Верстаков От "Правды"
Скачать 3.48 Mb.
|
Глава 8. СЧАСТЛИВОЕ ВРЕМЯ ЗАСТОЯДа, именно таким – счастливым - осталось в памяти и дневниках начало восьмидесятых годов. Понимаю, что надо бы оправдаться и объясниться - какое тут счастье, если страна воюет, партия загнивает, экономика не растет... Добавлю, что в 81-м сам дважды мог умереть: сначала в Афганистане, затем в московской больнице. Тонкий русский поэт Георгий Адамович писал о схожем для его поколения времени – шла мировая война, впереди революция и эмиграция: Без отдыха дни и недели, Недели и дни без труда. На синее небо глядели, Влюблялись... И то не всегда. И только. Но брезжил над нами Какой-то божественный свет, Какое-то легкое пламя, Которому имени нет. Так что и я оправдываться не буду, приведу несколько записей из дневника, - авось в них проглянет тот свет, который все-таки брезжил в начале восьмидесятых и над нами: 1 сентября 1980. "Пришел на службу в ботасах и джинсах: Ольга не дала надеть светлый костюм по случаю потопа и грязи. Мрачный с утра Т.Г. сильней помрачнел: - У нас в редакции что - спортивные соревнования? Но я-то с утра полон был светлой энергии и отбился поэтому смешливым словоблудием. Пишу под влиянием стиля полученного сегодня на имя Т.Г. письма. "И клеветнических и склочных и предательских телефонных соображений своих и клеветнических и склочных и предательских телефонных разговоров своих и клеветнических и предательских и склочных письменных соображений своих", - абзац дословно. 16 страниц такого плюс 10-сантиметровая пачка газетных вырезок. Ветхозаветный стиль. Ржали с Т.Г. так, что из коридора заглядывали. После обеда - еще одно пухлое письмо Гайдару. Принесли к нам, он у нас в кабинете распечатал. Среди прочего - контур обведенной изящной ладошки с надписью внутри: "Это моя ладошка". Ошалелый, простуженный Гайдар даже не удивился, показал нам: - Еще одно письмо получил... Снова ржали". 11 сентября 1980. "Накануне выдали гонорар за "Офицерские звезды", предложил Т.Г. это отметить ("Выполнение вашего творческого приказа"). Весь день хохмили, и Т.Г., поначалу отказавшись, зашел часов в пять. - Какая есть хорошая русская пословица? Я перечислил несколько, не угадал. - А немецкая? - Семеро одного не ждут. - (Подумавши, что не будем ждать Студеникина). - Нет. Не откладывай на завтра... - Так это же чехословацкая пословица. Хороший разговор за коньяком в кожаных креслах. Т.Г.: - Буду теперь писать по-другому, просто. На меня всегда давило происхождение. Всегда словно доказывал себе, что имею право писать. Ритмика всякая. Кажется, что породил в Т.Г. это стремление к простоте я. Афганскую книжку он пишет "как ты мне советовал - сажусь и пишу". 26 сентября 1980. "Позавчера, когда барабанил, приезжала Бацанова. Очень уж круглолицая, коротенькая, но миловидная. Знает, собака, три языка, деловитая, умная. Предложил ей тему о военно-патриотическом клубе "Риф" в Воронеже. Была бутылка несоветского шампанского, мне захотелось выпить, ее предостерег - после больницы ведь, но налил немного в стаканчик. "Виктор, можно я не до конца выпью?" Получилась трогательная и хорошая фраза. Случайный эпизод не запомнится, а фраза запомнится. Зашли в кинозал на фильм - была среда. Капралов объявил, что Госкино плохо знает зоологию и географию и вместо французских "Молодых волков" прислал американских "Молодых львов", но всё же - французского переводчика. Ушли на половине. Раза три звонила ее мать, и это мне сильно не понравилось. Мирно разглагольствовал о журналистике и методах жизни на этом поприще... Минуту назад заходил Т.Г. Скучно-печальный разговор, потом я вспомнил фразу из старшего Гайдара: "И всё вокруг хорошо, да что-то не хорошо". - У отца есть прелестные фразы. Вспомнили еще: "А много ли мне, старой, надо? Кирпичом по голове стукнут - вот я и готова". Т.