Рославл ь 2 0 0 6 оглавлени е
Скачать 3.29 Mb.
|
| § 9 Учёба в МИНХе Когда я учился в 9 классе 627 школы, то подру- жился с одноклассником Леонидом Олицким. Он жил как раз напротив Плехановского института. Окно их довольно большой комнаты на первом этаже выходило прямо на фасад первого корпуса. Однажды, выглянув в это окно, я увидел стоящего сбоку от входной двери молодого человека, по-видимому, студента, который одной рукой опирался на палку. Леонид ска- зал, что в этот институт мало кто идёт учиться, и поэтому туда принимают инвалидов. Впоследствии мой приятель С.Н. Пылёв говорил, что по престижности столичные вузы распределяются так: на первом месте какой-то физико-технический институт, который на-ходится в Московской области, на втором - инженер- но-физический (МИФИ), на третьем - мехмат МГУ. Дальше идут различные технические институты, на предпоследнем месте эта самая “Плешка” и на пос- леднем - институт министерства мясной и молочной промышленности. И другие мои сверстники относились к физическим и техническим вузам с почтением, а “Плешку” не считали достойной внимания. Бирюлёвский земляк Боря Ямченко был возмущён, когда я решил поступать в Плехановский институт. Он сказал моей матери довольно длинную речь, в ко- торой несколько раз назвал меня дураком. То, что мне надо было устраиваться как-то иначе, он чув- ствовал правильно, но не подозревал, что я просто вынужден идти по линии наименьшего сопротивления. А на следующий год он меня поразил, когда сам пос- тупил в мясо-молочный институт. Знаменитый анархист П.А.Кропоткин (см. его “Записки револючионера” М.,1966, с.164) рассказы- вает, что он тоже не мог учиться по своему жела- нию, потому что “отец и слышать не хотел об уни-верситете”. С точки зрения моих склонностей, выбор был предельно нелепым. До этого я даже не подозревал, что такой факультет вообще существует. Но, как об- наружилось впоследствии, в этом выборе была не только ошибочность. Когда я собрался ехать пода- вать документы, мать почему-то решила ехать со мной, и там обнаружилось, что поскольку я закончил вечернюю школу, должна быть характеристика с места работы или ещё какой-то документ, которого не ока- залось. Она немного поспорила с представителем приёмной комиссии и документы он взял. В другом месте, где поступающих было больше, мои документы могли и не принять. А впоследствии, когда я не осилил вторую сессию и был отчислен за неуспевае- мость, через полгода меня восстановили на первом курсе, чего в другом месте могли и не сделать. Документы принимали в первом корпусе направо от входа в полуподвальном помещении. Пришлось пе- реписывать автобиографию, которую я сначала соста- вил неправильно. Наконец выдали экзаменационный лист с наклеенной на нём фотографией, и я снова пошёл гулять и загорать. Лишь за 8 дней до экзаме- нов я начал готовиться в основном по физике. Мою инородность на том факультете, куда я пос- тупал, наверное чувствовали даже посторонние люди. На первом же экзамене по математике письменно, когда мы расселись по скамьям, но ещё не получили задания, ко мне вдруг подошёл представитель приём- ной комиссии с красной повязкой на рукаве и ска-зал: - Ваши документы! От неожиданности я растерялся и вместо правого внутреннего кармана полез в левый, где у меня ле- жали шпаргалки. Выхватив оттуда пачку шпаргалок, попытался засунуть их в другой карман, где у меня как раз лежали документы. Пришлось снова вынимать шпаргалки, класть их на место и только после этого я наконец достал то, что нужно. Он посмотрел экза- менационный лист, вернул его и ничего не сказав отошёл. Наверное ему показалось, что я не абитури- ент, а посторонний человек, который пришёл сдавать экзамен за одного из абитуриентов. Экзамен проходил в большой аудитории в первом корпусе. Мы получили по 5 примеров, которые надо было решить за 3 часа. Первые 4 примера вместе с переписыванием начисто я осилил за 20 минут, а последний - показательное уравнение - сначала не знал как решать. Немного посидев, сообразил в чём дело. Затем переписал эти примеры и их решения на отдельный листок, чтобы дома ещё раз проверить, сдал работу и