Сборник статей участников
Скачать 9.06 Mb.
|
Список литературы
Г.Х. Бухарова Уфа, Россия ФУНКЦИОНАЛЬНО-ПРАГМАТИЧЕСКИЙ ПОДХОД К АНАЛИЗУ ФОЛЬКЛОРНОГО ТЕКСТА (на материале эпоса «Урал-батыр») В тексте можно выделить два универсальных уровня: информативно-смысловой и прагматический*. Эти уровни можно рассматривать в лингвистическом аспекте (с точки зрения речевой манифестации и материализации) и экстралингвистическом (с точки зрения стоящей за текстом действительности и языковых личностей автора и читателя, их первичной и вторичной коммуникативной деятельности) [Болотнова 2007: 239]. Прагматика текста рассматривается как часть коммуникативной модели, описывающей отношения между текстом и другими субъектами литературного процесса: автором (адресантом текста), читателем (адресатом текста), языком (использованной автором для создания текста системы знаков) и реальностью (миром фактов, получившим отображение в тексте). Как видно, одни из этих явлений относятся к категории сущностей, другие имеют знаковую природу. А поскольку отношения типа «знак — не-знак» в логике называются функциями, теория текста, рассматривающая прагматику текста как одно из проявлений его функциональной природы, называется функционально-прагматической [Лукин 2006: 33]. Если до настоящего времени под лингвистической прагматикой понимали только изучение функционирования языковых знаков в речи, а также исследование связи между речевым актом и значением языковых знаков, то в современной лингвистике под ней понимается когнитивное, социальное и культурное исследование языка и коммуникации. Понимание текста зависит от контекста в самом широком смысле слова, т.е. от речевой ситуации, от фонда знаний говорящего и слушающего, от их целей и стратегий поведения в данный момент. Прагматика* (от лат. pragma — практика, гр. pragma – дело, действие) — отношения между знаками языковой системы и ее «пользователями», складывающиеся в процессе практического использования системы. Рассмотрение фольклорных текстов в функционально-прагматическом аспекте, их анализ как речевых действий, регулирующих определенную практическую деятельность, требует выяснения и описания социального, ментального и собственно коммуникативного контекстов, в рамках которых осуществляется фольклорная акция. При таком подходе фольклорное высказывание можно проанализировать в следующих аспектах: в отношении к социальной ситуации, вызвавшей к жизни данное высказывание; в отношении к сообщаемому в высказывании факту; в отношении к результатам данного высказывания, или к ответной реакции слушающего; в отношении к используемым для создания данного высказывания языковым средствам. Если прагматический уровень художественного текста понимается как способность вызывать эстетический эффект, предусмотренный интенцией автора, его коммуникативной стратегией и эстетическим отношением к действительности [Болотнова 2007: 242], то в изучении фольклорного текста все больше внимание уделяется его обрядовой и магической стороне, выяснению его происхождения и функционирования в обрядовом контексте. Если до недавнего времени фольклористы в своих интерпретациях опирались, прежде всего, на литературоведческий анализ, ставя во главу угла эстетическую природу текстов, рассматривая их как отражение мифопоэтического освоения действительности, и фольклорные тексты были представлены как примитивная «зачаточная» форма литературы, форма искусства, то в последнее время в изучении фольклорного текста наметился коренной поворот к изучению его функциональной природы, его прагматики в обрядовом контексте. В настоящее время бытует мнение о том, что рассмотрение фольклора как поэзии или как формы искусства, не соответствует формам архаичного сознания: он носил не созерцательный, а прагматический характер. Возможно, позже, в связи с утратой мифологического смысла, и с усилением познавательных, эстетических функций таких произведений постепенно складываются каноны собственно фольклорного дискурса. Как известно, в основе фольклорных текстов лежит художественно освоенное событие. В них художественно-эстетическое отображение мира развивается до уровня искусства слова, и фольклорный текст гармонично вписывается в общую художественную картину мира народа: он становится способным вызывать эстетический эффект, предусмотренной интенцией коллективной языковой личности (народа), их коммуникативной стратегией и эстетическим отношением к действительности. И в эпосе «Урал-батыр», который относится к наилучшим образцам поэтического творчества в башкирском фольклоре, реальная или ирреальная действительность, мифологические образы, как положительные, так и отрицательные, описаны на уровне искусства слова, и в силу этого текст эпоса несет огромный эстетический заряд, оказывает воздействие на ум и сердца читателя, т.