Планы семинарских занятий, тестовые задания по дисциплине «Политическая система современной России»
Скачать 2.01 Mb.
|
IV. ТЕМЫ, ВЫНОСИМЫЕ НА ЛЕКЦИИ
V. ЛЕКЦИОННЫЙ КУРС «ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ» Лекция 1. Специфика посткоммунистического перехода к демократии 1.1. Базовые подходы к определению посткоммунизма. Традиционно считается, что посткоммунистические транзиты существенно усилили «третью волну» демократизации, а в начале 1990-х гг. была достигнута высшая точка этого процесса. Однако и реальные политические события, и попытки теоретического осмысления изменений на постсоветском пространстве, если не опровергают, то уточняют данное утверждение. Определяя переходность в качестве базового признака посткоммунистических трансформаций, большинство зарубежных и отечественных ученых отмечают значительную дифференциацию векторов, моделей и результатов этих преобразований. Сам термин «посткоммунистический транзит», который в буквальном смысле означает «переход после коммунизма», в некоторой степени дистанцирован от понятия «демократический транзит». На сегодняшний день в политической науке не сложилась единая позиция по поводу определения концептуальных рамок посткоммунистического развития. Одна группа исследователей склонна рассматривать посткоммунизм в качестве особого типа транзита (А. Пшеворский, С. Хантингтон, Ф. Шмиттер, Т. Карл, Г. О’Доннелл и др.)1. Другая группа полагает необходимым анализировать посткоммунистические трансформации вне транзитологии (В. Банс, М. Фиш, М. Макфол и др.)2. Мы считаем, что демократические транзиты в посткоммунистических странах действительно отличаются рядом особенностей, выражающихся, прежде всего, в специфичных взаимосвязях институциональных и социокультурных трансформаций. Во-первых, обращает на себя внимание иная, по сравнению с демократическими транзитами, стадиальность посткоммунистических трансформаций. Как мы уже отмечали, демократические транзиты включают в себя два перехода: установление демократического правительства (transition) и утверждение демократии (consolidation). Содержанием первого из обозначенных этапов является разрушение структур, препятствующих развитию общества и формирование институциональных основ новой системы. Во втором случае речь идет о складывании в обществе позитивного консенсуса в отношении норм и правил функционирования новой системы, в то время как посткоммунистические переходы разделяются на два разных процесса: разрушение существовавших структур авторитарной власти и создание новых политических институтов3. Экстраполируя исходную модель демократического транзита на посткоммунистические переходы, можно предположить, что радикальные преобразования институционального дизайна политической системы затрудняют формирование в обществе позитивного консенсуса в отношении ценностей, норм и практик функционирования демократического режима. Неразвитость ценностных и поведенческих параметров посткоммунистических режимов свидетельствует об отсутствии в большинстве случаев ценностных предпосылок политической трансформации и обусловливает незавершенность последней на постсоветском пространстве. Подобное несоответствие институциональных и социокультурных параметров посткоммунистических трансформаций объясняется исследователями (З.П. Яхимович, Л.Д. Митяева, А.Н. Медушевский и др.)4 имитационным или заимствованным характером преобразований. Во-вторых, в отличие от латиноамериканских и азиатских стран, в которых большая часть транзитов носила «навязанный» характер и реализовывалась под руководством элит, специфической чертой посткоммунистических трансформаций выступает не только большая дифференцированность моделей, но и смешанный тип изменений. И хотя в этом вопросе мнения исследователей существенно расходятся (М. Макфол настаивает на доминировании силового разрешения противоречий, К. Тилли подчеркивает революционность преобразований, Т.Л. Карл, Ф. Шмиттер указывают на сочетание реформистских и навязанных переходов и т.д.)5, большинство из них признают наличие существенных сложностей, затруднявших достижение консенсуса между конкурирующими сторонами. По замечанию А.