Стивен Коэн Бухарин политическая биография 1888-1938 Перевод с ангпийского
Скачать 7.3 Mb.
|
ПРЕДИСЛОВИЕ К ОКСФОРДСКОМУ ИЗДАНИЮ Бухарин и идея альтернативы сталинизму Исторической неизбежности не бывает — альтернативы воз- можны всегда. И тем не менее, когда я начинал работать над этой книгой в середине 60-х гг., авторы научных трудов, посвя- щенных советской истории, как на Западе, так и в СССР, исхо- дили в большинстве своем из того, что реальной альтернативы сталинизму не было. Западные и советские историки придер- живались тех или иных вариантов этого положения по разным причинам и с использованием разных приемов доказательств, но с одинаковой настойчивостью. Либо политика Стали- на, начиная с насильственной коллективизации в 1929—1933 гг. и кончая двадцатилетней системой массового террора и лагерей, являлась неизбежным следствием характера большевистской партии и большевистской революции, либо все это было необ- ходимо для модернизации отсталого крестьянского общества. Западные и советские ученые оказывались пленниками историо- графии без альтернатив даже несмотря на то, что альтернати- вы сталинизму имели долгую традицию в политике коммунис- тов. Традиция эта тянется от дискуссий среди большевиков в 20-х гг. к поискам иных путей к социализму коммунистичес- кими партиями Восточной и Западной Европы после смерти Сталина в 1953 г. Позицию представителей советской историографии объяснить легко. В течение долгого сталинского правления любые идеи о возможности других вариантов считались преступным заго- вором. Каковы бы ни были личные взгляды советских истори- ков, они были вынуждены превозносить главный принцип ста- линизма — утверждение, что Сталин с его политикой был един- ственным правомочным продолжателем большевистской рево- люции и единственным воплотителем коммунистической идеи. В начале 60-х гг. антисталинская кампания, проводившаяся Хрущевым, поколебала это навязанное единодушие взглядов; но даже тогда советские историки могли писать об историчес- ких альтернативах только иносказательно. Жесткий режим, уста- новившийся после Хрущева, положил конец даже этим огра- ниченным попыткам пересмотра прошпого — по крайней мере, в официальных публикациях. Критический анализ сталинизма перешел в конце 60-х гг. в сферу неподцензурных изданий, известных как самиздат, и только там смогла возникнуть от- кровенная дискуссия об исторических альтернативах между советскими исследователями [1]. Западный взгляд на сталинизм как на единственно возмож- ное продолжение большевизма был сформирован не цензурой, он установился как бы по общему согласию. Некоторые ученые подчеркивали политический характер первоначального движе- ния, другие - необходимость быстрой модернизации. Одни ока- зывались под влиянием, казалось бы, неумолимой логики в со- ветской истории после 1917 г., поддавались назойливому нажи- му сталинской идеологии, в то время как другие, в соответствии с духом „холодной войны”, с готовностью подтверждали, что сталинизм поистине был воплощением коммунизма. В результа- те западные специалисты, за редкими исключениями, тоже много лет интерпретировали советскую историю как продол- жающееся, даже неизбежное развитие единой политической тра- диции, достигшей своей кульминации в сталинизме. Этот тезис „преемственности”, как я называл его в других работах [2], начал утрачивать свою популярность среди запад- ных и советских специалистов одновременно в 60-х гг. Идея несталинистской альтернативы советской истории начала посте- пенно возникать или, я бы сказал, возрождаться, и это способ- ствовало благосклонному приему, который был оказан этой книге при ее издании в 1973 г. и затем при переводах на другие языки. Я старался написать книгу, которая была бы не только биографией Бухарина, но и историей рассматриваемого периода, и оба эти аспекта вызвали читательский интерес. В то же время в некоторых других кругах были высказаны решительные воз- ражения против проводившейся мною мысли о том, что идеи и политика Бухарина в 20-х гг., отстаивавшие более мирное, постепенное движение в направлении модернизации