Дорогие читатели! Мы предлагаем Вашему вниманию два фрагмента воспоминаний крымчанина, человека яркой и трудной судьбы. Эти воспоминания в настоящее время
Скачать 1.46 Mb.
|
| Михаил Фишгойт (Нью-Йорк) Крым. Начало войны … Обстановка в 1939 году становилась все более тревожной. Из газет не уходила тема войны. Пугали народ агрессивным капиталистическим окружением. Особенно много говорилось о фашистской Германии. В школе усилили занятия военным делом. В старших классах учеников обучали стрельбе из боевого оружия, вплоть до овладения пулеметами. Шли патриотические фильмы. Пропагандировалась непобедимость Красной Армии. Клятвенно обещали, что в случае войны воевать будем исключительно на чужой территории и только там и ни в коем случае ни в каком другом месте. В старших классах мы уже хорошо знали географию, а преподаватель военного дела, простой и незатейливый военный пенсионер, бывший кавалерист из армии Буденного, некий Перекопский, наоборот, совершенно не разбирался в географической карте мира и относился к ней, как к некой ненужной головоломке. Мы любили ему задавать провокационные вопросы типа: мол, скажите, а как же мы будем воевать на чужой территории, если на нас нападет Франция или, не дай Бог, Англия? Ведь у нас нет ни с той и ни с другой общей границы? Достойный ученик Буденного, прежде чем ответить, начинал ходить по классу, заложив руки за спину, хитро прищуривался, хихикал в седые висячие усы и, остановившись перед классом, изрекал: — Много знать будете, скоро состаритесь! Но мы не успокаивались и продолжали задавать вопросы с подковыркой. Мы знали, что преподаватель военного дела очень высоко ценил в наступательном бою шашку. Себя он считал большим мастером этого вида вооружения. Особо хвастался своим «косым» ударом. Он постоянно рассказывал нам, как Конная армия под командованием известного рубаки Семена Буденного ворвалась в Польшу, и сразу же пошел слух среди поляков, что русские, правда, не все, но некоторые используют страшный «косой» удар. И как утверждал наш преподаватель, поляки в панике тут же начинали отступать! Мы, изображая крайнюю любознательность, продолжали свою игру. И обычно кто-нибудь начинал расспрашивать вошедшего в раж военрука, какой же все-таки секрет в знаменитом «косом» ударе? На этот вопрос он отвечал с большим удовольствием, и, сдвинув седые брови крыльями, взметнув вверх правую руку, старый кавалерист наносил по воздуху удар. При этом он издавал хриплый и совершенно непонятный вопль: «Б-б-б-рах!» После, отдышавшись, объяснял: — Секрет этого удара в том, что поляк даже не успевал ахнуть, понимаете, а шашка уже разрубала его с плеча... — И тут он от волнения обычно делал паузу, глаза наливались кровью, и он злобно цедил сквозь зубы: — Знайте нас, поляки! А вам я повторяю! Удар я наношу сразу за ухом и тяну его до самого седла! Понимаете, до седла! А знаете, что при этом ударе происходит?.. Не знаете! Седло остается целое и невредимое. Вот это и есть косой удар! Кто-то обычно спрашивал: — А что? Разве поляки не могли научиться этому удару? — Видали? А кто их будет учить? Мы, что ли?! В том-то и дело! Этот удар — наша военная тайна! Вот так товарищ Перекопский готовил военные кадры. Сведения о военной технике мы черпали не только от старого кавалериста. Одна из наших соучениц, Мила, встречалась с военным летчиком, служившим на военной базе, расположенной рядом с Евпаторией. Мила гордилась своим молодым лейтенантом. Летал он на истребителе И-16. Мила часто приходила с ним в нашу школьную компанию. Мы видели в нем героя, относились к нему в высшей степени с уважением. Конечно, засыпали его бесконечными вопросами. Он охотно отвечал, хотя иногда уклонялся от ответов. Как видно, они касались военных секретов. Он считал, что наша военная авиация лучшая в мире и, если придется встретиться в бою, наши секретные истребители И-15 и И-16 покажут настоящий класс! От прилива патриотических чувств у нас внутри все бурлило! Реально не представляя себе, что такое война, мы фантазировали, и нас раздирало желание лично участвовать в схватке с противником. Когда я делился с мамой моими навязчивыми идеями, она старалась убедить меня, что война — это страшная трагедия и что та легкость победы, о которой трубят везде, может обернуться затяжной и кровопролитной схваткой. У нас был радиоприемник, и мама постоянно слушала Би-Би-Си. Сообщения о травле евреев в фашистской Германии приводили ее в отчаяние. Она делилась своими переживаниями с близкими друзьями, особенно с Николаем Ивановичем. Он уверял маму, что фашизм