вопросы истории
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ РОССИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX В. О ВЛИЯНИИ
ИМУЩЕСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ НА ИЗБИРАТЕЛЬНОЕ ПРАВО ВЕЛИКОБРИТАНИИ А.И. Минаев, кандидат исторических наук, докторант МПГУ
Понимание ценности избирательного права и самой возможности воспользоваться им формируются у учащихся в процессе изучения становления и развития этого института. В этой связи пример эволюции британского парламентаризма, выразившейся, прежде всего, в планомерном расширении электората, является наиболее наглядным. С другой стороны, устойчивая парламентская традиция в современном российском обществе, на наш взгляд, может продолжить свое утверждение при условии внимательного отношения к предшествующему опыту осмысления в отечественной общественно-политической мысли особенностей европейского и североамериканского парламентаризма.
Избирательное право Великобритании на рубеже XVIII–XIX вв., будучи отягощенным массой средневековых пережитков, было весьма далеким от совершенства. Его пронизывал корпоративный дух, отделявший право голоса от конкретной личности. «До 1832 г. и даже после него, – писал Э. Бутми, – единственным хранителем верховной власти, истинными носителями избирательной свободы были старинные юридические лица, графства, города, местечки...» [1].
Серьезные аномалии в британском избирательном праве рассматриваемого периода объясняются тем, что оно представляло собой крайне запутанное переплетение старых конституционных установлений с новыми. Право голоса рассматривалось тогда не как политическое право, а скорее как право-привилегия. «Избиратель собственно не имел политического права, но скорее имел нечто вроде гражданского права, как бы некоторую долю прибыли от часто доходного пользования политическим правом» [1, с. 157].
Обращаясь к дореформенному британскому парламентаризму, Н.Г. Чернышевский показывал его узкосословный, аристократический характер. Нижняя палата, не говоря уже о палате лордов, представляла собой средоточие аристократических интересов. «В палате общин, – писал Чернышевский, – из десяти членов девятеро назначаются вовсе не нацией, а несколькими лордами и обязаны подавать голоса, как прикажут им хозяева» [2, с. 9]. Подобное «народное» представительство не могло выражать интересов всей нации.
Чернышевский обращал внимание и на то обстоятельство, что в графствах голоса избирателей находились под жестким контролем крупных землевладельцев. «Почти вся земля в Англии, – подчеркивает он, – сосредоточена, как известно, в руках нескольких сот аристократов, и эти немногочисленные богатые землевладельцы назначают всех, так называемых депутатов графств, то есть почти две пятых части всего числа депутатов, составляющих палату общин» [2, с. 40].
Первая парламентская реформа 1832 г. носила половинчатый, компромиссный характер. Главной ее задачей являлось достижение прочного союза между земельной аристократией и буржуазией, направленного против широких народных масс, которые заметно активизировали свою политическую деятельность. На эту характерную особенность указывал Чернышевский, писавший, что реформа, «...необходимость которой чувствовалась, по крайней мере, уже лет сорок...», была проведена в «...жалком размере». «Палата общин, – продолжал он, – по-прежнему осталась представительницей почти одного только аристократического интереса; не только простолюдины не приобрели доступа в нее своим депутатам, но и среднее сословие, которое в Англии богаче, просвещеннее и многочисленнее, нежели где-нибудь, почти не имело в ней голоса…» [2, с. 10].
А.И. Герцен считал, что дальнейший прогресс британского парламентаризма связан с политической активностью народа. В случае если народные массы не добьются желаемого, перспективы Великобритании представлялись ему весьма мрачными. Он обоснованно разделял опасения Дж. Ст. Милля о том, что при неблагоприятном для трудящихся исходе внутриполитической борьбы в стране может установиться неограниченный диктат государства над своими подданными деспотического, «китайского» образца при сохранении видимости парламентаризма и буржуазной демократии. «Если народ и в Англии будет побит, – писал Герцен, – как в Германии во время крестьянских войн, как во Франции в Июньские дни, – тогда Китай, пророчимый Стюартом Миллем, не далек. Переход в него сделается незаметно, не утратится... ни одного права, не уменьшится ни одной свободы, уменьшится только способность пользоваться этими правами и этой свободой!» [3].
