Когнитивный и психолингвистический аспекты материалы международной школы-семинара
Скачать 6.28 Mb.
|
Литература
Р.А. Каримова ВЕРБАЛИЗАЦИЯ ВИЗУАЛЬНЫХ ОБРАЗОВ В УСТНОМ ДИСКУРСЕ С изменениями в современном общественном сознании расширилось поле непосредственного общения, что дает основание для суждений о дифференциации устных речевых произведений, вызываемой определенными факторами (экстралингвистическими и лингвистическими), и в этой связи о новых жанровых разновидностях дискурсов. Эта дифференциация в значительной мере обусловливается степенью связи дискурсов с ситуацией, что зависит от цели общения, его условий, характера референтного мира, от продуцента и др. Из проведенных нами наблюдений следует, что различаются две группы устных дискурсов: собственно ситуативные как продукты непосредственного восприятия и одновременной вербализации динамичных событий (напр., спортивный ТВ репортаж) и дискурсы с той или иной степенью отдаления от ситуации, в которых осуществляется вербализация визуальных образов (диалоги о живописи на радио «Эхо Москвы»). В последнем случае решается задача по категоризации и концептуализации определенного объекта. Семиотическое поле такой коммуникации, включающее устную речь, графику и артефакты, расширяет сферу наблюдений над объектом – ситуативно обусловленным устным спонтанным дискурсом, который рассматривается как пересекающиеся когнитивные системы (зрительного восприятия, ментального и физического действий, языка и культуры) [1. С. 88–121], причем исходным пунктом деятельности выступает зрительное восприятие объектов. Значимость зрительного восприятия для деятельности бесспорна: «… та часть нервной системы, которая обеспечивает языковую деятельность человека, представляет собой результат эволюционного развития имеющейся у приматов системы обработки визуальной информации [2]. Цель коммуникации, осуществляющей ТВ игру «Ночь в музее»(7 и 26 февраля 2011 г.) – идентифицировать музейный артефакт (в самом общем виде с большой скоростью предварительно означенный на суфлере), опираясь на решение групп частных ментальных задач, которые ставятся в перцептивной ситуации (или связаны с ней). В социопсихическом плане коммуникация являет здесь игру как интеллектуальную деятельность в проблемной ситуации (с высокой степенью мотивации, в условиях жестких временных ограничений). В ней участвует малая креативная группа (5 человек), неоднородная по возрасту (от 20 до 50 лет) и образовательному цензу, потому с разнородными интересами; разного темперамента; способная к социальному взаимодействию, спонтанной рефлексии, продуцированию образов, склонная к риску, уверенная в своих силах. В коммуникативном плане – это взаимодействие участников (ведущего, , соведущего и группы игроков), определяющееся целью деятельности группы, речевыми актами (глобальными и локальными), актуальной референтной ситуацией [3. С. 55]. Эффективность коммуникации обусловливается приобщением ее участников к стратегии ведущего. Когнитивной базой этой деятельности служит восприятие группой общей ситуации, явленной ведущим, и перцепция объектов в частных ситуациях, категоризация объектов с опорой на обыденные или специальные и языковые знания. С отстройкой от ситуации создаются ментальные модели объектов, следует принятие решения; все эти процессы протекают, проецируясь в речи. Остановимся на аспекте понимания речевых произведений [4. С. 64–76], выявляя характерные для ситуативного диалога (и полилога) реакции коммуникантов; далее Рассмотрим функционирование речевых произведений в структуре дискурса. Микротемы, раскрывающие частные ситуации с их ментальными задачами, содержат от 20 до 30–40 реплик-реакций пяти коммуникантов на высказывания-стимулы ведущего. Здесь достаточно разнообразны виды реакций: предположение, ориентировка, аргументация, оценка, свободный ответ, визуализация, интертекст и др. По признаку частотности в диалоге эти реакции различаются, отражая их «вес» в процессе понимания коммуникантами ситуации и высказываний-заданий ведущего. Качественно реакции связаны с предположением (наиболее частотны) и ориентировкой, что соответствует самой направленности наблюдаемой деятельности – интеллектуальной игры. Реакции «предположение» и «ориентировка» в одной из ситуаций оказались равны по употребительности, что обусловлено уровнем знаний