Н. Медушевского6, модель диалога политических сил носила в Восточной Европе чрезвычайно ограниченный характер: речь шла о диалоге общественности и бюрократии, а не о полноценном договоре между политическими партиями о содержании и ценностях переходного процесса (как было в Испании). Договорный процесс (как показывает распад Чехословакии) не способен обеспечить стабильность в сфере межнациональных отношений. В ряде стран переходный процесс сопровождался государственными переворотами, организованными силами госбезопасности (Румыния), партбюрократией и армией (Польша), клановыми элитными группами (Албания). Смешанный характер изменений (совмещение признаков различных типов демократического транзита) выражается также в том, что радикальные преобразования политических институтов сочетаются со спонтанными трансформациями или проводимыми элитами эволюционными реформами. Например, И.С. Яжборовская, анализируя опыт осуществления демократических транзитов в Центрально-Восточной Европе, отмечает отсутствие «чистых» типов консолидации, которые не просматриваются ни в варианте преобразований, ни в навязанном или договорном установлении новых правил игры7. В-третьих, по мнению ряда ученых (К. Оффе, В. Банс, Ф. Редер и др.) 8, посткоммунистическое развитие выразилось не в одной, а в нескольких трансформациях. Например, В. Банс указала, что посткоммунизм - это нечто большее, чем переход к демократии: это революция, простирающаяся на политику, экономику и общественную жизнь. Таким образом, посткоммунистические трансформации совмещают сразу несколько целей и траекторий развития: создание плюралистической политической системы, формирование нового государственного устройства, переход к рыночной экономике, становление инновационных норм и практик и т.д. При этом демократизация политической системы и переход к капиталистическому способу организации хозяйствования способны действовать друг на друга взаиморазрушающе. «Для успешной борьбы с тяжелейшим социально-экономическим кризисом, – писал Г. О Доннелл, - в настоящее время имеющим место в новых странах демократии, требуется наличие уже сложившихся институтов. Однако кризис сам по себе препятствует сложной задаче институционализации. В этом заключается драма стран, лишенных демократической традиции: как и всем возникающим демократиям в прошлом и в настоящем, им предстоит преодолевать многочисленные отрицательные следствия авторитарного прошлого и одновременно решать невиданно сложные социально-экономические проблемы, с которыми старые демократия практически не сталкивались при зарождении»9. С одной стороны, демократия, для которой характерны сложные и длительные процедуры принятия политических решений, в определенной мере препятствует интенсивным и радикальным изменениям в экономической сфере. С другой стороны, радикальные экономические реформы, часто сопряженные с падением уровня качества жизни населения, приводят к девальвации еще не устоявшихся, принятых на вербальном уровне демократических ценностей. В подобных ситуациях возникает соединение организационно-политического устройства одного типа (свойственного новому строю) с культурно-психологическими устоями другого (свойственного старым порядкам)10. Именно поэтому для посткоммунистических трансформаций характерно рассогласование динамики изменений в различных сферах. Тем не менее, некоторые исследователи рассматривают одновременность преобразований скорее в качестве преимущества посткоммунистических режимов. В одной из последних работ, посвященных проблеме восточно-европейских транзитов, Т.Л. Карл и Ф. Шмиттер11 ставят вопрос следующим образом: «Что если параллельное решение задач, связанных с переходом к капиталистической системе хозяйствования, утверждением демократических порядков и обретением нового международного статуса, открывает более широкий спектр возможностей, нежели обычный «эволюционный транзит, и потому облегчает торг по поводу распределения потенциальных благ среди конфликтующих групп – как правящей элиты, так и оппозиции»? 1.2. Роль политических акторов в процессе посткоммунистической трансформации политической системы Однако такая постановка вопроса, по сути, отражает еще одну специфическую черту посткоммунистических трансформаций, выражающуюся, по замечанию ряда исследователей (Э. Хобсбаум, К. Кумар, С. Уайт, Г. О’Доннелл, Ф. Шмиттер и др.)12, в относительно малой роли широких масс при сохранении значимости прежней номенклатуры. Согласно данной позиции, осуществление преобразований «сверху» и определенная константность статуса властных номенклатур базировались на негласном корпоративном договоре между конфликтующими сторонами (речь не идет об открытом пактировании классического образца). Позитивный смысл обозначенных особенностей