Учебное пособие Москва 2008
Скачать 2.95 Mb.
|
Первое. Ценностная основа постмодернистского состояния общества – онтологизация языковых игр (понятие сформулировано «поздним» Л. Витгенштейном). Языковая игра – модулятор реальности. С точки зрения «после-современной философии», речь и событие взаимно обратимы. Стоит заметить, что в деятельности современных СМК нередко встречаются пугающие своей очевидностью подтверждения данного подхода (например, известная история о фильме, «моделировавшем» события последней войны в Югославии). ьме, «сославии 200рия о фильме, "енных СМК нередко встречаются пугающие своей очевидностью подтверждения данного подхода (напр Игра, в общем-то, лишена иного смысла, чем участие в ней. По сути это – «чистый коммуникативный акт». Но для того, чтобы «полноценно» принять участие в игре, необходимо, по мысли постмодернистов, отказаться от сложившихся стереотипов мышления (крах «фалло-лого-евро-центризма и бинаризма; новое понимание пространства как открытой «номадности» - степи, в отличие от «поля» традиционной культуры; отказ от «вертикальной» метафоры «корня» в пользу «неориентированной» метафоры корневища-луковицы - «ризомы»; переход от «метанарраций» к «малым нарративам»и т.д.). «Ценности», условно выступающие таковыми по ходу решения игроком временных ситуативных задач – это иронизм, плюрализм, фрагментарность, ориентация на телесность и т.д. С точки зрения Лиотара, игра выступает также в качестве «свободы». Свобода при этом трактуется как «уход от жесткой легитимации», приравненной к опоре на «Метанаррацию» («Метарассказ», «Сверх-рассказ», «Большая история» - синоним особой роли в культуре ее матрицы – религиозного «мифа», кодифицированного в каком-либо сакральном тексте). Метанаррация «претендует на универсальность в культуре» и вытесняет все прочие способы объяснения и поведения («дискурсивные практики») на «еретическую периферию». Игровое отношение, напротив, постулирует равноправность всех практик, всех «картин мира»». Таким образом, эпоха постмодернизма выступает эпохой «заката метанарраций» и утверждения плюрализма ценностно равноправных «малых историй» («нарративов»). Нарративность, по сути, совпадает с утверждением «презумпции уникальности каждого события» (номинализация культуры). Интересно, что подобная модель рассуждения оказалась созвучной научной методологии современного гуманитарного знания, - прежде всего, исторического и социологического. Постмодернистская социология, в частности, обращается к приему нарративного интервью с целью получения «любого рода качественной (не-количественной) информации». При этом изучаются проблемы, возникающие в ходе инновационных преобразований и связанные с этими проблемами маргинальные (как правило), социальные группы. Опора осуществляется на биографческий метод; интервью строится по принципу свободного изложения. В результате исследователь получает рассказ интервьюируемого («малый нарратив»). Этот рассказ «полагается гомологичным реальному жизненному опыту»; а рассказчик – обладающим в повседневной жизни «интуитивной компетентностью относительно правил построения рассказа». Требования к интервью – повествовать о своей (а не чужой) жизни - плюс отсутствие времени на подготовку рассказа. Их соблюдение и должно, как полагают создатели данного метода, обеспечить искомую гомологию. Задача нарративного анализа, сопровождающего нарративное интервью в качестве акта его социологической обработки, - «выработать общую для биографии и поведения человека в определенной ситуации формулу, в которой выражена доминирующая сторона жизненного опыта и отношения к происходящему, а также построить теоретическую модель биографических процессов, характерных для соответствующей социальной группы». Итог нарративного анализа – построение теоретической модели биографии – служит для достижения весьма конкретной цели. Среди базовых понятий самой процедуры анализа присутствуют: биографический проект, биографическая траектория, трансформация биографической траектории и т.д. «Набор» этих терминов хорошо иллюстрирует базовую интуицию, примененную постмодернизмом: люди играют в игры, проектируя свою жизнь, соотнося себя с той или иной моделью, с тем или иным из возможных миров; и иногда – заигрываются…(См. подробнее: Постмодернизм. Энциклопедия. С.