Вьішинский : 0 вредительстве тоже с ним (подсудимым Икрамовым) говорили?
Бухарин: Нет, не говорил.
Вышинский: А в последующие годы о вредительстве и дивер- сиях говорили с Икрамовым?
Бухарин : Нет, не говорил.
Вышинский: Повторяю, расскажите о связях вашей заговорщи- ческой группы с белогвардейскими кругами за рубежом и немецкими фашистами...
Бухарин: Мне это неизвестно. Во всяком случае я не помню.
Вышинский: Поцсудимый Бухарин, вы признаете себя винов- ным в шпионаже?
Бухарин : Я не признаю.
Вышинский: А Рыков что говорит, а Шарангович что говорит? Бухарин: Я не признаю.
Вышинский: Я еще раз спрашиваю на основании того, что здесь быпо показано против вас: не угодно ли вам признаться перед советским судом, какой разведкой вы были завербованы — английской, германской или японской?
Бухарин: Никакой.
Вышинский: А насчет убийства товарищей Сталина, Ленина и Свердлова?
Бухарин: Ни в коем случае.
Вьішинский: План убийства Владимира Ильича был?
Бухарин: Отрицаю.
Бухарин: Я категорически отрицаю свою причастность к убийству Кирова, Менжинского, Куйбышева, Горького и Максима Пешкова [192] .
Некоторые обвинения и показания Бухарину приходилось опровергать более тонко. Во время перекрестного допроса одного из подсудимых, чьи показания указывали на его при- частность к диверсионной деятельности, Бухарин заставил его привести даты, которые противоречили самому обвинитель- ному заключению. Что же касается подсудимых Иванова и Шаранговича, божившихся, что Бухарин направлял совершен- ные ими акты саботажа и шпионажа, то это, сказал он, „два про- вокатора”. Как-то из тюремного застенка бып доставлен „стран- ный, похожий на мертвеца” свидетель, старый эсер В. Карелин, чтобы дать показания о заговоре дпя убийства Ленина. Когда Вышинский спросил Бухарина, знаком ли ему этот свидетель, он ловко намекнул, что человек этот был сломпен пытками:
он настолько изменился, что я не сказал бы, что это тот Карелин”. В другом случае Бухарин нанес удар по самой версии заговора, на которой строился весь процесс, настаивая, что он в глаза не видел и пяти из заговорщиков и не слышал о них ни разу, а ведь „члены шайки разбойников должны знать друг друга, чтобы быть шайкой”. А сославшись на то, что Вышинский „называет логикой”, он пофилософствовал: „Это будет то, что называется в элементарной логике гавтологией, то есть принятие за доказанное то, что нужно доказать” [193].
Главной целью Бухарина быпо ограждение исторического наследия большевизма путем опроьержения обвинительного заключения. Он пытался использовать свои показания, дан- ные в зале суда, чтобы сделать свое последнее политическое заявление по двум важнейшим проблемам, стоявшим перед страной, — о войне с Германией и о возрождении террора ста- линизма. Обвинение приветствовало его комментарии по перво- му пункту, так что тут затруднений не было. „По случайным обрывкам действительности,” доходившим до его камеры, Бухарин мог сделать вывод, что кризис в Европе все углуб- ляется, а война подступает все ближе. Поэтому, выступая на суде, он, как и прежде, призвал недовольных советских граждан отбросить пораженческие настроения и защищать Советский Союз как „ величайший могучий фактор” борьбы против не- мецкого фашизма. Выбор межцу сталинской Россией и нацист- ской Германией может быть только оцнозначным [194] .
Но, выступая от имени болыпевизма и обращаясь к буцущим поколениям, Бухарин считал столь же необхоцимым опроверг- нуть созцаваемый в хоце этого процесса миф о том, что Сталин и сталинизм являются поцлинными наслецниками и кульмина- цией революции. Он неоднократно цавал понять, что в его терми- нологии „антисоветский блок”, „контрреволюционная органи- зация” или „силы контрреволюции” на самом целе означают ста- рое болыпевистское движение или партию, а „нелегальная”, подстрекательская и „заговорщическая” деятельность — закон- ную оппозицию Сталину или просто неофициальные собрания [195] . Таким образом, ему без труца уцалось цемонстрировать на протяжении всего процесса, что истинное „историческое зна- чение” сталинской чистки, в которой данный процесс является лишь верхушкой айсберга, заключается в уничтожении больше- вистской партии — „внутреннем разгроме сил контрреволю- ции” [196] .
