Имидж как репрезентация социально-культурных отношений
Скачать 1.65 Mb.
|
| тела в имиджевом интертексте современного «неформала» - это не что иное, как древние тексты архаического общества по формированию социального в человеке, где органическое последовательно расщеплялось, «удваивалось» или рассекалось, превращая человека в равноправного участника социального бытия. Возникновение потребности в актуализации древних текстов телесных практик в имиджевом интертексте «неформала», по нашему мнению, является своеобразной попыткой молодого человека доказать себе, что пока он в состоянии переживать боль, чувствовать своё тело, значит, он не потерялся в современной симуляционной реальности. Как иллюстрация простой идеи: я чувствую, следовательно, существую. И в приведенных выше примерах очевидно желание доказать факт своего существования самыми демонстративными и радикальными способами, как будто физическое тело является последним доказательством существования. Такое стремление, как поясняет А.В. Костина, обусловлено распространением гиперреальности, созданием симулякров, иллюзий, подменяющих реальность, где человек утрачивает точки опоры, сам превращаясь в сплошную видимость – в персону [69, с. 116]. Реальное заменяется знаками реального, а индивидуальность «растворяется» в коллективных устремлениях, потоках социальных событий и сопутствующих им требованиях. В итоге мы получаем «бессубъектного человека», лишенного цельной картины мира, насыщенного шаблонами, формулами, клише, «осколками больших идей», артефактами массовой культуры и фольклора. Единственным маркером в таком случае становится собственная телесность, позволяющая человеку осуществлять процессы самоидентификации. Чувствование тела становится центрирующим звеном, основанием для преодоления конфликта между коллективно-социальным и индивидуально-психологическим [69, с. 116]. Поэтому, на наш взгляд, игра с телом в виде татуировок, пирсинга, различных практик болевых ощущений, пронизывающая практически все имиджевое пространство «неформала», выступает своего рода провокатором, катализатором поиска реальности, противовесом распространенной симуляции. Оценивая масштаб и степень заинтересованности молодого поколения в практике формирования нестандартного, эпатирующего внешнего образа, задаёшься вопросом: «Что лежит в основе потребности в создании такого имиджа? Каковы причины выбора, принятия роли «неформала»? Проигрывает ли человек её свободно, добровольно, либо это следствие определенного довлеющего фактора?» Ответить на эти вопросы нам поможет обращение к «ролевой» концепции Д. Мида, согласно которой, то, чем кажется себе человек, является не столько его Сущностью, сколько перенесенным в его сознание образом, к которому человек привыкает и, как ему уже начинает казаться, выражает его сокровенное «я» [88, с. 229]. Как следствие – человек начинает играть навязываемую окружением определенную социальную роль. Так образ «я», по мысли Д. Мида, Самость является производным от общества, а точнее, от окружающих человека микрогрупп. Именно поэтому Самость зависит как от личностной индивидуальности, так и от ценностных ориентаций группы. «Лишь поскольку он (индивид), – полагает исследователь, – принимает установки организованной социальной группы, к которой он принадлежит, по отношению к организованной кооперативной социальной деятельности или набору таких деятельностей, в которые эта группа как таковая вовлечена, постольку он развивает завершенную Самость или обладает Самостью такого уровня развития, какого ему удалось достичь» [88, с. 229]. По аналогии с рассуждением Д. Мида, мы также могли бы утверждать, что имидж «неформала», как ролевая игра, является проявлением Самости молодого человека, которая отражает внедренный окружением в его сознание образ. Но совпадение Самости личности с социальными установками возможно только при благополучных и стабильных отношениях, чего нельзя сказать об опыте социализации представителей неформальных движений. Ведь, как указывает А.А. Жиляев, согласно социологическим исследованиям, большая часть участников данных образований, в особенности криминализированных, имеют постоянные конфликты с родителями, частые уходы из семьи, неблагополучные отношения с учителями и одноклассниками [54]. Таким образом, применение концепции Д. Мида к анализу неформальных организаций требует некоторого дополнения. И для этого обратимся к аналитической психологии, в частности, психоанализу К. Юнга, который исследует феномен «стирания» обществом личностного своеобразия человека [170, с. 24]. В этом процессе, с его точки зрения, участвуют два главных персонажа – Персона и Самость. Персона всё меньше выражает суть индивида, находя своё выражение в многообразии социальных ролей, которые индивид вынужден исполнять. Однако, чем виртуознее индивид играет по заданному сценарию, по-другому совпадает с Персоной, тем ярче и значительнее в нем индивидуальная позиция, которая, согласно