можно обуздать и что это произойдет в ходе предстоящей войны. А неизбежность ее он предрекал. Мама понимала, что его прогнозы основывались не только на его личных выводах, но в основном он пользовался информацией от детей высокопоставленных родителей, которые лечились в его санатории. Так или иначе, но «в воздухе пахло войной», как пелось в одной из популярных советских песен. Проводились учебные воздушные тревоги. Раздавали на предприятиях противогазы. Обязали владельцев собак определенных пород проходить с ними военную дрессировку. Кстати, мне очень нравилось ходить с моей Джильдой на занятия. Она оказалась очень способной и выполняла поставленные перед ней задачи почти что сходу. Я даже приучил ее не лаять, конечно, когда я ей приказывал. Этому пришлось ее научить, так как она, лая, будила маму, а если летом я ее брал на ночь ко мне спать во двор, то все остальные не могли заснуть от ее громкого голоса. Тревожное время не останавливало жизнь. У нас по-прежнему собирались гости. Летом, как и раньше, съезжались курортники. Брискины упорно, по очереди долбили рояль. Так, что настройщик частенько подтягивал уставшие струны. Айваз упорно заваливал свою квартиру горой новых бессмертных музыкальных откровений. Я продолжал наслаждаться взаимной любовью. Но стал больше бывать с Микой в компании моих друзей «мушкетеров» и многих других. Я испытывал чувство гордости, видя, как одни ею восхищались, другие завидовали мне, а такие, как Кирилл — Санчо Панса, от смущения начинали заикаться. Особенно меня радовало мамино отношение к Мике. Мама, сама красивая женщина, ценила ее красоту, высокий рост, стройную фигуру и добрый нрав. Мы часто устраивали домашние концерты в нашей большой гостиной. Брискины в порядке «живой очереди» баловали нас и всю приглашенную аудиторию серьезной музыкой Вивальди, Бетховена, Баха, Скарлатти. Романтическая Мика прекрасно исполняла Шопена. Тем более, она знала, что я особенно любил этого непревзойденного романтика. Чарующий, ни на кого не похожий Шопен, в моей влюбленной душе сливался в звуках музыки с Микой, превращая ее в неземное видение. Мика часто приходила ко мне, и мы оказывались тогда вдвоем. Никто не мешал, и я отдавался своей мечте, слушая чарующую музыку в ее прекрасном исполнении. О, если бы можно остановить время! Остановить навечно! Наверное, это и есть душа, душа, у которой два крыла, одно — музыка, другое — любовь! Я с радостью узнал из письма Мики, что этим летом она обязательно приедет к матери в Симферополь и в связи с этим мечтает попутешествовать со мной по Крыму, тем более что я заканчиваю этим летом десятилетку. Предвкушая радость наступающего лета, я размечтался! Мика отличалась удивительной непритязательностью. С ней не возникало никаких проблем. В ее поведении проглядывался мальчишеский характер. Она нравилась моим друзьям, и что особенно меня радовало, — это ее дружеские отношения с моей мамой. Мама знала о моих планах на лето и обещала снабдить меня необходимыми деньгами. Лето 1941 года ничем не отличалось от всех предыдущих. Начинали съезжаться отдыхающие, цвели цветы, зрели фрукты и вода в море все более и более согревалась. Я с друзьями часто ходил на рыбалку или отправлялся на ловлю крабов. Рыбу мы любили ловить на «сваях». Так мы назвали остатки ресторана на воде «Поплавок», где далеко от берега на полусгнивших досках, приболченных к металлическим опорам-сваям, можно не только удобно сидеть, но и лежа понежиться на утреннем солнце. А с наступлением жары мы начинали соревнования по прыжкам в воду с разбега, и важно, кто прыгнет дальше. Но, что особенно ценилось, — чей прыжок красивей! Все крымские мальчишки, как правило, отличались спортивностью, ловкостью, все хорошо плавали. Когда мы были поменьше, мы часто плавали к пассажирским кораблям, которые из-за мелководья бросали якорь далеко от берега. Мы подплывали вплотную к борту, а пассажиры, коротавшие время на корабле, бросали нам монеты. Падая в воду, они медленно тонули, кувыркаясь и блестя на солнце, а мы ныряли за ними и, поймав добычу, закладывали ее за щеку. Для нас это стало любимым развлечением и прекрасной тренировкой в плавании, особенно совершенствовало технику ныряния. Как я уже сказал, любимым место для рыбной ловли стали «сваи». Туда-то мы и решили отправиться в ту незабываемую летнюю ночь, надеясь еще до рассвета наловить вкусную камбалу — калкан. Ну, а если повезет в рыбалке, то я планировал устроить «званый ужин». Так как уверенности в удачной рыбалке у меня не было, вернее, я боялся «сглазить», Мике я