е. на его интеллектуальную и эмоциональную деятельность. В эпосе представлены яркие, впечатляющие образы Хумай и Айхылу, Урал-батыра и боевого небесного коня Акбузат и т. д. Божественная красота девушек, красота боевого коня, душевная красота этического героя Урал-батыра, также уродливость царя Катила, несущего людям смерть, безобразность старушки и вечно старого и вечно живого старика, испившего воду из Живого родника и познавшего трагедию бессмертия и в результате этого осознавшего смысл жизни, описаны мастерски. Эстетический уровень текста эпоса создается при помощи экспрессивных, эмоционально-оценочных, стилистически-окрашенных языковых средств. Эстетическое воздействие текста эпоса также связано с его образностью и эмотивностью. Образность достигается способностью текста создавать различные представления о реалиях ирреального (мифологического) и реального миров с позиций определенного эстетического идеала, а эмотивность создается путем описания чувств героев, показа их внутреннего мира, эмоционального состояния. Таким образом, благодаря вышеописанным лингвистическим и экстралингвистическим средствам текст эпоса «Урал-батыр» оказывает сильное эстетическое воздействие на адресата, вызывая его ответную лирическую эмоцию. Однако в корне эпос имеет мифо-ритуальное, обрядовое происхождение и носит характер коллективного творчества, т.е. принадлежит сознанию всех членов архаического общества. Изучение архаического фольклорного текста «Урал-батыр» требует особого подхода. Чтобы вписать его в дискурс культуры, обусловившей его появление, нужно расширить рамки лингвистического анализа, выделить предтекстовые пресуппозиции, важные для формирования концептуального пространства текста, обратившись к данным истории, этнографии, философии, психологии, фольклористики и т. д. Как известно, формирование структуры и семантики фольклорных текстов уходит корнями в далекое прошлое, они – продукт ранних форм сознания. В фольклорном тексте содержатся смыслы, зависящие от отношений и свойств традиции – структур сознания, породивших тексты. Поэтому исследователей интересуют в таких текстах не только элементы языковой семантики, но и аналоги категорий человеческого сознания, представляющие большую ценность для когнитивно-дискурсивной парадигмы описания языка. Вследствие этого перед нами встает задача – проникнув к сфере народного сознания, народного миропонимания в языковой форме, реконструировать концепт текста – прагматико-семантическое ядро, глубинный смысл, формируемый функцией текста – и тем самым выяснить особенности концептуализации действительности, которые достигаются на основе привлечения так называемых фоновых знаний, составляющих культурный контекст. Функция текста определяется как его социальная роль, способность обслуживать определенные потребности создающего текст коллектива. При этом функция текста рассматривается с точки зрения той культуры, в которой он создавался. Текст способен реализовать свои функции только благодаря дискурсу. Поэтому для дискурса важна функция текста. Прагматический аспект оказывается чрезвычайно важным при классификации фольклорных произведений. Один и тот же текст может актуализироваться по-разному. Как отмечает С.Н. Смольников, текст лирической песни выполняет разные функции, будучи включенным в структуру свадебного обряда, или исполняемым со сцены, или помещенным в фольклорный песенный сборник [Смольников 2000: 34]. Следовательно, функция не является постоянным признаком текста. Это категория дискурса. Возможно, текст эпоса «Урал-батыр» первоначально возник и актуализировался в рамках обрядовой практики народа как реакция на определенную социальную ситуацию, как фольклорно-обрядовый дискурс. В архаичном обществе фольклорный текст, возникнув как знак, как реакция на ситуацию, преследовал весьма конкретную цель – обеспечение благополучного существования людей в этом мире. Конкретность архаичного сознания диктовала сугубо прагматическое отношение к действительности. Поэтому