Ненаучные заметки о некоторых научных проблемах уголовного процесса
Скачать 5.38 Mb.
|
| законов (курсив мой. – Б.Р.). За нарушение сего правила виновные подвергаются ответственности как за противозаконное бездействие власти". Однако отсюда отнюдь не следует сделанный В.Т. Маляренко вывод о том, что "суд имел право лишь вынести обвинительный приговор или оправдательный, либо прекратить дело. Заволокитить, кому-то возвратить дело суд не имел права. В этом была суть состязательности сторон, уважения к праву человека на справедливый и непредубежденный суд, который проводится в разумные сроки, не обвиняет или ищет какие-то пути к обязательному обвинению, не подменяет прокурора, а обязывает каждую из сторон в процессе исполнять свои обязанности с чрезвычайным старанием и добросовестностью"238. Дело в том, что Устав уголовного судопроизводства Российской империи 1864 г. отличался от действующего и проектируемого УПК Украины объемностью. И исследуемые вопросы законодатель рассматривал в главе девятой "О порядке постановления и объявления приговоров", отделении первом "Постановление вопросов при решении дел": "750. По окончании судебного следствия и заключительных прений суд приступает к постановлению вопросов, подлежащих разрешению. 751. Основанием вопросов по существу дела должны служить не только выводы обвинительного акта, но также судебное следствие и заключительные прения, в чем они развивают, дополняют или изменяют те выводы. 752. О преступном деянии, не предусмотренном в обвинительном акте, но обнаруженном при судебном следствии, вопросы не прилагаются, если оно по закону подвергает наказанию более строгому, чем деяние, в том акте определенное. 753. В случае, указанном в предшествующей статье, дело обращается вновь к предварительному следствию, если это окажется нужным, и к составлению обвинительного акта по всем преступным действия подсудимого". Да, Устав уголовного судопроизводства регламентировал одно конкретное основание возвращения уголовного дела на доследование, но, тем не менее, такой институт в дореволюционном законодательстве был и реализовывался на практике. Необходимо отметить, что критические замечания в его адрес высказывали многие ученые, но все они сводились к указанию на неопределенность критериев тяжести вновь установленного преступления, по которым виновный не может быть осужден без возвращения уголовного дела на доследование. Возможность и необходимость самого возвращения дела на доследование никем не оспаривались239. В главе второй Устава уголовного судопроизводства "О действиях Судебной Палаты и состоящего при ней Прокурора" регламентировалось: "Судебная Палата приступает к рассмотрению обвинительных актов или представлений о прекращении или приостановлении уголовного преследования не иначе, как по письменным предложениям состоящего при ней Прокурора" (ст. 529). В ст. 534 указывалось: "Признав следствие достаточно полным и произведенным без нарушения существенных форм и обрядов судопроизводства, Палата постановляет окончательное определение о предании суду или о прекращении дела, а в противном случае обращает его к доследованию или законному направлению". Не столь уж бесправным, безынициативным был суд и в исследовании доказательств виновности или невиновности подсудимого. Приведу лишь одну выдержку: "Если на суд. следствии обнаружится участие в совершении преступления лица, не привлеченного к суду, то суд может или приостановить дальнейшее рассмотрение дела и войти с представлением о том в суд. палату, или же, не приостанавливая суд. следствия, возбудить, по постановлении приговора, вопрос о привлечении этого лица к ответственности"240. "Под каждую реформу Россия (и Украина тоже. – Б.Р.) изобретала себе подходящий Запад: басурманский, просвещенный, филистерский, рыночный, жидомасонский, общечеловеческий. Задача у этого изобретения была в основном одна: послужить маяком, указующим либо вход в русло магистрального пути, либо рифы, грозящие тем, кто посмеет от него отклониться. Свет маяка настолько слепил, что до изучения реального прообраза дело никогда не доходило. Зато в этом свете казалась очевидной хроническая маргинальность России, чей утлый неправильный челн вечно выписывает кренделя вне глобального фарватера"241. Та же ситуация с правом: спешим, дергаемся, боимся плохо выглядеть в глазах западного общественного мнения. А я вновь и вновь задаю вопрос: если идет постоянная отсылка к Западу, почему никто не обращает внимания на то, что Запад многолик? Великобритания и ФРГ – это Запад, но их уголовно-процессуальное законодательство различается в корне, причем немецкое имеет много общего с нашим. О каком конкретно Западе идет речь? И почему за эталон надо брать именно то, которое столь разнится с нашим? Наконец, почему никто не хочет посмотреть, как в многоликом "там" обеспечивается решение тех задач, которые ставят наши теоретики? Не говорю об организационных проблемах – для этого надо там побывать, посмотреть и "пощупать" реальную практику. Но, не выезжая за пределы Украины, можно ведь сопоставить хотя бы правовое поле, в котором действует наш и "ихний" следователь. И тогда сегодня, может, не будет столь безапелляционных советов однозначно использовать западные процессуальные образцы. Начнем с наиболее существенного. Наш законодатель, лелея обвиняемого, не только разрешил ему не свидетельствовать против себя, но и не запретил противодействовать расследованию, давая ложные показания. Любой следователь расскажет, сколько времени и сил тратится на разоблачение многоходовых комбинаций, выдвигаемых в свое оправдание изобретательными подследственными. А на Западе? В США телеведущая популярного шоу, обладательница многомиллионного состояния Марта Стюарт была осуждена за фондовые махинации, дачу ложных показаний и препятствование отправлению правосудия путем попытки уничтожить телефонный мессидж, уличающий ее во лжи. Апелляционная инстанция