является достаточно спорным. С одной стороны, уступки в отношении старой номенклатуры, возможно, способствовали предотвращению резкого отката назад. С другой стороны, реализация принципа «собственность в обмен на поддержку или непротиводействие» в определенных условиях может стимулировать развитие олигархических и/или сепаратистских тенденций. «В условиях, когда демократические институты слабы, их подменяют теневые олигархические структуры, а власть приобретает династическо-клановый характер. Теневые отношения становятся необходимым элементом, поддерживающим равновесие властных структур»13. Следующую особенность посткоммунистических трансформаций можно определить как «дефицит демократических акторов» (выражение Г. О’Доннелла). Усвоение новых правил и ценностей влечет за собой эволюцию ролей носителей трансформационной активности в обществе, переживающем преобразования. Если на этапе «перехода» активная роль принадлежит преимущественно элитообразующим группам, то «утверждение» нового типа системы связано с возрастанием роли масс, которое невозможно вне усвоения последними ценностей, норм, процедур, соответствующих целям инновационного процесса. С одной стороны, признается, что элита является основным актором посткоммунистических трансформаций. С другой стороны, подчеркивается, что ее представители выступают носителями определенного типа политической культуры. Так, Г.И. Вайнштейн отмечает, что «характеристики «культурной среды», в которую «имплантируется» демократическая система, не имеют критически важного значения на стадии крушения авторитарных режимов и перехода к демократии (хотя и определяют многие особенности этого этапа). Но они приобретают определяющее значение с позиций перспектив демократизации, выживания новых демократических режимов, их способности утвердиться и обрести устойчивость»14. Другой аспект поставленной проблемы заключается в определенном дефиците «социального» и «политического» капиталов у масс населения (речь идет о слабой самоорганизации общества и преимущественно телеологическом, а не инструментальном понимании демократии). Недостаточное развитие способности общества к самоорганизации влечет за собой складывание мобилизационной модели политического участия и закрепляет моносубъектность власти, представители которой часто на декларативном уровне руководствуются принципами демократии («демократия без демократов»). Для политического сознания масс посткоммунистических государств характерно понимание демократии, скорее, как цели развития, а не механизма повседневной практики согласования интересов гражданского общества и властных структур. Неоправданные ожидания (демократизацию связывают с экономическим ростом) наряду с отказом государства от социального патронажа населения приводят к формированию противоречий в ценностных системах обществ, переживающих посткоммунистические трансформации. Проявлением подобного рода противоречий является приверженность разных групп населения к ценностям демократии (свобода слова, свобода передвижения и т.п.) и одновременно с этим тяготение к сильному лидеру, о чем свидетельствуют массовые опросы15. В целом, можно констатировать наличие парадоксального положения, суть которого заключается в том, что ценностные системы элитообразующих и массовых групп в некоторой степени соответствуют друг другу, одна система не развивается в направлении усвоения демократических ценностей в силу неразвитости другой. Специфика посткоммунистического развития выражается также в повышении гетерогенности общества, нарастании дезинтегративных процессов, широком распространении фрагментации и поляризации политической жизни. Мультиплюрализм во внутренней политике (при строительстве партийной системы, формировании федеративных отношений и т.п.) усиливает политическую нестабильность и конфликтность. Демократия в посткоммунистических обществах предстает, в том числе, и как свобода конфликта (на национальном, классовом, ценностном и других уровнях). Она в определенном смысле легализует конфронтацию в обществе (возможно, поэтому на постсоветском пространстве ценности порядка превалируют над ценностями свободы). При этом некоторые исследователи (В.Н. Якимец, Л.И. Никовская) подчеркивают, что для посткоммунистических трансформаций характерны не столько отдельные типовые моноконфликты (социокультурный, политический, этнонациональный и т.