Учебно-методическое пособие рассчитано на уровень В2 языковой подготовки по русскому языку и может использоваться для повторения и закрепления практических знаний и умений данного уровня, а также для развития навыков чтения, говорения и письма.
Скачать 2.11 Mb.
|
Задание 9. Расставьте предложения в том порядке, в каком они следуют в тексте. Есть три основных пути снять фильм. Однако большинство киноведов сходятся во мнении, что коммерческое кино не может существовать без авторского, оно питается находками независимых режиссёров, в доступной форме несёт их идеи в массы. Понятие «независимое кино» само по себе является довольно условным. Когда режиссёр зависит от стольких факторов, он уже не может работать только для себя. Когда ограничен бюджет фильма, режиссёр не может себе позволить дорогих кинематографических решений, даже если этого требует сценарий. В настоящее время цифровые фильмы участвуют в программах фестивалей наряду с традиционными, никто уже не считает их новинками. Однако простой зритель, не вовлечённый во все эти перипетии, оценивает фильм лишь по двум критериям – нравится или не нравится, осталось что-то в сердце после просмотра или время потрачено зря. В независимом кино, как и в коммерческом, есть свои «вершины», к которым нужно стремиться. В США проходит ежегодный фестиваль «Санденс», в Голландии – Роттердамский кинофестиваль, в России с недавнего времени – «Sтык», «Завтра», «Синефантом», «Дебоширфильм». Задание 10. Выберите правильный вариант и закончите предложения.
Задание 11. Закончите предложения, используйте материалы из левого и правого столбиков. В случае затруднения обращайтесь к тексту.
Задание №12. Прочитайте предложения. Какое утверждение вы считает положительным, а какое отрицательным? Почему? Приведите 1-2 аргумента. В ответе используйте конструкции: С одной стороны, … С другой стороны, … Я думаю, что... Мне кажется, что… По моему мнению, ... С моей точки зрения, ... Во-первых, ... Во – вторых, ... 1. Кино – очень сложный и ресурсоёмкий вид искусства. 2. У режиссёра ограничен бюджет фильма. 3. В коммерческом кино «кто платит – тот и заказывает музыку». 4. Сегодня распространены цифровые технологии. Задание №13. Подготовьтесь к беседе по статье «Искусство и коммерция в современном кино». При подготовке пользуйтесь справочным материалом из Приложений 4, 5, 6, 7 в конце учебника. ИНТЕРВЬЮ Андрей Тарковский: «Для меня кино — это способ достичь какой-то истины». Встречаясь со зрителями, кинорежиссёр стремился объяснить своё творчество, своё кредо. Именно об этом шла у него речь в Ярославле, на встрече с членами народной киностудии «Юность». «Мы договорились с ним напрямую, — вспоминает Н. Юстинова, руководитель киноклуба, действующего при народной студии. - Согласился он охотно. Единственное, о чём попросил, — взять на себя транспортные хлопоты. Член студии фотокорреспондент Сергей Метелица вызвался съездить за Тарковским на машине. Полдня ушло на осмотр города, музеев, а вечером было выступление в студии. Беседа затянулась за полночь. Студийцы записали её на магнитофон. Мы публикуем фрагменты из того памятного разговора режиссёра в октябре 1981 года. А. Тарковский. Прежде чем вы начнёте задавать вопросы, я бы хотел объяснить, как я отношусь к кинематографу и в чём вижу его основные задачи. На мой взгляд, кинематограф такое же полноценное, серьёзное искусство, как поэзия, музыка, живопись, архитектура, и прочее. Поэтому не нужно искать в кинозалах развлечения. При помощи искусства ещё никто никого никогда не развлекал, хотя нельзя отрицать существования развлекательных жанров. Я их тоже не отрицаю. Но прошу относиться к себе как к человеку, начисто лишённому чувства юмора, во-первых, и очень уважающему своих зрителей, во-вторых. Я не сделал ни одной развлекательной картины и обещаю никогда такой не сделать. Для меня кино — это способ достичь какой-то истины в той максимальной степени, на какую я способен. По моему глубочайшему убеждению, процесс создания фильма не заканчивается