исключила из обвинения М. Стюарт осуществление противоправных фондовых махинаций, но оставила в силе приговор в части дачи ложных показаний и препятствования в отправлении правосудия. В Великобритании к тюремному заключению на срок 18 месяцев с двухлетним испытательным сроком и штрафу в 90 тыс. дол. приговорен известнейший банкир Фрэнк Кваттроне. Он осужден не за финансовые махинации, а за препятствование в отправлении правосудия, дачу ложных показаний и вмешательство в допросы свидетелей во время правительственного расследования незаконных сделок с акциями в банке Credit Suisse First Boston. Когда началось расследование, Кваттроне послал по электронной почте банкирам своей команды указание "почистить" файлы, этого было достаточно для признания его виновным в противодействии отправлению правосудия. Примеры показательны во всех отношениях. В США карманный вор, задержанный полицейским, будет безоговорочно осужден, ибо свидетельство полицейского будет достаточным для суда. У нас же доказать вину "карманника" порой труднее, чем раскрыть убийство. По УПК маленькой республики Сан-Марино всякое лицо, которое, умышленно пытаясь ввести в заблуждение судью, изменяет состояние места, вещей или лиц, которые могут быть использованы для проверки или судебного эксперимента, либо уничтожает, изымает или скрывает любой предмет или часть доказательства, подлежит наказанию в виде тюремного заключения второй степени. Наказание увеличивается на одну степень, если деяние совершается для того, чтобы спровоцировать вынесение обвинительного приговора другому лицу. Несомненный интерес представляет существующая в некоторых странах ответственность за апологию преступления. По УК Аргентины "наказывается лишением свободы на срок от одного месяца до одного года тюремного заключения тот, кто публично и с использованием любых средств совершил апологию преступления или лица, осужденного за совершение преступления". Иными словами, любая защита и оправдание преступления, в том числе и против правосудия, или лица, его совершившего, уже сами по себе являются преступлением. Ни для кого не секрет, что в США, например, обеспечение защиты от преступника одного потерпевшего, свидетеля, другого участника процесса обходится в десятки тысяч долларов, а у нас в суде порой нет денег, чтобы отправить по почте повестку, руководители следственных подразделений запрещают следователям назначать "дорогие" экспертизы. Не менее важно, каково отношение населения к борьбе с правонарушениями и преступлениями, в какой мере граждане проявляют инициативу в помощи следователю. Здесь однообразия нет. Социологи по ментальности различают "монохромную" и "партикулярную" части Европы. Все различия между ними объясняют варианты ответов в трансъевропейском социологическом исследовании, полученные на один и тот же вопрос, но в разных частях Старого Света. Вопрос социологами задавался такой: "Вы сидите в автомобиле рядом с другом, который превышает положенную в городе скорость всего на 1 км/ч и сбивает пьяного. Ваши действия в суде? Если вы скажете, что скорость была нормальная, – ваш друг не виноват. Если подтвердите нарушение – его осудят". Жители "партикулярной" Европы (итальянцы, албанцы, португальцы и т.д.) все как один отвечали: "Конечно, я скажу, что скорость была нормальной, поскольку один километр ее превышения ничего не изменил бы в судьбе пьянчуги, он бы в любом случае попал под машину". Жители Европы "монохромной" (немцы, скандинавы, голландцы и т.д.) единодушно отвечали: "Конечно, я подтвержу нарушение скорости, друг-то он друг, но закон дороже". Тем не менее, в повседневной жизни все же поддержка расследованию ощутима повсеместно. Несколько штрихов. Мне приходилось общаться с нашими соотечественниками, побывавшими в США в командировке, на отдыхе, а также прожившими там по несколько лет. Почти все они вспоминали о первых днях пребывания с неописуемым удивлением. "Понимаешь, – рассказывает мой коллега ученый, – приехал я в гости к профессору на автомашине, которую взял в аренду. Приняли радушно, немного выпили, закусили. Собираюсь ехать домой, а профессор предлагает оставить машину и вызвать такси. Я на ногах стою, чувствую себя уверенно, на уговоры не поддался. Не проехал и двух кварталов, догоняет полицейская машина – штраф и куча других неприятностей. Спрашиваю: кто меня "заложил"? Оказывается, сразу же позвонил в полицию профессор. Возмущению нет границ: пили за дружбу, за сотрудничество, обнимались, чуть ли не целовались – и такое предательство! Ни в коей мере. Порядок превыше всего, исключений нет ни для друзей, ни для гостей". Бизнесмен, проживший в США пару лет, устроил раут для будущих компаньонов. Стол ломился от яств, икру ели ложками, запивали коньяком пятидесятилетней выдержки. На следующий день явился налоговый агент и вежливо поинтересовался доходами. (Отвлекусь от темы. Наш бизнесмен прилетел на переговоры со своим переводчиком и смазливой секретаршей. Уехал ни с чем: человек, нерационально расходующий деньги, не годится в партнеры). Клерк, получив зарплату, обнаружил существенное снижение ее размера – "настучали" сослуживцы, что он много времени тратит на телефонные разговоры с возлюбленной. Подобных примеров множество. Естественно, обо всем подозрительном, что хоть отдаленно напоминает преступление, звонки в полицию, как правило, поступают мгновенно. И США в этом плане не исключение. То же в большинстве других стран. В Великобритании около 75% прес-туплений раскрываются именно благодаря помощи рядовых людей. Там каждый добропорядочный гражданин всегда готов позвонить в полицию и сообщить даже о готовящемся преступлении, а уж о произошедшем – и подавно. В ответ им называют номер поступившей от них информации, и если сообщение было достоверным и преступника удалось обезвредить, звонивший получает денежное вознаграждение. После событий 11 марта 2004 года в Испании в ряде государств Европы, там, где эта