в изучении фольклорного текста его прагматико-семиотическая функция выступает определяющей и задает направление и ракурс исследования. Башкирский эпос как фольклорный текст, имел сугубо прагматическую направленность. Существуя в рамках ритуала и являясь манифестацией одного из множества кодов культуры, актуализируемых в обряде для достижения желаемой цели, он опирался, прежде всего, на ритмику текста, которая усиливала уровень его восприятия, оказывала эффективное воздействие не только на людей, но и на окружающую человека действительность, на мир. На структурном, на фонетико-интонационном и морфологическом уровнях текст эпоса «Урал-батыр» представляет собой серию повторений. Какова же их функция в тексте? Связь эпического текста с обрядом позволяет рассматривать его как знак, как магическое средство воздействия на мир, на окружающую действительность. Известно, что большинство молитв и мантр в различных историко-культурных традициях опираются на этот ритмо-фонетический воздействующий эффект. В заговорах повторы являются одним из главных средств словесного колдовства. В древнеегипетских «Текстах пирамид» повторы слов служили усилению магического эффекта. Поэтому при исследовании текста его прагматико-семиотическая сторона является обусловливающей ракурс наблюдений над ним. Повтор в фольклорных текстах (в текстах космогонических мифов, заговорах) рассматривается в качестве своего рода «повторения» этапов сотворения мира, воспроизведения акта творения. По мнению А.К. Байбурина, фольклорный текст изофункционален обряду, суть которого в репродукции первопоступка, ориентации на повторное творение действительности [Байбурин 1993]. В эпосе «Урал-батыр», где описывается время «первотворения» современного состояния физического и духовного мира – ландшафта, рельефа и всей природы и культуры (ритуал, обряд, этические параметры), т.е. весь процесс создания мира, произнесение самого текста непосредственно могло отождествляться с процессом сотворения мира, сам акт произнесения мог совпадать с актом творения. В рамках обрядового текста этот прием должен был эффективно воздействовать на окружающую действительность. Таким образом, можно сделать вывод о том, что текст эпоса «Урал-батыр» на всех своих уровнях (в речевой организации) выражает идею творения. Повтор в эпическом тексте «Урал-батыр» является не только средством ритмофонетической организации текста и украшением речи, создающей его мелодику, но связан также со спецификой жанра эпического кубаира (эпоса), прагматикой обрядового текста и имеет явный знаковый характер. Обряд был нацелен на достижение какого-нибудь результата, то есть воздействия на действительность. Чтобы эффективно воздействовать на окружающий мир, текст эпического кубаира на всех своих уровнях (в речевой организации) должен был обладать и особым речитативным характером произнесения, и особой лексико-семантической структурой, и особой грамматикой как отточенным средством оптимальной передачи информации. Речевая организация текста эпоса «Урал-батыр» связана со спецификой жанра кубаир, прагматикой обрядового текста и имеет явный знаковый характер. Вследствие этого сам кубаир можно рассматривать как эквивалент действия, поступка. Список литературы
К.Р. Вагнер Казань, Россия ПРЕДИКАТИВНАЯ СОЧЕТАЕМОСТЬ ЛСГ «ПТИЦЫ» (на материале русских и английских метеорологических народных примет) Целью настоящей статьи является анализ предикативной сочетаемости слов лексико-семантической группы (далее ЛСГ) «птицы» в русских и английских метеорологических народных приметах. Существительные указанной ЛСГ активно распространяются глагольными предикатами со значением движения, наиболее частотным среди которых является глагол «лететь / fly»: Лебедь летит – к снегу [Ермолов 1995: 89]; When swans fly, it is a sign of wet weather [Freier 1989: 88]. В русских народных приметах основное глагольное значение, в зависимости от той или иной приставки обогащается дополнительными семантическими компонентами. Например, однокоренными образованиями глагола «летать», представленными в русских народных приметах, являются глаголы «прилететь», «улететь», «полететь», «отлететь»: Чибис прилетел - на хвосте воду принес [Ермолов1995: 89]; Если тетерева и куропатки улетают зимой с открытых мест и редких перелесков под защиту бора, скоро начнется пурга [Лютин 1993:15]; Если на Арину журавли полетят, то на Покров надо ждать