Ненаучные заметки о некоторых научных проблемах уголовного процесса
Скачать 5.38 Mb.
|
| Эта власть по своей природе не может быть или "обвинительной", или "защитительной" – это одна, единая функция, которая охватывается понятием справедливой власти. Навешивать на нее нетрадиционную терминологию, неадекватную фактическим реалиям, – явно излишне. Российские процессуалисты с данной проблемой уже столкнулись и считают, что она решена в УПК РФ неудачно. "Состязательность, – пишет А. Дав-летов, – как всякий принцип, явление качественное. Нельзя быть принципиальным наполовину. Состязательность либо в полной мере есть, либо ее вообще нет. Отдельные элементы, характерные для этого принципа, сами по себе не делают производство истинно состязательным. Поэтому если процесс объявлен состязательным, однако всей совокупности правил, присущей этой форме производства, нет, то такое положение дел есть не что иное, как декларация, фикция, обман"103. о  это побочная разминка. Главный вопрос: для чего все же существует уголовный процесс? Что такое подвергаемая П.А. Лу-пинской сомнению законность привлечениягражданина к уголовной ответственности и осуждения его приговором суда? Отбросим философские споры об истине. (Я не раз замечал: когда аспирант не знает, как подойти к решению конкретной проб-лемы, то лезет в философию). Обязан следователь установить преступника и доказать вину? Обязан суд вынести приговор только в том случае, когда вина подсудимого доказана? И причем здесь право обвиняемого и подсудимого не свидетельствовать против себя? Когда ранее данное право не регламентировалось в УПК, у нас все обвиняемые и подсудимые признавались в содеянном и оказывали содействие в раскрытии преступления? И разве свидетели не давали ложные показания или не утаивали известные им факты? Но дела, как правило, расследовались в полном объеме, выносились приговоры. Трудности в расследовании были, есть и будут, даже тогда, когда обвиняемый дает показания. Будучи прокурором-криминалистом, я убеждал следователей, что самые трудные дела – это те, где с самого начала есть признание обвиняемого: наступает самоуспокоение, собиранию доказательств внимание уделяется недостаточно, и потом, когда обвиняемый по совету адвоката отказывается от ранее данных показаний, дело летит вверх тормашками. Я настороженно отношусь к процедуре упрощенного судопроизводства по делам, где подсудимый признает свою вину. Экономия ресурсов очевидна, но уж очень она напоминает пословицу: "Лес рубят – щепки летят". Почему-то никто не занялся статистикой ложных самооговоров. Только в моей практике их было около десятка. Приведу характерный случай. В Антрацитовский горотдел милиции Луганской области после полуночи явился с повинной гражданин Мишин. Он сообщил, что в окно его дома стучал какой-то пьяный. Когда Мишин вышел на улицу, неизвестный, ничего не объясняя, набросился на него, нанес несколько ударов по голове, пытался душить. Попытки вырваться и убежать или утихомирить нападавшего успеха не имели, поскольку он превосходил Мишина по росту и силе, в переговоры не вступал. Понимая, что схватка может окончиться для него трагически, Мишин поднял с земли увесистый камень и нанес нападавшему по голове удар, оказавшийся смертельным. Выехавшая на место происшествия оперативная группа обнаружила труп мужчины ростом 192 см с обширной раной в височной части головы. Утром опросили всех жителей близлежащих домов. Никто из них драку не видел, криков не слышал, так как расположенное неподалеку предприятие является источником постоянного шума. При освидетельствовании у Мишина, рост которого 167 см, обнаружили телесные повреждения на голове и шее, подтверждающие сделанное заявление. Его верхняя одежда была разорвана в нескольких местах, с пятнами крови, как показала экспертиза, идентичной по группе с кровью потерпевшего. Их происхождение Мишин объяснил тем, что пытался оказать помощь потерпевшему, в частности, перенес его с проезжей части дороги, где тот оказался при падении. При воспроизведении обстоятельств события Мишин на манекене показал, как и куда он нанес удар нападавшему. Участвовавший в следственном действии судебный медик дал заключение: показанный Мишиным механизм нанесения удара позволяет причинить повреждение, зафиксированное на трупе. Эксперт подтвердил также возможность образования пятен крови на одежде