участников в определенной сфере истории культуры. Рассматриваемые реакции в языковом, номинативном плане – это ключевые слова полилога, которые представляют ту или иную тематическую группу дискурса: спектакль, декорации, костюмы, актер, театр, деньги, выкуп, крепостное право, свобода и др. Наибольшей речевой разверткой характеризуются части дискурса, открывающие очередной этап игры. Эта часть представляет собой рамку, где посредством номинации объектов (или событий) осуществляется ввод реципиентов в когнитивную ситуацию. В синтаксическом отношении такие конструкции наиболее полные, развернутые, представляющие устную речь (с элементами спонтанности): Например: №1: теперь я хочу вам показать вот штуку // скажите / что это такое? // невозможно будет поверить // – № 2: э́то … вещь сверх уникάльная // это / то самое средство передвижения / которое сохранилось у нас в музее / от конца 17-го века – начала 18-го века / в котором перемещался еще не император / царь Петр Алексеевич // в этом возке он ехал аж в Архангельск //. Общение самих участников, решение ими задач в условиях лимита времени (0,5 мин; 1 мин.) представляет собой спонтанную речь. Наиболее полной по структуре является здесь лишь начальная реплика первой участницы (гов.3), ее реакция на стимул ведущего: («Чем царю грели ноги? // это горячий камень / это ва́ленки / это чугунок с карто́шкой?): Ребята! // я считаю / это камень // как физик физику … / я вам хочу сказать / что он остывает гораздо дольше / чем картошка / и … уж сто процентов дольше / чем валенки //. Ядро этой реплики (это камень) минимально (это + предикат), включено в рамочное высказывание с функцией воздействия, состоящее из обращения и препозитивной, в сильной позиции конструкции полагания. Последующее высказывание развивает эту линию другими средствами: конструкцией с предикатом речи (хочу сказать, что…). Рематическая реплика другого собеседника («может быть / и валенками / и… камнем») о двух когнитивных объектах по форме служит завершением монолога ведущего. Эта реплика развивает спор (активизируемый стратегией ведущего) о выборе одного из трех вариантов ответа: «нет/ нет / они вообще не греют / они только чуть-чуть могут сохранить тепло //». В синтаксическом плане реплики в подавляющем большинстве сжатые, незавершенные высказывания. Лишь в концовке этой части игры, реплики участницы (носителя специального знания) развернуты: включают изъяснительные и пояснительные, причинные конструкции, служащие обоснованию ответа. Наибольшую степень спонтанности являют высказывания в условиях одновременного говорения (как отражение эмоциональной напряженности). Это видно, например, по второй части игры, тоже открываемой перцептивной ситуацией: «мы сейчас будем смотреть экспонаты… // это одна из первых… / официальных наград … / а… времен царя Алексея Михайловича…») с последующей когнитивной задачей ведущего («что еще получал герой вместе с этой наградой?»). Синтаксически эти вопрос и ответ участников могут представлять собой совместно построенные конструкции, где каждый из участников завершает реплику («а по-моему / цепь // а может быть и булавку / на самом деле / может быть / и кошель //); затем возможно расширение реплики добавлением к ответу нового содержания [5. С. 25]: «… в последующем / это выродилось в почетную грамоту и кошель // то есть были какие-то функции…». В целом полилог насыщен знаками субъективной модальности (по-моему; может быть, может; на самом деле; мне кажется, кажется); функциональное ядро высказываний – это номинации в позиции объекта или субъекта; реализуются категории сопоставления и неопределенности. Литература
Т. Ю. Кизилова НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИИ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ПРОИЗВЕДЕНИИ (НА МАТЕРИАЛЕ РАССКАЗА ДЕБОРЫ МОГГА “EMPIRE BUILDING”) В 1922 году выдающийся отечественный учёный А.А. Реформатский писал: “Всякая наука переживает обычно три стадии: 1) хаотическое накопление материала; 2) классификация и накопление множества мелких законов (период плюрализма); 3) обобщение и сведение к общим законам (стремление к монизму)” [1. С.486]. Современное ему состояние филологии известный языковед относил ко второму периоду плюрализма. Думается, на данном этапе можно уверенно констатировать стремление к монизму, т.