Самарский государственный университет
Скачать 5.35 Mb.
|
I. Надзор за настроениями населения в 1913 и 1920 годахЧтобы убедиться в интенсивном характере процесса становления надзора за населением как практики управления, достаточно просто сравнить, как практиковался надзор в течение двух различных периодов времени: в эпоху Российской Империи и при советском режиме. Известно, что в 1913 году царский режим занимался перлюстрацией переписки посредством так называемых «черных кабинетов» [19]. Самодержавие, однако, при вскрытии и тщательном прочтении почтовых отправлений ограничивалось перепиской подозреваемых в революционной деятельности и оппозиционеров (а также, конечно, дипломатической корреспонденцией). То есть оно практиковало перлюстрацию в целях охраны порядка и сбора разведывательных данных. Общее число служивших в таких «черных кабинетах» технократов-наблюдателей насчитывало по всей территории империи всего 49 человек. Семь лет спустя, в 1920 году, мы уже имеем дело с совсем другой практикой надзора. Советский режим перехватывал и читал не только письма подозрительных лиц, но и почти всю проходившую через почтовые отделения корреспонденцию. Целью этих масштабных усилий было не просто уничтожение тех писем, где плохо говорилось о режиме, и даже не выявление диссидентов; кроме вышеперечисленного, они имели своей целью составление «кратких отчетов» с включением в них пространных выдержек из наиболее типичных писем. Для этого советский режим использовал - в самом разгаре гражданской войны, когда решался вопрос о самом его существовании - где-то около десяти тысяч надежных и специально подготовленных чиновников, которые вскрывали и анализировали письма граждан. А в 1921 году, после окончания гражданской войны, ответственность за перлюстрацию была переложена с военных почтовых коллегий на информационные отделы ЧК и ОГПУ. На протяжении 20-х годов режим продолжал тщательно проверять отправляемые по почте письма, делая из них все более обширные выдержки и составляя на их основе все более подробные отчеты [20]. Перед нами - две доступных для сравнения картины деятельности бюрократических структур, в чьи обязанности входил надзор за населением. В Российской Империи доклады губернаторов и тайной полиции время от времени затрагивали тему настроений населения в Целом. Но имперская администрация проявляла мало интереса к тому, что думало население, если только оно не оказывало поддержки революционному движению [21]. Излишне говорить о том, что царское самодержавие не считало нужным иметь что-либо похожее на те органы советского государства, основной задачей которых было составление регулярных обзоров политических настроений населения: на информационные подотделы ОГПУ, функционировавшие в 20-е годы, или на секретные политические отделы НКВД, выполнявшие ту же задачу в 30-е годы [22]. Влечение советского режима к информации было настолько непреодолимым и всепоглощающим, что он занялся созданием так называемых «осведомительных сетей», которые были призваны следить за изменениями настроений даже среди обитателей ГУЛАГа и лагерей для военнопленных. Степень разветвленности таких сетей была поистине ошеломляющей. Согласно одному из донесений, к 1944 году осведомительная сеть в лагерной системе ГУЛАГа охватывала почти 8% общей численности населения лагерей. Согласно другому донесению, каждый третий немец, содержавшийся после войны в лагерях для военнопленных, в тот или иной момент участвовал в деятельности охватывавшей эти лагеря осведомительной сети [23]. Очевидно, что в данном случае «осведомление» использовалось не для выявления потенциальных врагов (данные группы населения уже заранее считались врагами) и даже не для упреждения враждебных действий (ведь враждебные элементы уже находились в заключении). Данные цифры свидетельствуют скорее о сильнейшем желании режима иметь в своем распоряжении всеобъемлющую (хочется даже сказать, «тотальную») информацию о «политических настроениях»: не для того, чтобы осуществлять контроль над населением или защищать собственные интересы, а чтобы использовать полученную информацию для «переделки» даже этих - находящихся в заключении, но все-таки способных исправиться людей. Более того, режим в равной степени ценил информацию и о тех, кто уже не мог исправиться. Так, советский режим учинил в Катыни массовые расстрелы польских военнопленных еще в 1940 году, но соответствующие судебные дела и другие связанные с расстрелянными поляками материалы хранились до 1959 года. Также во время наступления немецких войск советский режим осмотрительно вывез на безопасную территорию