Мишина при перетаскивании трупа. Вскрытием установлено, что незадолго до смерти потерпевший принял большую дозу алкоголя. Сослуживцы потерпевшего заявили, что в состоянии алкогольного опьянения он бывал чрезвычайно агрессивен, беспричинно вступал в драку. Следователь при данных обстоятельствах не имел оснований ставить под сомнение достоверность собранных доказательств – фактических данных, полученных при строгом соблюдении процессуальной формы. Дело против Мишина было прекращено. Но примерно через неделю за неоднократное злостное хулиганство был арестован Золотко. Своим сокамерникам он рассказал, что ранее совершил убийство в драке. Информация поступила к следователю, которому Золотко затем дал об этом подробные показания. Картина почти полностью повторилась. Ширкин, встретив проходившего по улице Золотко, вступил с ним в драку, пытался задушить. Находясь в состоянии необходимой обороны, Золотко камнем нанес Ширкину удар по голове. У Золотко была изъята одежда со следами крови Ширкина, осуществлено воспроизведение обстановки и обстоятельств события, проведены соответствующие экспертизы. Нашлись и свидетели, которым Золотко рассказал об инциденте. Дело по этому эпизоду против Золотко было прекращено, но в судебное заседание явился Мишин. По ходатайству адвоката, вопреки мнению прокурора, он был допрошен и заявил, что убил Ширкина. Только после вступления в законную силу приговора, которым Золотко был осужден за злостное хулиганство без привлечения к ответственности за убийство Ширкина в состоянии необходимой обороны, Мишин, имевший незаконченное высшее юридическое образование, объяснил причины своего поведения. Незадолго до описанных событий после отбытия наказания за умышленное убийство вернулся домой сын Мишина. В тот день он ушел на встречу со своими давними друзьями, крепко выпил и где-то порвал отцовскую куртку, в которую был одет. Возвращаясь домой, споткнулся в темноте о какой-то предмет и упал. Будучи сильно пьян, не смог сразу встать, и лишь потом понял, что лежит на каком-то человеке. Когда сын зашел в порванной окровавленной куртке, а рядом с домом оказался труп, Мишин, несмотря на все заверения сына о непричастности к убийству, не поверил ему. Опасаясь, что за повторное убийство его единственного сына приговорят к высшей мере наказания, Мишин решил заявить о якобы совершенном им убийстве в состоянии необходимой обороны, для чего нанес себе несколько телесных повреждений. Известно, что цыгане, даже став оседлыми, сохраняют наработанные веками приемы противодействия правосудию. Так, в случае провала кого-либо из активных участников преступной группы, выдвигается "козел отпущения", который, будучи невиновным, добровольно признается в якобы содеянном и отбывает наказание по приговору суда. Обычно это женщина, не судимая, имеющая кучу детей и потому заслуживающая снисхождения. Во время отбывания ею наказания дети находятся на иждивении членов рода, ей самой гарантируются передачи и всевозможные льготы. Ныне подобную практику ввели многие современные интернациональные преступные группы, причем жертва не только покупается за весьма приличное вознаграждение, но и "сознается" под угрозой расправы над ней или близкими. Последствия права обвиняемого и подсудимого на молчание, так же как и добровольного признания ими своей вины, не однозначны. Поэтому не столь прямолинейны должны быть оценки "доминирования юридической истины над истиной материальной". Если под истиной понимать доказательства вины лица, действительно совершившего преступление, то аморально, если не преступно, уже само противопоставление этих дефиниций. Однако коль только допускается, что при наличии права обвиняемого и подсудимого на молчание ставится под сомнение законность и обоснованность приговора, то почему мы во весь голос не говорим, не кричим о необходимости отмены этого права, ставшего камнем преткновения на пути отправления правосудия? Понятно, вопрос упирается в Конституцию. Но ее писали не боги, а люди. Спешили, принимали ночью. Можно поставить вопрос о внесении изменений. Вначале только необходимо самим разобраться что к чему. Вообще-то запреты в праве, как и в политике, – результат осознанного мифотворчества. Последнее, в свою очередь, считается абсолютно нормальным способом сделать политические события или правовые постулаты понятными для идеологических верований. Кристофер Флад пишет: "Мифы призваны поддерживать исповедуемые нами ценности, поскольку они служат примером их практического использования. И поэтому идеология не может обойтись без мифотворчества... Философия не в силах разрушить политический (и правовой тоже. – Б.