после того, как он окончательно смонтирован и подготовлен к прокату. Акт творчества происходит в кинозале в момент просмотра фильма. Поэтому зритель для меня не потребитель моей продукции, не судья, а соучастник творчества, соавтор. Конечно, я не настолько наивен, чтобы думать, что мои фильмы воспринимаются всеми одинаково, что все их любят и готовы смотреть. Я знаю, у моих фильмов столько же врагов, сколько друзей. И не представляю, что такое соотношение может измениться. Но если бы такое произошло, я бы очень испугался и решил, что я сделал что-то совсем не то, что хотел. А для меня главный принцип снимать только то, что я хочу снимать. Хотя это очень трудно и материально невыгодно. Гораздо проще работать над сценариями из студийного портфеля. Вот вкратце мои предварительные рассуждения. Ну а сейчас я готов отвечать. — Не считаете ли вы, что ваши фильмы перегружены деталями, необычными для восприятия. Это затрудняет их понимание. В частности, почему в «Сталкере» так много грязных, обшарпанных стен? А. Т. Для вас необычны обшарпанные стены? Позвольте вам не поверить. Что может быть обычнее обшарпанных стен? Я только что был на улицe и видел их, даже перед одной остановился, так она понравилась мне своей обшарпанностью. Вот у японцев есть такое слово, адекватное понятию «патина». Этим словом они выражают то особое обаяние, особый шарм, которые придаёт вещам время. Старые стены, старая одежда, разбитая посуда — это вещи, на которых отразилась судьба. А вы такие предметы, имеющие историю, называете грязными и рваными. Лично я уважаю старую одежду гораздо больше, чем новенькую и плохо сидящую, какой она бывает в костюмных фильмах. Может быть, мне придётся снимать картину, где я должен буду обратиться к манишкам, к белым воротничкам и так далее. Вот я собираюсь делать «Идиота» Достоевского. Но убеждён, что там будут совершенно другие воротнички, я найду способ сделать их не такими, какие бы вам понравились. Недавно я получил прекрасную квартиру, а жить там не могу. Там нет домовых, там ничего нет, там всё мёртво. Я чувствую, что моих усилий, моей жизни будет недостаточно, чтобы эти новенькие, чистенькие стены заселились какими-то душами. Я уже как-то говорил о том, что oтношv себя к режиссёрам, которым нравится не столько реконструировать окружающую действительность перед объективом аппарата, сколько создавать свой собственный мир. Причём я отлично знаю, что если через десять минут зритель не будет моим, то он не будет моим уже никогда. Но я не хочу никого переубеждать. Я хочу иметь дело с людьми, с которыми мы друг к другу предрасположены априори. И это выясняется в первые десять минут. Почему в кинематографе зритель требует, чтобы его развлекали, и, если его не развлекают, он уходит, считая время и деньги потерянными?.. А ведь те же люди не позволяют себе, топая, уходить с концерта из Большого зала Консерватории в Москве или из другого филармонического концертного зала, когда там исполняют Баха, Моцарта или что-то ещё очень серьёзное. Они отражают традиции этого искусства и знают, что существует музыка, которую они могут не понять, почему же в кинематографе всё должно быть постно? Я не хочу, чтобы кинематограф считали вульгарным, дешёвым зрелищем. Он имеет право на сложность, как всякое другое искусство. Мне всю жизнь внушали мысль о том, что мои картины никто не смотрит. Люди, от чьих слов многое зависит, прямо мне говорили: «Народ ваши картины смотреть не будет». Они так рассуждали: «Если нам это непонятно, то каково бедному народу смотреть такое?» Но моё уважение к зрителю равно моему уважению к самому себе. Ведь что такое чувство собственного достоинства? Это уважение достоинства других. Основываясь на этом, я и работаю. — Почему ваши фильмы так безрадостны? Почему в них всё мрачно, много грязи, жестокости Ваш фильм «Андрей Рублёв», например, просто страшен. А. Т. Мои фильмы безрадостны потому, что безрадостны. Это — факт. У них такое свойство. Тут я ничем зрителям помочь не могу. Но почему мои