множество дел, заведенных на арестованных. Многие из проходивших по этим делам заключенных были тогда же просто расстреляны [24]. Нельзя не прийти к выводу, что информация об этих людях была для режима более важна, чем сами люди. И опять-таки эта информация абсолютно не была использована в профилактических целях, поскольку те, на кого имелась соответствующая документация, были уже мертвы. Таким образом, наблюдение за настроениями населения и сбор информации не рассматривались советским государством только как меры защиты. В любом случае сопоставление цифр - 49 бюрократов, вскрывавших почту граждан в 1913 году, и 10 000 чиновников, занимавшихся тем же самым в 1920 году, - должно было бы привести нас к простому и удобному выводу: что именно большевизм (как бы мы его ни определяли) несет ответственность за институционализацию надзора за населением. Действительно, ученые часто считают надзор классическим проявлением тоталитаризма и свидетельством уникальности большевистской России. Такой взгляд на Россию как на нечто исключительное, в самом деле, довольно распространен - хотя объясняют это самым различным образом. Чаще всего исключительность России связывают с некими предполагаемыми аномалиями в развитии этой страны - будь то аномалии в экономической, социальной, политической или культурной сферах [25]. В последнее время сторонники нового, но уже претендующего на ортодоксальность подхода утверждают, что уникальность советского эксперимента связана не с самобытностью России, а скорее с сущностью социализма [26]. Однако не столь важно, видят ли ученые корни своеобразия большевизма в отсталости России или в российском социализме. В зависимости от взглядов того или иного исследователя надзор или превращается в свидетельство того, как безнадежно одряхлевший самодержавный порядок использовал порочную практику с целью сохранения контроля над обществом (довод в пользу Sonderweg - «особого пути» России), или рассматривается как неизбежный результат современной - хотя и сюрреалистической - попытки воплотить социализм на практике (тезис о Sonderweg марксизма). Но говорит ли историк об отсталости России в той или иной сфере, рассуждает ли об уникальности ее попыток построить социализм - в любом случае Советская Россия изображается как нечто исключительное. И такой факт, как существование системы надзора за населением, подтверждает уникальную природу большевистской - или даже тоталитарной - системы. П. Надзор за настроениями населения в 1915 и 1920 годах Если мы, однако, возьмем для сравнения другие годы, то возникает совершенно иная картина. Вместо противопоставления империи образца 1913 года ее советской наследнице поучительно сравнить Советскую Россию с той формой царского политического строя, которую он принял в условиях тотальной войны [27]. Стремление к организации надзора возникло еще до социализма - и даже до начала войны. В годы, предшествовавшие началу первой мировой войны, как имперский режим, так и земства делали первые робкие шаги в направлении создания системы государственного надзора за населением. Самодержавие стало беспокоиться не только о мнениях двора и о революционном движении; оно старалось получить все больше и больше сведений о «настрое» земств и промышленных кругов через сеть тайных осведомителей. Государственная власть, однако, не была в этом стремлении монополистом. Так, земство Уфимского края накануне войны решило создать в деревнях целую сеть изб-читален - конечно же, с целью превратить отсталых крестьян в просвещенных граждан [28]. Таким образом, еще до 1914 года российские политики явно обдумывали вопрос организации надзора за населением; они даже сделали несколько пробных шагов в направлении практической реализации этого замысла. Однако эти планы управления обществом находились тогда в зачаточном состоянии; широкомасштабное практическое воплощение они получили лишь во время первой мировой войны. Через тринадцать месяцев после начала войны, которая быстро превращалась в войну тотальную, царская администрация пересмотрела свое отношение к ее ведению и пришла к выводу, что действовать одними командными методами больше нельзя, что необходимо впрячь в военную колесницу все «живые силы» нации [29]. В соответствии с этим в октябре 1915 года российский министр внутренних дел отдал приказание губернским и уездным чиновникам составлять ежемесячные доклады о «настроениях» населения и издал стандартную анкету, которой надлежало пользоваться при составлении таких докладов («отношение рабочих и крестьян к войне и какие-либо изменения в их настроении»; «настроение земских работников и чиновников»; «настроение педагогического персонала и студентов» и т.