через 40 минут после начала экзамена уже выходил из аудитории. Дома убедился, что всё сделано безукоризненно, и до сих пор не знаю, по-чему мне поставили четвёрку. Сочинение писали в той же аудитории. Рядом со мной сидел какой-то упитанный парень, который спи- сывал из моего сочинения, хотя у него была другая тема, и даже шептал, чтобы я убрал руку, а то ему не видно. Заглянув в его работу, я обнаружил не совсем складную мешанину фраз, среди которых за- помнилась такая: “Несмотря на то, что у него от- мёрзли ноги, он продолжал идти вперёд”. Это вроде про Павла Корчагина. Впоследствии я узнал, что этот парень занимается тяжёлой атлетикой. Тему свою я благополучно изложил, но в право-писании мог допустить огрехи, и поэтому твёрдой уверенности в определённой оценке не было. Резуль- таты что-то долго не вывешивались, и я через неде- лю приезжал и пытался узнать свою оценку, но ниче-го не добился. Так до сих пор и не знаю что мне поставили. Физику устно мы сдавали во втором корпусе в физической аудитории, где нам впоследствии читали физику и экономику торговли. Нам заранее объявили, что экзаменатор сам будет нас вызывать. Взяли би- леты, расселись, готовимся отвечать. И вдруг слы-шу: - Тёжникова! “Ну, - думаю, - опять переделали мою фамилию”. Беру свои бумажки, спускаюсь к экзаменатору, но тут выясняется, что он действительно вызывал ка- кую-то Тёжникову, а не меня. Возвращаюсь на своё место и через некоторое время слышу вызов другой женщины-экзаменатора. Отвечаю по билету, потом вроде не совсем верно рассказываю или не совсем верно рисую колебательный контур и получаю четыре балла. При моих неуверенных представлениях в об- ласти физики такой результат - удача. Как сдавал химию, абсолютно ничего не помню, как будто этого экзамена вообще не существовало. Знаю только, что химия считалась у нас профилирую-щим предметом, и потому такой экзамен обязательно был. И ещё помню, что все мои оценки были четвёр-ками, то есть и по химии я получил четвёрку. Дедушка Тимофей Георгиевич предупредил, что на собеседовании будут спрашивать, почему решил пос- тупать именно на этот факультет. Я, как оказалось впоследствии, совершенно не понимал куда иду и стал говорить про столовые и ещё что-то в этом ро- де. Дедушка подытожил: - Энтузиаст общественного питания. Общественным питанием у нас занимался техноло- гический факультет, и если бы действительно задали такой вопрос, то я полностью осрамился бы. Но его не задали. На собеседовании наш декан Лев Николае- вич Ловачёв спрашивал о занятиях спортом, но спор- тивных разрядов у меня не было. Наконец выясни-лось, что я учился в музыкальной школе, и это от- метили в бумагах. Вскоре после начала занятий я подружился с Во- лодей (теперь Владимир Михайлович) Жиделевым - ве- сёлым и общительным студентом нашей группы. Он жил тогда в Голиковском переулке недалеко от метро Но- вокузнецкая. Его отец был старшим научным сотруд- ником Академии Педагогических наук (впоследствии стал член-кором), а мать работала в аптеке. В сборнике статей “Нет чести выше” (Ярославль,1987, с.13-18) рассказывается о большевистском деятеле Н.А.Жиделеве. Я полагаю, что это дедушка Володи, да и внешнее сходство вроде есть. У Володи были особые затруднения с математи- кой, и я взялся разъяснить ему курс матанализа, который нам в это время читали. В свободной ауди- тории третьего корпуса мы проводили свои занятия, на которых нередко присутствовал и ещё кто-нибудь из нашей группы. При этом сразу обнаружилось, что Володя не умеет делать алгебраические преобразова- ния. Пришлось сначала осваивать упущенные им раз- делы алгебры, а затем переходить к понятию произ- водной функции и всему прочему, что мы тогда слу- шали на лекциях. Вскоре он уже вполне ориентиро-вался в нашем вузовском курсе и впоследствии сдал математику на четвёрку. А мне он однажды сказал: - Я сюда поступал, потому что у меня голова... - тут он постучал пальцами по черепу, - а ты-то зачем сюда шёл? Но старательными мы оказались только в матема- тике, а по остальным предметам ухитрились даже не- много прогулять, и в результате в начале сессии обнаружилось, что мы не