Г. процитировал из "Чука и Гека": “...И получилась пика, до того крепкая, что если бы чем-нибудь проколоть шкуру медведя, а потом ткнуть этой пикой в сердце, то конечно, медведь сдох бы сразу”. 28 сентября 1980. "Получил из Афганистана письмо от Скобелева (начальник штаба 5-й мотострелковой дивизии), очень смешное. Первая страница - эпическое рассуждение, как трудно было усадить себя за письмо. Потом о хороших людях, более достойных газетного внимания. В их число попал даже НПО (начальник политотдела), о котором на месте сам Женя отзывался с недоуменным презрением. Нет, общаться искренне с военными профессионалами вдали от выстрелов нельзя". В "Правде" тех лет было не принято закрывать кабинеты на ключ, поэтому, не обнаружив коллегу на месте, мы иногда оставляли записки - деловые, а чаще шутливые. Две - гайдаровские - у меня случайно сохранились среди страниц дневника: "Держите такт, берегите пальчики. Т.Г." "Уважаемые товарищи! Мне очень не симпатичен бардак на капитанском мостике. Прошу осмотреться и навести корабельный порядок. Главный боцман Т.Г." На рубеже восьмидесятых у меня были две, помимо афганских, заграничные командировки - на совещания военных журналистов Варшавского Договора. Первое проходило в Болгарии, неподалеку от Варны, в доме отдыха офицерского состава Болгарской армии. Рассказать о нем не смогу: болгары в ту пору относились к русским с любовью, проявляя такое гостеприимство, что остановиться, оглянуться, тем более запомнить происходящее не было никаких сил. Для меня ситуация осложнялась прекрасным сумасшествием первого зарубежного романа. Позже пытался описать эти дни в прозе и стихах, но слова выглядели столь же неправдоподобными, как и действительность. Второе совещание проходило в Венгрии. Там тоже было гостеприимство, усугубленное разъездами по экзотическим районам страны, и тоже были молодые красивые переводчицы. Однако память возвращала меня в Болгарию, поэтому на женщин я не заглядывался, зато всмотрелся в товарищей по оружию - перу и диктофону. А ведь было оно, братство народов социалистических стран. Ну пусть не братство, но хотя бы дружелюбное взаимопонимание. И вряд ли случайно самую длинную запись в дневнике застойных времён я сделал о своих зарубежных друзьях-журналистах: 28 октября 1980. "Вернулся из Венгрии - совещание журналистов Варшавского Договора. Очень развлекал Петр Китенски из военной редакции "Звезда" Болгарского радио. Приехал с диктофоном "Филипс", ему поручили делать передачу о совещании, взять интервью у руководителей делегаций. Встреча в каком-то окружкоме. Обшитый деревом зал, мягкие красные стулья. Роскошная официальность. - Какой это город? - Петр у своих полковников при входе. - Молчи, молчи! - Мне же надо передачу делать! А я не знаю, какой город! - Да молчи ты, молчи! После этого Петр мне жаловался: - У них такая игрушка - капитанчик: принеси, унеси, не пей, не кури, делай передачу, но ничего не спрашивай. Записывал Дитмара Яммера (редактор военного отдела "Нойес Дойчланд"). Мы с Кузьмичом (Виктор Бысько, из нашего радио) хотели выпить, но не было стаканов. Я пошел к Петру, пригласил со стаканами. Пришлось звать и Дитмара - пусть у нас запишется. Петр уже в подпитии. Грустный: - Я думал, что со мной очень приятно спать. Но со мной страшно. У меня ночью взяли нелегальное интервью. Я - храплю!.. Начал трясти свой вечно ломающийся "Филипс", прокрутил кассету. "Филипс" захрапел. - Это я... Бедная Людмила Александровна! (Жена у Петра русская). Полковник - и тот не выдержал, сегодня будет спать у нашего руководителя. Так что у меня