Самарский государственный университет
Скачать 5.35 Mb.
|
| Глава из книги Катерины Кларк «Петербург: тигель культурной революции» освещает историю ленинградской творческой интеллигенции середины 1920-х годов. Исследовательница рассматривает эти годы как переломный момент в становлении советской культуры: авангардные искания начала 20-х годов еще продолжались, но в пестрой картине культурной жизни уже можно было различить «контуры тех моделей - институциональных, идеологических и эстетических», которые в 1930-е годы станут определяющими признаками культуры «сталинизма». Главным и наиболее тревожным признаком надвигающихся перемен Кларк считает то, что в сфере культурной политики тогда развернулся активный поиск эталонов нового, социалистического искусства, «новых икон. которые могли бы выдержать испытание временем»; то есть в центре внимания Кларк - смена типов культуры, хронологически совпавшая с «великим переломом» или «сталинским термидором» 1928-1932 гг. Вопрос о сущности социалистического искусства давно уже занимал умы ученых-гуманитариев. Обычно исследователи (и в том числе такие безусловно авторитетные эксперты, как Владимир Набоков и Андрей Синявский) воспринимали социалистический реализм как некий «большой стиль», который идеально соответствует природе социалистического строя и к которому советское искусство тяготело с первых, младенческих своих шагов [10]. Эволюция стиля советского искусства в таком случае зеркально отражала эволюцию общества: как обычно считают искусствоведы и культурологи, для 20-х годов с их азартной ломкой устоявшихся традиций идеально подходило авангардное искусство, а канонически застывшие формы социалистического реализма, утвердившегося с 30-х годов, точно передавали диктаторскую мощь и официозную тяжеловесность сталинизма [11]. Кларк, вопреки этой точке зрения, не считает, что социалистическое искусство неизбежно должно было соответствовать какому-либо определенному стилю, что у партийных идеологов заранее имелось сколько-нибудь четкое представление о желательных формах социалистической культуры, или что власть преднамеренно уничтожала именно те модели культуры, которые предоставляли наибольший простор для самовыражения интеллигенции. Исследовательница подчеркивает элементы случайности и противоречивости в выборе эталонов нового социалистического искусства: стилизованный классицизм живописца И.И .Бродского пришелся руководству так же «ко двору», как и выполненный в авангардно-экспериментальной манере фильм С.С.Эйзенштейна «Броненосец "Потемкин"». В вопросах поиска форм новой культуры, как констатирует историк, власть часто попросту шла на поводу у массового вкуса (ведь большинство-то политических лидеров, за исключением немногочисленных ценителей элитарной культуры - Л.Д.Троцкого или А.В.Луначарского, по своим вкусам недалеко ушли от рядового городского «обывателя»). Кларк подметила забавный парадокс тех лет: «Цемент», эталон соцреалистического романа, угодил массовому вкусу тем, что его главный герой - Глеб Чу-малов - был обрисован не только «в соответствии с иконографией русского былинного богатыря», но и по образу и подобию лихого авантюриста из фильмов Дугласа Фербенкса, невероятно популярных тогда как в США, так и в СССР [12] ... В то же время власть и интеллигенция выступают на страницах исследования Кларк отнюдь не как непримиримые антагонисты. Их, с точки зрения историка, объединяла одна глобальная цель: идея создания последовательно антибуржуазной культуры и стремление «перевоспитать» зрителя или читателя в соответствии со вновь изобретенными культурными стандартами; разочарованность интеллигенции часто объяснялась лишь тем, что власть выбрала «не то» из предложенных ей моделей новой культуры. «История культуры - не роман, написанный по канонам социалистического реализма», - заключает Катерина Кларк; скорее это - хроника спонтанного эволюционного развития, где нет заранее известной развязки, и «именно то, что когда-то обеспечило успех эволюционных изменений в рамках данного вида, может стать позже причиной его гибели». Непреднамеренность, спонтанность, отсутствие заранее продуманной стратегии действий - эти понятия становятся ключевыми и в работе Дэвида Джоравски «Сталинистский менталитет и научное знание». Здесь исследователь выступает в роли критика еще одного расхожего исторического мифа: о том, что деспотическое вмешательство в научную жизнь, которое осуществляла власть в эпоху сталинизма, было изначально заложено в самой природе социалистического общества или марксистской идеологии. Привлекая обширный материал по истории точных, естественных, гуманитарных наук в СССР, Джоравски доказывает, что власть, определяя свое отношение к тем или иным научным дисциплинам, руководствовалась скорее