д.). Из-за того, что местное чиновничество до этого момента работало в условиях иной институциональной культуры, оно оказалось плохо подготовленным к такому мероприятию. Чиновники довольно лаконично отметили, что «настроение удовлетворительно», и после этого, месяц за месяцем, вплоть до самой Февральской революции 1917 года, просто добавляли к своим первоначальным комментариям фразы типа «никаких изменений не произошло» [30]. Однако тот факт, что бюрократия была не в состоянии справиться с непривычной задачей, не должен заслонять значительный сдвиг, произошедший во взглядах правительства: теперь оно было заинтересовано в подобной информации и принимало меры по организации ее сбора. Земские круги также предпринимали попытки «окунуться» в массовые настроения деревни. В 1915 году костромское земство распространяло свои собственные анкеты, где, в частности, респондентам предлагалось: «напишите подробно вообще, как отразилась война на благосостоянии и настроении населения..., что думают и говорят в деревне о войне?». Информация, полученная на основе почти шестисот ответов на вопросы анкеты, была затем использована для определения того, «как воспринимается война сознанием деревни» и каковы в деревне «преобладающие настроения» [31]. Данное мероприятие земства имело своей целью, помимо самого сбора информации, разработать на ее основе комплекс эффективных мер по максимальному использованию экономических, физических и духовных ресурсов деревни в деле борьбы за победу. Наиболее разработанной практика надзора за настроениями была, однако, не в тылу, а в русской армии. К 1915 году армия начала составлять свои собственные «сводки о настроении» рядовых солдат, а также населения в целом [32]. Но основным армейским источником информации о настроениях масс были военно-цензурные отделения. Они были созданы в армии в начале первой мировой войны для перлюстрации всей проходящей через почту переписки [33]. Перед ними стояла масштабная задача. Одно полевое цензурное отделение одного армейского корпуса в течение двух недель должно было вскрыть, просмотреть и проанализировать более 13 тысяч писем [34]. Цензурные отделы каждый день вскрывали, просматривали и оценивали 50 тысяч писем, отправлявшихся русскими военнопленными (это не считая обычной внутренней почтовой переписки!). Потребность в военных цензорах была настолько велика, что власти оказывали давление на почтовых служащих и чиновников Министерства внутренних дел, принуждая их идти служить цензорами. Но объем работ устрашающе возрастал, и после более чем двух лет войны власти смягчили, наконец, свою позицию, допустив с апреля 1916 года к исполнению этих важных и секретных обязанностей лиц женского пола [35]. Задачей данных органов был не контроль над содержанием переписки, а описание и - насколько это было возможным - объяснение настроений людей. На основе десятков тысяч досконально изученных писем работавшие в каждом воинском соединении и в каждом военном округе Российской Империи чиновники составляли «отчеты» (с использованием напечатанных на мимеографе форм) и определяли в общем числе корреспонденции процентное соотношение «бодрых», «угнетенных» и «уравновешенных» писем. Один такой отчет, составленный в 1916 году, с комичной точностью зарегистрировал 30,25% всех писем как «бодрые», 2,15% - как «угнетенные» и 67,6%) - как «уравновешенные» [36]. И, подобно своим британским коллегам, российские власти стремились не просто выяснить, какие средства самовыражения используют солдаты-отправители писем (и что они представляют собой как личности), но и придать этим средствам самовыражения надлежащую форму при помощи стандартизированных писем и открыток [37]. Солдаты осознавали тот интерес, который власти вдруг стали проявлять к их письмам. Многие из них избегали военной почты, стараясь пользоваться только почтой гражданской [38]. Один солдат решил испробовать иной путь: он напрямую обратился к цензору, сделав в конце своего письма следующую приписку: «Милостивый государь, господин цензор, пропусти это письмо, потому что вы сами знаете, что нас бьют, как баранов на бойне, не знают за что» [39]. Таким образом, надзор за настроениями означал не только сбор соответствующих материалов; он начинал влиять уже и на представления людей о том, как им следует выражать свои мысли, и в то же время наводил этих людей на мысль, что их взгляды имеют определенное значение. Характерно, что цензурные отделения не были отменены и после Февральской революции 1917 года; они продолжали свою деятельность в