ГЛАВА 2 БАЗОВЫЕ СХЕМЫ ОРГАНИЗАЦИИ РОССИЙСКОЙ ЖИЗНИ
Народ как временная форма жизни
«Народ существует как целое в течение жизни множества поколений и воспроизводится с определенными устойчивыми чертами как его представителей, так и всей их совокупности. Народ есть, с одной стороны, образование биологическое, т.е. возникающее и воспроизводящееся из людей как животных определенного вида, а с другой стороны – образование социальное, т.е. возникающее и живущее по социальным законам. Народ не есть всего лишь разросшаяся семья, племя, союз племен и родов. Это – новый тип и новый уровень человеческих объединений. Это – именно человеческий материал человейника».
А. Зиновьев(3).
Обсуждая историю России, современную ситуацию, возможные типы и механизмы политики, мы неизбежно сталкиваемся с феноменом «русского народа», играющего ключевую роль в развитии страны, позволяющего ей выходить из кризиса, или наоборот, бунтующего и ломающего привычную жизнь. Однако, при всей важности народной роли в жизни России, принцип, техника, с помощью которой «народность» активизируется и становится ведущей среди других сил в стране, никак не выделяется и до сих пор остается загадкой.
Принято считать, что народ действует непредсказуемо, неконтролируемо. Политик или человек во власти может лишь «чувствовать» его и, таким образом, удерживать свое место. Лев Гумилев(1) выделял принцип пассионарности по отношению к «этносу» как некий естественный закон, реализующийся периодически и циклически, на основе которого становится возможным вычисление будущих спадов и подъемов жизни в стране. Однако, для понимания сути российской политики в ее эффективном и позитивном варианте важно попытаться осмыслить более детальный, практический прин-цип политических действий, на базе которого можно строить взаимодействие между народом, другими народами и другими силами страны – государством, общественными образованиями, элитами.
Безусловно, полностью «освоить», технологизировать «производство» своего народа нельзя. Здесь мы сталкиваемся с двойственностью отношения к народу. С одной стороны, в самом этом понятии уже заложен некоторый натуральный контекст. Народ – это то, что нарождается естественным образом. Говоря жестко и натуралистически, как приплод у скота. В этом смысле, народ – первичное образование, которое существует еще до общества и принципиально от него отличается отсутствием организующих принципов и осознанности (подробнее см. Приложение «К понятию общества»). С другой стороны, мы находимся в ситуации, когда не можем исключительно естественным образом относиться к народу, и мы вынуждены им заниматься специально. «Беспристрастный анализ русских пословиц не может не удивить иностранца. Дело в том, что во многих пословицах, в которых употреблено слово «народ», речь идет вовсе не о словарном его значении (то есть не о «населении», «племени», «жителях», «простолюдинах», «толпе» и т.д.), но о чем-то ином, высшем, не попашем в словари и не могущим быть ухваченным опытными методами. Глас народа – глас Божий. Царь думает, а народ ведает. Где народ увидит, там и Бог услышит. Очевидно, что понятие «народ» отсылает к исконно крестьянским понятиям «мира», «общины», а также к «народу Божию», то есть церковной общине. Но даже и этим суть дела не объясняется, а только отчасти через данные ссылки приоткрывается.