е. необходимость выработки единой лингвофилософской платформы с целью уменьшения смыслового зазора между смежными областями одной науки. Так, по признанию многих лингвистов, к наиболее обсуждаемым и спорным относится понятие концепта в его отношении к значению слова. Несмотря на различия в подходах, общим можно признать положение о том, что “концепт является результатом столкновения словарного значения слова с личным и неоднородным опытом человека” [2. С.281]. Не подлежит сомнению и то обстоятельство, что концепт принадлежит сознанию и “не только мыслится, но и чувствуется” [3. С. 41], является как минимум трёхмерным образованием, включая предметно-образную, понятийную и ценностную составляющие [4. С. 138]. Однако вопрос о различии в формах познания действительности (наука/ художественная литература/ наивное знание о мире) и особенностях концептуализации в каждой из этих форм в современных дискуссиях отошёл на второй план. Между тем именно эти различия и особенности позволяют исследователю найти ту основу, на которой стоит содружество гуманитарных дисциплин, исследующих духовный опыт человека через Слово. Так, не подлежит сомнению, что культурологический подход к концепту в литературе немыслим вне изучения особого качества художественного слова, известного как его семантическая осложнённость, комбинаторные приращения смысла, словесная полифония. Поэтому одним из отправных моментов для нас явилось реинтерпретированное учение А.А.Потебни об изоморфизме части и целого, отождествления моментов слова и произведения искусства [5. C. 156]: “Слово только потому есть орган мысли и непременное условие всего позднейшего развития понимания мира и себя, что первоначально есть символ, идеал и имеет все свойства художественного произведения” [5. C. 179]. Развитие похожих идей можно найти у В.В. Виноградова, писавшего о том, что слово в художественном произведении, с одной стороны, опрокинуто в общенародный язык, c другой – в сюжет и композицию литературного произведения, “направлено в символической структуре литературно-художественного произведения в целом” [6. C.16]. подобным образом В.Г. Костомаров в лингвострановедческой теории слова утверждал, что фоновые семы превращают лексическое значение в размытое множество, тем самым обеспечивая, среди прочего, возможность введения в иные миры, в иное пространство и время. [7] Рассматриваемая с этих позиций, совокупность лексико-семантических вариантов (термин В.В.Виноградова) слова выступает в роли инварианта, своего рода матрицы в сознании носителей языка. Однако, преломляясь в сознании автора художественного текста, семантическая структура слова ложится в основу движения концептуально-семантических полей, создавая образ, становясь средством выхода на индивидуальную картину мира, словесно опредмеченную во всём богатстве эмоционально-оценочных нюансов и противоречивых отношений. Предельно упрощая проблему различения слова обыденного и художественного, можно предварительно констатировать снятие многозначности контекстом (расширение семантики с последующим её сужением под влиянием контекста) в первом случае и намеренную семантическую избыточность, наращивание семантических наслоений – во втором. Изучение единиц, считающихся своеобразными социокультурными маркерами, стало знамением времени. Исследователи счтитают аксиологичность неотъемлемым свойством этих “ядерных” концептов, отражающих основы мировидения. Одним из таких культурно значимых концептов можно считать концепт Empire, актуальный для самосознания народов, осваивавших в прошлом новые земли или претендовавших на территориальное господство. Исследование специфики данного представления связано, прежде всего, c изучением лингвистических механизмов его реализации, обусловленных, в свою очередь, распределением и функционированием рассматриваемой лексемы по регистрам речи. Следовательно, анализ процессов концептуализации и закрепления представления в общественном сознании возможен различными способами: 1) с позиций “чистой“ лингвистики и лексикографии, путём сопоставления словарных статей в диахроническом аспекте; 2) с социолингвистической точки зрения (ассоциативный эксперимент, социологические опросы); 3) сквозь призму лингвокультурологии (рассмотрение того, как представлен образ “Empire” в текстах современных авторов). Что касается первого пути, данные лексикографических источников представляют ценнейший материал, свидетельствуя о “культурной памяти слова” и хранимой им истории. Развитие семантики отражает историю мировидения и миропонимания народа, историю его меняющихся ценностей. Поскольку “изменения значений слов являются отражением изменений, происходящих в общественной жизни и связанных с ними изменений в человеческом мышлении” [8. C.89], т.