картины должны быть весёлыми? Если хочется веселья, есть комедии Гайдая, Рязанова. Смотрите их. Я же думаю, что жизнь не такая уж весёлая штука, чтобы веселиться непрерывно. Не кажется ли вам, что мы слишком много веселимся? «Рублёв» в другом виде просто не мог быть создан. Он жесток потому, что рассказывает о жестоком времени. Но я бы сказал, что жестокость в нём всё же непропорциональна той страшной реальности, в которой вынуждены были жить современники Рублёва и, конечно, сам художник. В фильме она сильно отлакирована, преуменьшена. Откройте любую историческую монографию, посвящённую периоду татаро-монгольского ига, и вы убедитесь, что зачастую там ведётся речь о жестокости просто уникальной, которую не то что изобразить — вообразить трудно. Но я не ставил себе задачу сделать из «Рублёва» страшный фильм. Моя картина прежде всего о надежде, о надежде, которую выражает всякое настоящее искусство, и о предназначении художника. Во все времена искусство выражало надежду на человеческое совершенствование, на способность человека возвыситься над своими страстями, пороками и приблизиться к идеалу. Человек живёт для того, чтобы стать лучше. Нельзя же считать целью жизни приобретение холодильника или автомобиля «Жигули». Если это становится жизненной целью, значит, человек в нравственном смысле потерпел крушение. Вот что по-настоящему страшно! Разве в моё «Рублёве» есть такой страх? Разве это не фильм о торжестве идеала? Разве пронизанные светом творения Рублёва не создавались во времена, когда брат убивал брата, когда от прекрасных городов оставались только угли? Есть такое выражение: «Чем темнее ночь, тем ближе утро». Концепция «Рублёва» очень близко с ним соотносится. Идеалы, выраженные гениальным художником в своих творениях, были выстраданы народом. Народ ощущал необходимость победы разумного, светлого, доброго. Но именно художник сумел конкретизировать эту необходимость в образах потрясающей нравственной силы. Вдумайтесь в такой факт. После Куликовской битвы ещё в течение века Россия подвергалась опустошительным набегам. Ещё сто лет длился кошмар татаро-монгольского насилия. Практически для русского народа мало что изменилось. Даже ещё хуже стало, тяжелее. Перемены были не в практической жизни, а в духовной. Русские люди уверовали в свою силу, в своё окончательное освобождение. Вот эту веру, это предчувствие перемен выразил в своём творчестве Рублёв. Он прозрел утро в самый тёмный час ночи. На мой взгляд, в этом и заключается высшее предназначение художника. — Всегда ли вам удаётся претворить ваши идеи на экране? А. Т. Когда я задумывал какой-то фильм, я всегда его делал. У меня не было такого, чтобы я отказывался от своего замысла. Я сделал мало фильмов, но это объясняется только тем, что я делал то, что хотел. Надеюсь, в конечном счёте это оправдало себя. Лучше сделать то, что ты хочешь, чем то, что ты не хочешь, и получить результат, который тебя не будет удовлетворять. Что касается оптимального воплощения идеи, то больше всего мне удалось это в «Сталкере». Как мне кажется, там замысел очень тесно сомкнулся с результатом. — Ваши фильмы довольно сложны для восприятия. Не могли бы вы сами прояснить идею «Сталкера»? А. Т. Если вы после двухчасового просмотра фильма, который я делал полтора года, не поняли его смысла, то неужели я своим слабым языком смогу вам всё объяснить в течение нескольких минут? Это будет безнадёжная попытка. Если вас не убеждает то, что вы видите, то слова подавно бессильны. Ведь речь идёт об эмоциональном процессе восприятия произведения. Если он не возник, то словесное воздействие на ваше сознание, на ваш интеллект не поможет вам понять этой картины. Это же не доказательство теоремы. Речь идёт о том, чтобы вы эмоционально, чувственно восприняли картину, приняли её. Приняли её персонажей, её мир, её пафос, её интонацию безрадостную... Потому что контакт с произведением искусства происходит не при помощи головы, не при помощи сознания, а при помощи других органов. Но всё же я