допущены к экзамену по фи- зике. Мы не сделали несколько лабораторных работ, а потому не могли сдавать зачёт, без которого не могло быть и речи об экзамене. Пришлось срочно до- делывать эти работы, а потом надо было ещё полу- чить направление из деканата и найти нашу препода- вательницу, чтобы она назначила день и час сдачи зачёта. Демьян Демьянович Бакзевич, который тогда был заместителем декана, спросил имя-отчество нашей преподавательницы, а мы не помним. Я ответил, что её фамилия Штейман. Он, по-видимому, воспринял мою такую избирательную памятливость на нерусскую фа-милию как результат несколько националистической направленности ума и, пытаясь затем дозвониться на кафедру, упомянул, что женщины выходят замуж за разных мужчин, и потому фамилии у них могут быть разные. Наконец он выяснил, что её зовут Татьяна Васильевна, и оформляя нам направление, негромко продекламировал из “Евгения Онегина” (гл.5 § IV): Татьяна (русская душою, Сама не зная, почему) С её холодною красою Любила русскую зиму... Оказалось, что она живёт в Сокольниках среди парковых насаждений в невзрачном домике, от кото- рого у меня осталось впечатление чего-то нестацио- нарного. Когда мы к ней приехали, она зажигала газ на кухне. В конечном итоге зачёты по физике мы получили, но тут на меня навалилось новое несчастье - исто- рия партии. Отношение к этому предмету у меня с самого начала было отрицательное. Ведь никакие критические замечания в адрес властвующей партии недопустимы, а потому речь здесь может идти только о её мудрости, непогрешимости и проницательности, то есть это льстивая апологетика и больше ничего. Ни о какой истине не может быть и речи, когда от- сутствует свободный критический подход к теме. По- этому лекции я прослушал для будущего экзамена, но в книги не заглянул. На экзамене же попытался дей- ствовать пустословием. Взял билет, написал пару листов рассуждений на бумаге и затем, когда отве-чал, добавил туда ещё что пришло в голову. Говорил долго, а наш преподаватель доцент Орлов слушал не перебивая. Со стороны могло показаться, что отве- чает отличник, и пятёрка ему обеспечена. Когда я закончил свою речь, Орлов стал спрашивать о содер- жании различных работ первого тирана, которых я, разумеется, и в руках не держал. Я пытался что-то экстраполировать, но неудачно. Задав мне несколько таких вопросов, он поставил в экзаменационную ве-домость “неуд” и вернул мне чистую зачётку. Такой результат был для меня неожиданным. Он указывал на то, что Орлов либо настроен против ме- ня, либо верит в научность истории партии. Никаких столкновений с ним у меня не было, да он и не мог меня запомнить, потому что я тихо сидел на лекциях как все. И в то же время вера взрослого человека в научность этой апологетики мне казалась невероят- ной. Так я тогда по молодости всё это понимал. А впоследствии, когда учился уже на втором курсе, и история партии давно закончилась, Орлов как-то ос- тановил меня, стал расспрашивать про мои дела и долго доброжелательно беседовал, как будто я был не двоечником, а запомнился ему ярким отличником. Я до сих пор не понимаю, как он меня запомнил и почему проявил такой интерес, хотя я больше у него не учился и экзаменов ему не сдавал (пересдал дру- гому преподавателю). Наверное спутал с каким-ни-будь другим студентом. На экзамен по математике я шёл с пустой зачёт- кой, а у моих однокашников там уже стояло по две оценки. Но тут дело было верное, потому что весь прочитанный курс я знал полностью, и наша препода- вательница положительно отмечала меня на семина- рах. Мне достался второй замечательный предел (это наверное был самый трудный экзаменационный во-прос), с которым я разделался как повар с картош- кой, ответил на дополнительные вопросы и получил свою законную пятёрку. А вот пятёрка по неоргани- ческой химии оказалась для меня неожиданной. В го- лове была какая-то мешанина разных сведений, пре- подавательница спросила дополнительно про закон действующих масс, мой ответ почему-то вызвал у неё восхищение, и она поставила мне пятёрку. Я вышел из аудитории с удивлением, что моя неуверенность и страх закончились таким совершенно