В подлинном смысле слова «народ» содержится вовсе не количественно-расовая или языковая характеристика, тем более не социологическая, но характеристика последних пределов бытия человеческого – его жизни и смерти. Народ в своем духовно-инициатическом измерении есть святые. Высшая мера «народности» принадлежит героям духовного подвига, подлинная «народность» - это не то, чем обладает человек от рождения. Ее нужно заслужить – «русским народом» были и есть наши святые и праведники, наши мученики, те, кто был смертельно ранен за Родину на фронтах отечественных войн, и те, кто нес страдания за веру и отечество. Все остальные лишь «претендуют» на то, чтобы быть народом, способны лишь приближаться к этой великой чести. Только такой облагороженный, духовный «национализм» достоин того смысла, той веры, которые всегда вкладывались русскими в понятие «народ». Аверьянов В. (7)
В то же время, народ – не родовая общность, он лишен «кровных» связей, непосредственности, и удерживается другими, неродовыми законами. Именно поэтому народ способен к действительно массовой активности, выступая во время войн, катастроф и в других предельных ситуациях как единое тело страны (при этом без видимой организованности).Вернее сказать, народ не существует в стране постоянно, готовый или не готовый к действиям. Когда народ безмолвствует, его просто нет. Например, в России народ может восстанавливаться в некоторую силу, лишь когда он «необходим» для реализации значимых для страны действий. В такой нематериализованной стране он не сформирован естественно, изначально, исторически. Поэтому, формированием, преумножением народных сил нужно заниматься специально. Разумеется, есть население, есть территория, есть госаппарат, есть ресурсы, чиновники, но вместе они не собираются, во времена СССР произошла их декомпозиция1). Народ возникает импульсами: под влиянием либо угроз, либо миссии и проектов и специального механизма отбора лучших.
Но одного обсуждения российской, специфической народности как стихийного явления явно недостаточно. Во-первых, в разных исторических ситуациях народ действует по-разному. Поэтому, для начала, нужно выделить, какие моменты способствуют, а какие препятствуют возникновению «народности». Того самого состояния, в котором население не просто занимается самовыживанием, а становится соразмерно проблеме и проекту страны, способно реализовать новый, прогрессивный порядок жизни. Во-вторых, нужно соотнести народ с другими современными формами жизни страны, восстановить рабочую конфигурацию этих форм для сегодняшней и будущей организации мира.
Тема народа и «народности» как технологии становится одной из важных в политике. В ситуации новых проектов и необходимости интенсивного освоения (к тому же в современном конкурентном мире) народ выступает, с одной стороны, материалом, на котором в массовом виде закрепляется идея проекта, но одновременно и источником, питающим в течение нескольких поколений затратный процесс освоения. Но самое важное, что народ формирует «из себя» ограниченный слой людей, который становится в этот период жизни страны «ведущим» слоем, задает рамку движения, реализует наиболее сложные первые шаги новых проектов.
Двойной народ
Реализация схемы специфического Мира в России создает потребность сразу в двух совершенно разных типах людей: людей, которые становятся организаторами и локомотивом происходящих изменений, и массы «простых» людей, которые воспроизводят, превращают в повседневную жизнь этот возникающий новый порядок. Причем ни те, ни другие не существуют по отдельности и постоянно как «разные» (в этой точке ошибаются многие историки и писатели, которые утверждают, что один тип людей – чисто русский, а другой – приходящий извне). Именно «народ», а не общество или другие формы совместной жизни2), позволяет из массы «одинаковых», «простых» людей в разных ситуациях возникать двум «народам», которые совместно реализуют очередной рывок страны. Именно народ является источником такого двойного движения, потому что сам по себе он лишен организующей силы, он существует как масса («приплод») в период «нормальной», повседневной жизни. И если организующий принцип общества, жестко закрепленный в сложных институциональных или более простых родовых формах, не позволяет обществу трансформироваться (иначе происходит тотальная смена, ломка существующей организации или просто развал страны), то народ может свободно плодить нужное количество людей, которые включаются в проекты, меняют способ жизни, потому что самой схемой народности эти рамки жестко не заданы.
Важно отличить политическое понятие народа от понятия стереотипного как набора традиционных атрибутов и типов жизни (описанных в поговорках, сказках и т.д.). Народ в политическом смысле есть отличное от других состояние людей в стране, которое в определенных ситуациях превращается в ресурс для страновых проектов. В этом смысле народ «создается», но не за счет организационных усилий или манипуляций массовым сознанием, а за счет запуска определенных идей. Идеи двигают людьми, побуждают их объединяться в сообщества за счет поддержания механизмов вырастания людей из народа в передовой его слой.