конъюнктурой момента, чем фундаментальными идеологическими ценностями, и потому ее «генеральная линия» часто напоминала след змеи на песке. Ведь если ученым предписывалось руководствоваться в своих изысканиях «странной смесью схоластики и прагматизма», то это означает, что в определенные моменты на первый план выступали соображения идеологической чистоты, а в иное время - соображения практической ценности научных изысканий. И у руководителей, и у подвластных им специалистов оставалось, таким образом, поле для маневра; именно историю этих маневров и метаний Джоравски делает смысловым центром своего исследования, описывая их со значительной долей сарказма, но только ли на советские реалии обращен при этом сарказм историка? Как и статья Холквиста, исследование Джоравски приобретает сравнительно-исторический аспект и перерастает в грустное размышление о судьбе современного мира. «Культ личности» Сталина, по мнению историка, был далеко не так важен для судеб советской науки, как «культ технологий», ставший в XX веке определяющей чертой современной цивилизации в мировом масштабе. Этот «культ» наглядно проявился в стремлении преобразовать науки о человеке по образу и подобию технических дисциплин, устранив из них ценностные суждения, проблемы морального выбора: выводы науки сводятся «к утверждениям экономистов, что они владеют технологией государственного планирования; к утверждениям психологов, что они овладели технологией воспитания детей или контроля над поведением взрослых; к утверждениям врачей, что в их руках - технология предотвращения или лечения болезней». Из сферы гуманитарных наук изгоняется само ощущение человеческой жизни как тайны: взамен воцаряется самодовольная уверенность, что главное - разработать эффективную систему управления человеком как одушевленным механизмом. В конечном итоге, заключает Джоравски, мы становимся свидетелями и со участниками трусливой попытки современного человека сбежать от мучительной необходимости делать самостоятельный ценностный выбор... Специфика СССР состояла лишь в том, что здесь «вытеснение» человеческого содержания из гуманитарных наук было произведено несколько нетрадиционным образом: его заменила вера не только в технологии, но и в идеологию, единоспасающую и неподвластную критике. Таким образом, исследования, собранные на страницах антологии, отражают не только восприятие современными американскими историками советского общества, но и ту методологическую эволюцию, которую претерпела зарубежная историческая наука к концу XX века. Спектр концептуальных подходов, представленных здесь, весьма широк: историческая компаративистика, теория воображенных сообществ, концепция технократического общества, геокультурная история и история повседневности; наконец, объединяющий всех авторов данного сборника интерес к проблеме идентичности... Тем не менее, несмотря на разнообразие методологии (или именно благодаря ей), перед нами - целостная научная традиция; мы в своем «Введении» выявили лишь некоторые отправные точки непрерывного диалога, который ведут друг с другом современные американские историки-русисты. При всем несходстве методов и концепций в центре внимания большинства участников данной антологии находится проблема власти в социалистическом обществе. Американские историки оставляют в стороне вопрос о «классовой» природе советской власти, решение которого казалось отечественным гуманитариям в первые годы перестройки универсальным подходом ко всем загадкам сталинизма. Власть выступает для авторов антологии как надклассовая («надсословная», уточнила бы Шейла Фицпатрик) сила, миссия которой, в соответствии с парадигмой Нового времени, состоит в том, чтобы предписывать подданным некие общезначимые цели и консолидировать их для достижения этих целей, а значит, конструировать индивидуальную и групповую идентичность людей. Такой теоретический подход позволяет сделать концептуальным стержнем исследования историю создания и постепенного воплощения в жизнь определенного «проекта» мира и человека. Впрочем, американские историки не мыслят власть как некую демоническую, всемогущую силу. а. напротив, описывают ее усилия со значительной долей скепсиса и иронии, подчеркивая элементы случайности, непоследовательности, амбивалентности в ее действиях и даже в самом выборе целей [13]. Тема человека и власти приобретает в таком случае гуманистическое звучание: у любого проекта глобального переустройства мира, сколь тоталитарным бы он ни был, есть свой предел возможностей, свой резерв прочности, и любая «пре-кпасная эпоха», сколь вечной бы она ни казалась, рано или поздно не удержит тяжести собственных противоречий. И, наконец, хотелось бы обратить внимание наших читателей на следующее обстоятельство. Сталинизм для американских