неожиданным ре- зультатом. Затем я с другой группой сдал физику, пересдал историю партии другому преподавателю, и в зачётке появились две “удочки”. Первая сессия закончилась. Я отделался лёгким испугом и даже не потерял сти-пендию. У Володи вышло хуже. Кроме математики он ниче- го не сдал, обложился медицинскими бумагами и су-мел оформить себе по болезни академический отпуск. Его отец по этому поводу шутил, что теперь стало легко из студентов сразу переходить в академики и брать академический отпуск. Володя теперь мог гу- лять до 1 сентября, когда должен был приступить к занятиям снова на первом курсе. Но и в тот раз учёба у него не пошла и он уехал в Ростов, где за- тем благополучно закончил пединститут. Когда я его последний раз встретил в 1980 году, он писал дис- сертацию. Из-за тяжёлого разлада в семье, второй семестр я осилить не смог и по существу шёл на отчисление. Но декан посоветовал документы не забирать, а прийти в январе следующего года, когда он и вос-становит меня на первом курсе. Я так и сделал, а к тому времени мать уехала на новую квартиру и об-становка в доме стала спокойной. Поработав затем в двух магазинах учеником продавца, я восстановился в своём институте. 7 февраля 1966 года начались занятия в группе 414-Д, и я увидел своих новых однокашников. А праздник 23 февраля мы уже отмечали вместе на квартире моей матери. Она на этот день переехала в мою квартиру, где не было удобств, и потому эта квартира меньше годилась для многолюдных собраний. Затем 8 марта мы устроили вечеринку на даче друго- го нашего студента - Лёвы Ракитина. Его отец был членом-корреспондентом Академии наук, и дача у них имела два этажа при довольно обширных общих разме- рах. То есть жизнь наша пошла весело, и это не ме- шало учёбе. Весеннюю сессию я легко сдал без троек - две пятёрки и две четвёрки. Правда, с историей партии снова произошла осечка, но не такая страшная как прошлый раз. Про-сто я прибыл на экзамен в 12-м часу утра, когда его уже все сдали, и наш преподаватель Шамиль Ша-ниязович уже уехал. Такой же неторопливой оказа-лась и моя однокашница Нина Чепелева, так что мы потом вместе сдавали этот экзамен в 4-м корпусе на кафедре, и сдали благополучно, хотя Нине он поче-му-то поставил только “удочку”. На зачёте по качественному анализу тоже прои-зошло приключение. Преподавательница, которая в первую сессию поставила мне по неорганической хи- мии пятёрку, теперь дала для анализа вещество, хи- мический состав которого я мог назвать по внешнему виду. Это была типичная сернокислая медь, и я даже подумал: “Ну зачем она даёт такую чисто формальную работу!” Но всё же решил добросовестно проделать весь анализ. Седьмая группа катионов, разумеется, дала осадок. Затем обнаруживаю медь - всё точно. Принимаюсь за анионы. Но когда кислотный остаток серной кислоты должен был дать осадок, он его не дал. Переделываю, стараясь исполнять работу как можно аккуратнее, и наконец вроде что-то как-то не совсем определённо начинает осаждаться. Рапортую: сернокислая медь. Оказывается ошибся: хлорная медь. Преподавательница ещё спросила, помогал ли мне в этой работе цвет исследуемого вещества. Я ответил, что он-то меня как раз и запутал. В этом втором семестре я однажды чуть не взор-вался в лаборатории. Последней лабораторной рабо- той по органической химии был синтез. Всё шло хо- рошо, пока не потребовалось произвести выпаривание раствора. Я знал, что выпаривать надо в открытой чашке, но почему-то решил сначала покипятить нем- ного этот раствор в колбе, в которой он был налит. Подставил под колбу газовую горелку, затем вторую, подождал, но жидкость не закипала. Получалось ка-кое-то непонятное явление - не было никаких при-знаков, что жидкость близка к кипению, и я продол- жал нагрев. Вдруг мгновенно она покрылась пузырями и из горлышка вверх ударил фонтан газа и брызг. Я сразу же убрал горелки, но фонтан продолжал дей- ствовать ещё три-четыре секунды и оставил на по-толке пятно примерно в полметра диаметром. Два го- да затем, проходя мимо открытой двери или по двору мимо окон лаборатории, я видел на потолке это пят- но, а затем после ремонта