и социализ- ма, были реальной альтернативой сталинизму. Оставляя в стороне официальных советских историков, которые обязаны были отвергнуть книгу целиком [3], можно сказать, что эти возражения отражают два различных течения среди ученых Запада. Одно — все то же центральное направление, считающее, что внутри большевизма альтернатив не было. Ста- лин продолжал ленинско-большевистскую традицию: „его преступления были в природе этого зверя”; его политика была „необходима... для осуществления тех задач, которые партия поставила себе, и в первую очередь задачи перехода страны деревянных плугов в век стали”; и его соперники по партии, такие, как Бухарин и Троцкий, были либо менее подходящими для этого, либо даже, наоборот, „пионерами сталинизма” [4]. Другое течение более интересно, ибо в отличие от академи- ческого большинства его представители сочувственно относятся к большевистской революции и видят серьезные искажения, внесенные в ее ход сталинизмом. Это направление представлено двумя наиболее влиятельными исследователями советского опыта — Э. Г. Карром и покойным Исааком Дейчером. На первый взгляд у Карра и Дейчера мало общего. Знаменитые биографии Сталина и Троцкого, написанные Дейчером, представляют собой литературные труды, полные драматизма и преклонения перед идеологической основой большевистской революции и подлинным коммунизмом. Многотомная „Исто- рия Советской России” Карра совсем иная — это сухой методич- ный труд британского эмпирика и убежденного адвоката вне- идеологического подхода к истории. Тем не менее они дружили и весьма почитали друг друга, и постепенно в процессе много- летней работы Карр перенял основную часть дейчеровской идео- логической интерпретации, заимствованной в значительной мере у Троцкого [5]. Они пришли к согласию по двум основным, хотя и не вполне согласующимся положениям: первое — сталинизм был хотя и трагическим, но неизбежным решением для преодоления русской исторической отсталости; и второе — если уже можно говорить о какой-то альтернативе или существенной оппозиции сталинизму, то таковой был троцкизм. Наиболее решительными критиками моей книги выступили последователи школы Дейчера-Карра, включая самого Карра и вдову Дейчера [6]. Хотя некоторые марксисты-историки с одобрением приняли мою интерпретацию [7], Карр и Дейчер изо всех сил старались повлиять на левых, особенно на тех, для кого Троцкий всегда был кумиром антисталинизма. Их рецензии на мою книгу были в основном доброжелательными, но в то же время, как мне кажется, слишком тенденциозными идеологи- чески. Их возражения наиболее систематически были представ- лены бельгийским историком Марселем Либманом, поклонни- ком Дейчера, который и сам является видным исследовате- лем [8]. Отдавая должное „честности, основательности и серьез- ности” моей книги, Либман в то же время без обиняков заявля- ет, что она представляет собой „вызов” интерпретации советской истории, данной Дейчером— Карром, которая „классически отли- лась в форму выбора между сталинизмом и троцкизмом”. Согласно Либману, книга ставит „фундаментальный вопрос: не упускался ли до сих пор из виду выбор между сталинизмом и бухаринизмом?..”. Его отрицательный ответ на этот вопрос, характеристика, данная им мне как „антидейчеристу”, его горя- чая заинтересованность в том, чтобы „бухаринизм” не рассма- тривался „как социальная и политическая сила, стоявшая замет- но выше троцкизма”, были на разные лады повторены другими рецензентами этого направления [9]. Хотя критика Либмана, по крайней мере на мой взгляд, представляется самой продуманной и интересной, наибольшее внимание привлекла серьезная рецензия Каррав „Таймс литерари саплмент”. Чтобы быть справедливым, я должен привести вы- сказывания Карра против моей идеи „бухаринской альтернати- вы”: Более фантастическое утверждение трудно придумать. Троцкого нередко подводил темперамент, и он допускал серьезные ошибки в суждениях. Его недостатки как политического лидера были так же существенны, как недостатки Бухарина, хотя они были совершенно другого рода. Но в одном его значение и роль не вызывают