С. 491, 493-494). Второе. Важнейшая особенность постмодернизма, по Лиотару, - «дискурсивность». Диск`урс (от лат. discere – блуждать) – «вербально артикулированная форма объективации содержания сознания, регулируемая доминирующим в той или иной социокультурной традиции типом рациональности» (Там же. С.232). Проще говоря, дискурс – это конкретно-исторические способы выражения определенного смыслового ядра (обозначаемого в данном случае как «концепт»). В дискурсе заключен колоссальный творческий потенциал, «стихия дискурса». Причем дискурсивность не сводится просто к различию картин мира, существующих в разных языках (хотя и они важны). Разумеется, очевидно, что язык, в котором имеется несколько десятков слов для обозначения оттенков зеленого цвета, «видит» мир по-другому, чем тот, в котором присутствует несколько десятков слов для обозначения белого цвета. Грамматика некоторых языков Дагестана учитывает положение говорящего по отношению к течению реки («выше по течению» - «ниже по течению»); а также его положение относительно входа в ущелье. «Нарезка» понятий в русском языке отличается от английского и немецкого, - за исключением сугубо технических терминов, всякое слово несет в себе непереводимый «букет» значений (прямых и переносных), смысловых, этимологических, фонетических, историко-культурных и личных ассоциаций (именно поэтому невозможен «абсолютный» перевод поэтических текстов). Однако даже в рамках одного языка дискурсивные практики различаются в зависимости от того, кто именно говорит и как он понимает то, что сказал. В свое время Ф. Бэкон назвал подобную ситуацию «блуждания» словами «идолы рынка». Понятие «дискурс» также отсылает к известному описанию «феноменологической редукции» Э. Гуссерля: «феномен» (в данном случае – дискурс) имеет четыре «оболочки» - (1) словесная, (2) совокупность психических переживаний, (3) мыслимое, (4) способ данности мыслимого. «Редукция» представляет собой «блуждание» по этим оболочкам и вглядывание в их слои из того или иного определенного слоя. Тогда, действительно, перед исследователем раскрывается масса интереснейших обертонов, обычно легко и почти бессознательно «схватываемых» сознанием носителя данной культуры, - но являющихся неочевидными или просто «темными» для представителей иных культур. Знание особенностей дискурсивных практик, разумеется, очень важно для полноценной межкультурной коммуникации. Один из способов освоения этого «поля» - знакомство с «региональной» историей и культурой; чтение национальной литературы; освоение масс-медиа. Другой важный способ – «вживание» в иную культуру через «впитывание» пространства ее «повседневности» – разговорного языка, архитектурных и рекламных видеорядов, инфраструктуры, кулинарии, бытового устройства и т.п. (попытку реализации подобного проекта не так давно предпринял российский телеканал «Культура» в цикле передач Петра Вайля «Гений места»). В любом случае, коммуникация вербального уровня должна дополняться коммуникацией невербальной; «очная» – «заочной». Третья важнейшая характеристика культуры постмодернизма, по Лиотару, связана с понятием «власть - знание» (введено М. Фуко). Знание трактуется Фуко как «совокупность элементов, регулярно образуемых дискурсивной практикой и необходимых для создания науки» (Там же. С.460). Ее структуру, в свою очередь, определяют и поддерживают социальные институты (в их ряду, вместе с тюрьмой и больницей, у Фуко оказывается университет). Это - структуры насилия, деформирующие содержание знания в своих целях. Вызванная этим трансформация знания (его идеологизация) в ходе истории приводит, по Фуко, к «кризису легитимности знания». Исследуя «генеалогию» знания, Фуко выделяет несколько способов социального устройства, формировавших ценностные модели знания в различные эпохи. Так, античность формирует модель знания как знания математического, поскольку опирается на измерение, меру, как основу социальных отношений. Средневековье порождает модель знания как знания естественнонаучного, опираясь на такой способ регуляции общественных отношений, как опрос, или дознание, в ходе судов инквизиции. Новое время опирается на процедуру осмотра, обследования, - «как средства восстановления нормы или же фиксации отклонения от нее». С его точки зрения, изучение больного человека привело к становлению медицины, а наблюдение безумцев «к появлению психиатрии и развитию гуманитарного знания в целом». Лиотар, анализируя современное состояние знания, опирается на эти выводы. Сам процесс легитимации он определяет, как свойственную позиции власти уверенность в своем праве провозглашать данный закон