историков-пусистов предстает не как некое досадное отклонение от магистральной линии хода всемирной истории, а как ключевая тема для понимания природы современного общества вообще, какова бы ни была его идеология. Принимаем ли мы сделанные ими выводы или, наоборот, желаем их оспорить, - данный подход, бесспорно, раздвигает теоретические горизонты наших представлений о характере советского периода отечественной истории. Трудно осмыслить опыт нашего исторического прошлого, искусственно изолируя его от истории мировой и не пытаясь понять смысл тех перемен, которые произошли в XX веке в масштабах всего мира. Для решения таких задач необходимо не только профессиональное мастерство историка, но и философская, ценностная рефлексия, гуманитарное - то есть очеловеченное - знание в исходном смысле этого слова. И, возможно, этапом на пути к рождению такого знания станет диалог академических культур, в том числе и знакомство российского историка с традицией американской русистики. Примечания 1. Слова итальянского политика и ученого Р.Тоскано цит. по: Медведев Р.А. Они окружали Сталина. М., 1990. С.8. 2. Надеемся, нашему читателю хорошо известно, что «русистика», как отрасль профессиональной исторической науки в Америке, не тождественна советологии: советология представляет собой отрасль политологии. и традиционно является несравненно более политически ангажированной дисциплиной, чем история. 3. Подробнее о концепции «фронтира» в американской исторической на-уке см.: Барретт Т. Линии неопределенности: северокавказский «фронтир» России // Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Императорский период. Самара, 2000. С. 163-194. 4. Согласно Фуко, под псевдогуманистической личиной государства и общества «нового времени» скрывается тщательно разработанная механика тотального надзора и дисциплинарного воздействия, настолько въевшаяся в плоть и кровь современного человека, что мы воспринимаем ее как часть обыденности. «Исторически сложилось так, — пишет Фуко. - что процесс, приведший в XVIII веке к политическому господству класса буржуазии, прикрывался установлением ясной, кодифицированной и формально эгалитарной 'оридической структуры, которая стала возможной благодаря созданию ре жима парламентского, представительного типа. Но развитие и распространение дисциплинарных устройств стало обратной, темной стороной этих процессов... Нормализующая власть становится одной из основных функций нашего общества. Судьи нормальности окружают нас со всех сторон. Мы живем в обществе учителя-судьи, врача-судьи, воспитателя-судьи и "социального работ-ника"-судьи; именно на них основывается повсеместное господство нормативного; каждый индивид, где бы он ни находился, подчиняет ему свое тело, жесты, поведение, поступки, способности и успехи». - Фуко М. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. М., 1999. С.325, 448-449. Заметим, что, если Фуко - философ-структуралист - рассматривал надзор и дисциплину как универсальные организующие начала общества, «растворенные» во всех сферах повседневной жизни, то Холквист заостряет внимание на государственном, институционально закрепленном и функционально регламентированном политическом надзоре. 5. «"Воображенными" называют все сообщества, члены которых не знают и заведомо не могут знать лично или даже "понаслышке" большинства других его членов, однако имеют представление о таком сообществе, его образ. "Воображенная" природа таких сообществ вовсе не свидетельствует об их ложности, нереальности. Крупные сообщества, а к ним относятся не только нации, но и классы, можно классифицировать по стилям и способам их воображения». -Миллер А.И. Национализм и формирование наций. Теоретические исследования 80-90-х годов // Нация и национализм. М., 1999. С.9-10. 6. Заметим, что концепция Слезкина весьма оригинальна и с российской, и с американской точки зрения: господствующим в историографии остается мнение, звучащее на страницах нашей антологии из уст Д.Джоравски: «На практике проводилась одна и та же политика - чуть прикрытая русификация». 7. О тех трудностях, которые подстерегают исследователя при попытке выявить наличие пассивного сопротивления сталинскому режиму, рассказывает Линн Виола в своем аналитическом обзоре современной западной историографии вопроса: Lynne Viola. «Popular Resistance in the Stalinist 1930s: Soliloquy of a Devil's Advocate». K-ritika: Explorations in Russian and Eurasian History 1 (1), Winter 2000. P.45-70. 8. Дэвид-Фокс М. Введение: отцы, дети и внуки в американской историографии царской России //Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Императорский период. Самара, 2000. С. 10-14. 