ничего не сказал, решил преподнести сюрприз. Забросив удочки, мы замерли в ожидании клева. Море распласталось до горизонта в абсолютном штиле. Еще солнце не взошло, и ночная свежесть еще витала в воздухе, когда мы услышали гул далеких разрывов, исходивших со стороны Севастополя, а через несколько минут послышались звуки артиллерийской канонады. Первое, что пришло нам в голову, — это начало очередных военных маневров, так часто проводившихся Черноморским военным флотом совместно с авиацией и часто при участии сухопутных войск. Ведь Крым с Севастополем являлся главным южным форпостом огромного Советского Союза. Гул усиливался, и мы, мальчишки, как всегда с восторгом относящиеся ко всему военному, слушали мощный гул разрывов и наблюдали за всполохами, освещавшими предутреннее небо. Вдруг на светлеющем горизонте совсем низко показались быстро приближающиеся самолеты. На контуре посветлевшего неба они казались почти черными, а тогда, когда они пронеслись над нами, мы увидели на крыльях незнакомые нам зловещие кресты!.. Это было утро двадцать второго июня 1941 года... Город пришел в движение. Война! Несмотря на то, что о приближавшейся войне говорили не один год, к ней готовились, то, что она началась, стало ошеломляющей неожиданностью. Уличные громкоговорители сообщали о вероломном нападении фашистской Германии, призывали население к спокойствию и организованности. Толпы людей с тревогой слушали правительственные сообщения. Как всегда в России в случае начала войны, все начали закупать продукты. Мгновенно исчезли с полок магазинов мука, масло, консервы, соль, сахар, спички, мыло... Вечером у нас собралась большая компания маминых друзей. Все с искренним волнением обсуждали сложившуюся обстановку. Высказывались всякие предположения, но, в основном, большинство высказывали уверенность, что Германия в этой войне должна потерпеть поражение. Мама постоянно слушая передачи Би-би-си по нашему приемнику Си-235, делилась новостями с друзьями. В этот вечере, когда раздался голос английского комментатора и мама стала переводить его слова, все замолкли. Английский диктор комментировал заявление Черчилля в связи с нападением Германии на Советский Союз. Главной мыслью британского премьера стало то, что он, последовательный борец против коммунизма, сейчас признает одну только цель — уничтожить нацизм, и поэтому в Советском Союзе видит союзника. У всех на душе стало легче. Наутро Мика и Брискины уехали в Симферополь. Мои друзья «мушкетеры» и я отнеслись к событиям довольно своеобразно. Мы видели в войне новые заманчивые перспективы осуществления наших романтических фантазий! Победоносные сражения, горячие рукопашные бои, где мы проявляем необыкновенную ловкость и решительность! А наша могучая техника с нашим участием смешивает с землей врага! Я представлял разбитого противника и меня, шагающего в рядах наступающей армии, воюющей на «чужой территории»! Чего я действительно боялся, это того, что немцы окажутся разбитыми до того, когда я окажусь в действующей армии. Меня не отрезвили начавшиеся воздушные налеты на Евпаторию. Собственно, не на города, а на железнодорожную станцию, Сакский химический завод и военный аэродром. Противовоздушная оборона Евпатории осуществлялась единственной зенитной батареей на окраине города. Я во время воздушных тревог, когда большинство евпаторийцев прятались в подвалах или в редких бомбоубежищах, несся к стреляющим зениткам. Меня восхищали действия артиллеристов! Они быстро двигали ствол за низко проносившимися «юнкерсами», но почему-то в них не попадали. В один из дней во время очередной воздушной тревоги я, уже подойдя совсем близко к зенитной батарее, не услышал выстрелов. И оказавшись рядом, увидел перевернутый лафет и в стороне валявшийся ствол на краю глубокой воронки. На этом противовоздушная оборона города прекратила свое существование. Немецкие бомбардировщики регулярно появлялись над Евпаторией, иногда пролетали совсем низко, но город не бомбили. Основной целью стали военный аэродром, железная дорога и портовые сооружения. Но несмотря на то, что немецкая авиация почему-то действовала безнаказанно, я и многие другие продолжали верить в нашу непобедимость. Но что-то внутри все же дрогнуло, хотя паники еще не было. Началась мобилизация. Забирали в армию и довольно пожилых. Многих мобилизовали на рытье противотанкового рва на окраине Евпатории. Я оказался в числе мобилизованных для рытья рва. Хоть я понимал, что эта операция есть часть необходимой обороны, мне хотелось участвовать в настоящем бою, а не рыть землю