в качестве нормы. С позиций знания легитимация есть «процесс, по которому законодателю, трактующему научный дискурс, разрешено предписывать … условия … для того, чтобы некое высказывание составило часть этого дискурса и могло быть принято во внимание научным сообществом. Обладая легитимностью, знание «задает определенные рамки поведения в культуре»: «знание предстает тем, что наделяет его носителей способностью формулировать «правильные» предписывающие и «правильные» оценочные высказывания» (Лиотар). Причем, если мифы фиксируют основы легитимности в прошлом, то современные нарративы указывают на будущее как на их источник: «истинная идея обязательно должна осуществиться». В свете теории языковых игр Лиотар подчеркивает, что нарративная форма знания допускает множественность таких игр. Отсюда – постепенный сдвиг современного знания от его самолегитимации – в сторону самообоснования свободы. С этим связана постепенная утрата легитимности наукой: «Постмодернистская наука создает теорию собственной эволюции как прерывного, катастрофического, не проясняемого до конца, парадоксального процесса. И ею предлагается такая модель легитимации, которая не имеет ничего общего с большей производительностью, но является моделью различия, понятого как паралогизм». Выход из данного состояния кризиса науки, претендующей на закрепление единственной языковой игры в качестве нормативной, Лиотар видит в ее своеобразном самороспуске, растворении в массовом сознании: «предложить общественности свободный доступ к базам данных» (С.461). Таким образом, «в своей основе знание имеет языковые игры, каждой из которых соответствует свой критерий компетенции – истина, технологическая эффективность, справедливость, красота». Более того. Обратившись на самого себя, процесс легитимизации показал, что сам он нелегитимизируем.
Современное знание, таким образом, выдвигает на первый план не преподавателя – просветителя, «носителя истины и одновременно эксперта в данной проблематике». Поскольку знание больше нелегитимировано, повествование остается. Но это – повествование диктора или телеведущего. Место профессора занимает экспериментатор: «Работать над доказательством значит искать конкретный пример; разрабатывать аргументацию значит искать «парадокс» и легитимировать его с помощью новых правил игры» (С.617). Таким образом, языковые игры эпохи постмодернизма не просто требуют плюрализма; они еще и указывают на «имманентность самим себе дискурсов о правилах, которые они узаконивают. Расчету поддается, таким образом, только вероятность, что это высказывание будет скорее о том-то, а не о том-то. Вопрос состоит не в том, кто является противником, а в том, чтобы знать, в какую игру из множества возможных игр он играет».
По существу, это философия «одинокого субъекта», который играет сам с собой в игру, правила которой он сам и устанавливает. Как видим, отказ от «метанарратива», задающего евроцентричную модель культуры, на уровне ценностных следствий приводит не столько к активизации межкультурной коммуникации, сколько к одичалому «вне»-культурному состоянию, в ближайшей перспективе делающему невозможной коммуникацию как таковую. Имплицитное сопротивление «отказу от евроцентризма», думается, происходит во всяком акте межкультурной коммуникации. Ведь для того, чтобы понять другого как другого, надо для начала уметь определить себя. Косвенным образом возвращение к идее «центризма» (прошедшей, разумеется, «прививку» а- и анти-центризма) демонстрирует сама «пост-постмодернистская философия», да и сама жизнь (показательно, например, нарастание настроений религиозного фундаментализма в Европе и США – в противовес бурному росту «новых религий» синкретического типа). Понятно, что и характер интерпретации нормативно-ценностной базы знания и поведения, в свою очередь, является культурно обусловленным. Его выделение во многом зависит от языка, на котором ведется обсуждение данной тематики, поскольку именно язык определяет «культурные коды», признающие или не признающие конкретные смыслы значимыми. В числе острейших проблем современной культуры, отчетливо обозначивших ее «разлом» по аксиологическим основаниям, выступают проблемы биоэтики. Здесь наиболее остро обозначился конфликт этического плюрализма, свойственного европоцентристской модели культуры, - и системы традиционалистских ценностей. Следствия данного конфликта необходимо учитывать в процессе межкультурной коммуникации. В числе широко известных проблем биоэтики можно назвать, например, условия и границы, а также правовой статус результатов генной инженерии (создание трансгенных продуктов и их влияние на геном земной флоры, фауны и самого человека; проблема трансплантации органов и тканей, выращенных из стволовых клеток; клонирование и т.