Имущественных отношений на избирательное право великобритании
Скачать 0.96 Mb.
|
Экстремистские национальные движения и сепаратизм как угроза национальной безопасности Российской Федерации в 1991–2004 гг.Штурба Е.В., кандидат исторических наук, доцент Кубанского государственного университетаВ течение двух последних десятилетий в нашей стране и вокруг нее произошли глобальные геополитические изменения. Решающее значение при этом имело то обстоятельство, что в начале 90-х годов Россия отказалась от прежнего советского курса, основанного на коммунистической идеологии и, сломав существовавший строй, заявила о вступлении на путь демократических преобразований. Она устремилась к интеграции с международным сообществом, к установлению цивилизованных отношений с другими странами. Как следствие, либерализация законодательной базы и внутренних порядков в Российской Федерации открыла перед гражданами больше свободы и открытости. В частности, появились значительно более широкие возможности для их контактов с внешним миром. Словом, российское общество пришло в движение, в нем утвердился плюрализм мнений, началась ломка старых порядков и создание новых. Вместе с тем на волне этих позитивных процессов Россия столкнулась с многочисленными непредвиденными негативными явлениями и процессами. Это, прежде всего, глубокий кризис в политической и социально-экономической жизни, рост сепаратистских настроений в регионах, резкая активизация политического и религиозного экстремизма и т. д. Питательную почву для роста экстремистских проявлений в повседневной жизни общества во многом создала кампания «гласности», а также начавшаяся в 1988 г. реформа политической системы советского общества. При этом обращение к острым вопросам современности, болезненным и неоднозначным событиям прошлого, проходившее под флагом восстановления «исторической правды», «исторической справедливости», в немалой степени способствовало тому, что различные республики СССР охватил настоящий национальный экстаз. В немалой степени данный процесс захватил и республики РСФСР. В частности, по данным Дзидзоева В.Д. в 1989–1992 гг. «круглые столы» по вопросам межнационального общения проводились в «Кабардино-Балкарской правде» 3 раза, в «Северной Осетии» – 4 раза, в «Растзинад» (Правда) – 4 раза, в «Голосе Чечено-Ингушетии» – 5 раз, в «Дагестанской правде» – 6 раз [1]. Несмотря на то, что в них участвовали многие серьезные ученые и подлинные интеллигенты, экзальтированным массам были значительно ближе, а главное понятнее незатейливые националистические построения экстремистского толка. Подобный экстремизм в печати находил свое продолжение в наукообразной историко-публицистической литературе, в значительной степени преследовавшей цели обоснования особой роли того или иного народа, причем даже не в кавказской, а во всемирной истории. Как отмечалось в данной связи кавказоведами, стремление любой ценой мобилизовать этнонациональные чувства порождало самые дикие паранаучные теории [2]. Спекулянты от науки уверенно доказывали «коренное этнолингвистическое, генетическое родство своих предков с шумерами, египтянами, этрусками, скифо-сарматами и другими теми или иными известными этносами древних эпох». К примеру, подобного рода исследователи смело диагностировали генетическое единство и этническое родство осетин с индо-арийцами, вайнахов с англичанами, адыгов с китайцами или казаками и пр. В свою очередь, представители тюркских народов «доказывали» принадлежность к прототюркам «почти всех древних и средневековых кочевнических культур евразийских степей и о создании ими же нескольких ранних цивилизаций». Не меньшими были и обращенные в прошлое территориальные притязания националистов. Доказывая, что их предки занимали огромные территории («осетин – от Палестины до Британии, вайнахов – от Кавказа до Дона и Днестра, адыгов – от Малой Азии и Средиземноморья до Каспия, балкаро-карачаевцев и кумыков – от Эгейского моря до Сибири и от Месопотамии до Поволжья и Урала») [3], они маниакально стремились сконструировать мифические империи, якобы определявшие ход всемирной истории. Оценивая общественно-политическое значение подобного рода публикаций, полагаем, что они даже не столько дезорганизовали общественное историческое сознание, сколько стимулировали развитие банального бытового национализма. В итоге, радикальные националистические настроения масс, активно поощряемые этнонациональными