Какого типа люди способны к реализации проектов в масштабах страны? Как они выходят из народа в организованный слой, концентрируются на реализации, казалось бы, запредельной идеи, которая для массы обывателей лежит вне пространства нормальной жизни?
Очевидно, что таких людей нельзя подготовить целевым образом, под конкретный проект. Потому что в таком масштабе невозможно просчитать или оценить его эффективность, подходящую стратегию реализации. Такой проект реализуется относительно предельной идеи, по отношению к которой рациональность не работает, а уже существующая организация жизни, повседневность может быть принесена в жертву.
Поэтому для первого шага, старта и «накачки» странового проекта выделяются люди, оторванные от привычной жизни, приверженные идее, а не сохранению и воспроизводству повседневного, привычного быта. Люди такого типа противостоят организованной жизни, поэтому на Западе уже в Средние века подобные «активные» и опасные для порядка группы «канализировались» в Крестовые походы, позже – в экспедиции периода Великих Открытий. Возникновение таких людей возможно на разрывах разных форм социальной организации, которые практически всегда существовали в России. Разрыв между родовой знатью и петровским дворянством, дававшимся «по заслугам», разрыв между образованными, включенными в «западный дискурс» дворянами и традиционным слоем помещиков и чиновников в XVIII-XIX веках. В первой половине XX века таким всеобщим разрывом стало стремление к городской жизни, к которой стремились люди из деревень, новые возможности образования. Такие люди могут появиться и «негативным» способом – на противостоянии существующему порядку (государству, массе простых людей).
Важно, что они оказываются оторванными от своих «корней», то есть родовых, сословных, социальных принципов и требований жизни, которые в нормальной ситуации не позволяют человеку жертвовать собственной повседневной жизнью и становиться приверженцем «идеи будущего». Предельно этот тип описан в воспоминаниях первых революционеров-большевиков. Это были люди, фактически лишенные возможности вернуться в прошлую жизнь из-за судов, ссылок и каторги. Эту группу передовых революционеров объединяла лишь идея мировой революции, несмотря на то, что изначально они происходили из разных сословий, были разного достатка и т.д.
Для них «жизнь сама по себе» не имела ценности. Возможно, что такая народность была приобретена Россией (Русью) вместе с христианством и развилась после крещения (которое в первые 30-50 лет само по себе тоже удерживалось на небольшой группе князей и происходило долго, прежде чем естественным образом вытеснило (или поглотило) языческие формы).
Отметим: передовой слой, возникающий из народа (другой источник, сословный или организационный, выделить невозможно), объединяется лишь на относительно небольшие периоды, на реализацию сверхпроектов. Долго в таком виде он существовать не может: отсутствуют формы организации повседневной жизни. При ослаблении проекта или в случае его реализации он распадается или растворяется в массе населения.
Передовой слой
Формирование в конкретной проблемной ситуации такого передового слоя происходит сложным образом. С одной стороны, этот процесс может запускаться или стимулироваться властью или «политиками», как это было в начале XVIII века, когда Петр I направленно формировал дворянство («выдергивая» людей из любых существующих сословий). С другой стороны, этот процесс питается и самим народом, в котором существует стремление «выдвигать в люди» новые поколения или своих лучших представителей, что ярко описано Александром Зиновьевым в книге «Исповедь отщепенца»(2). Небольшая деревня, в которой он родился, сообщалась с Москвой за счет более или менее состоявшихся крестьян, которые имели жилье в центре, посылали детей учиться, имели библиотеку. И в момент, когда наступил трудный период (начало 30-х гг.), лучших детей все равно отправляли в Москву, хотя очевидно, что там голод, нищета, а в деревне нужны работники.