никаких сомнений. С того момента, когда Сталин начал восхождение к власти, и до того дня, когда Троцкий был убит в Мексике 15 лет спустя, одна тема, одна страсть преобладала во всем, что Троцкий делал или писал. Он был главнейшим противником Сталина и всего, что тот насаждал. Возражения Карра, объясняемые преклонением перед дей- черовской концепцией сталинизма как фактически неизбежного „развертывания великого исторического сдвига”, сводятся к протесту против того, что он называет „легендой о великом, но проигравшем вожде — Бухарине” [10]. Но такой легенды нет, и никто не пытается ее создать. Идея бухаринской альтернативы основывается не на преувеличении личных качеств Бухарина^ождя, которьіе (как я старался по- казать в этой книге) не всегда отвечали требованиям момента, не на преуменьшении достоинств Троцкого, а также не на том факте, что Бухарин оставался в Москве, где и дождался юри- дически инсценированной казни, в то время как Троцкий встре- тил своего убийцу в изгнании. Ни при чем здесь и „одержи- мость” Троцкого Сталиным, которая, во всяком случае, бьша более сложной и многогранной, чем думает Карр. Суть вопроса состоит в том, представлял ли тот или другой вождь реальную программную альтернативу сталинизму в 20-е гг. Карр всегда с презрением относился к программе Бухарина, которая пред- полагала создание избытка сельскохозяйственной продукции для нужд дальнейшей индустриализации без сталинского наси- лия по отношению к крестьянству; короткая глава о бухарин- ской оппозиции в „Истории” Карра названа довольно странно — в ней использован навешанный Сталиным ярлык без кавычек — правый уклон [11] . Здесь Карр также объявляет программу Бухарина „абсолютно невозможной в условиях нэпа”, что идет вразрез почти со всеми значительными новыми исследованиями, опубликованными за последнее время как западными, так и со- ветскими учеными. Рассматривая великие проблемы 20-х гг. и результат боль- шевистской революции в плане соперничества между Троцким и Сталиным, школа Дейчера—Карра просто перепевает полемику пятидесятилетней давности, которая и в свое-то время была по- верхностной и уводящей в сторону. Левые могут воспринимать эти древние ярлыки с сентиментальным чувством как нечто, по праву им принадлежащее, но работа историка именно в том и состоит, чтобы отдалить себя от событий и увидеть их в ясном свете. Миф о программной альтернативе Троцкого просущест- вовал многие годы в силу разных обстоятельств, таких, как героическая карьера Троцкого-революционера, его последую- щая судьба изгнанника, его литературные способности и умение приобретать энергичных сторонников за границей, демонический облик самого Сталина. Но все это только помогает спутать незаурядную личность и яркие лозунги с реальной социальной и экономической про- граммой. Троцкий достиг очень много как лидер и как револю- ционер, но он так и не сумел разработать ясную последователь- ную политику индустриализации и построения социализма в Советской России. Его расплывчатые идеи и вспышки прозре- ния также не вызывали широкого отклика ни внутри партии, ни вне ее. Бухарин же, хотя и имел как политик много недостат- ков, стал основным выразителем определенных идей и полити- ческих мер — принципов и практики нэпа, — которые были одно- временно и барьером против сталинизма, и альтернативой ему. Они находили широкий отклик в партии и стране, как до, так и после поражения Бухарина. И ничто не доказывает, что они были „абсолютной невозможностью”; они были насильственно подав- лены и уничтожены вместе с нэпом. Свидетельства, подтверждающие такую интерпретацию, мож- но найти как в прошлом, так и настоящем. Большинство исто- рических свидетельств представлено в этой книге; нет нужды снова повторять их. Но читателю следует знать, что они были поддержаны и в недавних исследованиях, в которых затронут вопрос несталинской альтернативы в двух планах. Во-первых, как западные, так и советские ученые разрушили легенду о необ- ходимости и эффективности „сталинской модели” индустриали- зации. Первьій пятилетний план действительно означал значи- тельный