попытаюсь объяснить, о чём мой «Сталкер». Это фильм о том, что сила в конечном счёте ничего не значит. И что порой слабость выражает смысл сильной души. О том, что в каждодневной погоне за материальным осуществлением своей жизни мы теряем духовность. О том, что мы не готовы морально к тому технологическому «прогрессу», который сопутствует нашей жизни и который уже почти не зависит от нашей воли. Я бы сказал, что не заслужили ту технологию, которая нас окружает. Мы получили атомную энергию. Мы сделали из неё оружие. Мы взяли электронный микроскоп и стали забивать им гвозди. Это означает, что человечество не готово к тем открытиям, которые предлагает ему наука. И ещё мой «Сталкер» о том, что без веры в сказки, в чудеса человек не способен жить и, более того, называться человеком. И мы это скоро почувствуем, да мы уже это почувствовали. Есть в «Сталкере» протест против предельной загрязнённости окружающей среды. Даже в больших городах наши дома зачастую стоят среди помоек. Вы обратили внимание, что, когда вы входите в свой подъезд, вам хочется как можно скорее его миновать, так он неприятен. Какая наша внутренняя нечистоплотность в моральном смысле позволяет нам жить в домах, где лестницы приводятся в такое состояние? Это о домах. Но то же самое делает промышленность с планетой в целом. Об этой проблеме приходится думать уже в государственных масштабах. С ней не справиться в два счёта. — Что вам дают встречи со зрителями? А. Т. Они лишний раз убеждают меня в моей правоте. За это я вам всем очень благодарен. С таких встреч я ухожу более сильным, уверенным в том, что всё, что я делаю, нужно делать именно таким, а не другим образом. Кроме того, я всякий раз убеждаюсь, что зритель растёт со сказочно-радостной для меня заметностью. Но меня огорчает, что кинокритика, в частности литература о кино, совершенно не отражает этого процесса. У меня такое впечатление, что кинокритики относятся к зрителям как к толпе, не способной вообще что-либо понимать. И с этих же позиций даются рекомендации авторам фильмов. — Расскажите, пожалуйста, о своей первой работе, как вы к ней относились, как вы стали режиссёром? А. Т. Режиссёром я стал после того, как сделал фильм «Иваново детство». Учёба во ВГИКе дала мне твёрдое сознание того, что искусству обучить нельзя. ВГИК — это не лучший способ стать режиссёром. Это шесть лет на 90 процентов потерянного времени. Шесть лет надо было учиться, чтобы стать режиссёром. Это безумие. Я, например, считаю, что человек со способностями может за один год овладеть профессиональными навыками. Мне хочется это доказать. В моих планах — работа на двухлетних режиссёрских курсах. Я постараюсь научить кого-нибудь режиссуре. Что же касается моих первых картин, то я сделал несколько учебных работ во ВГИКе. Все они были очень слабыми, неинтересными. Я тогда не знал, что такое кино. О невозможности обучить искусству постоянно говорил Михаил Ильич Ромм, у которого я учился. Он был великим педагогом, потому что он нас не калечил, не внушал нам свои концепции. Он оставлял нас такими, какие мы есть. И старался нам не мешать. Я не знаю, какой из учителей может похвастать тем, что у него такие разные ученики. В одно и то же время у Ромма учились я и Шукшин. По-моему, нет ничего более полярного, чем мы двое. И во многом это заслуга Ромма, который помог нам сохранить индивидуальность. — Ваше отношение к фильмам Шукшина и к Шукшину-писателю? А. Т. Я очень хорошо отношусь и к нему, и к его фильмам, и к нему как к писателю. Но не уверен, что Шукшин постиг смысл русского характера. Он создал одну из сказочек по поводу российского характера. Очень симпатичную и умилительную. Были писатели в истории русской культуры, которые гораздо ближе подошли к этой проблеме. Василий Макарович, по-моему, этого не достиг. Но он был необыкновенно талантлив! И в первую очередь он был актёром. Он не сыграл своей главной роли, той, которую должен был сыграть. Это очень жалко. Он мог бы в своей актерской ипостаси нащупать тот русский