Рославл ь 2 0 0 6 оглавлени е
Скачать 3.29 Mb.
|
| § 2 Посёлок Бирюлёво Благоприятный ход событий обеспечен рядовому человеку не сам по себе, а благодаря его разумным осмотрительным действиям. Поскольку он не имеет больших резервов для компенсации своих просчётов, то не может растрачивать силы в бесполезных делах. Крупные ошибки приводят в его жизни к тяжёлым пос- ледствиям, и счастье он может сохранять только ес- ли не делает таких ошибок. Для поддержания непроч- ного благосостояния требуется особая осторожность: “где тонко, там и рвётся” - утверждает пословица. Ошибка произошла в 1952 году, когда из Соболе-ва мы переехали в посёлок Бирюлёво под Москвой, который впоследствии вошёл в состав Москвы. Этот посёлок располагался вокруг железнодорожного узла, где на семнадцати параллельных линиях маневровые паровозы составляли поезда, прибывали и отходили грузовые составы, раздавались сирены электричек. В любое время суток на всю округу ревел громкогово-ритель: “Вагонники третьего парка...” - и дальше шло какое-нибудь указание. От паровозного дыма снег быстро покрывался чёрным налётом, и сугроб, если его разрезать лопа- той, напоминал слоёный пирог, состоящий из белых и чёрных полос. Квартиру сняли в одноэтажном частном доме-развалюхе на Железнодорожной улице, где мет- рах в пятидесяти от нас каждые 10-15 минут прохо- дили электрички или товарные составы. Дом был кар- касно-засыпной с печным отоплением без водопровода и канализации. Стены таких строений делают в виде каркаса, обшитого с обеих сторон досками, в прост- ранство между которыми засыпают шлак или другой наполнитель. Вдоль стены с внешней стороны ещё шла завалинка, тоже наполненная шлаком и накрытая дос- кой. В целом наше новое жилище производило впечат- ление какой-то вросшей в грунт полуземлянки, кото- рая по сравнению с домами в Соболево выглядела убого, а относительно того, как я представлял себе прославленную Москву, получилась полная противопо-ложность. Я был ошарашен и возмущён, но хозяин вскоре сделал качели в дверном проёме коридора, я увлёкся этими качелями и смирился с неизбежным. Мы занимали небольшое пространство, отделённое от других жильцов фанерной перегородкой. Иногда ездили в гости к дедушке Тимофею Георгиевичу, ко- торый жил в общежитии, примыкавшем к гостинице Балчуг. Окно на первом этаже, которое существует и сейчас, выходило на трамвайную линию, и в метрах пяти от него громыхали трамваи. В комнате жили 4 человека. У дедушки было много земляных орехов, которые тогда нередко назывались китайскими ореха- ми, и ими я в основном занимался. В те времена не хватало преподавателей матема- тики, и директор одной школы решил переманить Ти- мофея Георгиевича к себе. Для этого он устроил ему улучшение жилищных условий: один из туалетов в школе освободили и поселили в нём Тимофея Георгие-вича. Справа от входа из пола торчал ряд чугунных труб от унитазов, забитых деревянными пробками, в воздухе чувствовался слабый запах уборной, но жил- площадь была обширная. Отношения с нашим квартирным хозяином со вре- менем ухудшились. Причину этого я не знаю, но пом-ню, что он был немного чудоковатый. Летом 1953 го- да он вдруг возмутился, что соседские ребятишки залезают на его забор или становятся на нижнюю планку забора, от чего она может сломаться. Зачер- пнув в уборной её жидкого содержимого, он вымазал этой жижей забор, как его иногда красят краской, и вонь кругом разнеслась страшная. Налетели мухи, в калитку надо было проходить с предосторожностями, чтобы не испачкаться, но забор стал неприкасаемым. Согласно сохранившейся выписке из домовой кни- ги, с 6 февраля 1954 года нас прописали на другой квартире на Парковой улице. Но снимали мы там не комнату и даже не отгороженный угол, а койку в од- ной комнате с хозяевами. На этой единственной кой- ке и спали. Хозяйку, неприятную полную женщину пожилого возраста, помню смутно. У неё вроде было два сына, один из которых жил в другом месте, и больше о них в памяти ничего не осталось. Зато хорошо помню бывшую владелицу всего этого дома Анфису Ивановну. Она - дворянка. В молодости знала французский, не-мецкий и