Можно сказать, что в народе существует понимание необходимости таких «передовых» людей, и их взращивание из народного тела происходит практически в любом окружении. Этот тезис близок к уваровскому пониманию «народности», которая должна поддерживаться государством. Этот механизм работает даже в той ситуации, когда существующий передовой слой направленно уничтожается (реализуется другой проект, или происходит смена власти). Большевиками были уничтожены или выдавлены из страны ученые, офицерство, творческая интеллигенция. Но уже в первые 20-30 лет после революции возникли новые способные военачальники, поколение писателей и т.д. Причем эти люди не появлялись специально, но в то же время они соответствовали ситуации времени, были способны вести за собой массы, отвечать на внешние вызовы.
С другой стороны, если передовой слой не восстанавливается, не обновляется за счет естественных народных механизмов, происходит деградация страны, как это было в 60-80 гг. ХХ века. Партийная верхушка полностью блокировала доступ новых активных партийцев, происходили постоянные интриги и бюрократические войны, проекты начинались формально и инерционно и не могли становиться идеями новой жизни.
Послеперестроечная ситуация тоже была довольно сложной с точки зрения включения народа в жизнь страны. Попытке реформаторов создать новый класс «демократических» людей за счет образования (когда массы людей привлекались в бизнес, юридическую и финансовую сферы) и других «технологичных» способов противостояла иррациональная сущность народа. В мире, где идеальное преобладает над повседневным, проект по увеличению числа юристов и менеджеров не соотносится с масштабом проблем страны. Разумеется, никакой мобилизации в освоении западных образцов (даже позитивных) не произошло. Реформы не обладали тем идейным потенциалом, который мог бы «завести» люди из разных частей страны. Была лишь возможность рациональных экономических проектов (приватизация, захваты, финансовые схемы, инвестиции). В результате многие способные люди не включились в общественный процесс, замкнулись в бизнесе, а то и вовсе маргинализовались.
В случаях, когда передовой слой («второй народ») формируется и начинает реализовывать новый проект в стране, масса («простой народ») обретает смысл развития повседневной жизни, включается уже в регулярном режиме в освоение, «обживание» новых зон. Такой процесс занимает не одно поколение, и он также важен для позитивного движения страны на длительный период. Государство здесь уже занимается легитимацией, организацией включения большинства людей в новые сферы жизни. Если передовой слой никак не проявляется, масса, в свою очередь, превращается в инертное, тормозящее изменения и проекты «болото», с которым политические действия совершать уже невозможно.
Кстати, является ли двойной народ носителем основных российских схем? Возникают ли проекты «из народа», развиваясь сначала силами энтузиастов передового слоя? Или же народ становится материалом для целенаправленно запущенных проектов?
Вероятно, народ сам по себе не может создавать идеи и зародыши новых проектов, осмысленно включаться в освоение. И проект в масштабе страны начинает разворачиваться, только если попадает в народ в виде идеи, создает определенное напряжение, проблему. Часть людей становится образцами следования этой идее, причем в предельном ее варианте. Лишь после этого народ появляется уже как потенциальная сила, по отношению к которой можно предпринимать осмысленные действия, в том числе политические.
Можно выделить ряд принципов, важных для политического включения механизмов образования двойного народа:
1. Политика должна осуществляться не по поводу существующих проблем страны и их решения, а по поводу идей организации будущей жизни, к которой может идти страна.
2. Политик должен работать не с организацией, существующими и закрепленными законодательством или процедурами формами, а непосредственно с «народным телом». Яркий пример такого обращения – события оранжевой революции на Украине. Этот тип действий сложен для современной политики, так как большинство существующих технологий созданы «с прицелом», ориентированы на сложившиеся общественные образования (военные, пенсионеры, профсоюзы), и этому способствует структура СМИ.
3. В политический уровень должны входить не только коммуникационные технологии, которые позволяют запускать дискуссии и вводить новые идеи в общественность, но и разного рода организационные технологии: формирование «ударных», «образцовых» групп, которые могут инициировать уже реальное взаимодействие между властью, народными образованиями, существующими сообществами. В этом смысле в России реальными политиками оказывались специфические люди на государственной службе типа Сперанского или Столыпина, которые, с одной стороны, были включены в существующие структуры власти, а с другой – имели связь и выход на общественные группы и народные образования. Они могли создать конфигурацию из проектов реформ, народных движений, которая усиливала народность России.