скачок, в котором, однако, призывы заменяли рацио- нальное планирование, недостижимьіе цели были достигнуты едва наполовину и то несоразмерно дорогой ценой, а крестьян- ское хозяйство было разрушено процессом коллективизации, что не только не способствовало индустриализации, но, вероят- но, повредило ей. Очень мало ученых, включая и советских, когда они говорят с глазу на глаз, еще верят, что сталинский курс был необходим. Они видят широкий спектр различных сельскохозяйственных и промышленных возможностей, откры- вавшихся перед руководством в конце 20-х гг. и вполне со- вместимых с нэпом и теми альтернативами, которьіе Бухарин и его сторонники предпагали партии накануне своего поражения в 1928—1929 гг. [12]. В этом смысле можно сказать, что науч- ный анапиз этого поворотного момента в советской истории стал „бухаринистским”. Другая линия научной оценки Троцкого. По мере того как он освобождается в конце концов от мифов и лозунгов ‘,пер- манентной революции”, мы видим более глубокого, сложного, но в то же время менее решительного мыслителя. В нем не об- наруживается ни „предтечи-сталиниста”, каким он представлен во многих западных исследованиях, ни программного кумира антисталинизма, которому поклоняются левые. Его экономи- ческие идеи в 20-х гг. были переменчивы и не так уже далеки от бухаринских, как считали раньше; действительно, в 30-е гг., когда Троцкий наблюдал сталинскую перестройку издалека, его предложения „стали почти неотличимыми от линии Бухари- на” [13]. Из этого вовсе не следует, что Бухарин был „великим проигравшим вождем”. Это означает лишь то, что он больше, чем какой-нибудь другой из болыиевистских руководителей после Ленина, был политическим представителем программных, хотя и „проигравших” идей. Осуществление коммунистической политики после смерти Сталина подтверждает правдивость исторических свидетельств. Вот уже более четверти века антисталинисты во многих комму- нистических партиях, включая и КПСС, ищут возможностей из- бавиться от сталинского наследия, анализируя прошлое в поис- ках того, что могло бы вдохновить, узаконить их позицию, от- крыть альтернативы. И повсюду, от Москвы и Белграда до сто- лиц западного еврокоммунизма, а теперь, возможно, даже и в Китае, антисталинские реформаторы естественно тяготеют к чему-то вроде „второго выпуска нэпа”, то есть к идеям и по- литике в стиле Бухарина [14]. Возрождение программ, близ- ких к мыслям Бухарина, в самом Советском Союзе прояви- лось наиболее явно в официальных кругах в 60-х гг. Так как его имя оставалось под запретом, его „изм” возродился среди советских деятелей анонимно. Но тенденция, по свиде- тельству одного западного ученого, проявилась очень нагляд- но: „Просто поражаешься, когда обнаруживаешь, как много идей бухаринской антисталинской программы 1928—1929 гг. было выдвинуто нынешними реформаторами в качестве их соб- ственных и в какой огромной мере их критика прошлого сов- падала с его обвинениями даже текстуально” [15]. Надежда на то, что подобные идеи получат официальное одоб- рение и историческая репутация Бухарина будет восстановлена, исчезла после введения советских войск в Чехословакию в 1968 г. Реформы Пражской весны были кульминацией антиста- линских идей, циркулировавших в разных формах в СССР и в Восточной Европе с 50-х гг. Чешские реформаторы, в отличие от их идейных союзников в Москве, открыто говорили об идеях Бухарина как об оборванном направлении, которое, „так ска- зать, заговорило языком наших дней и было услышано” [16]. Советская пропаганда, с ее нараставшими неосталинистскими но- тами, чернила замыслы реформистов и многократно указывала на их прямую связь с бухаринским „правым уклоном” [17]. Более того, в июне 1977 г. советские власти недвусмысленно вы- разили свое отношение, не только отвергнув многолетние хода- тайства вдовы и сына Бухарина о его официальной реабилита- ции, но и заявив, вопреки всем постановлениям во времена Хру- щева, что „обвинения, на основании которых он был осужден, остаются в силе” [18]. Но так же, как Москва не может болыие подавить идею внутрикоммунистической