английский языки. Потом лишилась доходов и жила продажей цветов со своего участка, немного шила на машинке и продавала по частям свой дом. Теперь у неё оставались последние две комнаты, в одной из которых жила она сама, а другую сдавала квартирантам - инвалиду, лишённому обеих рук почти по локоть, и его жене. Я однажды проходил через их комнату, когда они обедали, и видел, как он держал в левой руке огурец, зажатый между двумя обрубка-ми этой руки. На новую частную квартиру на Красноармейской улице мы переехали летом или в начале сентября 1955 года. Я хорошо запомнил как с соседскими ре-бятами лазил в питомник, ограждение которого сос-тавляло противоположную сторону улицы, и как одна-жды мы с утра до вечера бегали по жаре, и я потом заболел от перегрева на солнце, - так мне пред-ставлялось. Но прописали нас там лишь 12 октября. Квартира состояла из небольшой комнаты и маленькой терраски, вход отдельный со двора. Но зимой в нашей новой квартире оказалось очень холодно. Спасло то, что из одного дома на Школьной улице выехал какой-то офицер с женой, и освободившаяся комната по счастливой случайности досталась нам. Из последней частной квартиры мы выписались 19 января 1956 года, а уже весной, то есть месяца че- рез четыре, начался капитальный ремонт нашего до-ма, и нас временно поселили в туалете ближайшей школы. Этот туалет был небольшой, раза в три мень- ше, чем туалет Тимофея Георгиевича. Я видел собственными глазами как наш дом пол- ностью разобрали до фундамента, только не обратил внимания, оставили ли фундамент. Никогда бы не до- гадался, что капитально отремонтировать дом - зна- чит сначала его снести. А жильцы решили этим вос- пользоваться и стали просить об устройстве им от- дельных выходов и расширении жилплощади. 30 мая четверо жильцов подали заявление со своим планом улучшений. 31 мая трое других жильцов подали пись- менное возражение против этого плана. 4 июня на- чальник дистанции дал ответ с отказом. Водопровода, канализации или ещё каких-нибудь удобств в нашем доме не было ни до, ни после ре-монта. Воду носили ведром с колонки на улице, пи- щу варили на керогазе, грязную воду выносили по-мойным ведром. И чтобы всего этого достичь, потре- бовалось четыре года хлопот по откреплению из Смо- ленской области, по поиску частных квартир и по ходатайствам о предоставлении какого-нибудь госу- дарственного жилья. § 3 Школьные впечатления Мне не нравилось в детском саду, и поэтому я пошёл учиться не с семи лет, как тогда было приня- то, а на два месяца раньше. Первые классы школы № 34 размещались в том же одноэтажном здании, что и детский сад, в который я до этого ходил, только вход был с другого подъезда. 1 сентября мы стояли большой толпой во дворе, как казалось, довольно долго, а затем нас разделили на группы, провели в помещение и усадили за парты. Моей первой учитель- ницей была Мария Михайловна Будкова, которая и сейчас живёт в Бирюлёве, только на другой стороне железной дороги. Вскоре после начала занятий она сообщила, что ученик нашего класса Есипов утром спрятался под стол, чтобы родители не вели его в школу. Его действительно перестали приводить, и дальше мы уже учились без него. Мария Михайловна писала на доске как в пропи-сях, с таким же идеальным нажимом. Когда я заболел и сидел дома, она передала через мою мать задание писать заглавные буква “С” и “Д”. Эти буквы были написаны её рукой на листе бумаги, но самого про-цесса написания, как она его показывала на доске, я не видел. В результате “С” у меня получалась не-уверенной и некрасивой, а “Д” я писал не с того конца. Потом пришлось переучиваться, но все после- дующие годы, когда мы ещё писали подражая пропи-сям, эти буквы получались у меня очень плохо. К тому же я левша, а писать учился как все правой рукой. Мать впоследствии с одобрением вспоминала, что я плакал, но всё равно писал правой. И научил- ся не хуже правшей. Единственная особенность оста- лась на всю жизнь - это сгибание первой фаланги указательного пальца не назад, как у всех, а нем- ного вперёд. Я научился правой рукой держать ложку и вилку, играть на музыкальных инструментах, сту- чать