течение всего 1917 года, при Временном правительстве. Их отменили лишь после Октябрьской революции 1917 года. Советские власти, однако, вскоре обнаружили, что они не могут обходиться без информации, предоставляемой органами почтовой цензуры, ив 1918 году снова ввели соответствующие органы - теперь уже в Красной Армии. Это не означает, что между старыми и новыми органами не было существенных различий. Советский режим определял политическую сферу как нечто более масштабное, и поэтому его, в отличие от царской власти, интересовал намного больший круг вопросов. Но по задачам и структуре советские органы цензуры коренным образом не отличались от своих дореволюционных предшественников. Как и прежде, их задачей было не столько предупреждение беспорядков, сколько оценка общественного мнения в практических целях. Советские военные цензоры делали извлечения из всех тех писем, которые так или иначе - позитивно, негативно или индифферентно - характеризовали политические настроения их авторов. Затем сделанные выдержки систематизировались и превращались в источник для регулярных, составлявшихся раз в два месяца, тематических и региональных докладов. Существовали доклады на тему о дезертирстве, о снабжении, о злоупотреблениях служебным положением, но наибольшее распространение получили политические доклады [40]. Нетрудно продемонстрировать, насколько советский режим был заинтересован в надзоре за настроениями населения. Надзор охватывал практически весь советский аппарат. В ходе гражданской войны во всех основных советских институтах - в армии, в партии, в советском гражданском аппарате, в ЧК - составлялись «сводки о настроениях населения». ЧК не просто требовала регулярных отчетов; она также распространяла критические отзывы на неполные или неудовлетворительные доклады, где указывались типичные ошибки и разъяснялось, как надо оформлять подобные доклады в будущем. В частности, ЧК сурово предостерегала своих служащих, что простого описания настроений недостаточно; они должны были также указать, «чем объясняются» эти настроения [41]. Подобным же образом отделы почтовой цензуры не только составляли «сводки», но и неизменно прилагали к каждой из них обзор, содержавший аналитическое толкование ее содержания [42]. Эти вездесущие «сводки о настроениях населения» и стандартизированные категории, разработанные с целью типизации данных настроений (категории, с такой легкостью используемые сегодняшними историками), превратились в особый жанр советской бюрократической литературы и представляют собой классику «культуры надзора» [43]. Однако «советская» система надзора являлась лишь развитием той практики, которая получила распространение в годы первой мировой войны и уже тогда была институционализирована в рамках государственных структур. Таким образом, практические мероприятия самодержавного режима в условиях тотальной войны не только не являли собой резкого контраста по отношению к подобным мероприятиям советской власти, но и были скорее промежуточным звеном, связующим довоенный административный порядок Российской Империи с построенным на правительственной концепции советским государством. Следовательно, модные сегодня сравнения советской практики надзора с аналогичной деятельностью царской охранки (в особенности ее «черных кабинетов») неправомерны. С точки зрения их компетенции, масштаба деятельности и даже генеалогии советскую систему наблюдения следовало бы сравнивать с практикой периода первой мировой войны [44]. В самом деле, на всем протяжении 20-х годов сами Советы при обсуждении и разработке методики ведения политической работы и экономического планирования считали целесообразным обращаться к опыту первой мировой войны [45]. |
Похожие:
 | ... |  | Организаторы форума роо «Самарский кадровый клуб», ид «Коммерсантъ» (региональное отделение зао «Коммерсантъ-Волга»), Самарский государственный... |
| Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Самарский государственный университет» | | Настоящие правила приема в государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Самарский государственный... |
| Настоящие правила приема в государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Самарский... | | Настоящие правила приема в государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Самарский... |
| Самарский государственный аэрокосмический университет имени академика с. П. Королёва | | ... |
| Работа выполнена в гоу впо «Самарский государственный медицинский университет Росздрава» | | Лицензия №166756 от 09. 10. 2006 г выдана Федеральной службой по надзору в сфере образования и науки РФ |