Проектная специфика России
Когда мы говорим, что Россия – проектная страна, мы имеем в виду ту ее особую черту, благодаря которой она много раз затевала сверхпроекты, направленные не столько внутрь себя, сколько вовне – на достижение геополитических целей. Проектность практически заложена в ожиданиях и стереотипах русских людей. Даже в современных дискуссиях то и дело встает вопрос – куда мы идем, в чем национальная идея России, стратегия, миссия и т.д. К этому вопросу уже все привыкли и подсознательно ищут ответ на него.
Проектность не является случайной чертой России, причудой русских царей. Это качество позволяло русскому миру на протяжении длинного исторического времени доказывать право на собственное существование. Право быть собой, иметь собственные схемы организации, а не казаться уже существующими типами миров и цивилизаций: европейским, азиатским, исламским миром.
Проектный характер России проистекает из схем, организующих жизнь в России как особом мире3). Одной из таких мировых схем является схема освоения (см. ниже). Если рассмотреть исторический пример с Софьей Палеолог4), можно заметить, что внешний проект, направленный в сторону России (например, проект Ватикана по интеграции России в унию католических стран), всегда вызывает внутреннее напряжение. Чуждые нам схемы организации не могли быть прямым образом интегрированы в российский порядок жизни. Следовательно, их предстояло как-то освоить и переварить. Что, в результате, привело не к интеграции с Европой, а к сближению с Византией и к войне против Турции, хотя изначально процесс начинался как католический проект по объединению христианских церквей.
Другим примером такого рода внешних проектов является коммунистический проект по свершению мировой революции. Однако, вместо того, чтобы строить коммунизм во всем мире, Россия превратилась в военную сверхдержаву. Современные проекты Мирового Бан-ка и МВФ по построению в России рыночной экономики и демократических институтов, как известно, вызвали реакцию отторжения и противодействия (что видно из дискуссии по поводу суверенитета России, территориальной целостности, государственного контроля над стратегическими отраслями).
Проверено исторической практи-кой: когда России пытаются навязать какой-либо проект, практически всегда это приводит к несогласию с положением внешнего управления и к активному противодействию. Становится понятно, что для того, чтобы противостоять другим, более сильным странам, надо что-то освоить: экономику, технологии, военное дело, присвоить себе церковь… Происходит оборачивание политической ситуации в самоопределение и формирование проекта в совершенно другом пространстве. Однако, в ходе его реализации выясняется, что существующий народ для этого проекта мало подходит, поскольку он привязан к существующим традициям, культуре, социальным связям. Возникает задача формирования специального «народа» и людей, оторванных от всякого рода этнических и прочих привязанностей – людей, приверженных идее, проекту, миссии и ее носителю (самодержцу, государю). Территория, население, экономика и остальное рассматривается не более как ресурс для этого проекта.
Остальной народ мобилизуется разными методами. Либо людям показывают перспективу, новые возможности, либо работает репрессивная машина (см., например, Приложение «Социальные технологии советской власти»). Важно отметить, что изначально целостного проекта как такового почти никогда никто не выстраивает. Заключение, что Россия – страна проектная, мы чаще всего делаем в собственной рефлексии, когда фиксируем исторические моменты концентрации и прорыва.
В проектности, как правило, можно заметить как рациональную часть (расчет), так и иррациональную. Чаще всего рациональные основания берутся из заимствований, привнесенных извне. Например, тезис «Москва – Третий Рим» является рациональной частью преемственности от Рима и Византийской империи. Политическая задача Европы заключалась во введении России в единый христианский мир и направление ее сил на юг, где их так не хватало для удержания Турции. Но в России первоначальная идея, мягко говоря, исказилась. Суть ее поменялась, хотя название осталось старое.