мера отсутствует, ставится вопрос об уголовной ответственности за недонесение о готовящемся или совершенном преступлении. В свою очередь полиция уделяет максимум внимания встречам с населением, информированию о своей работе. В штате полиции существуют специальные подразделения, отвечающие за данный участок работы. Подчеркиваю, речь идет не об отдельных пресс-секретарях, а о большой численности профессионалов, в ряде стран имеющих даже отличие в форме одежды. Об отечественной действительности лучше не вспоминать, что, видимо, и делают советчики использования западных образцов. У нас понятие социальной активности весьма своеобразное. Случаи, когда граждане бьют тревогу по поводу чужой беды, в последнее время исчисляются единицами. В основном каждый свои проблемы пытается решать сам, причем, что показательно, не прибегая, как правило, к помощи общественности. Обивают пороги чиновничьих кабинетов, пишут заявления, жалобы. В газету обращаются скорее для самоуспокоения, чем в надежде на какую-то помощь. Учредитель одной из луганских общественно-политических газет Н. Северин признает: "Люди пишут только тогда, когда у них "пожар" начинается – затронуты их личные интересы. По большому счету разборки на страницах газет массовому читателю триста лет не нужны. Никаких социологических исследований не надо, чтоб в этом убедиться. Достаточно посмотреть на тиражи газет. Для Луганской области самая "тиражная" газета (где-то в 100 ты-сяч) – "Арт-мозаика", на втором месте – "Теленеделя" и "Телескоп", на третьем – рекламный "Экспресс-клуб". А все общественно-политические издания имеют самое большее по 10–20 тыс. Людей интересует, что там дальше произойдет с героями телесериала о бедной Насте, сплетни шоу-бизнеса и т.д. На политику, общественные процессы, конфликтные коллизии местного или центрального уровня они реагируют довольно вяло. Во времена работы предыдущего мэра Луганска наша газета предложила читателям дать оценку его деятельности. Пришло всего около ста ответов"242. В полной мере сказанное относится к проблеме борьбы с преступностью. "Моя хата скраю " – наиболее емкая характеристика поведения подавляющей части граждан, которые располагают информацией о готовящемся или совершенном преступлении. Добавьте к этому отсутствие реальной защиты свидетелей, системы весомого стимулирования заявителей, коррупцию в правоохранительных и судебных органах. Л.Д. Кучма заявлял: "У меня нет ни малейшего желания ставить под сомнение самоотверженное служение Украине тысяч честных и добросовестных правоохранителей, среди которых есть и такие, кто заплатил жизнью, стоя на страже закона и безопасности граждан. Не буду отрицать достижений правоохранителей, как и подвергать нигилистической критике всю украинскую правоохранительную систему, тем более, что государство сильно провинилось перед правоохранителями в финансовом обеспечении. Но не могу не поделиться тревогой о том, что в обществе сложился крайне низкий уровень доверия к правоохранителям. И это прямой результат того, что в их ряды попало немало тех, кто дерзко пренебрегает законом, служебным долгом и офицерской честью. Погрязнув в коррупции, эти люди портят репутацию всей правоохранительной системы и всего государства. Преступник в погонах – это явление приобрело масштабы социальной эпидемии. Об этом свидетельствуют оперативные данные и результаты социологических исследований"243. И при всем при том лазурная мечта – сделать все так, как на Западе. Посмотреть на самого себя никак не хочется. Один политический обозреватель в ответ на призывы имплантировать в нашу экономику китайский опыт сказал: "У китайцев другие жизненные мотивации. Мы – не китайцы. Кто сомневается, пусть посмотрит в зеркало". Может, понять различие Украины и Запада мешает наше физиономическое сходство? е  хотелось, чтобы сложилось представление обо мне как о яром противнике всего западного, этаком славянофиле в худшем исполнении. Я за ориентацию на многое по-зитивное, что там есть. Но я против смещения акцентов, против выборочного заимствования пусть самых привлекательных норм или институтов, если они вычленяются, выхватываются из целого, из существующей системы. Одна норма, один институт и даже сотня норм и институтов, изолированно взятых из эффективной системы, неизбежно превращаются в ничто. Хотите заимствовать – заимствуйте систему, а не отдельные клочки. Нравится англосаксонская система правосудия – берите ее целиком, не пытайтесь скомбинировать фрак с кафтаном и шароварами. Но, как говорится, черт кроется в деталях... Вынужден огорчить новаторов-оптимистов от права. Недаром в начале этой главы сделан небольшой экскурс в экономику. Даже если позаимствуем ту же англосаксонскую правовую систему, она очень быстро сникнет, обанкротится на нашей почве, ибо эта правовая система эффективна только в рамках англосаксонской модели развития общества. Вот, например, активно выступающий в СМИ кандидат юридических наук, старший научный сотрудник Института государства и права НАН Украины им. В.М. Корецкого Николай Сирый, которого корреспондент представляет как одного из ведущих отечественных процессуалистов, делает ставку в реформировании уголовно-процессуального законодательства на институт судебных следователей или следственных судей. Они-де будут беспристрастны, независимы от внешних влияний, обеспечат реальную состязательность процесса244. Не хочу затрагивать сугубо процессуальные аспекты. У меня несколько вопросов экономического, точнее, материального характера. Интересовался ли кто-либо, какова цена этого института, сколько денег выделяется из бюджета в США на его содержание? Во что будут обходиться услуги адвоката, если он присутствует при каждом следственном действии, осуществляемом судом? Наконец, вопросы житейского плана. Станет ли следователь, коль мы его назовем судебным, действительно независимым от внешнего влияния, если его зарплата составляет 500 гривен? Да