на пишущей машинке, даже немного могу рубить топором, пилить, кидать камни, но это уже заметно хуже, чем левой. И моя двоюродная сестра Галя то- же писала правой, хотя она тоже левша. Поэтому для меня остались не совсем понятными те случаи, когда левша пишет левой рукой. И уж тем более не требу-ется перетягивать струны на скрипке, как это сде-лали для Чаплина. Левше играть на скрипке, держа смычок в правой руке, удобнее, чем правше. Однажды, когда я делал письменное домашнее за-дание, не влезло в строчку слово “гусь”. Я его разделил и -сь перенёс на другую строку. Но Мария Михайловна такой перенос зачеркнула, и у меня от этого осталось впечатление очень суровых требова- ний к письменной работе. Ещё из времён первого класса запомнилось как после уроков во дворе школы видел второклассников, которые шли домой. При этом появилась мысль, что доучиться до второго класса - это очень долго, а закончить все десять классов - это что-то беско- нечное. Но вскоре как-то незаметно я перешёл во второй класс, а поскольку каникулы в начальных классах наверное больше, чем в старших, у меня по- том долго оставалось убеждение, что каникулы летом должны начинаться 15 мая и продолжаться три с по- ловиной месяца. В феврале 1954 года мы с матерью переехали на другую квартиру, и ходить на занятия стало значи-тельно дальше. Поэтому во второй класс она переве- ла меня в начальную школу в “военном городке”, как тогда называли часть Бирюлёва, застроенную одина-ковыми домами для военнослужащих. Здесь в нашем классе была девочка Галя Крылова, которая училась очень плохо и удивляла своими странными поступка- ми. Однажды во время урока она стала пить кисель из горлышка бутылки, хотя сидела на первой парте и такое нарушение порядка было слишком хорошо всем видно. Вскоре её исключили или забрали родители, и она перестала ходить в школу. Наша учительница Нина Ивановна иногда в конце последнего урока читала нам “Робинзона Крузо” Д.Дефо, и это казалось самым интересным. Телевизо- ра тогда ещё ни у кого не было, и его заменяла развлекательная литература. Однажды Нина Ивановна вызвала меня к доске читать и пересказывать текст из учебника родной речи. Я прочитал какое-то странное по своей ненужности описание природы, а пересказать не могу, потому что отсутствует смысл и содержание. Чувствую, получается полный провал. Стал повторять отдельные запомнившиеся фразы из прочитанного и таким образом некоторое время гово- рил. Когда закончил, то думал, что будет двойка. Но Нина Ивановна на мгновение задумалась и поста-вила четвёрку. У меня осталось такое впечатление, что она тоже не нашла в этом отрывке содержания и не знала какую оценку мне поставить. Здесь я также узнал, что для учёбы в школе требуется не только любовь к истине, но ещё и не- который жизненный опыт. На уроке истории Нина Ива- новна, как положено по программе, рассказывала, что раньше крестьянам жилось тяжело и у них было мало земли. А я из разговоров старших родственни-ков знал, что у маминого дедушки было 15 гектаров. Впоследствии я понял, что при наших смоленских песках и при многочисленной семье прадеда такой надел не большой, хотя и не маленький, а тогда мне казалось, что это много. Я встал и сказал об этих 15 гектарах. - Ну, не знаю. Может он был кулаком каким-ни- будь, - ответила Нина Ивановна. Я почувствовал, что вызвал её неудовольствие, и больше ничего не добавил. На том разговор и за- кончился, но матери вскоре об этом доложили. Она меня не ругала, хотя в те времена подобные промахи были не совсем безопасными. Впоследствии, немного повзрослев, я узнал, что огороды, которые жители нашего посёлка каждую вес- ну вскапывали под картошку, редиску, лук и другие овощные культуры, составляли лишь несколько соток, то есть сотых долей гектара. Мало земли, оказыва- ется, было не раньше у крестьян (средний надел со- ставлял 7 га на одно хозяйство), а теперь у нас. В третьем классе я впервые услышал о комедии Грибоедова “Горе от ума” и о романе Сервантеса “Дон Кихот”, только эти названия мне сначала пока- зались как “Горе атамана” и “Тонкий ход”. Мать го- ворила, что этот “Тонкий