Включение России в мировое пространство и коммунизм – тоже нероссийские идеи. И хотя СССР носил название коммунистического образования, проект Маркса и Энгельса сильно исказился, присвоился, стал своим, российским, возник новый народ, который его понимает и разделяет. Началось разворачивание проекта, но он все равно назывался не собственными российскими словами, а коммунизмом.
Необходимо отметить, что освоение мирового пространства, образцов, привнесенных идей всегда осуществляют люди, которые оторвались от своих этнических и земских корней и образовали ведущий народ, приверженный новой идее. Освоение происходит за счет того, что у ведущего народа появляется смысл совместного существования (есть смысл становиться и оставаться русским, так как это дает, например, сверхвозможности) и необходимость реализации проекта. Если смысл исчезает, а люди начинают общаться между собой не через отношение к проекту, а напрямую, сразу же возникает масса конфликтов, основанных на социальных, экономических, этнических различиях. Если они не разрешаются, возникает очередной развал, смута. Поэтому проектность есть одна из необходимых компонент реализации схем освоения и мировой схемы России (см. также Глава 1 «Об организационных принципах существования России как мира», Глава 2 «Схема освоения как базовая организующая схема России»).
Схема освоения как базовая организующая схема России
Вспоминая историю России, нельзя не обратить внимание и на способность России к освоению – земель, народов, других культур. Такая особенность обусловлена тем, что Россия гораздо более сильна в усвоении, изучении других культур и трансформации чужих образцов в соответствии со своей спецификой, чем в формировании собственных (науки, производства, культуры и т.д.). Формирование собственных образцов всегда основывается на выделении собственного опыта, его описании и попытке переноса на другие страны, народы и культуры (европоцентристская схема). Освоение же основано на культурном и человеческом равенстве, на признании права других народов на собственные способы жизни, а не навязывании своих.
Особенно специфичность освоения становится заметной при ее противопоставлении западной колонизаторской схеме, связанной с миссионерством и установлением «цивилизованного порядка» на колонизуемых территориях. Как утверждают исследователи, для европейских политиков схема колонизации характерна на протяжении уже более чем двух тысячелетий: «Еще в античности греки считали себя центром цивилизации и делили мир на Ойкумену – обжитую и цивилизованную землю, – и остальную, где жили варвары. Варвары подлежали изгнанию или насильственной цивилизации. Идея расширения Ойкумены, внушенная Аристотелем Александру Македонскому, двигала его знаменитые походы, эта идея вдохновляла миссионеров, конкистадоров и колонизаторов. Эта схема и сейчас полностью воспроизводится в самоопределении американских и европейских политиков – миссионеров, огнем, мечом и подкупом несущих в мир «демократические ценности»(4).
В отличие от колонизаторской схемы, освоение предполагает усвоение различных культур друг другом без всякого насилия. В плане организации хозяйственной жизни – формирование мира по законам совместного сосуществования различных культур и типов хозяйства, соединенных общими инфраструктурами и коммуникациями.
Парадокс, но в ходе освоения заимствуется не то, что считается образцом у другого народа. Россия сама из устройства жизни другого народа формирует собственные образцы, которые нигде более таковыми не являются. В качестве примера можно привести движение хиппи на Западе. Там движение возникло как альтернатива потребительскому существованию западного общества и провозглашало любовь, музыку, цветы, альтернативу пуританизму и рационализму. Для участников движения это являлось образцом. Мы же создали из движения хиппи образец другого – длинных волос, бунтарства, оппозиции власти, разврата. Именно это стало нашим образцом, который мы освоили.