Обрисовать истинные идеалы и программу большевизма было сложнее, потому что Ульрих и Вышинский постоянно пре- рывали его экскурсы в „ицейно-политические установки пре- ступного „право-троцкистского блока” [197] . Тем не менее Бухарину удалось высказаться: ,,...в отношении экономики — государственный капитализм, хозяйственный мужик-индивиду- ал, сокращение колхозов, иностранные концессии, уступки монополии внешней торговли и результат — капитализация страны”. Вышинский прервал Бухарина, когда тот попытался „раскрыть скобки одной формулы — что такое реставрация капитализма”, но значение этой формулы было ясно и так [198] . Лично Бухарин и болыиевизм в целом стояли за перехоц к социализму через нэп. Навязанная „сверху” революция, „во- енно-феоцальная эксплуатация крестьянства”, с вытекающими из нее послецствиями, прецставляют собой не большевизм или ленинизм, а сталинизм.
В свете всего этого трудно понять, как кто-либо из читавших ежедневные сообщения из зала суда в газетах или стенограмму процесса, опубликованные огромным тиражом на иностранных языках, мог не заметить драматическую борьбу, которую вел Бухарин. Сталин и Вышинский понимали, разумеется, что у него имеется какая-то „система, тактика” и что он пытается прицать процессу ,,свой особый смысл” [199] . Встревоженные и обо- зленные его „цирковой акробатикой”, Вышинский и Ульрих использовали все имевшиеся в их распоряжении средства запу- гивания, чтобы спасти сценарий, и в одном случае угрожали вообще лишить Бухарина слова, если он не прекратит „придер- живаться опрецеленной тактики... прикрываться потоком слов, крючкотворствовать, отступать в область политики, филосо- фии, теории и т.д. ...” [200] .
Сообщения очевидцев убедительно свидетельствуют о том, что Бухарин „сражапся за свою репутацию в мире и за свое место в истории”. Ему было сорок девять лет, он выглядел постаревшим, неболыная бородка его поседела, и своим обли- ком и манерами он „странным образом походил на Ленина” [201] . Бухарин обращался с Вышинским с нескрываемым пре- зрением; он „явно наслаждапся своей боевитостью” и „находил- ся в непрестанном движении, зачитывая замечания из записей, которые он тщательно вел на протяжении всего процесса”, и обрушивая на своих обвинителей „удары блистательной логики и потоки презрения, ошеломлявшие суд”. После того как Вы- шинский суммировал обвинение, изобразив при зтом Буха- рина „проклятой помесью лисы и свиньи”, тот произнес свое последнее слово. Снова сознавшись во всех обвинениях, он затем „пошел крушить их одно за другим; на этот раз его не прерывали, и Вышинский, бессильный ему помешать, сидел на своем месте с неспокойным, смущенным видом и делал вид, что зевает” [202] . Когда Бухарин кончил, американский кор- респондент записап:
Один Бухарин, который, произнося свое последнее слово, совершенно очевидно знал, что обречен на смерть, проявил мужество, гордость и почти что дерзость. Из пятидесяти че- тырех человек, представших перед судом на трех последних открытых процессах по делу о государственной измене, он первым не унизил себя в последние часы процесса...
Во всей бухаринской речи не было и следа напыщенности, язвительности или дешевого краснобайства. Это бпестящее выступление, произнесенное спокойным, безучастным тоном, обпадало громадной убедительной силой. Он в последний раз вышел на мировую арену, на которой, бывало, играл болыние роли и производил впечатление просто великого человека, не испытывающего никакого страха, а лишь пытающегося поведать миру свою версию событий [203] .