д.). Отдельно можно выделить биоэтическую проблему трансплантации донорских органов, а также проблему эвтаназии. В широком смысле к биоэтике можно отнести также проблематику, связанную с социокультурной реабилитацией инвалидов, получившую в современном обществе широкий резонанс и примеры сравнительно удачного решения. Биоэтику представляет и слабо разработанная на сегодняшний день проблематика отношений человека с животными – дикими и домашними. Так, недавно в США был принят закон об обязательной стерилизации домашних животных – кроме тех, которые выращиваются специальными питомниками как племенные. Каким образом скажется подобная «инициатива» на генофонде домашних любимцев – нетрудно предсказать даже неспециалисту. Стремительное «сжатие» ареалов обитания диких животных вследствие расширения хозяйственной деятельности человека также бумерангом сказывается на биосоциальной стороне жизни homo sapiens, увязывая в одну цепочку биоэтические и экологические проблемы. Одним из ярких примеров существующих дисбалансов в этой сфере является стремительный всплеск заболеваний щитовидной железы в районах, подвергшихся дезинсекции в связи с уничтожением личинок малярийных комаров и мошкары. Оказывается, эти насекомые были важным звеном в цепочке, обеспечивавшей поступление (в конечном итоге – в питьевую воду) такого важного микроэлемента, как йод. Его недостаток, явившийся следствием нарушения экосистемы, и привел к обострению медико-эпидемиологической обстановки «откуда не ждали».... Подводя итог обсуждению темы ценностного аспекта межкультурной коммуникации, следует дополнить изложенный материал указанием на то, что он в значительной мере «привязан» к европейскому региону. Вместе с тем, репрезентация инокультурных ценностей имеет место и в коммуникационных практиках азиатских, латиноамериканских и африканских государств. Отдельного рассмотрения заслуживают также информационно-коммуникационные процессы в глобализирующейся Азии. Заметим, что компаративный анализ региональных специфик и геополитического тестирования (по регионам) в случае использования русского языка опирается преимущественно на фундамент евроцентризма. Между тем, все настойчивее стучится в дверь метатеоретических построений евроазиатская составляющая этого анализа, изоморфная геополитическим реалиям России и многим тенденциям современной Азии (Япония, Китай, Юго-Восточные азиатские «тигры»). Следует также подчеркнуть наличие границ, внутри которых нормативно-ценностная база знания и поведения является определяющей для принятия решений. В межкультурном общении (на межгосударственном и внутригосударственном уровнях; на уровне макро-групп, микро-групп и межличностном уровне) такие границы проходят, с одной стороны, по периметру витальных ценностей. С другой – по линии сверхценностей, связанных с духовно-религиозным фактором культурной самоидентификации. |
Похожие:
 | Юдин В. П. Профсоюзная работа в школе. Учебное пособие. Москва, Издательство мгоу, 2008. 126 с |  | Учебное пособие предназначено для студентов вузов специальностей «Менеджмент организаций», «Бухгалтерский учёт, анализ и аудит» и«Финансы... |
| Хрестоматия по культурологии: учебное пособие / Под ред. Е. Я. Букиной. Новосибирск: Изд-во нгту, 2008 | | Бродовская, Е. В. Переговоры: стратегии, тактики, техники: Учебное пособие [Текст] / Е. В. Бродовская, А. А. Лаврикова. – Тула: Изд-во... |
| Г75 Грачева Е. Ю., Соколова Э. Д. Финансовое право: Учебное пособие. 2-е изд., испр и доп. М.: Юриспруденция, 2000. 304 с | | Юрьева О. А. Бухгалтерский учет на предприятиях сферы услуг. Учебное пособие. Дгту: Ростов-на-Дону. 2008 |
| «Владимирский государственный университет имени Александра Григорьевича и Николая Григорьевича Столетовых» | | Б 90 Основы риторики и коммуникации. Нормативный и коммуникативный аспекты современной риторики [Текст] : учебное пособие / М. Б.... |
| Учебное пособие предназначено для студентов широкого спектра специальностей, которым придется заниматься вопросами энергосбережения... | | Учебное пособие предназначено в качестве материала для практических занятий в аудитории по курсу «Русский язык и культура речи» |