оно исчезло. В нашей группе, в которой я теперь учился, оказался великовозрастный студент Юра Флоридов, которому было уже 32 или 33 года. Я увидел его в первый раз перед весенней сессией. Он пришёл на лабораторные занятия по органической химии и при-нёс допуск из деканата. Наша преподавательница до- цент Якушкина подчинилась разрешению деканата, но сказала, что вряд ли он сдаст зачёт. Однако дела у него пошли настолько успешно, что он обогнал нес- колько прилежных студентов, в том числе и меня. Мы не уложились в срок и пришли на дополнительное за- нятие, чтобы доделать свои работы, а он уже полу- чил зачёт. И впоследствии он появлялся только не-задолго до очередной сессии, быстро делал все ла-бораторные работы, сдавал зачёты и экзамены и сно- ва исчезал. Ребята говорили, что он ездил провод- ником в поездах дальнего следования. А поскольку он учился уже в третьем вузе (но вроде бы нигде не доучился до конца), то знаний у него вполне хвата-ло. Так он и закончил наш институт и получил дип- лом, появляясь только в сессию. В те времена я ещё не понимал причину иногда происходившего у меня упадка сил, а потому был напуган катастрофой во втором семестре. Чтобы как- то подстраховаться, на втором курсе решил пома-леньку готовить материал, который нам читали на лекциях. Благодаря такому заделу, я предполагал в случае нового упадка сил всё же переползти через очередную сесию. А лабораторные работы, которые были у нас самым главным делом, выполнял как можно более добросовестно. Давались же они мне, при от- сутствии склонности к химии, очень тяжело. Особен- но трудной была одна работа по количественному анализу в третьем семестре. Мне выдали небольшое количество белого порош-ка, и требовалось определить процентное содержание в нём бария с точностью до двух знаков после запя- той. Сделал я всё добросовестно, но наш преподава- тель Белков сказал, что ответ получился неправиль- ный. Переделываю всю работу, рассчитанную на 2-3 занятия, и каждую операцию выполняю особо тщатель- но и аккуратно. Действую на пределе точности, к какой вообще способен. По правилам, мы должны были выполнять вычисления с помощью логарифмических таблиц, но поскольку это приводило к какой-то очень маленькой неточности, я сделал все действия с многозначными числами-дробями на бумажке без ло- гарифмов. Затем записал в тетради, как положено, логарифмы, а в конце поставил свой, вычисленный от руки результат. То есть по существу перестраховал- ся. Подхожу к Белкову и сообщаю ответ. Он смотрит в своей записной книжке и говорит: - Неправильно. Это конец, потому что сделать как-то лучше я не способен просто физически. В отчаянии не пред- ставляю что предпринять дальше, но тут вдруг слы- шу: - А покажите как вы делали. Показываю и рассказываю, ещё раз титрую на глазах Белкова, и от добавления последней малень- кой капельки, как положено, изменяется цвет рас- твора. Белков смотрит, слушает, а потом говорит: - Молодец. Очень точный результат. Впоследствии я толковал это так, что у меня наверное сошлась третья цифра после запятой, и Белков заподозрил, что молодой парень нашёл подход к молодой девице-лаборантке, которая выдавала нам задания, и она шепнула ему ответ. В таком случае ошибка должна была вызвать у меня удивление, но вместо удивления он узрел на моём лице отчаяние. Тогда, прослушав мой рассказ о проделанной работе и убедившись, что я выполнил её добросовестно, он признал, что возможны такие точные совпадения. А в лаборатории физической и коллоидной химии, набирая в пипетку четырёхнормальную щёлочь, я не- чаянно слишком сильно потянул, и она попала в рот. Отскочив к раковине, я почти сразу её выплюнул и прополоскал рот водой, но всё равно потом на всех зубах несколько дней чувствовал сильную аскому, как после съедения большого количества очень кис- лых яблок. Из лекций профессора Маколкина мне особенно запомнилась фраза: - С точки зрения физической и коллоидной хи-мии, человек - это коллоидный раствор сорока про- центов сухого вещества в шестидесяти процентах во- ды. И ещё он однажды упомянул, что горючее косми- ческих ракет представляет собой коллоидный раствор