К. Юнгу, и есть Самость. Поэтому взаимопроникновение индивидуального и социального не снимает проблемы Самости, в силу чего взаимоотношения Персоны и Самости испытывают напряжение. И основная проблема, полагает К. Юнг, заключается именно в том, что если Персону человек фиксирует осознанно, то Самость во всём многообразии её проявлений осознать невозможно, так как современная культура вытесняет её в глубины подсознания [170]. Таким образом, если продолжить анализ имиджа «неформала», уже с учетом идей К. Юнга, то можно утверждать, что загнанная в подсознание неистребимая и требующая актуализации Самость является теперь в форме игры, то есть в варианте перевоплощения молодого человека в разные «я», в том числе и в образ «неформала». Конечно, такое перевоплощение посредством формирования имиджа гота, эмо, металлиста или байкера не является идентичным Самости, но оно, по крайней мере, актуализирует какую-то одну из её граней. Персона обрекает молодого человека на социальную театрализацию, смену образа, он же выбирает играть наиболее адаптируемую для него социальную роль. Формирование имиджевого пространства «неформала», как игровая практика, обусловлено не только личным содержанием, но имеет и групповой, коллективный смысл. Последний выражается в противостоянии давлению со стороны социума, в бунте против «структуры» иерархического общества. По мнению В. Тэрнера, бунт проявляется не только на индивидуальном, но и на субкультурном уровне [137, с. 179]. Именно данное обстоятельство, по нашему мнению, и объясняет коллективный характер лицедейства, театрализации современной молодёжи. Так, начиная с середины XX века, битники, хиппи, «новые левые» объявили войну идеологии «потребления», которая ведёт к «одномерности» человеческое существование [85]. По мысли Г. Маркузе, «одномерное общество – это общество всеобщего благоденствия», где в результате союза крупнейших торговых корпораций, военно-промышленных комплексов и государственных аппаратов развитых индустриальных стран происходит тотальное «отчуждение» человека. Основными принципами такого общества является подавление индивидуальности, поглощение любой оппозиции, навязывание однотипных ложных потребностей по принципу «предложение порождает спрос». Как верно отмечает Х.Ортега-и-Гассет, массовая «конвейерная» культура, распространив своё влияние практически на все социальные слои и структуры, стала мощным средством манипулирования людьми, формируя такие стандарты, которые способствуют развитию сферы потребления [101]. Можно сделать вывод, что вопреки обществу, живущему, как обозначил Э. Фромм, по «модусу обладания», представители молодёжных неформальных организаций посредством игрового способа выражают несогласие, провозглашая главной ценностью жизнь по «модусу бытия» [147]. Э. Фромм в своей работе «Иметь или быть?» писал: «Я не могу оставить без внимания тенденции совершенно противоположного характера, которые наблюдаются в молодом поколении; я имею в виду такие формы поведения, при которых потребление не является способом умножения собственности, а сопряжено с проявлением подлинной активной радости бытия… Даже если им не хватает серьёзности, основательности и целеустремленности, всё равно эти молодые люди проявляют смелость «быть» в высшем смысле слова, не задаваясь вопросом, что они от этого будут иметь. Они производят впечатление более искренних людей, чем старшее поколение; их политические и философские взгляды часто бывают очень наивны. Но как бы там ни было, они не занимаются постоянной лакировкой своего «я», чтобы подороже продать себя на рынке бытия» [147, с. 117-118]. Противостояние и бунт - это те константы, на основе которых изначально была сформирована идеология молодёжных неформальных организаций. Анализируя феномен «молодёжного протеста» 60-70-х гг. XX столетия, О. Тоффлер описал «хиппи» как эскапистов, в силу их нежелания принимать ценности новой технической революции, надвигающейся волны постиндустриального общества [132]. Выделяя такие особенности мировоззрения «неформалов» как провозглашения возврата к природе, неторопливого образа жизни, погружение в себя, совершенствование психических возможностей, О. Тоффлер приходит к заключению, что «хиппи», это забытые в индустриальной эпохе консерваторы, которые выражают своё несогласие в форме бунта. Как видим, помимо уже отмеченных особенностей игры в интертекстуальном пространстве, она заключает в себе еще и ресурс освободительного начала от гнета требований, предъявляемых к современному человеку. Имидж «неформала» является интертекстом, объединяющим вокруг себя массу текстов по основному принципу - «ценностной аномии». Такая игровая форма выражения протеста – в нестандартности внешнего облика, в эпатажном поведении, в незначительных отклонениях от социальных норм является для «неформала» наиболее удобным способом удовлетворения своих социальных потребностей. Другим существенным принципом формирования