ход” встречался даже в сочинениях старшеклассников. Тогда же я спрашивал у неё кто главней, министр или генерал. Её ответ, что их нельзя сравнивать, остался для меня непо- нятным. Наконец в 1957 году я закончил начальную щколу со средним баллом 4,4. Когда нам выдавали свиде- тельства, то сообщили, что Толик, которого мы все знали как Галицкого и который так всегда и был за- писан в журнале, на самом деле имеет фамилию Галь- ский. Это обнаружилось, когда оформляли выпускные документы. В пятый класс мы все вместе перешли в ту школу № 34, в которой я уже учился в первом классе. К этому времени мать получила комнату в доме через дорогу от детского сада, и здесь же недалеко нахо- дилось основное здание 34-й школы, в котором раз- мещались старшие классы. Так что ходить было не- далеко. Теперь по каждому предмету у нас вёл заня- тия отдельный учитель, и в результате получалось некоторое умаление авторитета взрослых: они, ока- зывается, сами не всё знают. Новый для нас предмет иностранный язык вызвал анекдотический случай. На нашей улице жили Сморо- дины, у которых было 8 детей. Когда старшая дочь Галя стала изучать английский, то мать запретила ей заниматься этим языком, потому что в нём якобы ругаются. Некоторые английские выражения действи-тельно имеют отдалённое сходство с русскими руга- тельствами, но остальные родители не обращали на это внимания. Не знаю, насколько серьёзным был за- прет Серафимы Ивановны Смородиной и чем кончился конфликт, но моя мать упоминала об этом юмористи- ческом случае. В нашем пятом классе теперь оказался второгод-ник Толик (не помню его фамилию) - тихий скромный мальчик, который никогда не шалил и иногда засыпал на уроке. Его невосприимчивость к обучению оста- лась для меня загадочной: за два года сидения и слушания вполне можно было усвоить программу одно- го года. Но он не усвоил и остался на третий год, а мы перешли в следующий класс. Причём у него по- лучились годовые двойки сразу по пяти предметам. Другой случай второгодничества был мне лучше известен и более понятен. Об этом ученике Лёве Лы- сенко шла плохая слава. Хуже считался только Синь- ко, который жил на этой же улице, и мимо его дома было даже страшно ходить. К моему удивлению, мы с этим Лёвой подружились, и я как хорошист решил его подтянуть. Стали готовить домашнее задание вместе, но за шутками и разговорами я наделал в письменной работе столько ошибок, что эту затею пришлось ос- тавить. Не я его подтягивал, а он меня затягивал в двоечники. От него я впервые услышал блатные песни: Гоп со смыком - это буду я. Граждане, послушайте меня. Ремесло я выбрал кражу, Из тюрьмы я не вылажу, И она скучает без меня. Возвратился снова я домой. Повидался со своей женой. Посмотрел я на детишек - Жить не могут без картишек И зовут меня играть с собой. Сели мы и начали играть. Младший стал картишки тасовать. Карты так в руках мелькают, Что глаза не успевают, Надо бы за ним пронаблюдать. Проигрался я им и кричу: “Дети, прекратите всю игру!” А они в ответ мурлычат: “Папа, это вам не личит, Коли проигрался, так плати”. Бросился на них я с кулаками. А они кричат мне: “Папа псих!” Счас мы папу успокоим: Бледный вид ему устроим, Барахло разделим на троих”. Скоро я поеду на Луну Искать себе красивую жену. Пусть она крива, горбата, Но червонцами богата, За червонцы я её люблю. Ваня безголовый там живёт. Он себе построил хлебзавод. Пусть он Ваня безголовый, Но в делах своих толковый - За хлеб он червончики берёт. В таком виде он эти куплеты спел, я их дослов- но запомнил и до сих пор не понимаю, что такое “гоп со смыком”. Он наверное тоже не всё здесь по- нимал и не весь текст знал, а потому получились не совсем связные отрывки. Ещё одну песню, которая начиналась строчкой “Галя - пионерочка блатная”, я не запомнил, потому что там было несколько совсем непонятных слов, да к тому же он спел один-един- ственный раз в быстром темпе. Лёва остался на второй год, потому что интере- сы у него были не школьного направления. Но когда впоследствии его призвали на срочную службу, то он попал в войска МООП - министерства охраны обще-ственного порядка. В 60-х