алюминия, который довольно быстро осаждается. Но они (то есть он и ещё кто-то) проделали соответ- ствующую работу и сумели этот раствор стабилизиро- вать. Эти сведения не являются государственной тайной, - добавил он. В декабре 1966 года, получив все зачёты, я уже был неплохо подготовлен к экзаменам, благодаря по-стоянным домашним занятиям в течение семестра, и решил сдать досрочно те два, которые у нашей груп- пы шли последними. Таким способом сессия у меня заканчивалась на две недели раньше - 12 января 1967 года. Взял направление в деканате и один эк- замен сдал на пятёрку. Пошёл сдавать физическую и коллоидную химию. Экзаменовала какая-то женщина, которая спрашивала по всему курсу без всяких биле- тов. Сначала я всё отвечал правильно, но под конец запутался с уравнениями экзотермической и эндотер- мической реакций, и она предложила поставить мне четвёрку. Но я заявил, что нужна пятёрка. Тогда она сказала, что Маколкин будет недоволен, если она поставит его студенту пятёрку, так что надо идти к нему самому. Я пошёл к нему, когда он при- нимал экзамен у другой группы. - А? Двоечник? Не буду принимать! - воскликнул он, когда я вошёл в лабораторию с отдельной экза- менационной ведомостью. Я ответил, что пришёл сда- вать экзамен досрочно, и тогда он сменил гнев на милость. Я взял билет, сел за стол и стал писать вывод уравнения Гиббса-Гельмгольца. Вокруг скопи- лось несколько листов бумаги. Маколкин внезапно подошёл перевернул все эти листки, явно разыскивая шпаргалки, но не обнаружив их, сказал: - Не поддавайтесь, не поддавайтесь на соблазн, товарищ Сивенков, - и удалился на своё место за другим столом. Дописав, что мне было нужно, я подсел к его столу, положил перед собой первый лист и собрался отвечать. Но он взял этот лист, пристально в него вгляделся и сказал: - Ставь себе пятёрку. Дело в том, что у него дрожали руки (наверное после какого-то отравления), и он писал только мелом на доске, на пишущей машинке и мог ещё рас-писаться. Поэтому оценки себе мы ставили сами, а он их подписывал. Сдав ещё два экзамена вместе со своей группой, я не только досрочно закончил сессию 12 января, но и в первый и в последний раз в жизни стал отлични- ком. И случилось так, что эта вроде бы не очень нужная поспешность оказалась полезной, потому что на следующий день я заболел. Это был единственный случай болезни за всё время моего студенчества, и произошёл он тогда, когда у меня оказалось для этого время. В тот день я зачем-то поехал в Мос-кву, и когда подъезжал к Павелецкому вокзалу и уже стоял в тамбуре, вдруг почувствовал себя очень плохо и потерял сознание. У меня хватило сил в бессознательном состоянии войти в вагон и сесть на лавочку. В вагоне не было ни души, так что помочь мне никто не мог. Где-то через полминуты я очнулся и вскоре почувствовал себя сравнительно неплохо, но затем, когда вернулся домой, слёг с температу- рой и проболел несколько дней. Если бы я не стал сдавать сессию досрочно, то два последних экзамена пришлось бы пропустить по болезни и затем с по-мощью медицинских документов оформлять их перенос на другое время. То есть получилась бы дополни- тельная история с подозрительным совпадением вре- мени моей болезни и экзаменов. В деканате произвело впечатление, что я всё сдал досрочно и на отлично. И вот однажды во время перерыва ко мне подошла и заговорила заместитель декана Алефтина Николаевна. Расспросив о моих де- лах, она постепенно свела беседу к тому, что на факультете есть Ленинская стипендия, которую пока некому дать. - Ты наша надежда. Чтобы получить Ленинскую стипендию, надо было сдать на отлично три сессии и активно участвовать в общественных делах. Поэтому мне показалось странным, что меня сразу прочат в ленинские сти- пендиаты после первого успеха. Но через много лет я сообразил, что дело было в досрочности. На этом мои достижения закончились, потому что начались спецпредметы, и я на собственном опыте убедился в справедливости крылатого выражения де- душки Крылова в басне “Щука и кот”: Беда, коль пироги начнёт печи сапожник, А сапоги тачать пирожник, И дело не пойдёт на лад. На следующем курсе я