Р.) миф. В определенном отношении миф неуязвим. Вера в него глуха к доводам разума, ее невозможно опровергнуть при помощи силлогизмов"104. Однако, в отличие от религиозных, политические и правовые мифы, как и основанные на них запреты, недолговечны. Многочисленные примеры из истории права достаточно известны. Но их природу, наверное, легче оценить с помощью аналогии с запретом литературных произведений. Не будем упоминать "Архипелаг ГУЛАГ" или "Лолиту". Остракизму подвергались "Оливер Твист" (Диккенса обвинили в антисемитизме из-за образа еврея Фиджина), "Гекльберри Финн" (Марк Твен "не осуждает рабство"), "Дневники Анны Франк" (за "чрезмерную депрессивность"), и даже сказку Корнея Чуковского "Крокодил" пыталась стереть с лица земли самолично Крупская105. Может, именно из-за его мифологической природы сегодня трудно доказывать несостоятельность запрета нарушать права обвиняемого не свидетельствовать против себя, но слишком велики порождаемые им издержки отправления правосудия, чтобы отдавать решение проблемы на откуп времени. Исторически право не свидетельствовать против себя и своих близких обосновывается с позиции христианской нравственности. По мнению А.Ф. Кони, выразившего взгляды основоположников судебной реформы в царской России, процессуальное право признает законность вторжения в область своего применения требований нравственности и старается в тех случаях, где эти требования можно выразить прямыми предписаниями, указать на их смысл и содержание. Так, например, оно признает, что ради целей земного правосудия нельзя ослаблять или нарушать священные узы, связывающие людей между собой и с Верховным Судьею. Поэтому супруг подсудимого, родственники по прямой линии, восходящей и нисходящей, его родные братья и сестры могут устранить себя от дачи показаний по делу о нем. В человечном взгляде закона на таинственный голос крови или супружеской привязанности заключается большая близость к внутренней правде жизни, чем ее содержалось бы в предписании добиваться объективной и холодной истины. К таким же юридико-нравственным правилам судопроизводства, считал А.Ф. Кони, должно быть отнесено и право подсудимого молчать на суде. Еще в начале XX века известный российский процессуалист Л.Е. Владимиров, критически оценивая английский Закон "Об уголовных доказательствах" 1898 года, писал: "Основное начало всякого правильного уголовного процесса: "Nemo tenetur accusare se ipsum" – "никто не обязан сам себя обвинять". Принять другое руководящее положение – значит признать, что бывают случаи, когда человека можно законом принудить к самоубийству"106. Оспаривать этот освященный веками канон трудно. Но нынешнее столетие – время прагматиков, и потому не столь кощунственно задать вопрос: если убийца попирает нормы права, морали, этики, все мыслимое и немыслимое, то, возводя над ним нимб великомученика, не хотим ли мы быть святее Папы Римского, опасаясь ненароком больно затронуть душевные струны преступника? Да и так ли уж мы будем святотатствовать? Религиозные постулаты не однозначны. Почему, оценивая этическую сторону свидетельствования против себя, забывают, что основу христианской морали составляет покаяние грешника? Принято считать, что урон, причиненный потерпевшему, компенсируется понесенной преступником карой. Но чисто по-человечески потерпевшему прежде всего нужно получить искреннее покаяние преступника. Ведь многовековая народная мудрость сфокусирована в емкой формуле: "Повинную голову меч не сечет". И закон, хоть в этой части отличаясь логикой, говорит о чистосердечном раскаянии как смягчающем вину обстоятельстве. Таково же и отношение судебной практики. В качестве образца приводят решение одного из судов, который, в частности, указал: "Наличие ребенка и признание вины обвиняемым может быть основанием для амнистии"107. В цивилизованном обществе покаяние и принесение извинений потерпевшему – это норма, элементарное правило общежития. История хранит факты, когда А.С. Пушкин с разрешения царя написал извинительное письмо княжне Волконской, где просил великодушно простить ему неумышленное оскорбление108, а известный русский публицист В.