Тридцать лет спустя американский специалист напишет, что процесс Бухарина, „ унизительный во всех отношениях, по спра- ведпивости можно назвать его звездным часом” [204] . Бухарин надеялся, что таковым будет и приговор истории; он знал, что суд вынесет другой приговор. С требованием Вышинского, чтобы Бухарина и других расстреляли „как поганых псов”, перекликались ежедневные передовицы „Правды” по поводу процесса: „Уничтожив безо всякой пощады шпионов и прово- каторов, вредителей и диверсантов, Советская страна еще быс- трее пойдет по сталинскому маршруту, еще богаче расцветет социалистическая культура, еще радостнее станет жизнь совет- ского народа” [205] . В соответствии с этим Ульрих, проведя для приличия шесть часов в совещательной комнате, возобновил в половине пятого утра 13 марта судебное заседание и огласил приговор: Бухарин, Рыков и 16 других обвиняемых приговаривались к расстрелу. 15 марта 1938г. Советское правительство объявило, что приговор приведен в исполнение. По мрачной иронии судьбы сообщение о расстреле Бухарина было отодвинуто на второй план известием о вторжении Гитлера в Австрию тремя днями раньше [206] .
Достоверного описания расстрела Бухарина не существует. Согласно рассказу, ходившему по Москве, „Бухарин и Рыков умерли с проклятьями Сталину на устах. И они умерли стоя, не ползая по полу подвала и не умоляя с рыданьями о пощаде” [207] .
Правдива эта версия или нет, она принесла утешение тем в Советском Союзе и за его пределами, кто оплакивал кончину Бухарина и русского большевизма.
эпилог БУХАРИН И БУХАРИНИЗМ В ИСТОРИИМожно кратко обрисовать, какую репутацию получил после смерти Бухарин в официальном советском обществе. Через пять месяцев после его расстрела вышел новый официальный труд по истории партии и революции, в течение последующих лет из- вестный миллионам читателей по своему подзаголовку — „Крат- кий курс”. Он изображал все развитие Советской России как по- бедоносную борьбу добродетели, персонифицируемой Стали- ным, с „бухаринско-троцкистскими шпионами, вредителями, из- менниками родины” [1]. Мало кто выжил из тех, кто мог лично засвидетельствовать лживость этой манихейской басни. Ко вре- мени гитлеровского вторжения в 1941 г. болыпинство старых большевиков (независимо от того, участвовали они в оппозиции или нет), как и их политические сторонники и друзья, были расстреляны или отправлены на смерть в сталинские концла- геря (по имеющимся сведениям, из личных приверженцев Бу- харина выжил только один — В. Астров) [2]. Многие советские граждане более старшего возраста знали, разумеется, правду [3]. Однако вплоть до смерти Сталина в 1953 г. террор держал советское общество в состоянии немоты, и слышен был лишь один официальный голос. Имена Бухарина и других первона- чальных болыпевистских вождей были преданы анафеме и произносились публично только в сочетании с проклятьями в адрес „банды врагов народа” [4].После смерти Сталина и прекращения террора началась рефор- мация советского общества, известная под названием десталини- зации; она сопровождалась медленным (и до сих пор не завер: шенным) пересмотром официальных оценок в отношении Бу- харина и других болыиевиков, ставших жертвами репрессий*. Во время возвышения Хрущева его стремление вернуть партии главенствующую роль побудило его выступить с широкими разоблачениями и осуждением сталинских преступлений против партии. В своей знаменитой речи на закрытом заседании XX съезда КПСС в феврале 1956 г. Хрущев, хотя и не преминул оправдать политический разгром бухаринской оппозиции в 1928—1929 гг., все же резко осуцил сталинский террор 30-х гг. и тем самым косвенно обелил его жертвы [5]. В конце 50-х — начале 60-х гг. история партии поцвергалась непрерывному пересмотру, и тыся- чи жертв сталинских репрессий были реабилитированы. Оцнако большинство посмертно реабилитированных составляли либо бывшие сталинские приверженцы, погибшие в полосу поваль- ного террора, либо мелкие оппозиционеры. Среди них не было ни Бухарина, ни других видных соперников Сталина в 20-е гг.