теперь отдельный номер! - закончил Петр торжествующе. Дитмара долго не было, я пошел к нему: с немецким педантизмом писал на бумажке текст своего интервью. Успели пока что выпить с Петей и Кузьмичом. Оба они - радиолюди. Вот и решили разыграть Дитмара с помощью техники: приготовили запись храпа, сунули "Филипс" под кровать. Дитмар пить не стал: якобы болен после недавних германских учений. Петя успел включить магнитофон, но вышло громковато, просто рев какой-то из-под кровати. Дитмар все равно понял не сразу: - Где храпит? Сделали вид, что привыкли: - Да за стеной, наши полковники. Житья от них нет. Петр достал магнитофон, перемотал ленту - не включается. Долго тряс, ругался - заработало. Дитмар произнес начало по бумажке, потом запутался и по-русски объявил: - Говорит радиостанция Балатон. Говорит радиостанция Свободный Балатон... Петя показал раскрытую ладонь - дескать, нормально, выключил, стал проверять запись. Включил - храп, долго мотал - снова храп. Озадачился, потряс машину, поднес к уху. Включил потихоньку - храп. Кузьмич разозлился: - Ну явно же не та запись, зачем слушать, крути дальше! Петр поджал губы, прокрутил: топот ног и голоса. Похоже, несколько человек идут по коридору и разговаривают. - Здесь этого не было! - обиделся Петр.- Здесь только я должен храпеть. И Дитмар. Дитмар начал злиться. Петр сосредоточенно слушал, как люди идут по коридору. - Кто идет, куда идет - не знаю. Может, это еще в прошлом году. - Да крути ты назад! - закричал Кузьмич. - Проскочил, наверное. Петя послушал еще, как люди ходят, и начал потихоньку, с остановками отматывать. Вдруг "Филипс" заговорил голосом Дитмара: - ... радиостанция Свободный Балатон. -У, нормально, - обрадовался Петр. - Послушаем начало. Отмотал не больше метра - опять зазвучал храп. Петр удивленно посмотрел на Дитмара, я не выдержал, начал смеяться. Дитмар забрал магнитофон и ушел, принес через десять минут: все выступление было записано нормально, сам записал. Петр удивился, и мы снова выпили. ...По дороге от венгерских пограничников заехали в серные бани. Поздно, десять вечера. Утомленные полковники всех национальностей заглянули в душевую и уехали на одном из двух "Икарусов". Молодежь осталась. Испытали полдесятка бассейнов с непредсказуемой водой, отпарились в сауне и осели в комнате отдыха с огромными диванами. Пьем пиво, не торопимся. Лучшие часы совещания. Томаш Молнар иронично заявляет: - Это записано в программе, а мы программу выполняем. ... Доклад нашей делегации - самый последний. Все порядком утомлены, опять куда-то опаздываем. Сидим у низкого столика, давно сняли наушники, не слушаем ничего, курим, пьем "пепси". Вдруг Кузьмич берет доклад у Аристова (наш руководитель), начинает читать. Сначала спокойно, потом вслух ругается, даже матом. Мы его успокаиваем. - У вас тиражи какие?! А у радио - сто миллионов! Об окружных газетах, про которые никто не слыхал, расписано, о радио - ни единого слова! С ума все сошли. Я не могу такого позволить! Аристов даже пугается: - Вот листики, напиши, я вставлю в доклад. Злой Кузьмич пишет страницу за страницей. Гляжу на него с интересом, пытаюсь образумить юмором - не понимает. Спрашиваю Аристова: как это все прочитать, куда всобачить? Ведь доклад будет озвучивать переводчик, Аристов должен произнести только первую и последнюю фразы. - Я в конце скажу, где о телевидении будет речь. Всё, очередь нашего доклада. Аристов едва-едва успевает пробежать глазами сочинение Кузьмича. Переводчица замолкает, поднимается Аристов: - Хочу сказать о роли теле- и радиожурналистов в освещении военной темы. Дальше - по сочинению Кузьмича. Оно странное. - …Только в Зауралье, раскинувшемся от Урала до берегов