д.), сколько – почти всегда – сложносоставные конфликты. Последние рассматриваются «в качестве комбинированного столкновения противоположных мнений, взглядов, сил, позиций, возникающего в контексте не менее двух типовых моноконфликтов при необязательно совпадающих причинах конфликта и способах взаимодействия участников»16. Особое место в системе сложносоставных конфликтов на посткоммунистическом пространстве принадлежит возрождению этнонациональных проблем, связанных с процессом поиска национальной идентичности. В ряде стран Восточной Европы, равно как и в бывших советских республиках данный процесс не был завершен и, по мнению многих исследователей (Ф. Шмиттер, А.Н. Медушевский, И.С. Яжборовская и др.), оказывал существенное самостоятельное воздействие не только на переходный период, но и на возможности, темпы, перспективы консолидации. Так, конфликтный распад Югославии, мирное разделение Чехословакии в ходе «конституционной революции», воссоединение ГДР с ФРГ, рост межнациональных конфликтов в Болгарии, Румынии, Венгрии и на территории бывших советских республик, развитие национализма в Польше и других странах данного региона свидетельствуют о распространенности этой проблемы. Важно подчеркнуть, что, как правило, результативность демократического транзита коррелировала с методами решения (насильственными/ненасильственными) «национального вопроса». 1.3. Вариативность результатов посткоммунистических трансформаций Результаты посткоммунистических трансформаций также вариативны, как и факторы, модели и иные составляющие демократических транзитов. Наряду с консолидацией либеральной демократии, достаточно распространены особенно на постсоветском пространстве институциональные консолидации гибридных или недемократических режимов. Вместе с тем, по замечанию, Т.Л. Карла, Ф. Шмиттера, несмотря на то, что «демократические достижения стран Центрально-Восточной Европы и бывших республик Советского Союза – Албании, Азербайджана, Белоруссии, Эстонии, Литвы, Македонии, Румынии, России, Сербии, Словении и Украины – гораздо менее очевидны (а иногда и сомнительны), ни одна из упомянутых стран, возможно, за исключением Сербии, не вернулась к чему-то напоминающему прежнюю форму автократии и все они – кроме Азербайджана – движутся (пусть не всегда последовательно) к консолидации демократии»17. Безусловно, можно по-разному, в том числе и негативно, оценивать результативность посткоммунистических трансформаций, однако как показывают политические события последних лет (речь идет о так называемых «цветных революциях») там, где не был достигнут хотя бы уровень институциональной консолидации, происходила смена власти, сопряженная с процессами поляризации общества и десуверенизации государства. Специфика модели «цветных революций» заключается в том, что она не предполагает существенных перемен ни в общественном устройстве, ни в политическом режиме. «Цель предпринимаемых усилий – смена правящей группировки и изменение внешнеполитического курса соответствующего государства. В полной мере этой модели соответствуют «цветные революции» в Грузии и на Украине. События в Киргизии можно квалифицировать как не до конца состоявшуюся полуреволюцию, а то, что произошло в Узбекистане, - как неудавшуюся ее репетицию»18. Представляется, что, совпавшие с перестройкой мировой политической системы, посткоммунистические трансформации действительно в той или иной мере связаны с проблемами вестернизации (в широком смысле переориентация на западные стандарты) и ограничения национальных суверенитетов. Например, в Восточной Европе внешние акторы, традиционно играющие существенную роль, легитимировали институциональные и социокультурные инновации. С точки зрения А. Яноша, «в Восточной Европе выполняются политические программы, навязанные теми или иными гегемонами, а поскольку эти проекты каждый раз сталкиваются с сопротивлением «местного материала», результат определяется соотношением двух групп факторов: с одной стороны, целей и ресурсов гегемона, с другой – степенью «эластичности» местных структур, которая варьируется от страны к стране»19. Конечно, перечень специфических признаков посткоммунистических транзитов может быть уточнен и расширен, мы охарактеризовали преимущественно те из них, которые в большей степени демонстрируют взаимообусловленность институциональных и социокультурных составляющих трансформационного процесса. Исходя из этого, подчеркнем, что отличительные признаки посткоммунистического развития, прежде всего, отражают несоответствие между формируемой институциональной структурой и ценностями, нормами, стратегиями элитных и массовых групп. Именно посткоммунистические транзиты подтверждают возможности осуществления демократического перехода результатом которого выступает институциональная или режимная консолидация существенным образом отличающаяся от консолидации либеральной демократии. Режимная консолидация, на наш взгляд, является своего рода реакцией на тенденции десуверенизации, возникновения многосоставных конфликтов, неопределенности результатов перехода. И хотя некоторые авторы (Т.