В. Розанов через газету принес извинения поэту Рославлеву за публикацию заметки, затрагивающей его честь109. В отечественной теории уголовного процесса покаянию в форме признания своей вины в совершенном преступлении, в том числе активного содействия в расследовании, уделяется достаточное внимание, чего не скажешь об обратной ситуации, когда подсудимый, несмотря на неоспоримые улики, вину отрицает. В Уголовном кодексе формально отсутствие раскаяния не относится к числу отягчающих обстоятельств, хотя прецеденты такого рода были. Так, согласно Артикулу воинскому Петра I, если виновный отказывался извиняться, то наказание ужесточалось: "Ежели оный поупрямитца, который приговорен себя обличить, то он может быть денежным наказанием и заключением к тому принужден быть, и ему иной срок ко исполнению приговора положить. И ежели сему учиница противен, то тюрмою крепчае, а дачею денежною вдвое прибавить, и иный срок назначен будет" (Артикул 151). Логику современного законодателя понять можно: введи такую норму – получишь мощный рычаг психологического давления на подозреваемого. Однако на практике она де-факто действует. При интервьюировании ста судей практически все они заявили, что отрицание вины подсудимым при ее доказанности влечет назначение более сурового наказания. Зачастую непосредственно в приговоре указывается: "подсудимый имярек в содеянном не раскаялся...". Если же стать на твердую почву системного анализа, то вполне очевидно, что право обвиняемого не свидетельствовать против себя функционально находится в явном противоречии с генеральной целью уголовного процесса. Оно не только не способствует изобличению виновного, но может даже привести к ошибкам в отношении невиновного человека. Еще один аспект. Даже формально, коль государство ставит основной целью наказания исправление оступившегося, то почему ее реализация должна начинаться после вынесения приговора? Почему это не относится к одной из задач досудебного и судебного следствия? Нужно согласиться, что обязанность свидетельствовать против родных и близких противоречит этике отношений в цивилизованном обществе. Но преступник, оставаясь человеком и гражданином, тем не менее, своими действиями сам вывел себя за пределы правового поля правопослушных граждан. Право вернуться в общество он должен заслужить осознанным, добровольным деятельным раскаянием, неотъемлемым условием которого является свидетельствование против себя, дача полных и правдивых показаний следователю и суду. В противном случае постулаты о равенстве прав и свобод, о равенстве всех перед законом приобретают ущербную форму, теряют свою сущность. Я не раз был вынужден констатировать отсутствие элементарной логики в существующей концепции уголовного процесса. Право не свидетельствовать против себя – очередное тому подтверждение. Подозреваемому и обвиняемому от имени государства объявляется, что они имеют право продолжать противостоять государству. Создается психологическая уверенность в том, что отказ от раскаяния |
Похожие:
 | В настоящее время профессор кафедры уголовного права и уголовного процесса Московского государственного индустриального университета.... |  | Понятие уголовного процесса. Уголовно-процессуальная деятельность. Уголовно-процессуальные отношения. Цели и задачи (назначение)... |
| Дства, как стадия возбуждения уголовного дела. Одновременно на протяжении этого же времени законодатель в интересах практики постоянно... | | Сгму; А. Н. Халтурин, старший преподаватель кафедры уголовного права и процесса; Ю. В. Молева ассистент кафедры уголовного права... |
| Кафедра уголовного процесса и криминалистики была создана на базе кафедры уголовного права и процесса, основанной 1 декабря 1995... | | Кафедра уголовного процесса и криминалистики была создана на базе кафедры уголовного права и процесса, основанной 1 декабря 1995... |
| Крюкова Нина Ивановна – заведующая кафедрой уголовного права и процесса, преподаватель кафедры уголовного права и процесса фгбоу... | | Государственное общеобразовательное учреждение высшего профессионального образования |
| Работа выполнена на кафедре уголовного процесса Уфимского юридического института мвд россии | | И. Дикарев, старший преподаватель кафедры уголовного процесса и криминалистики Волгоградского государственного университета |