годах было такое минис- терство, которое затем расформировали. Когда он приезжал на побывку, я видел его в форме, почти не отличавшейся от милицейской. В эти же времена я слышал и другие произведе- ния народного творчества, направленность которых осталась для меня не совсем понятной. Все ребята моего возраста знали переделку начала поэмы “Рус- лан и Людмила”: У лукоморья дуб спилили; Златую цепь в утиль стащили, Кота на мясо изрубили, Русалку в бочку засолили [вариант: Русалку до смерти избили] И в океане утопили. Там на неведомых дорожках Уже давно растёт картошка, Там ступа с Бабою Ягой Нахально прётся за мукой. Там тридцать витязей прекрасных Стоят у булочной напрасно. Там царь Кащей по рынку ходит И спекуляцию наводит. И ещё все знали песню: По улице шагает голодное звено, Копейки собирает себе на эскимо. Набрали рубель десять, купили эскимо. Кому досталась палочка, кому и ничего. Поскольку школьная программа рассчитана лишь на частичное усвоение наук, у меня в те времена возникали ошибочные мнения, вызванные такой непол- нотой. Нам не разъясняли, почему правописание обя- зательно должно отличаться от произношения, и мне казалось, что письменность надо упростить. Писать надо как слышится, а буквы “е”, “ё”, “ю”, “я” вы- бросить, потому что эти звуки можно записать дру- гими буквами. Впоследствии я узнал, что в молодос- ти также считал Маяковский. Нам не рассказывали как устанавливаются госу- дарственные границы, и я полагал, что их надо вы- ровнять. Сухопутная граница СССР составляет 60 ты- сяч километров, и на карте хорошо видно, что она такая длинная за счёт большой извилистости. Впос- ледствии в одной франко-итальянской кинокомедии эту же мысль высказали в шуточной форме. Фильм на- чинается с показа карты франко-итальянской границы в Альпах, на которой вычерчивалась исключительно извилистая граница. При этом диктор кроме своего основного рассказа упомянул, что извилистости гра- ницы не надо удивляться - ведь всё французское должно остаться на французской стороне, а всё итальянское - на итальянской. Нам рассказывали о строении атома, но забыли упомянуть, что такую планетарную теорию его строе- ния по подобию солнечной системы предложил в 1911 году Э.Резерфорд. В результате я сначала воспринял эту теорию как первичный факт, а затем через неко- торое время “открыл”, что атом устроен подобно солнечной системе. Наверное из-за распространённого мнения, будто у умного человека должна быть большая голова и вы- пуклый лоб “семи пядей”, я полагал, что по величи- не лба можно судить о способностях человека. Кто- то из взрослых относительно этой теории заметил, что в средние века был учёный, который придержи- вался такого же мнения. Подразумевался наверное австрийский врач Галль, создавший так называемую френологию, хотя он жил не в средние века, а с 1758 по 1828 год. На уроке истории мы удивились узнав, что Рос- сия 21 год воевала со Швецией и никак не могла её победить. Учитель нам разъяснял, что в те времена Швеция была очень сильным государством. Впослед- ствии я полагал, что культ Петра I нужен для заиг- рывания с Западной Европой, а к старости пришёл к выводу, что хронология нарушена и в результате ис- кажены сами события. В детстве, как наверное и все дети моего поко- ления, я верил в религию прогресса. В 10-м классе сдавал экзамен по дарвинизму без всякого сомнения в его истинности. А студентом второго курса я уже и других людей старался убедить в ложности эволю- ционных фантазий. Как произошло это изменение взглядов - не уловил и не запомнил. Учёба была для меня сравнительно простым де-лом. Прослушав объяснения учителя, я затем почти не нуждался в учебниках, то есть учился “по слу-ху”, как говорила мать. Приходилось подзубривать только языки, что составляло главную трудность всей учёбы. Единственный предмет, который мне сов- сем не давался, - это рисование. Наш учитель Арза- масов великолепно объяснял, как определить что именно мы видим; благодаря его педагогическому та- ланту я даже сносно нарисовал шар и ещё что-то простое, но когда дошло до зайца, то получился полный провал. У учителя сложилось