элитами, вместе с распадом СССР поставили под вопрос существование и Российской Федерации. Уже в 1990 г., наряду с принятием Декларации о государственном суверенитете РСФСР (12 июня 1990 г.) по инициативе «снизу» были приняты Декларации о государственных суверенитетах практически во всех автономных республиках и областях. Это означало существенное изменение политического устройства России – переход от разностатусной федерации к горизонтальной. Вместе с тем отмеченный процесс «выравнивания» статусов субъектов Российской Федерации, с одной стороны, а также бывших российских автономий, претендовавших на статус союзных республик и Российской Федерацией в целом – с другой, в государственно-правовом плане представляется более чем нелепым. Формально он изначально означал распад РСФСР. Колоссальное значение для роста экстремизма в России имел фактор получивших самостоятельность бывших союзных республик. В частности, на Северном Кавказе серьезным дестабилизирующим фактором стала деятельность экстремистов в республиках Закавказья. На смену Гумбаридзе, Муталибову, Мовсесяну здесь пришли Гамсахурдиа, Эльчибей, Тер-Петросян – экстремисты, бывшие диссиденты. В отличие от прежних партократов, пытавшихся балансировать между Москвой и местной элитой, населением в целом, новые лидеры выросли именно на эксплуатации откровенно националистических лозунгов. Более того, они не просто отличались воинственным настроем, но и прямо сосредоточили свои усилия на милитаризации жизни республик, поощряли создание незаконных вооруженных отрядов, которые в равной степени рассматривались и как орудие межнациональных войн, и как инструмент силового удержания власти. Итогом их политики стали конфликты в Абхазии и Южной Осетии. Впрочем, проблемами России в одночасье стали и проблемы других республик – Прибалтики, Средней Азии. В частности, в начале 1990-х гг. «родными» стали для России проблемы Узбекистана. После событий 1989 г. в Ферганской долине из Узбекистана, в основном на территорию Краснодарского края, переселились до 13 тысяч турок-месхетинцев [4]. Опытная рука уже тогда управляла потоком переселенцев. Под флагом беженцев на Кубань стали с этого времени активно стягиваться турки-месхетинцы со всей России и даже из-за рубежа. Одновременно с этим также «стихийно» возник и еще один достаточно мощный поток переселенцев, стремившихся закрепиться в Краснодарском крае, в лице крымских татар (с очень похожей исторической судьбой и также оседавших в основном на Кубани) [5]. Это вело к накоплению взрывоопасного потенциала в крае, что усугублялось еще и тем, что здесь одновременно развернулся мощный процесс возрождения казачества. Причем кубанские казаки, в свою очередь, активно воевали не только в Закавказье, но и принимали участие в военных действиях в Приднестровье. На волне этнонационализма существенно изменилась картина политической жизни в республиках Российской Федерации. Ее главной чертой стала этнизация власти посредством использования радикальных, а порой и экстремистских методов. Исследования Центра политико-географических исследований Института географии РАН в марте 1991 г. зафиксировали 76 разгоревшихся в СССР территориально-этнических споров. Еще 80 конфликтов находились в латентной стадии [6]. Отметим, что основная их часть приходилась на Северный Кавказ. Даже в относительно спокойном Краснодарском крае «вспышки межнациональной розни» имели место в Кавказском, Кореновском, Калининском, Горячеключевском, Белореченском, Отрадненском, Успенском районах, городах Кропоткине и Туапсе. Весьма примечательно, что эти конфликты в ОВД все же было принято рассматривать как проявление конфликтности «социально-экономического характера». В данной связи краевое управление УВД также особо отмечало, что в конфликтах «ОВД зачастую видят свою задачу в этих условиях лишь в обеспечении охраны общественного порядка при их возникновении, предметно не занимаются целевой профилактикой общественно опасных ситуаций на ранних стадиях конфликтов социально-экономического характера» [7]. Еще более острая ситуация сложилась в биэтнических республиках Северного Кавказа. Наиболее серьезное продолжение она имела в Чечено-Ингушской республике, где возник криминальный и фактически независимый от федерального центра анклав. В частности, после вывода войск в 1992 г. из Чечни здесь было оставлено более 40 тысяч единиц стрелкового оружия, около 150 тысяч гранат, свыше 150 