н. семантические сдвиги, такие как сужение и расширение значения слова есть не что иное, как перемещения фокуса оценки с одного фрагмента действительности на другой. Так, данные этимологических словарей говорят о том, что лексема Empire, как и большинство французских заимствований 13 века, пришла из латыни и означала армию под руководством полководца (лат.imperator – полководец; imperium – власть, государство) [9. C. 193 – 194)]. Первые упоминания о Британской империи относится к 1772. (http://www.etymonline.com/index.php?term=empire). empire 1297, from O.Fr. empire "imperial rule," from L. imperium "rule, command," from imperare "to command," from im- "in" + parare "to order, prepare" (see pare). The Empire, meaning "the British Empire," first recorded 1772 (it officially devolved into "The Commonwealth" in 1931). , Материалы толковых словарей разных лет отражают динамику изменения содержания этого представления. Так, словарь Hornby 1978 года [10. C. 206] трактует его следующим образом: empire n 1 [C] group of countries under a single supreme authority: The Roman E~ 2 [U] supreme political power: the responsibilities of ~. Longman Dictionary of Contemporary English [11. C. 359], изданный в 1986 году, основное номинативное значение political power иллюстрирует производным, переносным употреблением: Empire n 1 [C] a group of countries under one government usu. ruled by an EMPEROR: (fig.) the industrial empire of Standard Oil 2 [U] the power that holds such a group together: the cares and anxieties of empire. Наконец, словарь 1999 г. Oxford Advanced Learner’s Dictionary of Current English [12. C. 377] фиксирует значение “крупное коммерческое предприятие, управляемое лицом или группой лиц” в качестве самостоятельного: Empire n 1(a) [C] a group of countries or states that have a single ruler or ruling power: the Roman Empire. (b) [U] (dated or fml.) power over several countries, states, etc: the responsibilities of empire 2 [C] a large commercial organization controlled by one person or group: a publishing empire. Этот же словарь приводит сложное слово empire building с пометой derog., определяя его как ‘the process of deliberately acquiring extra territory, authority, etc to increase one/s power or position’. Возможно, в связи со значительными изменениями в социальной жизни связано расширение семантики лексемы (оно же оборачивается шагреневым сужением империй до коммерческих корпораций) и появления нового значения, фиксируемого отдельно. Таким образом, на основании диахронического сравнения словарных статей можно сделать вывод о наметившейся тенденции вытеснения на периферию того, что когда-то составляло ядро концепта. Иначе говоря, на основании того, что было и что уже есть в языке, можно говорить о закреплении изменённого представления в сознании носителей языка. Весьма характерно, что в исследованиях вербальной репрезентации образа “Empire”, проводимых на основе изучения языка СМИ, констатируется оторванность концепта от представляющей его лексемы, его вербальную замещаемость компонентами значений (power, control, dominance) на основе принципа рассредоточенной репрезентации [13. С. 7-19]. Произведения художественной литературы свидетельствуют о том, что этот образ по-прежнему остаётся актуальным в сознании англичан. Анализируемый нами рассказ Деборы Могга “Empire Building” представляет собой горькие размышления автора о том, почему Великобритания перестала быть великой. Укоренённость в классической литературе могла бы быть отдельной темой исследования этого социологически выверенного описания. Позволим себе лишь ограничиться указанием на то, что Д. Могга даёт свою вариацию на “заданную” Киплингом тему: East is East, and West is West. Проблема Востока и Запада, как и проблема самоидентификации эмигрантов в чуждом им историческом и культурном пространстве, является многоаспектной. Рассказ повествует об эмигрантах-пакистанцах в