первого мороза; а если их не видно в этот день, то раньше Артемьева дня (2 ноября) не ударить ни одному морозу [Грушко 2003: 123]; Грач отлетел – жди снега [Копейка 2004: 112]. Общее значение движения заложено в самом глаголе «лететь», периферийные семы проявляются на синтагматическом уровне через валентность глаголов. Так, в анализируемых языках глагольный предикат «лететь/fly», в большинстве случаев конкретизируется обстоятельственными детерминантами, выраженными наречиями, либо сочетаниями существительного с предлогом, характеризующими признак «высота полета»: (высоко/низко, вверх/вниз // up/down, high/low): Если журавли осенью летят низко – жди теплой зимы; летят высоко – холодной [Грушко 2003: 98]; Ласточки летают высоко – к ведру [Даль 1992: 66]; Ласточки летают то вверх, то вниз – жди бури [Рыженков 1992: 95]; When birds of long flight—rooks, swallows, or others—hang about home, and fly up and down or low, rain or wind may be expected [Inwards 1994: 132]; When men-of-war hawks fly high, it is a sign of a clear sky; when they fly low, prepare for a blow [Inwards 1994: 140]; If the lark flies high, expect fair weather [Freier 1989: 16]. Обстоятельственные детерминанты и в русском, и в английском языках часто выражают признак направления полета: Если кулик летит с болота на поле и неустанно кричит, то скоро пойдет дождь [Грушко 2003: 148]; Если грачи прямо на гнездо летят - дружная весна [Ермолов 1995: 81]; Журавль прилетит на наст – к неурожаю [Рыженков 1992: 114]; Журавли летят на север – потеплеет, на юг – возвратятся холода [Копейка 2004: 46]; Курица летает по избе — к морозу [Даль 1992: 61]; If crows make much noise and fly round and round, a sign of rain [Freier: 39]; If crows fly south, we’ll have a severe winter [Freier 1989: 57]; But when the flock varies its flight to the west or east, the morrow will bring rain or snow. [Sloane 1963: 31]; Geese, flying directly south and very high indicate a cold winter [Inwards 1994: 134]. В обоих сопоставляемых языках глагол «лететь» нередко заменяется синонимами. В русском частотным является глагол «порхать», в английском активно употребляются глаголы «soar» (парить), «circle» (кружить). Например: Ласточки порхают над водой — к дождю [Ермолов 1995: 85]; When swallows fleet, soar high, and sport in air, they tell us that the welkin would be clear [Inwards 1994: 138]; A heron, when it soars high, shows wind [Inwards1994: 139]; When chimney swallows circle and call, a sign of rain [Freier 1989: 39]. С существительными ЛСГ «птицы» активно сочетаются глаголы авторизующего значения, которые характеризуют звуки, издаваемые птицами, наиболее частотным среди них в сопоставляемых языках является глагол «кричать/cry»: Удод кричит – на дождь [Ермолов 1995: 92]; If peacocks cry in the night, there is rain to follow [Freier 1989: 88]. В английском языке народных примет активно употребляются глаголы «scream» (вопить), «squawk» (орать), «squall» (пронзительно кричать): If owls scream during bad weather, there will be a change [Inwards 1994: 138]; Guinea hens squawk more than usual before a rain [Freier 1989: 39]; Guinea-fowls squall more than usual before rain [Inwards 1994: 134]. Частотным как в русском, так и в английском языках является глагол «реветь/bawl»: Если гагара заревет – то перед северным ветром и дождем, а если закричит – то перед ведром [Ермолов 1995: 89]; When the peacock loudly bawls, soon we'll have both rain and squalls [Inwards 1994: 135]. Активно сочетается практически со всеми существительными данной ЛСГ глаголы «петь/sing»: If the robin sings loudly from the topmost of trees expect a storm [Freier 1989: 38]; If larks fly high and sing long, expect fine weather [Inwards 1994: 139]; Снегирь зимою поет на снег, вьюгу и слякоть [Ермолов 1995: 92]; Зяблик поет – на тепло [Грушко 2003: 114]. Особенностью некоторых авторизующих глаголов является их ограниченная валентность, т.