учебных самолетов и масса другой техники и боеприпасов, включая ракетные установки «Луна-8» и системы залпового огня «Град» [8]. События в Чечне дестабилизировали ситуацию на всем Северном Кавказе. На фоне очевидного кризиса российского федерализма, ярко выявившегося в ходе чеченских событий, экстремистские националистические движения получили дополнительный импульс развития. Ситуация оказалась законсервированной после провала «первой чеченской кампании» 1994–1996 гг. В условиях отсутствия системной государственной политики в сфере обеспечения национальной безопасности, Северный Кавказ превратился в очаг хронической напряженности. Национально-религиозные радикальные силы активизировались повсеместно, зачастую действуя вполне легально. В частности, это показывает пример ранее спокойной Адыгеи. Летом 1999 г. в Майкопе было подписано соглашение между правительством Адыгеи и Всемирной организацией исламского призыва (ВОИП) о создании единого информационно-коммуникационного пространства Северного Кавказа. Среди целей работы сторон был указан даже «надзор за сбором финансовых средств в Фонд джихада». В свою очередь, обосновавшиеся с недавних пор в соседнем Краснодарском крае турки-месхетинцы уже не только требовали выдачи компенсации за депортацию 1944 г. из Грузии и «трудовой вклад в развитие России», но и заявили о своих претензиях в красноречивом многочасовом фильме «Турецкая автономная область». Правоохранительные органы края выявляли уже и соответствующую экстремистскую литературу. К примеру, в Крымском районе была изъята «Тетрадка моджахедина» со схемами нападений на милицейские посты, планами организации взрывов [7]. Оценивая ситуацию, сложившуюся на Северном Кавказе к концу 1990-х годов, следует признать, что она приобрела критический характер. Как показали события в Дагестане, политика предыдущего периода обнаружила свою полную несостоятельность. По заключению Государственной Думы ФС РФ: «Огромный ущерб обеспечению национальной безопасности Российской Федерации нанесла политика властей по отношению к Чеченской Республике в результате подписания Хасавюртовских соглашений, основные положения которых преднамеренно не выполнялись чеченской стороной с момента их подписания. Тем самым были созданы выгодные условия для наращивания сил и подготовки незаконных вооруженных формирований к вторжению на территорию Республики Дагестан и распространению террора по всей территории России». В условиях, когда в полной мере были выявлены «захватнические цели определенных сил в мире, которые, прикрываясь знаменем воинствующего панисламизма и используя его приверженцев, силой оружия пытаются отторгнуть от России Прикаспийский регион» [9], возможности регулирования ситуации на Северном Кавказе федеральным центром оказались существенно ограниченными. Вполне естественно, что неэффективность государственной власти, ее неспособность контролировать ситуацию сочетались здесь с нарастающим негативным отношением населения к федеральному центру. Между тем проводимая региональная политика являлась несбалансированной и непоследовательной не только в сфере обеспечения безопасности и режима законности, но и в сфере экономического управления. В частности, помогая субъектам РФ, центр фактически не требовал отчета по статьям расходов. Даже те скромные средства из федерального бюджета, которые под давлением региональных лидеров, шантажировавших Москву перспективами обострения внутриполитической ситуации и углублением этнорелигиозной конфликтности, все же выделялись, стремительно растворялись, не принося заметного результата. Заметим, что помощь получили (в млн. руб.): Адыгея – 40, Карачаево-Черкесия – 19,1; Дагестан – 200, Северная Осетия – 59,8; Ингушетия – 9,8, а также город Сочи (Краснодарский край) – 27,7 [10]. На практике проследить за целевым расходованием средств из федерального бюджета не удавалось. Это вело к произвольному перераспределению федеральных дотаций на местах, хищениям. При попустительстве российских властей на Северном Кавказе получил достаточно широкое распространение ваххабизм, проявивший себя агрессивным религиозно-политическим течением, сторонники которого вели вооруженную борьбу с конституционным строем, с простыми верующими. Заметим, что они не только инспирировали вторжение в Дагестан с целью создания исламского государства. Свою активность они распространили далеко за пределы Кавказа, заявив о серьезности своих