Анализ государственной структуры Великобритании у Н.П. Огарева был тесно связан с изучением ее истории. «Английская конституция, – писал он, – в самом деле, представляет тот состав, в который Англия выработалась всей своей исторической жизнью...» [4, с. 613].
Он обращал внимание на то, что со времени принятия Великой хартии вольностей в 1215 г. главные бароны (barones majores) отличались от меньших баронов (barones minores) родом поземельной собственности и формой приглашения на заседания парламента. К меньшим баронам присоединились представители городов (burgesses), и их число в парламенте по мере социально-экономического развития все увеличивалось [4, с. 613–614]. Тем, что в стране выработалось «два представимых элемента» – «собственность феодальная, поземельная, неотчуждаемая и собственность приобретенная...» [4, с. 614], Огарев и объяснял возникновение двухпалатного парламента. Первый элемент обусловил появление охранительной, опирающейся на старые традиции и отношения верхней палаты – палаты лордов, второй – более динамичной, восприимчивой к меняющимся социально-экономическим и политическим реалиям палаты общин, «...палаты людей, имеющих всякого рода свободную отчуждаемую собственность, следовательно, выбираемых в представительство теми, которых собственность не ниже установленного ценза» [4].
Считая британскую демократию порождением буржуазной революции, Огарев не мог не видеть ее ограниченности. Эта ограниченность, по его мнению, определялась самим характером революции и последовавшей за ней индустриализацией страны. Разорение британских крестьян и формирование мануфактурного, а вслед за ним промышленного пролетариата, наложило свой отпечаток на британское государство, особенно на его судебно-правовую систему. Она, по мнению Огарева, стала наиболее характерным выражением социального неравенства и социальной несправедливости, которые невозможно было упрятать за великолепным внешним фасадом британского государства. Он отмечал, что бедный человек не в состоянии даже начать отстаивать свое право в суде. Суд и правосудие существуют в Великобритании только для меньшинства. Поскольку быть судимым присяжными стоит очень дорого, суд присяжных назначается только для самого небольшого числа дел. Сами присяжные избираются из числа собственников, и не собственник может ожидать «...не суда, а только осуждения». Покупка судебных, административных и даже военных мест, которая в других странах является преступлением, здесь признается законной [5, с. 148–149].
Огарев критически оценивал современный ему социально ограниченный британский парламентаризм. Он отлично понимал, что британский парламент – это парламент землевладельцев и буржуазии. «...Интересы собственников дошли до того развития, – подчеркивал он, – что парламент, их представитель, сделался формальным собранием» [5, с. 149].
Бурное развитие капитализма в конце XVIII – начале XIX вв. привело к неминуемому столкновению буржуазии с земельной аристократией, являвшейся до этого монополистом в управлении страной. На это указывал Н.А. Добролюбов: «Английская аристократия вступила в антагонизм с буржуазией с самого начала сильного развития промышленности Англии. С одной стороны, была поземельная собственность и родовые привилегии, с другой – капитал и индустриальные стремления» [6, с. 23]. При этом Добролюбов связывал начало внутриполитического брожения в стране и с влиянием Великой французской революции. «...Аристократия, – писал он, – была ужасно встревожена демократическими тенденциями французской революции и даже опасалась, чтобы что-нибудь подобное не повторилось в Англии» [6].
Русские радикалы уделили большое внимание проблемам развития британского парламентаризма, поскольку понимали его общеевропейскую значимость. В целом для них был характерен в большей или меньшей степени критический подход к британскому избирательному праву, реформирование которого содействовало расширению рамок электората за счет включения в него буржуазии, но не устранило социальную ограниченность британского парламента.
Опыт английских конституционно-правовых преобразований, осуществленный без серьезных социальных катаклизмов, стал во второй половине XIX в. предметом тщательного изучения для русских либеральных историков, юристов, социологов, получил серьезное освещение на страницах отечественной периодики того же направления. Особенно это характерно для 60-х – 70-х гг. XIX в.