Л. Карл, Ф. Шмиттер) говорят о том, что проблема «восточноевропейской исключительности» серьезно надумана, мы считаем необходимым рассматривать посткоммунистические трансформации в качестве особого типа транзитов, осуществленных в уникальных условиях, сочетающих «конституционные революции», поиск национальной идентичности, плюрализацию политической и экономической систем, изменение статуса на мировой арене и многие другие процессы. Более того, ряд авторов (В.Н. Якимец, Л.И. Никовская) полагают, что нужно дифференцировать подходы к анализу посткоммунистических трансформаций и исследованию переходов, реализованных бывшими республиками Советского Союза. По нашему мнению, такой взгляд на проблему не лишен объективных оснований, так как впервые в истории именно на постсоветском пространстве были осуществлены так называемые «безальтернативные» (Р. Дарендорф)20 или «выпрямляющие» (Ю. Хабермас)21 «революции». Речь идет о радикальных, по сути, изменениях, которые не основывались как традиционные революции на альтернативном представлении о будущем, наоборот эти процессы как бы соединяли утраченный прежде прошлый опыт с практикой социально-политических и социально-экономических отношений, сформированной в государствах, не имевших коммунистического этапа развития. Помимо того, что опыт осуществления демократических практик в постсоветских государствах был несколько скромнее, чем, например, в ряде европейских стран, их отличительной особенностью выступает разрыв между элитными и массовыми группами в уровне информированности (относительно целей, стратегии и методов) и вовлеченности (политический процесс оставался нацеленным скорее на интересы политических элит) в трансформационный процесс. Обозначенные особенности взаимосвязаны с необходимостью решения сложных проблем снижения социальной поляризации, формирования системы социально-политического представительства, обеспечения легитимации режима, создания условий предотвращающих возможность авторитарного отката, интеграции в мировое сообщество на условиях сопряженных с реализацией национальных интересов и т.д. Несмотря на то, что мы отметили ряд характеристик общих для посткоммунистических и постсоветских государств, необходимо подчеркнуть, что пути и способы, использованные ими для решения сверхзадач, поставленных в ходе демократического транзита, существенно дифференцированы. Подводя итог исследованию особенностей посткоммунистического перехода в России, отметим следующее.
|
Похожие:
 | Правоведение: Сборник планов семинарских занятий/ Уфимск гос авиац техн ун-т; Сост-ли: Е. В. Миронова, А. Ф. Шакирзянов. – Уфа, 2014.... | | Планы семинарских занятий предназначены для руководства при подготовке студентов к семинарским занятиям по курсу «Доказывание и доказательства... |
 | Учебно-методический комплекс составлен в соответствии с требованиями государственного образовательного стандарта высшего профессионального... | | Отовки к семинарским занятиям, положены задания из учебного пособия Н. Л. Бондаренко, Т. М. Халецкой Гражданское право. Практикум.... |
| Темы №1, №2 Понятие, сущность, система, принципы и источники международного права. Субъекты современного международного права | | Дано краткое содержание изучаемых тем, планы семинарских и практических занятий, тематика контрольных и курсовых работ, примерные... |
| Дано краткое содержание изучаемых тем, планы семинарских и практических занятий, тематика контрольных и курсовых работ, примерные... | | Дано краткое содержание изучаемых тем, планы семинарских и практических занятий, тематика контрольных и курсовых работ, примерные... |
| Дано краткое содержание изучаемых тем, планы семинарских и практических занятий, тематика контрольных и курсовых работ, примерные... | | Планы семинарских занятий по изучению курса «История российского правосудия» для студентов 1 курса очной формы обучения по направлению... |