назовите его следователем церковным, кабминовским, президентским, ооновским – толку от этого не будет. Позвольте усомниться в тотальной беспристрастности и независимости даже при обещанной зарплате в 3-5 тысяч гривен, когда вокруг –"зеленые потоки" с множеством нулей и взятка – это вопрос не выбора, а выживания, норма, основной инструмент принятия управленческих решений сверху донизу. Поэтому важно не только то, что делать. Важно, кто будет делать. Я за идеальную модель правосудия. Но правосудие находится не в вакууме, и с учетом реалий надо идти на создание дополнительных гарантий для того, чтобы вор все же сидел в тюрьме. Наведем порядок в государстве – будем совершенствовать и систему правосудия. А пока нужен действительно Уголовно-процессуальный кодекс переходного периода. Жаль только, что условия того самого переходного периода законодатель явно переоценил, поэтапно сдавая свои позиции под напором сил, маскирующихся вывеской правозащитников. Помню, на одной из конференций, где обсуждался проект новой после смерти Сталина Конституции СССР, выступил кто-то из американских ученых. Он был краток, сказал примерно так: "Обсуждаемый проект интересен. Но и сталинская Конституция была не такой уж плохой. Просто вы ее не выполняли. А если говорить о проблемах, то для меня они на виду. У вас каждый колхозник по Конституции может иметь свою корову, но юридически ее негде пасти – у колхозника нет своего земельного надела. Вы со своим мировоззрением это не в состоянии увидеть". Ситуация типичная применительно к рассматриваемой проблематике. Мы не научились беспрекословно выполнять даже те требования, которые есть в действующем законодательстве, не пытаемся осознать и устранить помехи, усложняющие его реализацию, а сразу рвемся вперед в радужное будущее, уподобляясь конькобежцу из песенки Высоцкого: "Я на десять тыщ рванул, как на пятьсот – и спекся". Давайте хоть что-то начнем делать, с тем чтобы приблизиться к условиям, в которых работают западные правоохранители, и с учетом полученных результатов идти дальше в реформировании законодательства. Пока же лучше не забывать классическую байку о расхождении между желанием купить ту же корову и возможностью приобрести козу. В отличие от наших далеких предков, предоставленных самим себе в выяснении отношений с обидчиком, государство полностью приняло обязанность по защите своих граждан от преступных посягательств, установлению преступника и его наказанию. Некачественное расследование не только и даже не столько вина следователя, это вина государства, вина в том, что у него ненадлежащие правоохранительные органы, неквалифицированные кадры. Но и это не все. Государство не должно иметь законы, создающие препоны для осуждения преступника, для выполнения взятых перед своими гражданами обязательств. Демократия, либерализм – высокие ценности, но они не могут и не должны быть выше справедливости. Суд по своей природе – символ справедливости. А совместимо ли с сущностью справедливости требование к суду не реагировать на факты, с большой вероятностью свидетельствующие о вине подсудимого, упущенные во время досудебного следствия? Основной довод противников института возвращения дела на дополнительное расследование (помимо традиционного "его нет в большинстве стран Запада") – наличие этого института подрывает идею незаинтересованности суда в исходе дела, способствует обвинительному уклону. Однако такова ли реальность? Действительно ли не заинтересован наш суд в объективной оценке содеянного подсудимым? Справедливо ли, что он связан по рукам и ногам позициями сторон в процессе? Если абстрагироваться от практики и стать на стезю теории, то следует прежде всего разобраться, соответствует ли отечественная концепция уголовного процесса западным образцам не в части отдельных институтов, к числу которых относится дополнительное расследование, а в целом. Скорее всего, не соответствует ни континентальной модели, ни тем более англо-американской. Пока можно говорить лишь о некоем эклектическом наборе принципов, институтов и норм, оптимизировать который в силу объективных реалий нашей действительности трудно. Хотелось бы в рай, да грехи не пускают. Как у апологетов девственной чистоты уголовного процесса выглядит концепция беспристрастности наших судей, их независимости от мнения сторон? Мне кажется – точно по Фрейду. Основатель психоанализа приводит в одной из своих работ занятный пример. Берет человек в долг котел – возвращает с дырой. А оправдывается мгновенно и не задумываясь: во-первых, никакого котла не брал, во-вторых, когда брал, он уже был дырявым, в-третьих, возвратил посудину в целости и сохранности. Давайте и мы немного займемся психоанализом. Начинает ли судья в судебном заседании рассмотрение дела с чистого листа? Безусловно, нет. Еще до начала первой процессуальной стадии – предварительного рассмотрения дела судьей – все тома у него на столе. Поступили они к нему не для хранения. Добросовестный судья должен подготовиться к предварительному рассмотрению дела, изучить представленные материалы. Простите тавтологию: предварительному рассмотрению предшествует предварительное изучение. Вы, читатель, когда читаете детективный роман – ждете развязки или вместе с автором мысленно строите версии, делаете предположения о преступнике, оцениваете факты? Наверное, именно так. Иначе, если чтение ради чтения, то можно взять словарь, букварь или что-то подобное. А судья сделан из другого теста? Он нормальный человек, и, изучая материалы дела, не может не делать профессиональный анализ собранных доказательств. Когда он первый раз входит в зал судебных заседаний и садится в председательское кресло, у него в голове уже есть своя модель совершенного преступления, предварительное мнение о виновности или невиновности подсудимого, о его личности, о достаточности собранных доказательств. Хотим мы того или нет, но такова психологическая природа рассмотрения