е. сочетание предикатов только с определенными лексемами. Так, в русском языке глагол «кудахтать» сочетается с существительным «куры»: Куры кудахчут – к ненастью [Даль 1992: 65], глагол «куковать» вступает в предикативные связи с существительным «кукушка»: Кукушка кукует на сухом дереве – к морозу [Рыженков 1992: 94]. Глагол «токовать» сочетается с лексемой «глухарь»: Глухари прилетают токовать в ненастное утро – это значит погода наладится [Лютин 1993: 21]; глагол «ворковать» – с лексемой «голубь»: Ведро следует ждать, если голуби воркуют [Грушко 2003: 31]; глагол «пищать» – с лексемой «синица»: Синицы утром пищат – на ночной мороз [Копейка 2004: 116]; глаголы «рюмит», «свирлит» – с лексемой «зяблик»: Зяблик рюмит к дождю [Лютин 1993: 36]; Свирочек-зяблик свирлит к ненастью, к холоду [Грушко 2003: 216]; глагол «каркать» вступает в предикативные связи с существительным «ворона»: Ворона каркает – к дождю [Лютин 1993: 39]. В английских приметах глагол «croak» (каркать) активно сочетается с лексемой «raven»(ворон): Ravens, when they croak continuously, denote wind; but if the croaking is interrupted or stifled, or at longer intervals, they show rain [Inwards1994: 137]. С лексемой «воробей/sparrow» и в русском, и в английском языках активно сочетаются глаголы «чирикать/chirp»: If sparrows chirp a great deal expect a storm [Freier 1989: 88]; Воробьи дружно чирикают – к теплу, зимой – к снегу [Грушко 2003: 46]; Как в русском, так и в английском языках глагол «кукарекать/crow» сочетается с лексемой «петух/ cock»: Петух без времени вечером кукарекает – к перемене погоды [Рыженков 1992: 95]; If a cock crows during a downpour, it will be fine before night [Bowen 1978: 59]; глагол «крякать/quack» - с лексемой «утка/duck»: When ducks quack loudly, it’s a sign of rain [Freier 1989: 17]; Если утки плещутся в воде и крякают – к дождю; если они тихи – к грозе [Ермолов 1995: 78]; глагол «гоготать/cackle» с лексемой «гусь/goose»: Зимою, если гусь гогочет – к теплу, а если сидит, поджавши ноги – к холоду [Ермолов 1995: 77]; When geese cackle, it will rain [Freier 1989: 17]. Помимо этого, в английских приметах активно употребляется еще один глагол, характеризующий крик гусей “honk” (кричать): If the goose honks high, fair weather; if the goose honks low, foul weather [Freier 1989: 16]. В английском языке глагол «whistle» (свистеть) характеризует звуки, издаваемые попугаем и малиновкой, глагол «finch» (чирикать, щебетать) – зябликом; «hoot» (ухать) – совы: When parrots whistle, expect rain [Freier 1989: 17]; Robins will perch on the topmost branches of trees and whistle when a storm is approaching [Inwards 1994: 138]; When the finch chirps, rain follows [Inwards 1994: 139]; You can expect rain when owls hoot [Dolan 1988: 205]. Таким образом, можно сделать вывод о том, что предикативная сочетаемость носит облигаторный характер и актуализируется в различных сочетаниях глаголов со словами ЛСГ «птицы». Причем наибольшую сочетаемостную зону составляют глаголы движения и глаголы, характеризующие звуки, издаваемые птицами. Список литературы
И.В. Винантова, Г.Р. Власян Челябинск, Россия ПРАГМАТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ КОСВЕННЫХ РЕЧЕВЫХ АКТОВ, ВЫРАЖЕННЫХ В ФОРМЕ ВОПРОСА Вся классическая теория речевых актов (ТРА) основывается на разграничении буквального и косвенного смысла. Прагматический анализ косвенных высказываний, предложенный Дж. Серлем [Searle 1976], следует традиции прагматического анализа П. Грайса [Grice 1975]. Вопрос – это речевой акт (РА), основной целью которого является получение от адресата неизвестной говорящему информации. Вопросительное предложение, как способ выражения вопросительности, рассматривается, главным образом, с точек зрения структурного и семантического подходов. Традиционное мнение о том, что единственно возможная цель вопроса заключается в запросе информации, дополняется новыми воззрениями, появившимися в свете разнообразных теорий, в частности, теории речевых актов (ТРА). В ТРА речевой акт рассматривается как трехуровневое единство, включающее три вида действий: локутивное, иллокутивное и перлокутивное. Локутивный акт представляет собой совершение действия произнесения чего-либо, иллокутивный акт – совершение действия в процессе произнесения чего-либо. Перлокутивный акт – совершение действия посредством произнесения чего-либо [Беляева 1992: 5]. Иначе говоря, локутивный акт – акт говорения вообще, иллокутивные акты – различные типы речевых высказываний (вопрос, ответ, уверение и т. д.), содержание намерения говорящего, перлокутивный акт – это то воздействие, которое данное высказывание оказывает на адресата [Остин 1986: 29]. Последователи Дж. Остина открыли новые грани речевого акта. Чрезвычайно важным стало замечание П. Грайса о необходимости разграничить то, что действительно говорится, и то, что представляет собой логическое содержание высказывания. Речевые акты стали разделять на прямые, в которых буквальное значение оставалось основным, и косвенные, где акцент делался на вторичную функцию, скрытый смысл. Проанализировав 500 косвенных речевых актов (КРА), извлеченных методом сплошной выборки из англоязычных художественных произведений, мы пришли к выводу, что отобранный материал может быть разделен на несколько групп, в зависимости от значения КРА. Всего было выделено 5 групп:
Такая высокая частотность выражения упрека в КРА объясняется особенностями социокультурной организации общества и межличностными отношениями, существующими между его членами [Ларина 2005]. Большинство коммуникантов предпочитают не говорить напрямую о своем недовольстве: Where on earth did you come from? [Golden 2005: 45] - раздраженно упрекает гейша новую девочку в неопрятности. Конструкции с отрицательным компонентом (встретились в более чем 38% случаев) придают вопросам-упрекам оттенок назидания: Haven’t you noticed anything? [Amis 2002: 122]. 2. Вопросы со значением предложения и совета (25, 25 %). Вопросы рассматриваемой группы чаще всего общие и специальные. Это объясняется тем, что, предоставляя что-либо на обсуждение как возможное, давая совет о том, как поступить, человек ожидает от реципиента определенной реакции, которая легче всего реализуется в виде ответа именно на эти два вида вопроса: Now, what about those sandwiches? [Lewis 2000: 208] - предлагает один из героев перекусить. Отрицательный компонент в вопросах-предложениях (советах) делает анализируемый материал менее категоричным и, в некоторых случаях, более вежливым: Can’t Mrs. Welch throw any light on the matter? [Amis 2002: 111] - предлагают миссис Уэлч прояснить сложившуюся ситуацию. 3. Вопросы со значением просьбы (17,5 %). Вторичная функция данного РА представлена в намерениях адресата призвать коммуниканта удовлетворить нужды и желания. Так как просьба предопределяет будущее действие человека, то есть, ограничивает его свободу, одной из стратегий реализации просьбы является намеренная неясность, вуалирование смысла [Карасик 1992: 76]. Тем не менее, нередко для выражения просьбы используются простые полные предложения (91 %) для того, чтобы собеседник смог догадаться об интенции адресата и в итоге выполнил задание: Dixon, can I have a word with you? [Amis 2002: 95]. Модальные глаголы и отрицания существенно смягчают просьбу, благодаря чему собеседник с большей охотой может ее выполнить: Mister, won’t you please throw us down some coal? [Dreiser 2004: 29]. 4. Вопросы-приглашения (13,75 %). Большая часть (85 %) вопросов со значением приглашения выражена в форме общего вопроса. Такая высокая частотность является оправданной – приглашая, человек хочет знать, примет ли коммуникант приглашение. С помощью общего вопроса легче всего получить положительный или отрицательный ответ: Do you want a lift? [McNicholl 2004: 5]. Интересно заметить, что из дополнительных компонентов наиболее частотным является использование обращений, что делает приглашения более направленными: Won’t you come, Jennie? [Dreiser 2004: 234]. 5. Риторические вопросы (12,5 %). Толкование риторического вопроса остается сложным и противоречивым, однако признано, что в таком вопросе аффективная сторона сообщения доминирует над логической. В художественной литературе риторический вопрос может заключать в себе определенный прагматический эффект. Вопросительные конструкции используются для придания высказыванию различных эмоциональных оттенков: удивления, отчаяния, тревоги и др.: “What have I to do with it?” – she said to herself. “What have I to do with all this? Even a child I am going to have!” [Atwood 2006: 87]. Дополнительные компоненты в риторических вопросах практически отсутствуют. Это происходит в результате того, что в большинстве случаев адресант вопроса совпадает с адресатом, то есть, отпадает необходимость церемоний. Список литературы