Англии, привлечённых западным блеском, но не понявших ценностей западной (христианской) цивилизации. Напомним наш исходный тезис: инвариант заглавного слова – совокупность его лексико-семантических вариантов – находится в основе движения ассоциативных рядов и мотивных полей [14], которые в свою очередь, ложатся в основу композиции художественного произведения. Это движение порождает столь излюбленное литературоведами “мерцание смыслов” (и напряжение между ними), содействуя эффекту резонанса, или приращениям смысла. Заглавие как отправная точка интерпретации выбрана нами не случайно. Исследователями восприятия речи неоднократно подчёркивалась возрастающая роль элементов, восполняющих прогностическую функцию. Это элементы, занимающие сильную позицию: заголовок, топиковое предложение (позиция начала) и заключительное предложение (позиция конца). Являясь важным текстообразующим фактором, именно они задают вектор восприятия на первом этапе чтения текста (в том числе художественного). Амбивалентность синтаксиса заглавного словосочетания Empire Building, создаваемая полисемией слов при отсутствии артикля, направляет колебания возможных ассоциаций по двум плоскостям: 1) house or other structure 2) increasing one’s power. Уже в начале рассказа (topic sentence) It didn’t look much, when he took it over, the Empire Store, but the man with business instinct could see the potential на первый план выходит ”периферийное”, недавно появившееся значение ”commercial organization” (Empire Store – place where Empire goods/ from the countries of the Commonwealth were sold) и его компоненты commerce, trade, business instinct. Ключ к этому предложению образуют слова: Empire Store =>to take over => business instinct => potential, связанные референтной и ситуативной соотнесённостью. Можно говорить о временном сужении значения “empire”, поскольку ядро концепта временно уходит на периферию. Тон зачина рассказа по-протокольному сух, преобладают логические определения и экономические термины, поддерживающие концептуально-семантическое поле “business instinct”: Negotiated further discounts; extended his premises; finalized the transactions; progressing in business; his turnover doubled; restocking the merchandize; introduced fast profit items; complete re-fitment; he had doubled his shelf-space, таким образом, подкрепляется значение ‘крупное коммерческое предприятие’, для которого требуются деловые качества – business instinct. По мере экономического роста и процветания торгового дома, а также тех чудес предприимчивости, которые демонстрирует Хамид (в переводе с тюркского это имя означает “восходящий”) на протяжении всего рассказа, читатель осознаёт, что это восхождение даётся персонажу дорогой ценой – ценой утраты человечности, атрофии нравственных чувств и потери сострадания к окружающим. В повествовании начинает появляться эмоционально-оценочная лексика, группирующаяся вокруг концептуально-семантических полей “sin”, “evil”, “neglect”, “wreck and ruin”: How solitary was the life of these English women with no family to care for them, no wonder they fell into evil ways. Children from neglectful homes came in with the shopping bags. These mothers did not look after the youngsters, they sent them into the streets to consume junk food. Not only did they poison themselves with drink, rotting their souls and their body, they had no shame, they wrecked their lives. The thought of their squalid comforts made him shudder. He <….> kept his eyes diverted from this nude shamelessness … …raised their ruined faces. All round lay the ruined, the dispossessed. Лексика пейоративной оценки возникает в морализаторской речи Хамида для характеристики бывших создателей империи, являющихся с его точки зрения носителями пороков и потому пораженцами. Соотносясь в макро- и микроконтексте произведения со словом ‘country” лексемы “ruined”, “lost”, “dispossessed” вводят в текст основное значение Empire (I): <…> ruined, pasty faces, the losers, the lost, the dispossessed. This was their country, but these people had no homes. В данном контексте значение Empire (I) также поддерживается с помощью опорного ключа, образуемого находящимися в гипо-гиперонимических отношениях с лексемами; Empire (I) => country => home \\ \\ wreck and ruin its people => the losers, the lost \\ sin Как