Механизм освоения определяет специфический тип взаимодействия с другими культурами и цивилизациями. В отличие от той же Европы, Россия приобретает территории, включает новые народы, при этом не меняя их, но получая большее разнообразие и большее количество возможностей. Если в ходе своей истории страны Европы захватывали территории с определенной целью – ради золота, сахарного тростника, специй и рабов5), то Россия при присоединении территорий обычно не ставила себе целей по их использованию (имеются в виду рациональные цели, а не такие, как защита братских народов и т.п.). Присоединение происходило по принципу «хуже не будет». Просто потому, что это создавало новые возможности, причем на момент приобретения неизвестно, какие именно. Поэтому территорию обходили, измеряли, но не более (отсюда эффект огромной страны с маленьким населением). А потом она вдруг оказывалась зачем-то нужной (обнаруживались полезные ископаемые, сырье). Либо не оказывалась…
Такой механизм сложился в России исторически. И неважно, лучше это или хуже колонизаторской европейской традиции. Современная политика обязана использовать способность России к освоению как ее силу, как конкурентное преимущество. Очевидно, что бесполезно пытаться догнать и перегнать Европу в создании новых технологий, Китай – в производственной мощности. Зато создавать механизмы по использованию достижений других стран в собственном продвижении и развитии можно и нужно. Простейший пример – отправлять наших специалистов в другие страны для изучения их технологий. Как уже обсуждалось, это не приводит к заимствованию. Когда чужие образцы осваиваются, они не являются догматическими. Наоборот, они становятся источником изобретательства и роста творческого потенциала народа. К тому же именно механизм освоения всегда являлся для России способом стать современным государством.
Схема освоения оказывается тесно взаимосвязанной с другими схемами организации жизни и со способом осуществления политики в России. Во-первых, освоение всегда становится необходимо в ситуации появления сверхцели, сверхпроекта. Так как, с одной стороны, именно в ситуации сверхпроекта появляются идеи, которые в самом механиз¬ме освоения не заложены, а с другой сторо¬ны, становится недостаточно собственных идей, опыта, культурного наследия для его реализации. Поэтому в ходе всей истории России освоенческие циклы были связаны с появлением таких сверхпроектов (см. п. «Проектная специфика России»).
Во-вторых, при появлении сверхпроекта появляются люди, которые начинают себя с этим проектом идентифицировать и становятся «ведущим слоем», или народом, за счет которого этот проект осуществляется (см. п. «Двойной народ»). Именно за счет ведущего слоя происходит первый этап освоения – других культур, образцов, науки. Таким народом были Ермак с дружиной, люди, которых посылали учиться в Европу в эпоху Петра 1, российские бизнесмены начала 90-х, воины, принявшие в Византии христианство, и так далее.
Первая волна освоения – своего рода авангард. Десант, который выбрасывается в неизвестность, захватывает новые сферы, создает прецедент новой жизни. Авангардом движет идея. Это самое активное население, которое ввязывается в иное. Но, с одной стороны, оно неспособно освоить все необходимое в силу масштабности проекта, с другой стороны, люди при освоении меняются, оказываются чуждыми в своем же государстве, с еще не изменившимся строем жизни, при старом народе. Поэтому за авангардом идет вторая волна освоения – регулярная. Это люди, которые систематически обеспечивают первичное освоение (например, в Сибирь посылались войска, священники, учителя, крестьяне и т.д.).
Второй волной движут новые возможности, она включается лишь тогда, когда идея материализуется, появляются конкретные земли, на которых можно пахать, учить и строить, появляются должности, которые можно занять, и т.д.
Чтобы как-то организовать и оформить новую жизнь второй волны, приходит третья волна (чаще всего это чиновничество). Третья волна возникшую жизнь организует и упорядочивает. Таким образом, процесс освоения волнообразен и связан с разворачиванием пространства возможностей. Цикл освоения начинается с идеи и доходит до формирования пространства возможностей и заполнения этого пространства.
Однако, освоение не происходит постоянно. Когда его цикл заканчивается, пространство возможностей заполняется, в отсутствие новой идеи наступает кризис. Освоение заканчивается, наступает регулярная жизнь. Но так как в народе сидит схема немыслимого развития6) (если уж менять, так все сразу!), развития проектного, то эта жизнь быстро деградирует. И главной становится борьба за перераспределение ресурсов, занятие должностей и мест для кормления.
|