С.Г. Виноградова Тамбов, Россия ПЕРЕКАТЕГОРИЗАЦИЯ АНГЛИЙСКИХ ПРОЦЕССУАЛЬНЫХ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫХ ГЛАГОЛОВ В ПОЭТИЧЕСКОМ ТЕКСТЕ ПО ТИПУ «ПРОЦЕССУАЛЬНОСТЬ» → «СВОЙСТВО» В соответствии со своей системной грамматической категоризацией английские экзистенциальные глаголы формируют кластерную категорию, одной из составляющих которой является группа процессуальных глаголов, реализующих наиболее существенные (прототипические) признаки категориального значения процессуальности. Анализ примеров функционирования английских процессуальных экзистенциальных глаголов в поэтическом тексте на материале произведений английской и американской лирики ХХ века позволяет говорить о способности рассматриваемых языковых единиц актуализировать несвойственные им категориальные признаки в результате перекатегоризации (погашения системного значения глагола и образования нового посредством реализации прототипических признаков другой категории [Болдырев 2000: 34-35]). В стиховой речи значение слова формируется на уровне стиха/ стихов, связанных переносом или линейной последовательностью, которую условно можно обозначить как предложение-высказывание, и на уровне целого текста стихотворения. Принимая во внимание данное обстоятельство, исследование категориальных значений английских процессуальных экзистенциальных глаголов в поэтическом тексте осуществлялось с учетом двух видов факторов – сентенциональных, влияющих на значение слова в рамках предложения-высказывания, а также текстовых, отражающих особенности функционирования языковых единиц в произведениях стиховой речи. Помимо этого, в ходе изучения семантики рассматриваемых глаголов в поэтическом тексте не исключались способы языковой репрезентации пропозициональной модели ситуации существования или фрейма «экзистенциальность». Исследование показало, что перекатегоризация английских процессуальных экзистенциальных глаголов в поэтическом тексте складывается по типу «процессуальность» → «свойство». Данный категориальный переход означает, что системное категориальное значение процессуальности, реализуемое изучаемыми глаголами на уровне линейной последовательности, преобразуется в категориальное значение свойства на уровне текста лирического произведения. Актуализация значения свойства определяется реализацией глаголами признака генерализованной активности субъекта при погашении признаков процессуального значения. Механизмами перекатегоризации служат контекстуальная синонимия, лексико-категориальные и лексико-семантические соотношения слов, обеспечивающие действие текстового фактора концептуальной аналогии между составляющими стихотворения. Следует также добавить, что явление перекатегоризации английских процессуальных экзистенциальных глаголов в поэтическом тексте свидетельствует о рассогласованном действии сентенциональных и текстовых факторов. Когнитивным основанием осмысления глагола, выражающего событие-процесс как глагола, выражающего событие-свойство, является переструктурация фрейма «процесс» во фрейм «свойство». Перекатегоризация по типу «процессуальность» «свойство» наблюдается, например, у глагола appear в стихотворении канадской поэтессы Н. Берк «Mirrors»: convex, concave, distorting, magnifying, hall of mirrors, dresser mirrors, plate glass windows that give reflection everywhere one passes – mirrors – 5 she always glances, checks her image there not vanity, oh, no, not vanity but simply an attempt to be sure she still exists, has a reflection reflecting glass is necessary 10 when your image does not appear in the eyes of anyone else [Берк 2000: 34]. В произведении «Mirrors» appear функционирует в последовательности when your image does not appear, синтаксические рамки которой имеют продолжение в следующем стиховом ряду (in the eyes of anyone else). Данная последовательность в языковом плане репрезентирует такие компоненты фрейма «экзистенциальность», как субъект, экзистенциальный предикат, место. При этом глагол appear актуализирует категориальное значение процессуальности за счет реализации основного признака категориального значения процессуальности, псевдоактивности субъекта, на что указывают лексическая семантика глагола, отражающая концепт «process», непассивная форма неопределенного настоящего у appear (does not appear), непрототипический характер субъекта, выраженного неодушевленным существительным, и непереходная конструкция последовательности. Осмысление авторской интенции «Mirrors» наводит на размышления о возможном изменении категориального значения appear на уровне текста лирического произведения. В стихотворении речь идет о том, что образ женщины, отраженный в зеркале, может быть единственным индикатором ее существования. Так, в трагическом тоне обыгрывая типичную бытовую привычку женщин часто смотреться в зеркало, Н. Берк нетрадиционно раскрывает