9. Заметим, что сходная дискуссия шла в нашей отечественной публицистике в годы перестройки; но, в соответствии с нормами марксистского подхода, здесь споры развернулись вокруг проблемы классовой природе власти при социалистическом строе. В центре внимания участников дискуссии оказался вопрос о том. был ли сталинский режим политическим воплощением революционного нетерпения «молодого рабочего класса», или же следует признать справедливой теорию классового господства бюрократии («нового класса») в социалистическом обществе, выдвинутую М.Джиласом. О ходе этой дискуссии см., напр.: Лацис О.Р. Перелом: Опыт прочтения несекретных документов. М., 1990. С.369-395. 10. Торжество добродетели // Набоков В.В. Лекции по русской литературе. М., 1999 С.402; Что такое социалистический реализм?//Терц, Абрам (Синявский А.Д.). Путешествие на Черную Речку и другие произведения. М., 1999. С.122-168. 11 Именно так видел эволюцию советского искусства, например, П.Н.Милюков: Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. В 3 тт. Т.2, ч.1. ч 1994. С.355-409. Подобные воззрения оспаривает философ Борис Гройс в своем исследовании «Стиль Сталин». Как утверждает Гройс, эстетика социалистического реализма сталинских времен представляла собой прямое продолжение авангардистских исканий: «в сталинское время действительно удалось воплотить мечту авангарда и организовать всю жизнь общества в единых художественных формах, хотя, разумеется, не в тех, которые казались желательными самому авангарду». - Гройс Б. Утопия и обмен. М., 1993. С.16. Исследование Кларк во многом перекликается с выводами Гройса, но при этом историк ни в коей мере не разделяет главный постулат философа: о том, что переход к социалистическому реализму совершился вследствие некоей предопределенной «имманентной логики развития». 12. Заметим, что с идеями Катерины Кларк о родстве форм советской и западной массовой культуры перекликается наблюдение Шейлы Фицпатрик, назвавшей мелодраму «одним из стандартных жанров советской массовой культуры» 30-х годов: при идеологизированной «соцреалистической» фабуле приемы воздействия на чувства зрителей были вполне мелодраматическими. 13. Уместно будет обратиться к мнению самого составителя антологии, М.Дэвид-Фокса, высказанному в его монографии «Революция духа: Большевистское высшее образование, 1918-1929»: «...Преобладающее большинство исследователей, сталкиваясь с феноменом однопартийной монополии на власть, склонно рассматривать партию исключительно как инициатора преобразований. Безусловно, она выступала и в этой роли. Но взгляд на проблему "изнутри", сквозь призму предпринятого нами исследования системы партийного высшего образования, позволяет- утверждать, что многоуровневые перемены, развернувшиеся в 20-е годы, не могут быть объяснены лишь намерениями политических лидеров, даже самых влиятельных из них. В данном случае партия предстает не только как активный деятель и победитель, но также и как движение, в самом буквальном смысле слова запутавшееся в собственной паутине, зажатое в тисках партийной политической практики и политической культуры. Большевистская система культуры не только порождала, но и широко внедряла множество новых способов поведения, речи и мышления; ее развитие зашло столь далеко, что оказалось вне зоны досягаемости Для индивидуального воздействия, даже когда большевики предпринимали самые волюнтаристские попытки преобразований в культурной сфере, - в конце концов установленные партией институциональные структуры и традиции повседневной жизни действительно начали доминировать в жизни ее членов. Путями, которые едва ли могли отчетливо осознавать сами современники, интенсивное давление возникшей системы и ее привычки подчинили себе даже саму активную, вездесущую партию, которая когда-то и создала эту систему». - Michael David-Fox. Revolution of the Mind. Higher Learning among the Bolsheviks, 1918-1929. Comell University Press, Ithaca and London, 1997. P.271. Майкл Дэвид-Факс |
Похожие:
 | ... |  | Организаторы форума роо «Самарский кадровый клуб», ид «Коммерсантъ» (региональное отделение зао «Коммерсантъ-Волга»), Самарский государственный... |
| Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Самарский государственный университет» | | Настоящие правила приема в государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Самарский государственный... |
| Настоящие правила приема в государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Самарский... | | Настоящие правила приема в государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Самарский... |
| Самарский государственный аэрокосмический университет имени академика с. П. Королёва | | ... |
| Работа выполнена в гоу впо «Самарский государственный медицинский университет Росздрава» | | Лицензия №166756 от 09. 10. 2006 г выдана Федеральной службой по надзору в сфере образования и науки РФ |