Тихого океана, расположено свыше пятидесяти миллионов радиоточек. В европейской же части страны радиозоны охватывают густонаселенные области, где проживает более ста миллионов слушателей радио... С введением в строй новой радиосети "Орбита-2" аудитория, которую охватывает своими передачами советское радио, практически стала всенародной... Кузьмич развернулся в гимне техническим возможностям радиовещания, а Аристов, читая, далеко не все понимает и начинает волноваться. Затряслись колени - в буквальном смысле: дергалась то одна, то другая нога. Пару раз прервался голос. Видимо, полковник боялся, что читает вообще какую-то антисоветчину. Кузьмич сидел хмурый, сосредоточенно слушал: все ли, что им написано, звучит, нет ли сокращений? Минут десять - чуть ли не половину времени всего доклада - Аристов провозглашал о радио. Позже, на обеде, все подкалывали Кузьмича. Лучше всех - Соловьев из Главпура, я даже не ожидал, что он настолько умен. - Виктор Кузьмич прав, очень прав. Роль печати у нас явно переоценивается. Кому нужны эти газеты, журналы, прочая малотиражная профанация? Рогач, редактор окружной газеты из Киева, попытался возразить. - Ты уж меня, пожалуйста, не перебивай! Кто читает твои окружные листки? В любой казарме лежат непрочитанные кипы, а солдаты тем временем сидят у приемников, слушают радио... Нет, конечно, для "Правды" я делаю исключение. "Правду" я ежедневно смотрю: в метро едешь, закроешься газетой - благо, бумага у нее плотная, думаешь. Но радио - оно всегда со мной, как и с каждым из советских людей. Идешь в ванну бриться - разве газету с собой берешь? Да ни в жизнь! Радио включаешь. Заодно и послушаешь, что там сегодня в газете нашлепали. Кузьмич настороженно посматривал на Соловьева, но не решался ни поддерживать, ни опровергать. …Поехали в винный кабачок. Подвал, цыгане на скрипках пиликают. Всем делегациям сыграли что-нибудь национальное. Монголу по ошибке сыграли кубинскую "Ласточку". Он не понял и обиделся: - Почему не сыграли монгольской песни? Царев (из нашего Союза журналистов) стал убеждать, что сыграли, просто монгол в это время пил вино и прослушал. - Какую же песню? - "Красные всадники". - ...Но я такой не знаю. - Как же не знаешь, она и на русский переведена. (Да, перед этим Кузьмич уговорил венгерского руководителя Ласло, а тот - руководителя оркестрика, чтобы сыграли хоть что-нибудь псевдомонгольское. После чего и последовал разговор). Царев продолжал: - Могу напеть… И затрулялякал, подражая оркестру. Вмешался Кузьмич: - А, "Красные всадники". Хорошая песня. Стал подпевать, со словами: "Скакал монгол через пустыню…" Наш монгол поразился, что забыл вдруг такую известную революционную песню, пошел благодарить оркестр, подарил музыкантам огромный талмуд о монгольской армии и значки". Еще одна памятная история светлых застойных лет касалась Румынии. Начиналась она тревожно. Гайдар был в командировке, Студеникин, кажется, в отпуске, я один "зашивался" в отделе, а тут вдруг вызов к первому заместителю Главного редактора Ю.Склярову. За целые годы работы в газете я ни разу не общался со Скляровым наедине. Понятное дело - разница уровней; кстати, первый заместитель Главного редактора "Правды" традиционно избирался кандидатом в члены ЦК КПСС. Но существовала в Склярове и некая добавочная отстраненность от именно журналистских, творческих дел. До перевода в газету он был заместителем заведующего какого-то отдела ЦК; пишущие люди в редакции единодушно считали, что Юрия Александровича назначили в "Правду" для того, чтобы сдерживать вольнодумные фантазии Афанасьева. Знакомая секретарша в приемной шепнула: - Спросил, кто дежурит в военном отделе, приказал срочно вызвать; перед этим был