В начале 60-х гг. Хрущев выдвинул на первый план вопрос о Бухарине, являвшемся олицетворением антисталинизма в партии. В руководство поступали заявления с призывом к пол- ной реабилитации Бухарина, в том числе письмо в Политбюро ЦК партии от четырех старых большевиков, оставшихся в жи- вых: „Человек, названный Лениным законньім любимцем пар- тии, не может оставаться в списке предателей и отверженных от партии” [6]. В 1961 и 1962 гг. вдова Бухарина, которой разре- шили вернуться с сыном в Москву после почти дваццати лет, провеценных в лагерях и ссылке, обратилась лично к Хрущеву с просьбой официально снять с Бухарина предъявленные ему на суде обвинения и вернуть ему доброе партийное имя. Хрущев удовлетворил первую часть просьбы и, как можно было понять, склонялся к выполнению второй [7]. В декабре 1962 г. официальный прецставитель отбросил уголовные обвинения краткой фразой: „Ни Бухарин, ни Рыков, конечно, шпионами и террористами не были” [8].Несмотря на все это и на непрекращавшиеся просьбы семьи, политическая реабилитация не состоялась. „Бухаринский воп- рос”, который неизбежно затрагивает законность насильствен- ной коллективизации и всей структуры современного советско- го общества, сделался, очевидно, источником разногласий меж- ду Хрущевым и его противниками в советском руководстве. С его смещением в 1964 г. и приходом к власти консервативно- го руководства, намеревавшегося ограничить реформы и хотя бы отчасти предать забвению сталинские годы, вопрос о реаби- литации Бухарина оказался закрытым. Уголовных обвинений против него больше не упоминается, и имя его иногда появля- ется без уничижительных комментариев [9], однако, хотя со дня гибели Бухарина прошло уже много лет, его все еще игно- рируют советские энциклопедии и имя его процолжает оставать- ся объектом официального посрамления: его называют „антиле- нинцем”, „псевдоболыпевиком”, чьи политические идеи и „пра- вый оппортунизм” ставили революцию под угрозу и таили опас- ность реставрации капитализма в Советском Союзе [10] *.Однако отношение официальной советской литературы к Бухарину не отражает того положения, которое занимают его идеи в современном коммунистическом мире. Со времени смерти Сталина центральным вопросом в Восточной Европе яв- ляется реформа сталинистского порядка, созданного в Советс- ком Союзе в 30-е гг. и насаждавшегося в странах, оказавшихся под советским влиянием после второй мировой войны. Когда в какой-либо из этих стран реформаторы-антисталинисты стано- вятся действенной силой (независимо от того, находятся они у власти или нет ), там происходит возрождение идей и политиче- ских установок, сходных с бухаринскими. Коммунистические реформаторы в Югославии, Венгрии, Полыпе и Чехословакии сделались сторонниками рыночного социализма, сбалансирован- ного планирования и экономического роста, эволюционного развития, гражданского мира, смешанного сельскохозяйствен- ного сектора и терпимого отношения к социальному и культур- ному плюрализму в рамках однопартийного государства. „Со- циалистический гуманизм” стал для многих лозунгом и меч- той [11]. В некоторых из этих стран официальная бухаринская репутация значительно поднялась [12]. Однако будет ошиб- кой думать, что современные реформаторские идеи вдохновля- ются непосредственно памятью о Бухарине и его сочинениями. Эти идеи (как и новый интерес к нэпу и 20-м гг. в Советском Союзе) возникли скорее как естественный результат поисков такого коммунистического общественного устройства, которое будет свободным от сталинизма, и в этом смысле они служат не менее убедительным свидетельством непреходящего значения Бухарина [13].То же самое относится и к самому Советскому Союзу. В раз- гар реформистской политики Хрущева и либерализации цензуры в 1959—1964 гг. далеко идущая критика сталинской историогра- фии и практики вызвала всплеск того, что можно назвать буха- ринизмом под псевдонимом,— возрождение бухаринских идей и установок, которые нельзя было открыто отождествлять с именем Бухарина. Можно привести немало примеров. Само хрущевское руководство отвергло сталинский тезис об обостре- нии классовой борьбы и взяло на вооружение вариант бухарин- ской теории о необходимости мирного развития советского об- щества, необходимости его „врастания” в коммунизм [14]. Плановики и экономисты из числа реформаторов начали вто- рить известным рекомендациям Бухарина, касавшимся научно обоснованного планирования, пропорционального развития, по- лезности рынка и общественного потребления [15]. Сторонни- ки либерализации в области культуры представляли в качестве образца политику партии в годы нэпа и партийную резолюцию о литературе 1925 г., написанную Бухариным [16]. В то же са- мое время сторонники пересмотра существующей историогра- фии из числа советских историков, освобожценных от сталинс- кой мифологии и начавших получать доступ в архивы, разрабо- тали критический взгляд на крестьянское хозяйство при нэпе и сталинскую политику в области коллективизации, замечатель- но сходный с бухаринским; так же поступили историки сталин- ской индустриализации и (в меньшей степени) его коминтернов- ской политики [17]. Хотя переоценивать этого обстоятельства не следует, справедливо будет заключить, что спустя три деся- тилетия антисталинский коммунизм снова оказался в значитель- ной степени бухаринским по духу (в то время как само имя Бухарина не называлось) [18].