Эгон Бар Ни с одной европейской столицей у Москвы не сложилось отношений на уровне, сопоставимом с Бонном и Берлином
Более тридцати лет назад Московский договор заложил основание для личных доверительных отношений между Вилли Брандтом и Брежневым. С тех пор в мире и в Европе произошло немало событий. Ни с одной европейской столицей у Москвы не сложилось отношений на уровне, сопоставимом с Бонном и Берлином. Брандт, Шмидт, Коль, Шрёдер и Меркель – действительно, разные личности. То же самое можно сказать о Брежневе, Андропове, Черненко, Горбачеве, Путине и Медведеве. Все они маркируют непрерывность интересов наших государств. Эта непрерывность была сильнее, чем личная симпатия или антипатия, внутриполитические трудности, осложнения, связанные с восстановлением немецкого единства, смена системы с распадом Советского Союза. Противоречия между двумя крупными державами могли быть амортизированы в Центральной Европе, однако усилий обоих немецких государств, направленных на снятие напряженности, оказалось недостаточно. И поэтому сегодня – как в Москве, так и в Берлине – мы приветствуем смену курса от конфронтации к сотрудничеству, предпринятую Бараком Обамой.
Выражение «стратегическое партнерство» берет свое начало от Герхарда Шрёдера. Ангела Меркель позаимствовала его. Стратегическое партнерство означает взаимную убежденность в том, что интересы обоих государств в долгосрочной перспективе отличаются от их интересов времен холодной войны, не несут в себе угроз соседям и ориентированы на такое положение дел в Европе, при котором достигнуты и надежно контролируются каждым из партнеров непрерывность, стабильность, взаимная безопасность между Владивостоком и Лиссабоном.
Это гарантируется договором, заключенным в Париже в 1990 году. Америка и Китай здесь не упоминаются напрямую, но их интересы принимаются во внимание. Для Германии неизменно важным остается фактор ядерного потенциала как России, так и США. Этот фактор создал фон, на котором Буш-старший и Горбачев, руководствуясь соображениями безопасности, проявили ответственность и смогли согласовать структуры управления двумя немецкими государствами без каких-либо вопросов со стороны Лондона, Парижа, Бонна и Берлина. Этот фактор, как и прежде, оказывает стабилизирующее воздействие на регион в целом. Он сохраняется вне зависимости от других трудностей, актуальных для наших стран. Например, Германию беспокоит будущее Европейского Союза, а Россию – ее отношения с Китаем. Я еще вернусь к этому.
ЕС поставил перед собой цель – стать единым субъектом действия в современном мультикультурном мире. Для этого на данный момент отсутствуют структурные предпосылки. Решение Совета Безопасности ООН, принявшего резолюцию по Ливии, лишний раз это продемонстрировало. Все началось с того, что британский премьер-министр предпочел договариваться отдельно с Францией и Германией. Французский президент, по понятным соображениям, охотно согласился с этой инициативой, не посчитав нужным проинформировать Берлин или попытаться найти общую позицию с Германией и Португалией. В результате Европейский Союз был де-факто исключен из процесса переговоров, а отсутствие внешнеполитической концепции у немецкого правительства и противоречивость французской политики стали очевидны. Франция преследует, с одной стороны, цели ЕС, но в то же время поддерживает военное партнерство с Англией, которая думает о том, чтобы ослабить евро, Шенгенский договор или даже европейскую армию. Это апогей британской политики, начиная с 50-х годов. Ее удобная позиция, которая утвердилась в отношении Европы, такова: участвовать в обсуждениях, принимать совместные решения, но категорически не привязываться к континенту.
Вообще, пока не станет ясно, кто принимает решения – государства ЕС или их правительственные комиссии в Брюсселе, до тех пор эти государства могут лишь декларировать свои цели, но не достигать их. У ЕС нет настоящего руководства. Мир между тем не будет ждать, пока Европа пройдет свой «ученический путь».
Вы знаете, что в США и Германии четверо политиков (уже не действующих) создали межведомственную рабочую группу, которая выступила с инициативой уничтожения ядерного оружия и предлагала путь ее осуществления. Эта группа собиралась в Лондоне и Осло. Генри Киссинджер и я безуспешно пытались воодушевить аналогичную российскую группу, которая могла бы оказать поддержку правительствам.
Это могло бы оказаться полезным для обсуждения ключевой темы стабилизации и сокращения вооружений в Европе, то есть темы противоракетной обороны. От решения этой проблемы зависит то, сменит ли, наконец, наш континент долгую конфронтацию на кооперацию. Впрочем, это будет иметь последствия и для Азии. В отношениях России и Китая существуют свои проблемы, но их позиции относительно глобального космического оружия являются схожими. К этому надо добавить проблему развития современнейшего классического оружия дальнего действия, которое может приобрести стратегическое качество, а также проблему ПРО. Технически и политически Россия не может быть отделена от этого европейского комплекса. Я думаю, что произойдет усиление нашего стратегического партнерства.
Это имеет не меньшее значение для последствий новой стратегии НАТО. Я полагаю, что перспектива того, что НАТО и Россия найдут ключ, добьются прямого соглашения по ПРО, которое не будет зависеть от американского Конгресса, могла бы воплотиться в жизнь после переговоров между генеральным секретарем НАТО Андерсом Фог Расмуссеном и российским министром иностранных дел Сергеем Лавровым.
Мобилизация молодежи в арабском мире заставила заговорить о том, что страны Северного полушария продемонстрировали так называемое «сопоставимое поведение». США, ЕС, Россия, Китай – все эти страны поставляли оружие арабским государствам Средиземноморья в обмен на нефть, другое сырье, выгодные контракты. До сих пор отсутствует какая-либо согласованная позиция относительно того, как вести себя в будущем. Невозможно ничего определенного сказать о будущем политических систем совершенно различных национальных государств на Аравийском полуострове. Воцарение западной модели демократии здесь никак нельзя гарантировать. Кроме того, не ясно, будут ли страны Севера и дальше следовать своим интересам или более умеренно поддерживать развитие новых партнеров. Наконец, невозможно не заметить, что к югу от Сахары имеется два десятка стран, которыми руководят диктаторы. Там всплывет та же самая проблема, с которой мы уже сейчас боремся, что обусловлено новыми техническими и политическими вызовами нашего века.
Изменения, которые происходят и будут происходить, ничуть не менее существенны, чем те, которые спровоцировали печатный станок или Интернет. Повседневная жизнь становится все более доступной, безграничной. Массы могут организовываться без необходимости создания организации, увлекаясь сетевым шпионажем или взломом компьютеров, а также использовать как оружие все, что изобрело человечество. Без Интернета мятеж молодежи в арабском мире не удалось бы организовать, выступления в разных странах не были бы такими синхронными, одновременными. Этот мятеж влияет на настроения во всем мире — от заметной нервозности в Китае до способности в Германии собрать в течение 48 часов 25 тысяч подписей под открытым письмом канцлеру. И никто не должен удивляться, что молодежь в Испании также среагировала. Ни одна страна сегодня не может надолго выключиться из этой глобализации. И это уже не прекратится. Это и понятно, и разумно, и патриотично. И, естественно, это не освобождает людей от необходимости в каждом государстве устанавливать правила, по которым их общество будет мирно и упорядоченно существовать.
Все неразрешенные и эпохальные вопросы выходят за пределы наших стран, охватывают те страны, которые не могут пользоваться Интернетом и мобильными телефонами. Мы будем с интересом наблюдать, перерастет ли наше стратегическое сотрудничество в тесную дружбу.
|