звонок по "кремлевке" - ее не подслушаешь… Скляров выглядел и говорил чрезвычайно серьезно: - Приближается дата освобождения Румынии. Пусть не круглая, но ее надо отметить в газете. И сделать акцент на то, что румынская армия в конце войны сражалась на нашей стороне. Какие у отдела по этому поводу планы и предложения? Планов не было никаких: подобные даты доселе не отмечались, тем более не принято было хвалить румын, которые почти всю войну воевали против СССР, да и в нынешние времена были самыми ненадежными из союзников. - Если не поступит ТАССовского материала, можем подготовить свою небольшую заметку… - Боюсь, вы меня не поняли. Нужна не заметка, а развернутая статья крупного военачальника. - Юрий Александрович, крупного не получится: вы же знаете лучше меня, что от Румынии сейчас все шарахаются. Конечно, если будет прямой приказ из ЦК… - А моего указания вам не достаточно? - Очень достаточно. Но ведь моя подпись под материалом вас не устроит? Скляров сделал вид, что пытается улыбнуться: - Прошу отнестись к заданию с полной серьезностью. Будет правильно, если написавший статью военачальник окажется и участником тех боев. И прошу держать меня в курсе. Из кабинета Склярова я вышел грустно озлобленный: что за дурацкие тайны меня преследуют - то с Японией связаны, то и вовсе с какой-то Румынией… И вертелась в голове чья-то фраза: "Румынский бардак". Вернулся в отдел, полистал источники по Ясско-Кишиневской операции, споткнулся на фамилии "Маргелов" – командовал в Румынии одной из наших дивизий. И сразу вспомнил, что "румынский бардак" - это же самое частое (после мата, конечно) ругательство легендарного основателя и командующего ВДВ (Воздушно-десантные войска) Василия Филипповича Маргелова! Правда, лично я этого ругательства не слышал, и с Маргеловым не знаком, но источник информации абсолютно надежен: генерал В.Краев, нынешний командарм в Забайкалье, бывший десантник, ученик и любимец Маргелова. С Владимиром Степановичем я однажды объездил всю его армию; в дороге и на гарнизонных ночевках говорили о многом, сейчас перескажу только несколько его воспоминаний о Маргелове. После войны, когда Василий Филиппович командовал десантной дивизией в Каунасе, трое пьяных солдатиков столкнулись с милиционерами на мосту, те пытались их задержать, десантники сбросили старшего милиционера в воду, сами тоже спрыгнули, переплыли реку, ушли. Маргелову позвонили аж из Москвы: "Найдите и сурово накажите". Выстроил дивизию: "Я хочу знать, трусы мои десантники или нет?" Трое виновных вышли из строя. Дал им по десять суток отпуска. После Каунаса Маргелова назначили командиром корпуса в Забайкалье. Приехал на парашютные прыжки в какой-то полк, там десять "отказчиков" (испугавшихся прыгать). Вызвал к себе, побеседовал. Все отказчики - из деревни, до армии никто на самолетах не летал. "Да и я, старик, давненько в самолет не садился. Ну что, ребята, полетаем немножко?" С летчиками встретился заранее, договорился. Подруливает Ан-2, выходит командир экипажа: "Товарищ комкор, это военный самолет, без парашютов никого не пущу" "Слышите, ребята? Перестраховщик какой, е.е.м." Взяли парашюты в чехлах, заволокли в самолет, бросили на пол. Уже начинают выруливать, тут выходит из кабины второй пилот: "Это военный самолет. Наденьте парашют, товарищ комкор. Иначе взлетать не будем: мало ли что в воздухе может случиться". Надели, летят. Вдруг из кабины дым. Летчик выскакивает: "Горим, падаем!". Маргелов первым из самолета выскочил, за ним - вся десятка. А следом дымовая шашка летит - пилоты выбросили из кабины. На земле собрались, подходит командир полка: "Еще раз будете прыгать, товарищ комкор?" Маргелов повернулся к бойцам: "Ну