с женщинами и стариками. Большинство моих друзей и школьных товарищей ушли в армию, я же по возрасту не подходил. И это меня жутко угнетало. Как-то «юнкерсы» отбомбив, на бреющем полете пролетали над тысячами людей, рывшими противотанковый ров, и я видел немецких летчиков, помахивавших толпе из застекленных кабин самолетов. На меня эта сцена произвела удручающее впечатление. Появилось чувство бессилия, терялась уверенность... В то же время радио ежедневно передавало победные сводки о сотнях сбитых немецких самолетах, об огромных потерях гитлеровцев в танках, артиллерии и живой силе. И скороговоркой сообщалось о стратегических отходах Красной Армии в боях с численно превосходящим противником. Евпаторийские санатории превратились в военные госпитали. Многих школьников, в том числе и меня, направили в качестве санитаров на обслуживание раненых, прибывающих с фронта. Работать приходилось чуть ли не круглосуточно. Убирали палаты, переносили тяжелораненных на разные процедуры, помогали перевязывать. Особое сострадание у меня вызывали обожженные. Медикаментов не хватало. Евпаторийские врачи почти не уходили домой, спали прямо в своих кабинетах. Мама, как и многие евпаторийцы, добровольно работала с нами. У нас сложилась молодежная компания. Сережа-Арамис, я, Галя Чурикова — изящная, обаятельная хохотушка, Катя — высокая брюнетка с тонкой талией и красивой грудью, Боря-Патик — двадцатилетний громила, который из-за сильной близорукости не был в армии, и Боря Колдун, красивый москвич, приехавший на курорт с родителями, богатыми московскими парикмахерами, мой пляжный приятель. Мы сами установили расписание дежурства, чтобы иметь хоть какое-то время для сна. Я обычно дежурил с Сергеем и Галей. У меня с ней сложились очень хорошие отношения, и наверное возник бы роман, если бы не горячие чувства к Мике... Я много говорил с ранеными. От них я узнал правду об истинной ситуации на фронте. Они с горечью рассказывали об отсутствии руководства, о резкой нехватке оружия. А самое ужасное, о полном превосходстве немцев в воздухе, о беспомощности наших войск перед лицом танковых клиньев, легко прорывающих нашу оборону. И вообще, об общем превосходстве немецкой армии. Мы особенно подружились со старшим лейтенантом Бриксиным. Ранен он был в плечо и руку и считался легкораненым. Умный, обаятельный, уверенный, внешне в высшей степени приятный, с легкой походкой и кавалерийской выправкой. Я подолгу беседовал с ним, и он подробно рассказывал о ситуации, сложившейся на фронте. Он как профессионал объяснял мне, что Красная Армия ведет войну дедовским путем, в основном стараясь использовать плотную массу пехоты и при отступлении и при контратаках. В то время, как немцы дейстсвуют малыми легкоподвижными группами, вооруженными отличным автоматическим оружием. Мало этого, у них, в отличие от нас, четкая современная связь. Немецкие танки быстро прорывают оборону и, оказавшись в нашем тылу, перерезают отходы отступающим армиям. И самое печальное, что наша авиация оказалась абсолютно беспомощной перед немецкими «мессершмитами». Но несмотря на все, старший лейтенант сохранял доверие к командованию и считал, что мы воевать научимся, и будет праздник и на нашей улице. Общение с ним доставляло удовольствие и вселяло уверенность. |
Похожие:
 | Михалков С. В., Михалков М. В. Два брата — две судьбы: Мемуары. — М.: Зао центрполиграф, 2005. — 447 с. Isbn 5–9524–1884–8 | | Уважаемые посетители сайта! Предлагаем Вашему вниманию для ознакомления и практического применения Методические рекомендации по применению... |
 | | Предлагаем Вашему вниманию информацию о новых поступлениях, пополнивших фонды библиотеки Кубгау в первом полугодии 2016г | |
| Предлагаем Вашему вниманию образец заявления о переходе организации к системе сбора отчетности в электронном виде с использованием... | | Рф по Свердловской области проводило интернет-конференцию, посвященную предоставлению отчетности в пфр. Пользователи сайта «Консультант... |
| Наша фирма постоянно растет и развивается, мы реализуем новые решения и идеи, занимаемся модернизацией существующей базы нашей продукции.... | | Предлагаем Вашему вниманию полезный материал по учету, налогообложению и отчислениям в социальные фонды, который размещен в книге... |
| Предлагаем Вашему вниманию открытый (публичный) доклад, в котором представлены результаты деятельности учреждения за 2014 2015 учебный... | | Написать заявление на имя Главы администрации Юрьев-Польского района Родионовой Е. В. с просьбой предоставить указанные документы.... |