ней инструкциями. <…> Скорее следует отметить систематичное обдумывание и планирование всех элементов процесса труда, который больше не существует как процесс в воображении рабочего, как процесс он теперь существует только в воображении специального управленческого персонала. Таким образом, если первый принцип заключается в накоплении и развитии знаний о процессе труда, второй - в передаче этого знания в сферу управления (а также и другой стороне этого процесса - отсутствии этого знания у рабочих), то третий принцип - это использование этой монополии на знание в целях контролирования каждого шага в процессе труда и способе его исполнения. <…> Современный менеджмент появился на основе этих принципов. Он появился как теоретическая конструкция, а также и как систематический образ действия в то самое время, когда трансформация труда от процесса, основанного на умении, к научно обоснованному процессу стала происходить самыми быстрыми темпами. Функцией его стало превращать в осознанную и систематичную прежде неосознаваемую тенденцию развития капиталистического производства. Он обеспечивал то, что рабочий, по мере снижения роли умений, опускался до уровня общей и недифференцированной рабочей силы, пригодной для выполнения большого набора простых заданий, а знание, по мере развития науки, концентрировалось к руках управленцев. Научно-техническая революция и рабочий Сведение рабочего до уровня инструмента в процессе производства ни в коем случае не связано исключительно с машинным оборудованием. Нам также следует отметить и попытку обращаться с самими рабочими как с машинами - в случае отсутствия машин или в случае с машинами, управляемыми индивидуально. Этот аспект научного управления был разработан непосредственными последователями Тейлора. Тейлор популяризовал изучение рабочего времени, являвшегося одним из аспектов его стремления получить контроль над трудом. Изучение времени можно определить как измерение времени, которое тратится на выполнение каждой отдельной операции в процессе труда; используется при этом секундомер, отмечающий час, минуту или секунду. Изучение времени таким способом оказалось, однако, слишком грубым, чтобы удовлетворять все растущим стандартам, за которыми гнались управленцы и их инженеры. С их точки зрения, подход Тейлора имеет два существенных недостатка. Во-первых, такими средствами различные виды труда можно анализировать только во время их непосредственного исполнения, причем с помощью относительно грубых инструментов. А во-вторых, этот метод оставался привязанным к особым формам конкретного труда. Другими словами, универсальность подхода, разработанного Тейлором, не была подкреплена столь же универсальной методикой. Примечания 1. Charles Babbage, On the Economy of Machinery and Manufactures (1832; rept. ed., N.Y., 1963), P. 54. 2. Frederick W. Taylor, The Principles of Scientific Management (N.Y., 1967), P. 36. 3. Там же, с. 22. 4. Frederick W. Taylor, Shop Management, in Scientific Management (N.Y. and London, 1947), pP. 98-99. 5. Frederick W. Taylor, The Principles of Scientific Management (N.Y., 1967), P. 63, 39. Э.Гейм и Р.Прингл |
Похожие:
 | М. Н. Вольф (Новосибирск), В. П. Горан (Новосибирск), Джон Диллон (Дублин), С. В. Месяц (Москва), Е. В. Орлов (Новосибирск), В. Б.... |  | Москва), Е. Г. Елина (Саратов), В. В. Красных (Москва), Е. В. Осетрова (Красноярск), Л. А. Петрова (Одесса, Украина), И. Н. Розина... |
| Автор (составитель) – Романов П. В., д с н., профессор кафедры социальной антропологии и социальной работы сгту | | Казань (843)206-01-48, Краснодар (861)203-40-90, Красноярск (391)204-63-61, Москва (495)268-04-70, Нижний Новгород (831)429-08-12,... |
| Казань (843)206-01-48, Краснодар (861)203-40-90, Красноярск (391)204-63-61, Москва (495)268-04-70, Нижний Новгород (831)429-08-12,... | | Казань (843)206-01-48, Краснодар (861)203-40-90, Красноярск (391)204-63-61, Москва (495)268-04-70, Нижний Новгород (831)429-08-12,... |
| Составитель: Б. Е. Романов, к м н., доцент курса общественного здоровья и здравоохранения | | Заказчик зао «комстар-регионы» Саратовский цус юридический адрес: 410033, г. Саратов, ул. Панфилова, д.; филиал ОАО «мтс» в г. Саратов... |
| Москва ул. Люблинская 151, инн 7723822196, кпп 772301001, огрн 5117746008628, р/с 40702810922000034002 в акб «Абсолют Банк» (зао)... | | Сибирского регионального профцентра г. Новосибирск в рамках проекта «Экономическая экспертиза для работников», реализуемого ано «Центр... |