намерений взрывами 1999 года в Буйнакске, Москве, Волгодонске. Центральным направлением в начале нынешнего десятилетия стало использование масштабных силовых акций, прежде всего, осуществление контртеррористической операции в Чеченской Республике. После нападения боевиков на Дагестан она стала просто неизбежной. Очевидно, что требовалось оперативно организовать противодействие экстремистам, опиравшимся на иностранные силы, пытавшиеся противостоять возрождению России. В данной связи ФСБ РФ располагала доказательствами непосредственной связи чеченских экстремистов с группировкой «Аль-Каида». Начальник Центра общественных связей ФСБ РФ С. Игнатченко отмечал, что чеченские боевики «имели и имеют существенную финансовую подпитку от «Аль-Каиды» и отчитываются за это терактами и диверсиями в городах и селах Чечни, убийствами военнослужащих и гражданского населения республики» [11]. Осуществление контртеррористической операции в Чечне, на наш взгляд, было объективно затруднено рядом обстоятельств. Прежде всего, укажем на сложившуюся государственную политику в регионе. В данной связи справедливую оценку происходившего на пресс-конференции в Кремле 24 июня 2002 года дал В.В. Путин: «Государственная система не сработала», «государство оказалось неспособным защитить интересы чеченского народа» [12]. Однако и в новых условиях не сразу удалось обеспечить системную государственную политику. В частности, Федеральный конституционный закон РФ «О чрезвычайном положении» вступил в силу только 30 мая 2001. О сложности изменения практики государственно-правовой беспомощности, укоренившейся в предшествующий период, весьма показательно свидетельствует, в частности, и разнобой в позициях различных государственных структур, обеспечивающих законность в Российской Федерации. Так, по свидетельству В. Устинова, в конце 1999 года Министерство юстиции РФ выступило с предложением о создании для суда над террористами «специализированного международного трибунала по примеру трибуналов по Югославии и Руанде». Однако с возражениями против этого выступила Генеральная прокуратура, которая указала на то обстоятельство, что создание подобного трибунала – это «принудительная мера, применяемая извне к суверенному государству» [13]. Тем не менее в условиях проведения контртеррористической операции, предъявлявших дополнительные требования к эффективности работы органов государственной власти и управления, их деятельность заметно активизировалась. Прежде всего, укажем на очень важные подвижки, происходившие в организационной сфере. В первую очередь, следует отметить введение системы федеральных округов (в т.ч. Южного), создавших необходимые условия для перехода от функциональной стабилизации политической системы к ее саморегуляции. Существенно возросло внимание к силовым структурам. В частности, осуществление контртеррористической операции в Чечне поставило вопрос о реорганизации Пограничной службы. Уже в 2002–2003 годах была начата реформа системы защиты и охраны Государственной границы, что отразилось и на финансировании службы. Если в 1996–2000 годах объем финансирования Пограничной службы составлял в среднем 54% от реальных потребностей, то с появлением целой серии специальных федеральных целевых программ в 2001–2004 годы этот объем вырос до 70%. Особое значение при этом имела федеральная целевая программа «Государственная граница 2003–2010 годов» [14]. Наряду с этим была также серьезно активизирована законотворческая работа на федеральном уровне. Уже в Федеральном законе «О политических партиях» были заложены механизмы противодействия созданию и деятельности политических партий, носящих антиконституционный характер. После всестороннего обсуждения и внесения поправок 27 июня 2002 года был принят, и после одобрения Советом Федерации 10 июля 2002 года подписан Президентом Российской Федерации 25 июля 2002 года Федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности». В ответ экстремистские центры усилили свою активность. Террористические акты особенно участились в 2002 году. Переломным моментом здесь, на наш взгляд, может считаться захват театрального центра на Дубровке («Норд-Ост») в октябре 2002 года. Вслед за этим – в декабре – был осуществлен грандиозный взрыв администрации в Грозном. Заметим, что террористические акты этого времени отличались не просто дерзостью, но и совершенно потрясающей самоуверенностью, полной убежденностью террористов в