альтернативы, она не может держать под контролем и репутацию Бухарина в мире или даже в самом Советском Союзе. В болыпом числе самиздатских работ, по- явившихся с конца 60-х гг., он уже реабилитирован. В добавле- ние к тому, что он был благожелательно обрисован во многих неподцензурных мемуарах [19], его политика в 20-е гг. рассма- тривается с одобрением нонконформистскими советскими исто- риками. Один помещает его „первым после Ленина в револю- ционных анналах XX века”. Другой находит, что его идеи ,,не утратили своей значимости и в наши дни”. И Рой Медведев, представляющий течение еврокоммунизма в движении совет- ских диссидентов, написал впечатляющую книгу о последних го- дах жизни Бухарина, в которой определяет его казнь „как одно из самых страшных преступлений Сталина перед советским наро- дом.партиейи мировьім коммунистическим движением” [20]. За пределами Советского Союза и сферы его влияния идея несталинской альтернативы также, естественно, пробудила но- вый интерес к Бухарину. В последние годы он был как бы от- крыт заново, что проявилось в настоящем взрыве исторических исследований, новых изданиях его работ, в появлении моды на него в левых кругах, даже в появлении в Англии пьесы, а в Ита- лии фильма о его последних годах и суде над ним [21]. Более значительным фактором, однако, является международная кампания, объединившая еврокоммунистов и социалистов в 1978 г. — году 90-летия Бухарина и 40-й годовщины его гибе- ли, — направленная на восстановление доброго имени и полную реабилитацию Бухарина в Советском Союзе. Толчком для начала кампании, организованной Фондом мира Бертрана Рассела в Лондоне, послужило письмо сына Бухарина Юрия Ларина, живущего в Москве, в котором он обращался к Итальянской коммунистической партии с просьбой принять участие „в восстановлении справедливости по отношению к моему отцу”. Представитель ИКП — главной поборницы евро- коммунистической альтернативы сталинизму — немедленно объявил просьбу Ларина „моральной и политической необхо- димостью”. Реабилитация Бухарина сегодня, объяснял он, имела бы не только огромное историческое значение, но и была бы вполне оправданна с моральной, теоретической, воспитательной и политической точек зрения. В числе подписавших обращение были представители социалистических и коммунистических пар- тий Европы и всего мира, в том числе и Австралии, а также много видных деятелей культуры [22]. Короче говоря, в наши дни Бухарин сделался символической фигурой для несталинской альтернативы как в Советском Сою- зе, так и в Европе. Как стало ясно из передовой статьи лондон- ской газеты „Таймс” в 1978 г., взгляд школы Дейчера—Карра на бухаринскую альтернативу как на „опасную иллюзию” раз- деляется, хотя и по совершенно другим причинам, консерватив- ными противниками социализма. Нехотя присоединяясь к призыву о необходимости официальной реабилитации Бухарина советскими властями, „Таймс” предупреждала: „Но нельзя допустить, чтобы он [Бухарин] был использован для реабилитации самого коммунизма” [23]. Остается только определить истинное значение бухаринской альтернативы сегодня. Отклик, который она находит за предела- ми Советского Союза, даже среди самых антисталинских комму- нистических партий, имеет характер скорее историко-символический. В развитии некоторых близких по сути идей Бухарина, таких, как роль крестьянских хозяйств, социальное потребле- ние, рынок в плановой экономике, коммунистические рефор- маторы Восточной и Западной Европы пошли гораздо дальше. Более того, при всей своей оппозиции государству Левиафана и либерализме в вопросах культуры Бухарин не был демократом. Как и другие основатели Советского государства, он ответствен за убийства во времена сталинского режима, возникшего после 1929 г. Он никогда не подвергал сомнению, например, принцип однопартийной диктатуры или хотя бы запрещение фракций внутри партии. До тех пор, пока еврокоммунизм будет под- разумевать соединение коммунистического общественного идеа- ла с политической демократией, программа Бухарина не может быть осуществлена. Поскольку процесс деруссификации