дела судом по материалам досудебного следствия. Утверждать иное – это, по Фрейду, вручать дырявый котел и с невинными глазами убеждать в его целостности. Профессиональный судья должен без предвзятости выслушивать доводы сторон, но в силу своей нормальной психики он оценивает их, "пропуская" через сложившееся у него представление, через сформировавшуюся модель преступления. Я не хочу утверждать, что модель в сознании судьи стабильна. Нет, она может меняться, дополняться, может быть даже полностью разрушена. Но модель была, есть и должна быть до подписания приговора. Все это время судья, повторяю, как человек с нормальной психикой, в абсолютном большинстве случаев мысленно находится на пресловутой "стороне обвинения", а реже – на стороне защиты. Почему же тогда свет клином сошелся на институте дополнительного расследования? Утверждение о том, что, возвращая дело на доследование, суд становится на сторону обвинения, нарушая тем самым равенство сторон, стало магическим заклинанием, песней, которую можно исполнять без слов, напевая один знакомый мотив. Оставим пока эту натяжку. Я хочу задать наивный вопрос: если суд столь беспристрастен по отношению к обвиняемому, если он не заинтересован в изобличении преступника, держит только весы и смотрит, куда перетягивают доводы обвинения и защиты, то почему обвиняемый, содержащийся под стражей, после окончания досудебного следствия перечисляется за судом? И суд, именно этот беспристрастный суд, не определив еще его виновность, сам содержит обвиняемого (ставшего подсудимым) под стражей. Согласитесь, содержание под стражей судом гражданина до вынесения ему обвинительного приговора куда больший нонсенс, чем возвращение дела на дополнительное расследование. Как только до этого не досмотрелись ультралевые правозащитники? Видимо, Макиавелли был прав, утверждая, что люди гораздо охотнее прощают большие обиды, а вот маленькие не могут простить никогда. Если уж заняться казуистикой (а именно в этом суть дискуссии о недопустимости доследования), то суд по логике должен сказать прокурору: "Держи обвиняемого у себя, приводи ко мне для судебного разбирательства, представляй доказательства, если я вынесу обвинительный приговор, – ты, а не я, направишь осужденного в места отбытия наказания либо отпустишь на все четыре стороны в случае вынесения приговора оправдательного. Я, судья, дистанцируюсь, сижу в белых перчатках и не хочу к твоему обвиняемому прикасаться даже косвенно. Мое дело только судить, а не заниматься вопросами доставки подсудимых в зал судебного заседания, вызовом свидетелей и прочими организационно-техническими вопросами. Ты – обвинитель, тебе это нужно – ты и занимайся". Наши парламентарии не единожды в принятых законах шагали впереди Европы всей – давайте проявим такую сверхлиберальность в новом УПК. Тогда прокурор как технический организатор судебного процесса, следуя той же казуистической логике, в пределах установленного законом срока хочет – доставляет "своего" подопечного в суд, хочет – забирает его на время для доследования, только лишь уведомляя об этом суд. Суд не проявляет никакой инициативы, непорочен как младенец, даже не имеет правомочий запретить что-либо прокурору. Можно с юмором или всерьез воспринимать предложенный казус. Однако в значительной части такого рода концепция судопроизводства уже реализована в Италии, судах присяжных Испании, некоторых странах Латинской Америки. Например, в Венесуэле составленные прокурорами и правоохранительными органами материалы уголовного дела не отправляются в суд; председательствующему судье не разрешается читать уголовное дело. Соответственно, председательствующему судье – единоличному или в составе суда шеффенов – приходится действовать как присяжному заседателю. Это якобы обеспечивает обвиняемому презумпцию невиновности: судья, не зная подробностей уголовного дела, не может использовать материалы дела и версии следователей в постановке вопросов и исследовании доказательств. Сторонники такого обеспечения чистоты состязательности в суде появились и у нас. А я затратил кучу времени, но так и не нашел ни одного исследования специалистов-психологов, где бы если не решался, то хотя бы обсуждался вопрос о том, в какой форме – письменной или устной – более качественно и объективно воспринимается судьей информация об обстоятельствах совершения преступления и доказательствах вины подсудимого. Есть лишь литература по близкой тематике: психологи и педагоги пришли к выводу, что просмотр кинофильмов и телепередач не компенсирует, не заменяет чтения художественных произведений, если речь идет о формировании полноценной личности. Есть ли аналогия с формированием и личности судьи, и его представления об обстоятельствах рассматриваемого дела? Вопрос остается открытым. Однако, коль уж так заботятся о непредвзятости судьи, то почему ограничились лишь частичной защитой его зрительных рецепторов. Недаром же наши предки (и мы вслед за ними) изображали Фемиду с повязкой на глазах. Вдруг у подсудимого окажется "криминальная морда" или просто отталкивающая внешность. И, наоборот, подсудимая вызывающе смазлива, а у судьи-женщины супруг-лове-лас увлекается подобными красотками. Разве это теоретически и практически не может повлиять на определение меры наказания? Давайте судье для стопроцентной объективности наденем мешок на голову – если уж идти, так до конца. В предложенном варианте я пошел по пути наименьшего сопротивления – суд бесстрастный и без-ынициативный, движущие силы – только стороны в процессе. Концептуальная идея – возвращение дела на дополнительное расследование ставит суд на сторону обвинения. Но, как убедился читатель, я люблю рассматривать проблему, перевернув ее с ног на голову. Прием результативный, ибо зачастую выясняется, что проблема-то изначально стоит "на голове", и ей надо придать правильное положение. Посмотрим, не та ли ситуация и с проблемой возвращения дела на дополнительное