Одним из существенных недостатков избирательного права до 1885 г. оставалось отсутствие равных избирательных округов, что вызывало обоснованную критику Б.Н. Чичерина. «Поземельная собственность, естественно, преобладает в селах, – писал он, – движимая – в городах, поэтому сельские избирательные округа дают перевес первой, городские – последней. Распределение же представительства между теми и другими по строго юридическому началу должно сообразовываться с количеством народонаселения. Это следует из того, что представляются люди, а не вещи, и что собственность служит только признаком политической способности» [7, с. 147–148].
Подвергнув критике дореформенную нижнюю палату британского парламента, являвшуюся средоточием интересов лендлордов, Чичерин показал, что «...собственность может служить признаком политической способности, но представительство собственности как интереса, есть мысль, заимствованная из средневекового быта, когда подати могли взиматься не иначе, как с согласия владельцев. Сама по себе собственность принадлежит к области гражданской, а поэтому, также как интерес, не может быть основанием власти» [8, с. 169–170].
Оставаясь верным своим умеренно-либеральным взглядам, Чичерин считал необходимым имущественный ценз для избирателей. К тому же он полагал, что ценз для кандидатов должен быть выше, так как «...представители должны отличаться большей способностью, нежели избиратели, ибо они имеют непосредственное влияние на правление» [8, с. 171].
Солидаризируясь с Чичериным, К.Д. Кавелин отрицал необходимость участия всего населения в парламентских выборах и доказывал, что «...прочность конституционных учреждений покоится... на единстве власти, сосредоточенной или в руках правительствующего слоя общества или в руках действительно правительствующего государя» [9, с. 907]. В этом отношении Кавелин ставил в пример Великобританию, в которой «... до последнего времени, верховная власть принадлежала поземельной аристократии и только в тридцатых годах нынешнего столетия, начала передвигаться в руки буржуазии» [9].
Однозначно свое отношение Кавелин к этому процессу не определял, но чрезмерное политическое влияние аристократии для него также было неприемлемым. «Во всей Западной Европе, классической стране конституционных порядков, – писал он, – разделение властей между государем и народом всегда делалось в пользу родовой поземельной или денежной аристократии. Конституционные учреждения возникли там с той поры, когда аристократия, усилившись, начала забирать верховную власть в свои руки, что это делалось не в пользу всего народа, доказывается в Англии ранним обезземеливанием сельского населения» [9].
В целом либеральное направление общественной мысли России второй половины XIX в., идеализируя государственно-правовые институты и реформаторский опыт Великобритании, направленный на утверждение буржуазной демократии в условиях сохранения конституционно-монархических форм, видело в них наиболее полное воплощение своих надежд и пыталось представить российскому самодержавию в качестве достойного внимания примера модернизации государственно-правовой системы.
Таким образом, представители различных политических направлений, отечественные мыслители второй половины XIX в. подчеркивали неразрывную связь имущественной и политической состоятельности, пронизывающую дореформенное избирательное право Великобритании. Ее практически полное исчезновение, достигнутое в результате реформ 1832, 1867 и 1884–1885 гг., способствовало эволюции британского парламентского механизма в направлении, утверждавшем основы буржуазной демократии при сохранении института монархии.
Литература
Бутми Э. Развитие государственного и общественного строя Англии. – М., 1904.
Чернышевский Н.Г. Политика. Из “Современника” // Полн. собр. соч. – М., 1949. – Т. 6.
Герцен А.И. Былое и думы // Сочинения в 4 т. – М., 1988. – Т. 3.
Огарев Н.П. Расчистка некоторых вопросов. Конституция и земский собор // Избр. соц.- полит. и философ. произв. – М., 1952. – Т. 1.
Огарев Н.П. Русские вопросы. Крестьянская община // Избр. соц.-полит. и философ. произв. – М., 1952. – Т. 1.
Добролюбов Н.А. Роберт Оуэн и его попытки общественных реформ // Собрание сочинений в 9 т. – М., 1962. – Т. 4.
Чичерин Б.Н. О народном представительстве. – М., 1866.
Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. – М., 1896. Ч. 1.
Кавелин К.Д. Политические призраки // Собр. соч. в 4 т. – СПб., 1898. – Т. 2.
|