евро- пейского коммунистического движения продолжается, посколь- ку эти коммунистические партии возвращаются к собственным национальным традициям, они будут находить в русском опыте все меньше того, что они могут оправдать, и будут все меньше нуждаться в каком бы то ни было символе из советского прош- лого. Реальный потенциал бухаринской альтернативы сегодня на- ходится в самом Советском Союзе. Бухаринизм был более ли- беральным и гуманным вариантом русского коммунизма с его врожденными авторитарными традициями. Вдохновленный час- тично тем пересмотром взглядов, который осуществип Ленин в конце своей жизни, Бухарин искал пути развития Советского го- сударства, которые позволили бы обойти наиболее жестокие аспекты этих традиций, а может быть, обойти и что-то похуже. Многое изменилось в Советском Союзе с 20-х гг. Но до тех пор, пока сталинское прошпое продолжает сливаться с настоящим, идеи Бухарина остаются потенциальным источником антисталин- ской реформы — хотя и не обязательно перемен в сторону де- мократии — со стороны правящей партии. 0б этом же свидетельствует тот факт, что взгляды Бухарина стали центральным моментом в дискуссии, ведущейся наиболее открыто в неподцензурных русских изданиях на тему ,,Что следует сохранить из революции?” [24]. Как мы видели, те со- ветские диссиденты, которые еще верят в революцию и частич- но — в ленинское наследие, разделяют возрождающийся интерес к Бухарину. Те же, кто, подобно Солженицыну, считают, что ни в коммунистической идее, ни в советском опыте не осталось ни- чего непрогнившего, заслуживающего сохранения, заявляют, что Бухарин был всего лишь „Дон Кихотом большевизма” или даже наоборот — был не лучше, чем Сталин [251. Тем не менее утверждение одного русского противника коммунизма, что „Бухарин, вероятно, единственный большевик, кого хоть кто-то в России поминает добром”, раскрывает особую природу его исторической репутации в наши дни. И она будет расти, хотя бы благодаря тому, что он противостоял роковому моменту в со- ветской истории, сталинской коллективизации в деревне, кото- рую так много русских сейчас рассматривают как „величайшую национальную трагедию”, как катастрофу, которая, по словам Хрущева, „не принесла нам ничего, кроме несчастий и жестокости” [26]. Но в то же время консерваторы, контролирующие советскую коммунистическую партию, настороженно относятся к расту- щей репутации Бухарина. Они понимают, что реабилитировать этого отца-основателя значило бы легализовать реформистские идеи внутри самой партии. А это в свою очередь означало бы пе- ресмотр главных основ системы, начиная от непроизводитель- ных колхозов и скрипящего планового хозяйства до давящей цензуры. Цепляясь за прошлое, они остаются наследниками Ста- лина. И все же идея бухаринской альтернативы распространя- ется все шире — от Москвы до Западной Европы. Бухарин слов- но бы бросает в своих преследователей проклятие Дантона: „Вы наложили руки на всю мою жизнь. Да восстанет она и да бросит вам вызов!” Нью-Йорк, сентябрь 1979 г. |
Похожие:
 | Представляем читателям перевод книги известного американского специалиста Д. Карнеги (1888 1955) |  | Биография доктора филологических наук, профессора Л. Я. Маловицкого |
| Политическая карта – это географическая карта, на которой отражены основные элементы политической жизни государств и всего мира | | Один из лучших в Америке тренеров по продажам Стивен Шиффман предлагает уникальную программу развития в области продаж, с которой... |
| Место политической теории в политической науке и дифференциация политических теорий | | Бродовская Е. В. Политическая система современной России: Учебное пособие/Е. В. Бродовская. – Тула: Изд-во ТулГУ, 2007. – 160 с |
| Тип операции ic-231 Перевод ic-240 Прием перевода ic-220 Перевод между разделами счета | | Программа предназначена для преподавателей, ведущих данную дисциплину, учебных ассистентов и студентов направления 030200. 68 "Политология"... |
| Однако есть случаи, когда перевод должен быть осуществлен в связи с объективными обстоятельствами, в частности при наличии медицинского... | |