расследование. Да, действительно, наиболее часто непредвиденные, а то и прогнозируемые затруднения возникают в суде у стороны обвинения. Следователь слабоват, прокурор плохо подготовился к процессу. Не будем идеализировать – и судьи материалы дела не всегда читают. Сверхлиберальным даже в сравнении с венесуэльским был в этом плане советский суд. Известен же случай, когда преступник вывозил похищенное собственной автомашиной, ее признали вещественным доказательством, о чем указывалось в обвинительном заключении, а в суде подсудимый, видя, что материалы дела никто не знает, заявил, что использовал попутный транспорт, и в итоге судьба вещественного доказательства в приговоре не была решена, автомашину не конфисковали. Является ли на этом фоне светлым исключением адвокат (защитник)? Кто-то остроумно заметил: дураки распределены поровну между всеми профессиями. Я бы сказал иначе: сегодня звезд намного больше среди адвокатов, но еще больше среди них бездарей, исполняющих лишь роль посредника в неблаговидных делах. Часто, очень часто адвокаты в судебном заседании выступают в роли статистов. Существует даже термин "спящий адвокат". И вот в судебном заседании свидетель, видевший только то, что подсудимый бежал с места, где, как он потом узнал, совершено убийство, заявляет: "На днях я встретил своего знакомого Васю. Ему его знакомые Петя и Толя рассказывали, что были очевидцами драки и хорошо запомнили убийцу. Тот был высокого роста, крепкого телосложения, брюнет". Подсудимый же – низкорослый, худой, тщедушный блондин. С перепугу отрицает, что был на месте происшествия и убежал оттуда, хотя это обстоятельство доказано фундаментально. На досудебном следствии признавался в убийстве, в суде заявил, что показания дал под угрозой избиения. Вину отрицает. Есть еще косвенные доказательства. Очевидцев драки на досудебном следствии не установили, но при формальном подходе обвинительный приговор возможен. Прокурор на новую информацию не реагирует: якобы кто-то кому-то сказал то, что сам не видел, одним словом, слухи, а слухи не есть доказательство. Молчит и адвокат, уже выстроивший стратегию требований снижения наказания из-за противоречий в доказательствах. В Европе судья не может сделать ему замечание по поводу ненадлежащей защиты. У нас по букве закона должно быть так же. На вопрос судьи свидетель заявил, что точный адрес Васи ему неизвестен, но знает время и дорогу, по которой тот ходит на работу. Петя и Толя живут где-то по соседству с Васей. Найти их можно. Что должен делать суд? Заявления свидетеля без проверки не могут быть положены в основу оправдательного приговора. Игнорировать сомнения и вынести обвинительный приговор, основываясь на единстве позиций обвинения и защиты? Или все же не только стать на сторону защиты, а прямо подменить ее, поручив по собственной инициативе проверку заявления свидетеля органам следствия? Полагаю, что в данной ситуации на судебную процедуру вполне может быть распространен общепризнанный принцип европейской журналистики, сформулированный издателем "Манчестер Гардиан" Скоттом Чарльзом Престунчем: "Комментарии свободны, но факты священны". Пример надуманный, но вполне реальный для нашей действительности. За обвинителем есть "внутренний контроль" – следователь, который в состоянии определить, по чьей вине преступник не был осужден. Защитник же сегодня – это фигура вне какого-либо контроля. К сожалению, даже гонорар не порождает "внутривидовую" конкуренцию – одни получают больше, другие меньше, но выживают. В итоге – некачественное следствие, плюс непрофессиональная защита, плюс независимый судья = трагическая пародия на правосудие. А как быть с вполне реальной, ставшей типичной ситуацией, когда в суде под давлением преступников свидетели, да и сам потерпевший, изменяют показания и устранить возникшие противоречия невозможно? Что, идти на поводу у преступников и оправдывать их? Или не менее типичная ситуация: на досудебном следствии из дела "вывели" организатора убийства. Сделано грубо, взятка не "просматривается" – прямо "кричит". И суд должен стать соучастником, укрывателем коррупции? Кто даст ответы на эти и массу других вопросов? Гладко было на бумаге, когда предложили полностью исключить из УПК институт возвращения уголовного дела на дополнительное расследование, но как быть с теми ухабами, которые возникают в судебной практике чуть ли не каждый день? Идеология – штука необходимая, но плохо, когда она превращается в созвучное с ней понятие – идеализм. Проблема возвращения дела на дополнительное расследование – это ширма, возведенная процессуальными алармистами. Равенство сторон порождает равенство проблем, и нельзя делать акцент на одной, замалчивая равнозначную другую. Впрочем, о какой равнозначности может идти речь? Доследование – это средство обеспечить преступнику справедливое наказание, бездействие защиты при попустительстве суда – это риск осуждения невиновного. Запад шел к нынешнему статусу суда столетия, там сформировались варианты сдержек и противовесов. Там тоже есть адвокаты хорошие и не очень. Но там существует система, благодаря которой непрофессионал не получит возможности калечить судьбы людей. В равной степени это относится и к обвинителям, тем более, что в ряде стран такую функцию выполняют адвокаты. У нас телегу поставили впереди лошади: провозгласили независимость судьи, а закон об адвокатуре не можем вымучить. Сколько лет еще потребуется для обеспечения полнокровной его реализации? Будет ли он столь эффективным в наших нынешних условиях? И пока все это в будущем времени, можно ли во времени настоящем запрещать судье проявлять инициативу в выяснении истины? Ответим на вопрос – тогда можно будет что-либо конструировать и с доследованием или его эрзацами. Признаюсь, я занимался эквилибристикой только по одной причине. Институт возвращения дела на дополнительное доследование устарел и безусловно подлежит отмене, однако