тему одиночества представительниц слабого пола. Для того чтобы определить значение appear на уровне текста, важно проследить связи субъекта image и предиката does not appear с другими элементами стихотворения. В рамках статьи обратимся к описанию наиболее существенных связей подобного рода. Слово image вступает в ассоциативные отношения с группой слов convex, concave, distorting, magnifying, объединенных по лексико-морфологическому и лексико-синтаксическому признакам на основе повтора части речи (прилагательного) и функции (определения). Image и языковые единицы convex, concave, distorting, magnifying концептуально связаны как «отраженный образ» и его «свойства», зависящие от особенностей зеркала. В то же время, ассоциативность mirror и ряда convex, concave, distorting, magnifying базируется на схеме «инструмент отражения» ↔ «свойства» Следовательно, image и mirror соотносятся как «отраженный образ» и «инструмент отражения», обладающие определенными свойствами. Функция, вытекающая из назначения зеркала быть инструментом отражения, передается фразой give reflection (см.: стих 4), а, судя по контексту, функция образа – appear (см.: стих 11), т.е. появляться, отражаться. Поэтому give, выступающий в роли предиката в стихе 4, и does not appear в стихе 11, эквивалентный give по лексико-синтаксическому признаку, вступают в ассоциативные отношения, что делает возможным перенос категориального значения give на глагол appear. В стихе 4 give реализует категориальное значение свойства. Доказательством этого служат форма неопределенного настоящего у глагола give, переходная конструкция низкой степени прототипичности, где объект reflection выражен абстрактным существительным, а также форма множественного числа и отсутствие артиклей у субъекта-антецедента windows, выраженного неодушевленным существительным. Все эти особенности последовательности 4 и ее составляющих позволяют сделать вывод о том, что windows лишен конкретных агентивных функций, а объект reflection не испытывает на себе конкретно-референтного (прямого) воздействия, т.е. give формирует категориальное значение свойства за счет реализации признаков генерализованной активности субъекта и обобщенно-референтного воздействия на объект. Категориальное значение give поддерживается и на уровне текста произведения, прежде всего, благодаря ассоциативным связям с предикатами glances и checks (см.: стих 6), обладающими тем же значением. Поскольку mirrors и windows являются контекстуальными синонимами, а mirrors связано с image (см. выше), то генерализованная активность windows ассоциативно переносится на image, и appear в контексте стихотворения за счет данного субъектно-ориентированного признака приобретает категориальное значение свойства. Еще одним существенным указанием на приобретение appear нового значения в контексте стихотворения «Mirrors» является связь вышеупомянутого глагола с наречием always (см.: стих 6), которая подчеркивает регулярный характер отсутствия образа, т.е. отсутствие образа как свойство. |
Похожие:
 | Использование и охрана лесов: проблемы реализации законодательства: Сборник статей /Под ред. Боголюбова С. А., Мининой Е. Л. ИзиСП,... |  | Использование и охрана лесов: проблемы реализации законодательства: Сборник статей /Под ред. Боголюбова С. А., Мининой Е. Л. ИзиСП,... |
| Сборник научных статей и докладов участников Поволжской научно-практической конференции. Самара, 12 13 ноября 2009 г. Самара:... | | Международная педагогическая дистанционная конференция «Педагогика и образование», сборник статей, часть 3, апрель 2017 г |
| С48 Слово, высказывание, текст в когнитивном, прагматическом и культурологическом аспектах: сб ст участников IV междунар науч конф.,... | | Автор, академик Петровской академии наук и искусств, член Союза писателей России, кандидат технических наук, доцент, полковник в... |
| Сборник состоит из статей и тезисов докладов участников конференции, состоявшейся 13–14 мая 2015 года на экономическом факультете... | | Сборник состоит из статей и тезисов докладов участников конференции, состоявшейся 13–14 мая 2015 года на экономическом факультете... |
| Сборник праворазъяснительных статей разработан во исполнение плана Главного управления Минюста России по Республике Крым и Севастополю... | | С современная поэзия: русская и зарубежная (сборник статей) / Под ред. А. В. Татаринова. Краснодар: zarlit, 2011 |