характер, выразить который стремился как писатель, как режиссёр. Простите, может, кого-нибудь не устраивает то, что я говорю о прославленном и защищаемом народом Василии Макаровиче Шукшине, моём друге покойном, с которым я проучился шесть лет. Но это правда — то, что я говорю о нём. И Василию Макаровичу недоставало при жизни той славы, которой так щедро оделяют его сейчас. Мне кажется, что его как-то боялись, от него ожидали чего-то такого опасного, взрывчатого. А когда он умер, его стали благодарить за то, что взрыва не произошло. А уважение, которое я испытываю к Василию Макаровичу, беспредельно. Если бы вы знали, какую в хорошем смысле карьеру проделал этот человек. Он приехал в Москву абсолютным сибирским мужичком. Члены приёмной комиссии из райкома партии того района, в котором находится ВГИК, «зарубили» Шукшина за его дремучую темноту. Меня те же самые люди заподозрили во всезнайстве и тоже не хотели принимать. Только благодаря Ромму нам удалось поступить. Человеческая карьера Шукшина удивительна. Он так стремительно рос, менялся на глазах. Это явление уникальное в нашей культуре! — Какие темы интересуют вас сейчас? Что бы вы хотели снимать? Короче, чем вы живёте в настоящий отрезок времени? А. Т. ...Знаете, честно говоря, я ничем особенно не живу. В планах у меня фильм «Ностальгия», к тому же я, вероятно, возьмусь за сценарий «Идиота» по Достоевскому. Но это всё в будущем, всё это не сейчас. А в принципе что-то мне не очень хочется снимать кино. Конечно, я буду снимать, мне некуда деваться. Но пока не хочется. То ли я устал от кино... Не знаю... Во всяком случае, мне вдруг показалось, что гораздо приятнее сидеть в деревне, смотреть, как коровки пасутся на берегу речки, гулять... Это пройдёт, наверное, я чувствую, что пройдёт. Обидно только, что и время пройдёт. Знаете, очень трудно работать в кино, если хочешь делать в нём свое, снимать те картины, которые тебе хочется снимать. В этом случае ты должен истратить энергии и времени в десять раз больше, чем их уходит на съёмки фильма по сценарию из портфеля главной редакции «Мосфильма». И вот нет-нет, да и задумываешься: а кому всё это нужно? Зачем я бью головой стенку? Ради чего? Если бы не было писем от зрителей, я, может быть, перестал бы снимать кино. Но письма приходят, их много, и они все ставят на место, помогают мне философски взглянуть на ситуации, в которых я нахожу повод для рефлексии и мучаюсь, наверное, дольше и больше, чем нужно. — Сейчас многие критики на Западе высказывают тревогу за будущее кинематографа. А вас тревожит этот вопрос? |
Похожие:
 | Учебное пособие предназначено для аудиторной и самостоятельной работы по совершенствованию навыков и умений чтения, понимания и обсуждения... | | Культура речи – понятие сложное и неоднозначное. С одной стороны, это особая научная дисциплина, а с другой – совокупность определенных... |
| Пособие содержит аутентичные документы и письма; материалы для развития навыков устного и письменного перевода; снабжено англо-русским... |  | Практика организуется и проводится с целью приобретения и совершенствования практических навыков в выполнении обязанностей по должностному... |
| Учебно-методическое пособие предназначено для закрепления теоретических знаний, полученных студентами во время лекционных занятий... | | Кроме перечисленных знаний о языке и речи, программа включает перечень орфографических, пунктуационных и речевых умений и навыков,... |
| Учебно-методическое пособие предназначено для взрослых, которые впервые обращаются к изучению английского языка или имеют значительный... | | Учебно-методическое пособие предназначено для самостоятельной подготовки и отработки мануальных навыков сестринской практики в условиях... |
| Методические указания предназначены для закрепления теоретических знаний и приобретения необходимых практических навыков и умений... | | Учебно-методическое пособие предназначено для проведения теоретических семинаров и практических занятий со студентами, обучающимися... |