не в силу несостоятельности решаемых с его помощью задач. Задачи актуальны, животрепещущи, и решать их все равно надо. Причина в наличии побочного, но тесно связанного с этим институтом фактора. Я имею в виду опять-таки вполне обоснованную практику привлечения прокурора и следователя к дисциплинарной ответственности за допущенный брак в работе. Получив дело на дополнительное расследование, они заранее смазывают одно место вазелином – экзекуция неизбежна. Именно поэтому почти каждое постановление суда о возвращении дела на дополнительное расследование, вынесенное не по ходатайству прокурора (а порой и такое), опротестовывается (по старой терминологии). Отстаивая честь мундира, цепляются за каждую букву, дело с представлениями "гуляет" по всем инстанциям. Выполнить постановление – работы на неделю-две, но к следователю дело поступает после отклонения многочисленных представлений спустя многие месяцы. (Отмечу, что активность "протестной войны" служит наглядным опровержением утверждений о недостаточной ответственности виновных в допущенном браке, для устранения которой якобы целесообразно вынесение оправдательных приговоров). В настоящее время действующий УПК Украины допускает возможность дачи в процессе судебного следствия поручения следственным органам для сбора и проверки доказательств, что в большинстве случаев позволяет отказаться от возвращения дел на дополнительное расследование. Однако при обсуждении Проекта УПК Украины ставится вопрос об отмене данной нормы и удовлетворении любых ходатайств о получении дополнительных доказательств только при согласии на это обеих состязающихся сторон. С правом следователя на ошибку тем самым будет покончено безоговорочно. Но я хочу напомнить общеизвестные слова Рабиндраната Тагора: "Закройте двери перед всеми ошибками, и истина никогда не сможет войти". Чтобы отстоять реальный минимум, я и пытался показать все возникающие на практике сложности. Компромиссных вариантов может быть несколько. Возьмем простейший. Сейчас ставится вопрос о праве адвоката пользоваться для сбора доказательств услугами частных агентств, которые наконец приобретают легитимность. Давайте закрепим это право в УПК. Как тогда уравнять права прокурора? Естественно, путем разрешения давать поручения следователю производить необходимые следственные действия без возвращения дела на доследование. Предвижу возражение: следственные действия проводятся только по возбужденному уголовному делу, находящемуся в производстве следователя. Да, было. Но посмотрите действующий УПК и особенно Проект нового – практически всю палитру следственных действий разрешено производить до возбуждения уголовного дела. Но если можно до, то почему нельзя после? И почему нельзя допустить право давать такого рода поручения на проведение следственных действий адвокату? На что ни пойдешь ради сохранения паритета прав сторон и реализации принципа "Вор должен сидеть в тюрьме". Попутно подкину тему для чьей-нибудь диссертации. Сейчас отрабатывается проблема оперативно-розыскного сопровождения уголовного дела в суде до вступления приговора в законную силу. Причина в том, что криминал активно противодействует правосудию (запугиваются или подкупаются свидетели, фальсифицируются документы и т.п.) не только на досудебном следствии, но и на стадии судебного разбирательства. Почему бы не отнести вопросы сопровождения дела в целях предупреждения противодействия суду и к компетенции следователя? Если идти дальше, то стоит обсудить вопрос о пересмотре существующего понятия окончания расследования, разделить его на две части: до суда и на стадии судебного разбирательства. Для западного уголовного процесса это не столь уж необычно. Метод пробивания лбом стен явно непригоден в условиях чрезмерной политизации науки, когда в полемике забывается основная цель правового регулирования, идет спор о приоритетах без анализа возможностей их соблюдения. Зачем дразнить гусей, регламентируя право суда по собственной инициативе давать поручения следователю проверять или собирать доказательства? Зачем возвращать дело на доследование? Есть прокурор, который должен иметь право заявить ходатайство объявить перерыв или отложить слушание дела на определенный законом срок, с тем чтобы он мог представить дополнительные доказательства. В такой практике нет ничего необычного, она существует в ряде стран Запада, да и для постсоветских государств это не новость, по этому пути пошли в Республике Молдова. Уголовно-процессуальный кодекс Республики Беларусь, принятый в 2000 г., в статье 302 "Отложение судебного разбирательства и приостановление производства по уголовному делу" регламентирует: "...5. Если в ходе судебного разбирательства уголовного дела выяснится, что предъявленных доказательств недостаточно для постановления приговора, суд только по ходатайству сторон приостанавливает производство по делу на срок до одного месяца и предлагает государственному обвинителю организовать проведение дополнительно следственных и иных процессуальных действий в порядке, предусмотренном настоящим Кодексом, для получения новых доказательств, подтверждающих либо опровергающих предъявленное обвинение. По ходатайству государственного обвинителя указанный срок может быть продлен судом до двух месяцев. С представленными государственным обвинителем дополнительно материалами суд знакомит обвиняемого, его защитника, потерпевшего, гражданского истца, гражданского ответчика, представителей, после чего они исследуются в судебном заседании в обычном порядке. При непредставлении государственным обвинителем дополнительно материалов суд принимает решение на основании исследованных в судебном заседании доказательств". За это время – ищи новые доказательства или исправляй допущенные на следствии огрехи. Устраняется тем самым основная причина волокиты – хождение дела из суда к следователю и обратно после многочисленных прокурорских протестов. Кстати, во