своей безнаказанности. В частности, у боевиков, уничтоженных на Дубровке, были даже найдены обратные авиабилеты. Тактика террора активно использовалась и в последующем. Наиболее значительный общественный резонанс имел захват в 2004 г. школы №1 в Беслане. Ответом на это стало резкое усиление борьбы с терроризмом. В данном контексте укажем на совершенно необычные демарши внешнеполитического порядка, в частности, мощное давление на ряд зарубежных государств, оказывавших скрытую поддержку экстремистам. Одним из наиболее ярких при этом оказалось заявление начальника Генерального штаба ВС РФ генерала Ю. Балуевского, заявившего о готовности Российской армии наносить превентивные удары по базам террористов, где бы они не находились, дословно – «в любом регионе мира» [15]. Вследствие этого произошла внешне малозаметная, но вполне определенная корректировка политики ряда государств в отношении боевиков и их пособников. В частности, сменил место базирования работавший на территории Литвы сайт «Кавказ-центр» [16]. Наметилось также некоторое снижение объема помощи от зарубежных спонсоров (из Саудовской Аравии, Кувейта, ОАЭ, Катара, Египта, Иордании, Пакистана) исламским фундаменталистам в северокавказском регионе. Констатируя наличие широкого круга проблем, тем не менее, нужно признать, что окончание первого президентства дало и немалые обнадеживающие результаты. В главном, четырехлетнее пребывание у власти В.В. Путина привело к выходу из кризиса. Естественно, что «разгрести» оставленное «наследство» в короткий срок было невозможно. Очевидные достижения – завершение открытой военной стадии конфликта в Чечне, упорядочение системы федеративных отношений – не привели к полному выздоровлению. Литература 1. Дзидзоев В.Д. Национальная политика СССР, межнациональные отношения и национальные движения на Северном Кавказе. Дисс. …докт. ист. наук. – СПб., 1992. 2. Шнирельман В.А. Реальность этнических мифов. – М., 2000. 3. Научная мысль Кавказа. – 1998. – № 1. 4. Гаджиев К.С. Геополитика Кавказа. – М., 2001. 5. Червонная С.М. Тюрко-исламские народы Северного Кавказа: проблемы культурной общности, политической консолидации, мусульманской солидарности. Москва – Кавказ. Диалог культур. – М., 1999. 6. Московские новости. – 1992. – 29 марта. 7. ТА Администрации Краснодарского края. 8. Горовой А.Я. Социологический анализ современных военных проблем на Северном Кавказе. Дисс. …канд. соц. наук. – Ставрополь, 2001. 9. «О ситуации в Республике Дагестан, первоочередных мерах по обеспечению национальной безопасности Российской Федерации и борьбе с терроризмом// Постановление № 4293-II ГД от 15 сентября 1999 г. 10. ТА Государственной Думы ФС РФ. 11. Тузов Н.В. Этнорелигиозные отношения и проблемы политической стабильности в России в 90-е годы XX века (на примере Северного Кавказа). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. – М.: РУДН. 2003. 12. Российская газета. – 2002. – 25 июня. 13. Устинов В.В. Обвиняется терроризм. – М., 2002. 14. Пограничник. – 2005. – №6. 15. Новое время. – 2004. – №38. 16. Новое время. – 2004. – №40. |
Похожие:
 | Правовое регулирование земельно-имущественных отношений. (Вопросы и ответы). Вып. 3 / Отв ред. Н. В. Кляус, канд юрид наук, начальник... |  | Маркина Е. В. Практикум по дисциплине «Избирательное право» для бакалавров. – Ростов-на-Дону, 2014. – 40с |
| Об утверждении административного регламента предоставления муниципальной услуги «Предоставление земельных участков для строительства... | | Об утверждении административного регламента департамента земельных и имущественных отношений Приморского края предоставления государственной... |
| «Управление специализированным жилищным фондом Воронежской области» в соответствие федеральному законодательству и Положению о департаменте... | | Дации подготовлены Министерством имущественных и земельных отношений Республики Бурятия и предназначены органам местного самоуправления... |
| Начальник управления имущественных и земельных отношений администрации муниципального образования город Новороссийск | | Министерство природных ресурсов, экологии и имущественных отношений Оренбургской области объявляет о формировании на конкурсной основе... |
| Далее Административный регламент) регулирует порядок выдачи Министерством имущественных и земельные отношений Республики Бурятия... | | Сформировать целостное представление об избирательном праве, видах избирательных систем |