впечатление, что я не рисую, а балуюсь, и он пожаловался моей матери. Она тоже не имела склонности к рисованию (я никогда не видел, чтобы она рисовала), и в ко- нечном итоге это дело как-то утряслось. Седьмой класс мне не удалось закончить на от- лично - по русскому языку и литературе получилась четвёрка. В восьмом классе я проучился лишь две недели, когда у матери возникла нелепая идея пере-вести меня в московскую школу за 20 километров от дома. В ноябре 1960 года я уже ездил в школу на электричке и трамвае вместо того, чтобы как все соседские дети ходить 5-10 минут пешком. В 627 школе я столкнулся с новыми для меня яв- лениями. До этого я не подозревал, что учитель, находясь в классе, может не проводить урок. А здесь именно так и получалось у преподавателя хи- мии. Он приходил, садился за стол и начинал ко- паться в классном журнале, в бумагах, разложенных на столе, что-то записывал. Мы сидели и молчали, потом начинали перешёптываться, в классе нарастал шум. Учителю это наверное мешало, он вдруг вскаки- вал со стула и начинал выгонять из класса наиболее шумных учеников. Его густой бас гремел, наводя на нас страх, мы притихали, а он садился и продолжал заниматься своими делами. Учитель физики Виктор Степанович Шишков посту- пал иначе. Он приходил на урок не сразу после звонка, а минут через десять, называл главу в учебнике, которую мы пока должны были читать, и уходил. Иногда мы сидели в классе одни до конца урока и радовались, если он совсем не приходил, потому что он мог устроить, как он сам выражался, генеральный опрос. А этого мы боялись. В 34 школе мне было интересно слушать объясне- ния и рассказы учителей, и на следующий день я мог хорошо отвечать, даже если не раскрывал учебника. В 627 школе такое было невозможно. На уроках я опасался, что учитель оставит свои дела и начнёт нас спрашивать, ведь знать что-нибудь можно было только если выучишь дома, а дома я не всегда успе-вал сделать даже письменное задание. Мои жалобы по этому поводу мать и дедушка воспринимали как по-пытку оправдать свою лень. Наверное из-за того, что в 627 школе я был но- вым человеком, мне казалось, что взаимоотношения между людьми здесь какие-то сухие и официальные. Даже фамилия директора была Сухов. Вместо привыч- ных мне дружеских взаимоотношений с ребятами, с которыми я учился со второго класса, и доброжела- тельного отношения учителей, которых я тоже помнил уже много лет, здесь чувствовалась какая-то казён- щина. Я был там просто лишней записью в классном журнале. В целом пребывание в 627 школе вспоминается мне как-то неотчётливо и без подробностей. Эти два года в значительной степени выпали из памяти и, например, лишь через 28 лет в сентябре 1990 года в разговоре со школьным товарищем я случайно узнал, что учился там в двух разных классах. Сначала мы с ним учились в 8-м классе “А”, а затем я перешёл в 9-й класс “Г”. Летом 1961 года я закончил 8-й класс в общеоб-разовательной школе и 3-й в музыкальной. В это время началась школьная реформа. Каждый ученик вместе с аттестатом зрелости должен был получить какую-нибудь специальность. Десятилетки преобразо-вали в одиннадцатилетки, и ученики 9-х, 10-х и 11-х классов два дня в неделю овладевали професси- ональными навыками. В 627 школе можно было полу- чить одну из двух специальностей - радиомонтажник и слесарь-сборщик. Все бросились пробиваться в ра-диомонтажники, но меня это совершенно не интересо-вало. Я мог бы, например, ради простого любопыт-ства спуститься в шахту, покрутить руль автомоби- ля, просверлить какую-нибудь железку на сверлиль-ном станке и так далее, но копаться в радиодеталях или смотреть, как паяют, я не стал бы. Радиодело было для меня чем-то посторонним, инородным, даже отталкивающим, и потому я попросился на специаль-ность слесаря-сборщика. Мать была разгневана и возмущена моим выбором, и весь год, пока я ходил на завод, она не могла успокоиться и почти каждый день вспоминала, что у меня нет ума. Слесарное де- ло - это вроде бы глупо, а то, что я одновременно учился в музыкальной школе на баяниста - это так и должно быть. Нам выдали пропуска, присвоили табельные