умудрился в одну сессию завалить три спецпредмета, хотя все занятия посе- щал. Два из них сразу же пересдал, а третий - вку- совые товары - завалил вторично. Вкусовые товары - это в основном алкогольные напитки, к которым я никогда не чувствовал интереса. А доцент Огнева, которая читала лекции и принимала экзамены, как на грех была очень требовательной, или мне так каза-лось. Правда, другие студенты легко сдавали этот предмет и знали его очень хорошо. Однокашник Витя Максимов даже как-то спросил: - Вот скажи, почему в пивбаре около Павелецко- го вокзала пиво лучше, чем в пивбаре на улице Горького? - Не знаю. - А потому, что заведующий пивбаром на Паве- лецкой - родной брат директора пивзавода. Может быть Витя пошутил, но поскольку он не-редко заходил в пивбар выпить кружку пива с кре- ветками, а я там никогда не бывал и не представлял как можно пить эту пакость, соперничать с его по- знаниями по этой теме мне было невозможно. Все лекции Огневой я добросовестно прослушал и одно её выражение помню до сих пор: - Товарищи, коньяк по сравнению с водкой - си- вуха. Однако при отсутствии у меня внутреннего инте- реса к предмету, этого оказалось недостаточно. Так что и на пересдаче экзамена я получил “неуд”. Тут уж я с предельной поспешностью углубился в книги, изо всех сил стал зубрить и наконец с третьей по- пытки в самый последний день сессии 1 июля 1968 года получил по вкусовым товарам “удовлетворитель- но”. Это означало, что я вышел сухим из воды и не потерял стипендию. Как тогда было положено, на последнем курсе перед зимней сессией, которая проходила позже чем обычно, провели предварительное распределение вы- пускников по местам будущей работы. Перед этим среди нас, студентов, прошёл слух, что дипломы мы получим только после того, как три года отработаем по распределению. На дверях деканата вывесили спи- сок всех 85 студентов нашего потока в порядке убы- вания среднего балла успеваемости, и я там оказал-ся под номером 14 со средним баллом 4,14. Рядом висел список мест, куда нас приглашали на работу различные организации. Этих мест было значительно больше, так что даже выпускник, имевший средний балл 3,00 и стоявший в нашем списке последним, имел выбор. Но сначала всех парней собрали в деканате и с нами побеседовал полковник милиции. Он приглашал желающих поступать на службу в ОБХСС и рассказывал об этой работе. Придётся немного подучиться на курсах и затем нам присвоят офицерские звания. Ок- лад 105 рублей и 40 рублей за погоны. Со временем жалование постоянно повышается и выдают ещё деньги на покупку штатской одежды. Сначала он бодро вы-сказался, что все преступления они раскрывают. Мы стали задавать вопросы, он перешёл на отдельные боевые эпизоды и наконец наверное немного разгоря- чился: - Вы думаете как воруют - взял мешок на плечо и пошёл? Машинами вывозят! Во время войны был слу- чай: угнали два трамвайных вагона, загруженных му- кой. Я бежал следом и стрелял, но не догнал. Так и не нашли. На следующий день началось распределение. Я просмотрел список мест - по существу нечего вы-брать. Москвы нет, а в остальных местах предостав- ляют комнату или общежитие. Оклады 90-120 рублей. Лишь одно место мне показалось неплохим: город Ахангаран Ташкентской области, должность заведую-щего лабораторией, оклад 110 рублей, предоставля- ется отдельная однокомнатная квартира. Но посколь- ку я шёл лишь 14-м, надежды на это место было ма- ло. А в остальных местах, если предоставлялась от- дельная квартира, то это был север, а если место на юге, то предоставляли комнату или даже общежи- тие. Кое-как наметил ещё пару мест и жду своей очереди. Но оказалось, что все, кто впереди меня, просили Москву. Когда настала моя очередь и я во- шёл в деканат, там сидели и плакали несколько де- виц. Да и ребята тоже расстроились, что мест в Москве нет. Я был первым, кто выбрал себе место не в столице. Какой-то неизвестный мне товарищ, си- девший за столом вместе с нашим руководством, встал и воскликнул: - Молодец! Хорошее место выбрал, - и пожал мне руку. Так мне досталось самое лучшее место, на кото- рое я не очень надеялся, да в придачу ещё меня