что, ребята, прыгнем еще разочек?" Разбежались со страху по всему летному полю. ВДВ называют порой "Войска Дяди Васи". Василий Филиппович возглавил их в 1954-м, через пять лет его временно сняли - по итогам "Медвежьего бунта". Бунт действительно был. Комдив Псковской дивизии пригласил командующего на свой юбилей, а заодно и поохотиться. Маргелов охоту любил, согласился. Вызвали и женщину - симпатичную и неглупую: секретарь местного райкома партии по идеологии. А в охотничьем домике уже второй год медвежонок жил, незаметно подрос. Псковитяне похвастались: "Он у нас и водку пьет!". Перелили бутылку в миску, накрошили хлеб. Медведь радостно скушал, а через десяток минут озверел: бросился на женщину-секретаря, поцарапал, руку сломал. Пришлось пристрелить, - медведя, конечно. Спустя два года Василия Филипповича в должности восстановили, и он стал более внимательно относиться к политике. На юбилейном пленуме ЦК ВЛКСМ (50 лет комсомолу) тридцатилетний Краев - самый молодой в стране командир полка - зачитывал приветствие от имени Вооруженных Сил. Дочитал, оглянулся на президиум, успел заметить, что Брежнев, вроде, приподнимается, но папку с приветствием машинально отдал председательствующему. Маргелов в перерыве его обругал: "Почему передал не Брежневу? Видел же, как я раньше Косыгину подарок от ВДВ вручил. Если бы и ты не оплошал, - вся власть бы наша была!.." Василия Филипповича окончательно сняли с должности в 1979-м - по проискам тогдашнего первого заместителя Министра обороны Маршала Советского Союза С.Соколова. А через несколько месяцев - 50-летие ВДВ. На торжественном собрании в ЦДСА (Центральный дом Советской Армии) новый командующий Маргелова даже не упомянул. Василий Филиппович обиделся, не остался на ужин. Солдаты дожидались у выхода: "Товарищ командующий, можно с вами сфотографироваться?" - "Солдатам я никогда не отказывал…". Увидел Краева: "Володя, я как будто опять в румынском бардаке побывал. Не боишься об меня замараться? Тогда проводи к машине". В бытность командующим Маргелов обзывал румынским бардаком все, что не нравится; говорил, что румынские бардаки - самые грязные. Так вспоминал о своем командире и учителе Краев, позже я наслушался о нем еще немало историй, особенно много – в Афганистане: там офицеры-десантники окончательно поняли, что даже чудачества Маргелова готовили к войне, к выживанию и победе в любой обстановке. Конечно, печатать в "Правде" статью за подписью Василия Филипповича было небезопасно: опальный генерал, недруг высокого маршала... Но ведь гражданские начальники военных скандалов не знают, - почему не рискнуть? Тем более, что генералов армии в те годы со службы не выгоняли: даже сняв с должности, оставляли в группе Генеральных инспекторов Вооруженных Сил - "Райской группе", как тогда называли. В общем, доложил Склярову, что нашел идеальную кандидатуру - бывший комдив в Ясско-Кишиневской операции, недавний командующий Воздушно-десантными войсками, генерал армии, Генеральный инспектор Вооруженных Сил СССР. Скляров проникся, даже почтительно засомневался: согласится ли такой большой человек срочно писать для газеты статью? Помню, что и я слегка удивился: неужели первый заместитель Главного редактора "Правды" в самом деле не знает, что подобные статьи обычно пишут не "авторы", а мы, журналисты? Нашел телефоны Маргелова, дозвонился по домашнему. Ответила супруга: Василий Филиппович только что вернулся из госпиталя после тяжелой полостной операции, нельзя ли позвонить через неделю-другую? Однако в трубке уже звучал мужской голос - хрипловатый, ослабленный, но решительный. Я снова представился, коротко изложил ситуацию. Маргелов не колебался: - Буду завтра на службе. Созвонись с