видно, у Empire(I) под влиянием контекста (the losers, the lost, the dispossessed) появляется отрицательная эмоциональная составляющая. Таким образом, в повествовании разворачиваются два ряда образных ассоциаций, соответствующих Empire (I) и Empire (II). “Программируя” формы художественного мировидения, они отражают противостояние двух миров, двух “империй” в рассказе – Великой Британии и торговой империи Хамида. Наконец, когда в приступе тщеславия герой становится откровенным с самим собой, происходит как бы “короткое замыкание” этих рядов во фразах, содержащих интегративные компоненты, отсылающие к обоим рядам. His main income came from the drinks. Dirty magazines – he was surprised to find – had a brisk sale. Drunk on the drink he had sold them … poisoned on his food. В приведённом материале income, sale, sold, his food принадлежат к концептуально-семантическому полю ‘торговля’: commerce, sale, в то время как dirty magazines, poisoned drinks отсылают к грехам людей sins of people, населяющих страну. Вывод, который следует из подобного со- и противопоставления, состоит в том, что Хамид не гнушается прибыли на людях, наживаясь на чужих слабостях, не испытывая ни малейшего сочувствия к своим жертвам. Его Empire Building основана на пороках людей, которые, впрочем, и сами не противятся превращению жизни в торжище. На месте утраченной (Британской) империи пакистанец хочет возвести свою, торговую. Так в рассказ вводится ещё одно переносное употребление – “empire of dreams”: He fitted an office in the storeroom and managed his growing empire from there. Здесь “growing empire” синонимически соотносится с заглавным словосочетанием Empire Building как “acquiring new sales territory”. Далее это же значение акцентуируется благодаря появлению составляющих его компонентов “love of power”, “triumph”, “to dominate”, “to take over”: Several of his customers joked he’d soon be taking over the street; his properties dominated the parade of shops. Поэтому фраза “he managed his growing empire from there” указывает одновременно и на новые сферы влияния (growing territory of exploited sales area), и на честолюбивые устремления главного персонажа, его желание утвердить своё господство. Интересным представляется контекст, в котором оба значения слова empire (a group of countries/ centre of commerce) сопоставлены и разведены, передавая напряжение непримиримого противостояния двух полюсов. Ruined pasty faces, the losers, the lost, the dispossessed, the walking wounded who once ruled the Empire; pressing their noses against his Empire Store… This was their country, but these people had no home. Презрение Хамида к “земли чужому языку и нравам” опосредовано обильным употреблением слов отрицательной оценки (ruined, pasty, the losers, the lost, the wounded, the dispossessed). Гордость за свою торговую марку, растущую империю идёт в сознании Хамида в прочной увязке с мечтами о блистательном будущем для своего сына Арифа (в переводе с арабского это имя означает “знающий, образованный”): He had greater things in mind for his son, the boy for whom everything was possible. Empire of dreams, являясь связующим звеном между managed his growing empire и greater things in mind, содействуя созданию между ними глобальной семантической когеренции. Now he had his house, his fortress where he kept his family safe. How solid his house, solid and secure. <…> The house looked spick and span. Для элементов family =>house=> fortress характерен наблюдаемый ранее принцип гипо-гиперонимических отношений, причём эта empire of dreams наделена положительными атрибутами safe and sound, solid and secure, spick and span. Однако на то, что fortress всего лишь castles in air, cupboard in the roof, что мечты могут расходиться с реальностью, в тексте рассказа указывают “вертикальные элементы “[. Первый намёк содержит название эссе С. Джонсона The Vanity of Human Wishes, которое даётся Арифу в качестве домашнего задания. Другой сигнал-предупреждение находим в размышлениях Хамида: It’s a wise shopkeeper who is prepared to adapt, являющейся видоизменённой шекспировской аллюзией It’s a wise father who knows his own child и имплицирующей смысл, что пакистанец не знает ни собственной семьи, ни страны, в которой живёт. Наконец, как нечто инородное в тексте Д. Могга воспринимается имя “глашатая естественности“ В. Водсворта. Широкие фоновые знания читателя о том, что основатель озёрной школы, протестующий против растущего технического прогресса в отрыве от прогресса нравственного, видел в гармонии человека и природы противодействие бездумному и бездушному предпринимательству, заставляет воспринимать некоторые контексты рассказа как нескрываемую издёвку автора над своим персонажем: Here at home he had a mahogany bookcase and a poet he had taken to his heart – Wordsworth. Введение этих “инокультурных“ знаков в чужеродный контекст воспринимается либо как ошибка, либо как значимый художественный приём – средство усиления авторской иронии. Помимо этого, ретроспективно соотносясь с the losers, the lost, the dispossessed, the walking wounded who once ruled the Empire, эти элементы имплицитно проводят мысль о том, что империи падают, когда их народы предают забвению Слово своих великих писателей. Этой же цели служит и заглавный образ, вызывающий ассоциации с Empire State Building – здания, вошедшего в книгу рекордов Гиннеса по количеству разорившихся самоубийц, бросающихся с его 102-х этажей. Как отмечалось выше, важной особенностью создания образа Empire в рассказе является соотнесение лексемы с гипо-гиперонимическими элементами. Одним из них является словосочетание cupboard in the roof, которое употребляется в прямом и переносном значении (a private room for thought – место для уединения, на котором настаивает Ариф). Выбор лексемы представляется не случайным: память слова несёт информацию об идиоме skeleton in the cupboard = a shameful family secret. В финале читатель узнаёт о том, что cupboard становится местом, где хранилась семейная тайна (скелет в шкафу), пространством, где Ариф предавался тем самым порокам, от которых отец так заботливо оберегал всю семью. The wreckage of this world, from which he wanted to protect those he loved. Explosion, riot and wreckage all around the turning world. На выходе из текста происходит его своеобразная свёртка, сужение в заглавии: движимые своекорыстием (cupboard love), эмигранты с Востока возводят торговую империю Empire Stores, которая оказывается не крепостью, а cupboard in the roof, castles in the air. Содержание-намерение этого рассказа о больном обществе, с искореженной системой ценностей и живущем по двойным стандартам, может служить иллюстрацией библейским заповедям: Don’t do unto others what you don’t want unto yourself и The sins of fathers are visited upon the children. Итак, основными особенностями создания образа-концепта Empire в рассказе являются следующие:
Empire =>country => (no) home == the dispossessed \\ Empire Store =>home =>fortress=>cupboard in the roof
Приводимая ниже таблица ассоциативных связей может служить косвенным подтверждением гипотезы о нейронной основе концепта. Empire A group of countries under one ruler Empire Store -commercial organization Emporium restocking his merchandize |
Похожие:
 | Языковое бытие человека и этноса: психолингвистический и когнитивный аспекты. Материалы Международной школы-семинара (V березинские... |  | Языковое бытие человека и этноса: психолингвистический и когнитивный аспекты. Материалы IV международных Березинских чтений. Вып.... |
| Научный комитет школы-семинара «Энергосбережение – теория и практика» приглашает принять участие молодых ученых и специалистов в... | | Основы собриологии, профилактики, социальной педагогики и алкологии (Материалы XXII международной конференции-семинара). /Под общей... |
| Основы собриологии, профилактики, социальной педагогики и алкологии (Материалы XX международной конференции-семинара). /Под общей... | | Санкт-Петербургское отделение Международной академии наук высшей школы объявляет конкурсный прием на вакантные места членов-корреспондентов... |
| Информационное поле современной России: практики и эффекты: Материалы Шестой Международной научно-практической конференции | | Информационное поле современной России: практики и эффекты: Материалы Пятой Международной научно-практической конференции |
| Приглашаем Вас принять участие в работе VIII международной конференции “современные аспекты реабилитации в медицине”, которая состоится... | | Демографическое развитие России: проблемы и перспективы: Материалы межрегиональной школы-семинара молодых ученых (Уфа, 27 июня 2008... |