многих случаях нет необходимости откладывать дело, если требуется произвести для проверки информации или исправления ошибки одно-два следственных действия. Вопрос лишь в законодательной регламентации права производить следственные или оперативно-розыскные действия по ходатайству государственного обвинителя как стороны в процессе по уже завершенному досудебному следствию. Сегодня такой порядок регламентируется ст. 3151 УПК Украины, и его надо сохранить. Не вижу ничего страшного, если и адвокат с согласия суда привлечет следователя к проверке реальной, конкретной информации, оправдывающей подсудимого или смягчающей его вину. Сам он, например, в большинстве случаев не в силах установить свидетеля, если есть только "зацепки", по которым возможен поиск. Адвокат лишен возможности осуществить выемку документов и многое другое. На первый взгляд, такая постановка вопроса необычна. Но, по совести, следователь до конца дней своей жизни должен быть уверен в том, что по его вине не осужден ни один невиновный. Адвокат своими ходатайствами и на следствии, и в суде зарождает такие сомнения, и кто как не следователь в первую очередь заинтересован в их объективном устранении. Такие следователи есть. Надеюсь, со временем их будет большинство. В итоге мы изначально получаем смешанную, а может, более точно – переходную от советской к западной модель рассмотрения уголовного дела, когда следствие не завершается составлением обвинительного заключения, а в определенной части продолжается и после принятия судом дела к рассмотрению. Написал, но душу от написанного воротит. Играем в бирюльки, в демократию ради демократии. Делаем вид, что суд станет более независимым и беспристрастным. Да чушь это! Мы можем лишь добиться видимости беспристрастности, чтобы лучше выглядеть перед Западом. Однако я не раз встречался с зарубежными судьями. Они прекрасно понимают и признают, что реально беспристрастность – это маска, на деле они также "болеют" за то, чтобы в суде на первом плане было установление истины, а не красота декораций. Когда начинаешь "прижимать их к стенке", пожимают плечами – традиция. Но нам-то можно еще, не забегая далеко вперед, создавать свои традиции, более отвечающие потребностям нашей, отечественной практики. Казалось бы, какая разница: возвращать уголовное дело следователю или объявить в суде перерыв? Есть разница! Попробуйте, сев за стол следователя, квалифицированно допросить свидетеля или обвиняемого с целью уточнения обстоятельств произведенной финансовой махинации, если все документы остались вместе с делом в суде. Или просто выяснить причины изменения свидетелем ранее данных показаний. Признаюсь, вся эта казуистика придумана с одной целью – стимулировать поиск приемлемого решения проблем. Пусть кто-то идет от противного, доказывая несостоятельность моих и других предложений. Лишь бы пришло понимание некорректности существующих методов исследования (примеры которых приведены выше) для решения жизненно важной для Украины задачи создания уголовного процесса, отвечающего нынешним реалиям. Закончу тем, с чего начал. Украина – не Россия. Оставим это противопоставление. Но не Франция или США – это уж точно. С огорчением убеждаюсь снова и снова. Совсем недавно, читая очередной выпуск "Юридической практики", не поверил своим глазам: оказывается в Украине "существуют районы, где вовсе нет адвокатов и всю деятельность по защите прав юридических и физических лиц осуществляют юристы-предприниматели". Об этом было сказано на заседании Высшей квалификационной комиссии адвокатуры при Кабинете Министров Украины (ВККА). Причем в ликвидации такой дикости возникли проблемы. "По мнению некоторых членов ВККА, предпринимательская юридическая практика является практикой на свой риск, не требует от лиц, занимающихся ею, высшего юридического образования и не является должностью, как того требует Закон Украины "Об адвокатуре". Кроме того, сложно доказать, что предприниматель действительно занимался юридической деятельностью. Следовательно, лица, которые для подтверждения стажа работы по специальности юриста предоставляют данные о занятии ими предпринимательской юридической деятельностью, не должны допускаться к сдаче квалификационных экзаменов на право стать адвокатом"245. А мы, имея в виду прямо противоположное, чем в песне, направление плавания, голосим: "Там за туманами, вечными, пьяными, Там за туманами берег наш родной". Пора протрезветь и посмотреть, что же там действительно есть за этими опьяняющими далями, и начинать разработку национального законодательства, а не суррогатов, коими и без того наполнен отечественный рынок. |
Похожие:
 | В настоящее время профессор кафедры уголовного права и уголовного процесса Московского государственного индустриального университета.... |  | Понятие уголовного процесса. Уголовно-процессуальная деятельность. Уголовно-процессуальные отношения. Цели и задачи (назначение)... |
| Дства, как стадия возбуждения уголовного дела. Одновременно на протяжении этого же времени законодатель в интересах практики постоянно... | | Сгму; А. Н. Халтурин, старший преподаватель кафедры уголовного права и процесса; Ю. В. Молева ассистент кафедры уголовного права... |
| Кафедра уголовного процесса и криминалистики была создана на базе кафедры уголовного права и процесса, основанной 1 декабря 1995... | | Кафедра уголовного процесса и криминалистики была создана на базе кафедры уголовного права и процесса, основанной 1 декабря 1995... |
| Крюкова Нина Ивановна – заведующая кафедрой уголовного права и процесса, преподаватель кафедры уголовного права и процесса фгбоу... | | Государственное общеобразовательное учреждение высшего профессионального образования |
| Работа выполнена на кафедре уголовного процесса Уфимского юридического института мвд россии | | И. Дикарев, старший преподаватель кафедры уголовного процесса и криминалистики Волгоградского государственного университета |