моим адъютантом и приезжай. Встретились в доме на Фрунзенской набережной, где располагался штаб Сухопутных войск и группа Генеральных инспекторов. Кабинет Маргелова был небольшим и утопал в табачном дыму. - Приехал пораньше, хоть накурился по-человечески, - понял мой взгляд Василий Филиппович. - Дома-то жена не дает. Не волнуйся, сейчас проветрю. Встал на стул, перешагнул на высокий подоконник, открыл форточку. Было заметно, как трудно ему даются движения, но и понятно, что вслух замечать этого нельзя. Дальнейший разговор передаю приблизительно, поскольку Маргелов выражался, конечно, в свойственной ему манере ("с использованием идиоматических выражений"), порою вдруг морщился и замолкал: явно от боли, но заодно и прикуривал "беломорины" - одну от другой. Рассказал Василию Филипповичу, какая примерно нужна для "Правды" статья, попросил вспомнить что-нибудь из румынских времен. - Понял. Записывай. Вошел я, значит, с дивизией в эту Румынию, увидел этих румын... Вот не поверишь: у них офицеры корсеты носили, а некоторые даже губы подкрашивали. Взяли мы пленных, я их допрашиваю, а сам не пойму, с кем говорю - с проститутками, что ли? Да и проститутки у них не лучше. Представляешь, половина дивизии триппером переболела, и я в том числе! Самые грязные бардаки - точно в Румынии. - Товарищ генерал армии, для статьи это несколько личное… Да и нужен более поздний период, когда румыны уже стали как бы за нас, какой-нибудь боевой эпизод с их участием… - Понял. Пиши. Мне сверху звонят: дескать, румыны немцев предали, будут теперь за нас, организуй взаимодействие с их ближайшим полком. Ну, вызвал я их командира, спросил: "Приказ Сталина номер 227 знаешь?" А на фронте этот приказ знали все, даже немцы. Румын тоже сказал, что знает. Так вот, говорю: если хоть один немец пройдет через твои позиции и покажется мне на глаза, буду действовать по Сталинскому приказу. Василий Филиппович снова поморщился, прикурил очередную папиросу, надолго замолчал. Дописав фразу в блокнот, я напомнил о главной теме: - И чем кончился этот боевой эпизод? - Да прошел какой-то ненормальный фашист… - И что же вы сделали? - Война есть война. Развернул артиллерию и шарахнул по этим румынам… В итоге я договорился с Маргеловым, что напишу приблизительный текст по источникам, потом снова встретимся - дополним и согласуем. Вторая встреча состоялась у него дома, на Сивцем Вражке. Василий Филиппович прочитал статью, грустно ругнулся. - По фактам все правильно, но кому это сейчас интересно? Ладно, тебе виднее. Давай подпишу и будем чай пить: жена другого не дает… |
Похожие:
 | Место нахождения общества: 125040, г. Москва, ул. Правды, д. 26, 4 этаж, помещение XXII, комната 67А | | Мировой судья судебного участка №5 Гагаринского судебного района города Севастополя Гонтарь А. В. (299014, г. Севастополь, ул. Правды,... |
| Iii. Уголовное преследование главного редактора газеты «Право-защита», сопредседателя «Общества Российско-Чеченской дружбы» С. М.... | | Его мучают головные боли, слышатся голоса, а сам он собирает на улице старые пуговицы, уверяя всех, что на самом деле занят поиском... |
| Общественная атмосфера, которая была порождена попытками обуздать, стереть историческую память народа, ярко передана в поэме А. Твардовского... | | Мне думается, что раздумье над прошлым, оценка его по совести, безбоязненное приятие исторической правды сейчас особенно необходимы... |
 | РФ, 127015, г. Москва, ул. Правды, д. 23, почтовый адрес: рф, 127137, г. Москва, а/я 54, контактный телефон: 8 (495) 787-44-83, электронная... | | Беларусь, город Минск, гражданство: Республика Беларусь, пол: Женский, паспорт мк 000000, выданный Октябрьским рувд г. Минска, дата... |