номе- ра (у меня был 193), и два дня в неделю мы ходили на завод координатно-расточных станков. Там в од- ном из цехов двухметровым железным забором отгоро- дили угол (так что ни мы не видели что делается в цеху, ни нас не было особенно видно), расставили тиски, дали каждому по куску железа и мы это желе- зо стачивали напильником. Впоследствии я видел как результаты нашего труда валялись и ржавели среди отходов. Но сначала мы должны были снять значи-тельный слой стали вручную и с большой точностью. Однажды в цеху неожиданно появился наш учитель физики. Его сопровождал какой-то человек с фотоап- паратом. Этот фотограф отобрал четверых ребят, в том числе и меня (сказал, что я самый молодой из молодых), расставил нас вокруг сверлильного стан-ка, и наш учитель стал говорить что-то непонятное из того раздела физики, который мы ещё не проходи-ли. Его спутник сфотографировал всё это, и через несколько дней, 12 октября 1961 года, этот снимок появился на второй странице газеты “Правда” с та-кой подписью: “ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ ПЕРЕМЕНЫ произошли за пос- ледние годы в школе. Дыхание большой жизни на- рода стремительно вошло в её распахнувшиеся двери. Н а с н и м к е: урок физики проходит не в классе, а прямо в цехе завода координатно -расточных станков. Учитель московской школы № 427 В.Шишков изучает здесь с девятиклассниками тему «Вращательное движение»“. Номер школы указан был неверно. На снимке сле-ва направо Витя Сурнев, я, Виктор Степанович, а фамилии остальных двух ребят забыл. Я сначала не обращал внимания на одного скром- ного рабочего в нашем цеху с раскосыми глазами и очень чёрными волосами. Наверное и совсем бы его не заметил, если бы не эти на редкость чёрные во- лосы. Лицом он напоминал русского деревенского му- жичка и казался мне самым простым обычным челове- ком. Но как-то один из наших ребят отозвал меня в сторонку, показал на него и сказал: - Вон видишь того рабочего? Он - испанец. Не помню, хохотал ли я, но изобретательность наших ребят меня изумила: чего только не придума- ют! Так я и пребывал некоторое время с этим впе- чатлением. Но однажды, проходя мимо доски почёта, увидел на ней портрет этого рабочего и под ним подпись: Сан Хуан Карлос. Там было указано, что он слесарь-сборщик и выполняет норму на 160%. В экономической энциклопедии можно прочитать, что в эти времена приблизительно 750 тысяч рабочих овладевали второй профессией. Но это были род-ственные профессии, благодаря которым рабочие мо- гут подменять друг друга в своём цеху, ремонтиро- вать свои станки, работать на сходном оборудова-нии. Я же одновременно овладевал исключающими друг друга профессиями - профессией слесаря-сборщика и профессией баяниста. То есть заранее было ясно, что какая-то одна часть этой моей работы бесполез- на. Но никто из старших не задумался над этой не- сообразностью, никто не попытался ввести моё про-фессиональное обучение в рамки здравого смысла. Через некоторое время обнаружилось, что мне не хватает силы в руках для работы с напильником. Края обрабатываемых поверхностей “заваливались”, я никак не мог сделать их ровными и стал отставать от остальных ребят. Наверное из-за того, что я ча- сто отдыхал, старший мастер Гусев говорил: - Набивай руку, набивай руку, Таёжников. Чтобы снять лишний слой металла, я воспользо-вался наждачным камнем, но это мне мало помогло, и старший мастер назвал меня однажды кустарём-оди-ночкой. Становилось ясно, что мне вряд ли удастся выполнить и вместе со всеми сдать первые пробные работы. В это же время в общеобразовательной школе я еле получал троечки, и одно время была угроза остаться на второй год по литературе. Поэтому пе- реход в школу-интернат № 72, где не было слесарно- го дела и где мне не пришлось бы ездить на учёбу по 20 километров в один конец, производил впечат- ление неплохого выхода из положения. |
Похожие:
 | Мир подвластен Богу, Бог подвластен принципам, Принципы подвластны нам! Кто же тогда Бог? |  | Проблемно-ориентированный анализ работы педагогического коллектива за 2012-2013 учебный год. Основные направления и задачи на 2013-2014... |