по- хвалили. После сессии происходило окончательное распре- деление. Нас собрали в обширном кабинете проректо- ра, и здесь же присутствовали представители заин- тересованных организаций. Называлась фамилия вы- пускника, и с ним устанавливал связь представитель соответствующего ведомства. Когда очередь дошла до меня, представитель моей организации (Госрезервы) заявил, что это место у них уже занято. Мне теперь приходилось снова выбирать, когда все хоть сколь- ко-нибудь подходящие места уже разобраны. Прорек- тор спросил, куда бы я хотел. - Тогда Москва, - ответил я, и он невольно улыбнулся, потому что справедливость была на моей стороне. Ведь меня лишили места, которое уже счи- талось моим. - Но ведь в Москве мест нет, - сказал он при-мирительным тоном. Я ответил, что в таком случае мне нужен юг и квартира, то есть место где-нибудь на юге, где предоставляется отдельная квартира. Он углубился в список, но там таких мест, разумеется, не было. Наконец представитель организации заявил, что они дадут место в Москве, так что пусть меня закрепят за ними. На том и порешили. Затем часть выпускников, по желанию, стала пи- сать дипломную работу, а остальные, в том числе и я - готовиться к государственным экзаменам. После экзаменов и защиты дипломных работ всем выдали дипломы, не откладывая на три года, как полагали некоторые из нас. То есть слух не подтвердился. Декан сказал напутственную речь, в которой совето- вал работать где кому угодно кроме должностей с материальной ответственностью, и на этом наша учё- ба завершилась. Матери в это время приснилось, будто я стою около школьной доски в коротких детских штанишках. То есть чутьё верно представило ей общее положение дел. А мне впоследствии изредка снилась учёба в институте, и всегда при этом проявлялась мысль о нелепости. 5 мая 1986 года снилось, будто нахожусь в химической лаборатории. Мне говорят, что сейчас я должен произвести гидратацию (то есть присоеди-нение воды). Я забыл что это такое, но виду не по- даю. Тут вдруг появляется Толик Поминов (мой одно- кашник), и я ему говорю, что должен сделать гидра- тацию, а вот какого вещества - не знаю. - Щёлочи конечно, - отвечает он. - И что получится? - Кислота. Эти сведения меня немного успокаивают, но я всё же не уверен, что кислоты получают из щелочей гидратацией. Припоминаю, что и щёлочи, и кислоты имеют кислородно-водородные группы, а кислотность или щёлочность вещества зависит от диссоциации во- дорода или всей этой группы - гидроксила. Пытаюсь представить себе в виде химических формул переход щёлочи в кислоту путём присоединения гидроксила, но ничего не получается. Мы с Поминовым стоим у стены, сплошь покрытой полками с банками реакти- вов, тут же различные химические приборы с труб- ками, он что-то говорит, и я просыпаюсь. 26 июня 1989 года приснилось какое-то учебное заведение, куда я должен прийти в определённую ла- бораторию или аудиторию. Открываю дверь этой ауди- тории, а там уже идут занятия, то есть я вроде бы не туда попал. Выясняется, что я просто пришёл не в то время. Мне надо в 13, а сейчас 11. Затем я размышляю, что и вообще учёба эта мне не нужна, и если я давно не ходил на занятия по английскому языку и не успеваю по некоторым другим предметам, то ничего страшного в этом нет. Меня отчислят, но вуз я и так уже закончил без всякой пользы. На этом проснулся. 8 декабря 1989 года видел во сне, будто учусь на предпоследнем курсе и удивляюсь, что я уже за- кончил товароведный факультет и теперь снова на нём учусь. Будет второй диплом товароведа, только с более поздней датой окончания института. Такой абсурд я вряд ли смог бы придумать в бодрственном состоянии, а во сне он пришёл на ум сам собой. И в жизни тоже как бы сами собой проис- ходят нелепости, которые заранее не придумаешь. Люди старательно выполняют бессмыслицу просто по- тому, что так сложились обстоятельства. |
Похожие:
 | Мир подвластен Богу, Бог подвластен принципам, Принципы подвластны нам! Кто же тогда Бог? |  | Проблемно-ориентированный анализ работы педагогического коллектива за 2012-2013 учебный год. Основные направления и задачи на 2013-2014... |