После падения Хрущева критический разбор сталинизма в официальном порядке по большей части прекратился. Тем не менее бесповоротное разоблачение внедрявшегося 25 лет мифа о том, что сталинизм является синонимом большевистской ре- волюции, дает основания полагать, что официальный мораторий на критический пересмотр истории вряд ли продлится долго. Возможно, в конце концов, когда со сцены сойцет нынешнее поколение советских руководителей, чье мировоззрение сложи- лось в сталинские годы, цензура в исторической области буцет отменена, и советские авторы, у которых буцет больше цанных и проницательности, чем у нас, смогут открыто разобраться в великих проблемах и альтернативах, стоявших перед партией в судьбоносные 20-е и 30-е гг. Как и западные исследователи со- ветского периода, они разойдутся во мнениях по кардинальным вопросам и станут спорить о том, существовала ли разумная болыиевистская альтернатива сталинской „революции сверху”, соответствовала ли политика Бухарина в области сельского хо- зяйства нужцам растущего населения и потребностям промыш- ленного развития страны, совместимо ли было бы в конечном итоге воздействие его концепции социализма и его программы с политической монополией партии и хуже или лучше была бы поцготовлена страна, руковоцимая бухаринцами, ко второй ми- ровой войне (этот вопрос занимает центральное место в совет- ском политическом мышлении). И подобно своим западным коллегам многие советские исследователи скорее всего придут к выводу, что бухаринизм в той или иной форме оказался бы вполне жизнеспособным и более предпочтительным и что если бы сталинский курс привел к потрясающим достижениям, куп- ленным потрясающей ценой, то бухаринский привел бы к подоб- ным достижениям и не обошелся бы в такую цену; он дал бы менее грандиозные результаты, однако был бы и менее болезнен- ным, а поэтому более успешным и более приемлемым [19].Вывод о том, что взгляды Бухарина займут когда-нибуць гос- подствующее положение в кругах советских историков, подска- зывается не только общим направлением пересмотра истории во времена Хрущева, но и растущим числом неподцензурных из- даний. Критический разбор сталинизма, являющийся частью по- пыток реформаторов отыскать в прошлом Советского Союза подлинную несталинскую традицию, продолжается со второй половины 60-х гг. именно в таких публикациях. Неказенно мыслящие марксисты-ленинцы, к числу которых принадлежат и дети нескольких погибших бухаринцев и других большевиков [20], возродили и здесь бухаринскую традицию. Иные из них ка- тегорически утверждают, что политика Бухарина в области сель- ского хозяйства была „единственно правильной в противовес неправильной политике Сталина” [21]. Другие просто вторят его критике „нереалистической и авантюристской” политики Сталина, клеймят сталинский „казарменный коммунизм” и заключают вслед за Бухариным, что „без Сталина мы, несом- ненно, смогли бы достигнуть значительно больших успехов” [22].Хотя эти вопросы относятся к области истории, они, как мы видим, и сегодня имеют большое значение. С политической точки зрения будущее репутации Бухарина и всего того, что он представлял в большевистской революции, зависит в основном от судьбы коммунистических реформаторов, особенно в Совет- ском Союзе. Если реформы будут отвергнуты, о бухаринизме будут скорее всего вспоминать как об изолированном всплес- ке в истории революции, о неудачной альтернативе сталинизму в деле модернизации и формирования Советской России. Если, с другой стороны, реформам дано будет создать более либеральный коммунизм, „социализм с человеческим лицом”, взгляды Бухарина и отстаивавшийся им нэповский порядок покажутся, в конце концов, истинным прообразом коммунистического будущего — альтернативой сталинизму после Сталина.
|