постсовременного текста имиджа выступает ризома. Данный символ определяет не только строение имиджевого пространства «неформала», но и облик современного мира, в котором «хаосмос-корешок» оказывается на месте «космоса-корня» [48]. Ризома представляет собой совокупность разрывов и нарушений структурных связей, нецентрированную конструкцию, неиерархическую и не означающую, у которой нет ни начала, ни конца, а только точки, из которых она выступает за свои границы. Она не имеет центра, исходного пункта развития и не обладает иерархической структурой. Составляющие её элементы взаимосвязаны между собой, но не зависимо от своей роли и положения, без каких-либо преимуществ или особой привилегированности. Поэтому ризомность пространства проявляется в плюралистичности, фрагментарности, отсутствии центрирующей мифологемы, системной доминанты и т.д. Данные качества, на наш взгляд, в полной мере отражают суть внутреннего устройства имиджевого интертекста «неформала». Согласно исследованию В.А. Лукова, современная молодёжная организация представляет собой текучее, фрагментарное, противоречивое, многоаспектное и многоуровневое явление современного общества, в которой выделить иерархию составных частей или устойчивую конфигурацию элементов невозможно [82]. Поэтому, как отмечает исследователь, она не укладывается ни в одну единую общую структурную схему. Современное общество, как мы уже указывали ранее, опирается на принцип разнообразия и множественности. Ж.Делёз и Ф.Гваттари пишут: «В ризоме не существует ни единства, которое бы служило стержнем в объекте, ни такого, которое бы разделялось в субъекте. У множественности нет ни субъекта, ни объекта, есть только определения, величины, измерения, которые не могут множиться без того, чтобы она изменила свою природу…» [48]. Исключением не является и неформальная организация, которая проявляется в «мозаичности», «коллажности», «веерности», «сложенности» составляющих её течений и направлений. Так, возникшая в СССР «Система» имела общую цель, которая выражалась в противопоставлении «формальному» комсомольскому объединению, изменении мира и приобретении большей личностной свободы. Поэтому её представители отличались весьма ограниченным количеством имиджевых аксессуаров, символизирующих несогласие, раскованность, непохожесть на массы: фенечки, бандана, рваные джинсы, обязательно протестующий стиль поведения и четкое следование идеологии свободы во всех её проявлениях [164]. После распада «Системы» имидж «неформала», сохранив некоторые атрибуты и общую направленность, стал зависеть от вида объединения – панки, металлисты, готы, ролевики и т.д., перестав существовать как единый образ. На сегодняшний день даже самые краткие классификации, представленные исследователями молодёжных неформальных организаций - С.А. Сергеевым, С.С. Фроловым [121, 146, 144], представляют более десятка течений, которые в свою очередь делятся ещё на большее количество различных направлений. Например, классификация, данная А. Лебедевой, основанная лишь на одном критерии - степени асоциальности, делит молодёжные организации на просоциальные: экологические, этические, историко-патриотические объединения, к которым относятся «зелёные», «экологисты», «ролевики», «толкиенисты», а также «диггеры», исследующие подземные коммуникации, «черные археологи», занимающиеся поиском древних артефактов, поисковые следопыты, которые разыскивают и восстанавливают атрибутику Великой отечественной войны, «кельты», «викинги», «родноверы», представители различных «электронных субкультур»; асоциальные - хиппи, растаманы, рэперы, энергеты, «металлисты», «эмо», «готы» и т.д.; антисоциальные – панки, сатанисты, скинхеды [75]. При этом указанные организации делятся ещё на несколько направлений. Примером такого полистилистического образования может служить хип-хоп направление, которое включает в себя разнообразные общности: рэп, как приоритетное направление исполнения (чтение) песен, брейк-данс - форма пластики тела, граффити - тип настенного рисунка, стрит бол – уличный футбол и т.д. Или же организация скинхедов, на первый взгляд, представляющая собой целостное движение с единым замыслом – откровенного расизма в экстремистской форме проявления, на самом деле неоднозначна и достаточно противоречива. Зародившись в Великобритании в 1960г., организация скинхедов представляла собой молодёжь из рабочих семей, объединённых под девизом: «Сражайся за свой класс, а не за свою расу». В середине 70-х гг. она претерпела радикальные изменения – лидеры про - фашистки настроенных сообществ стали вербовать себе сторонников. Новое движение оставило прежнее название, при этом радикально изменив саму идею. Сегодня, по-прежнему, движение скинхедов не однозначно и делится на «наци-скины» или «бонхеды», «красные скины» или скины-антифашисты, «костяные башки» и т.д [75]. Более того, их отличие состоит не в мелких нюансах имиджевого стиля, а в идеологических убеждениях. Несмотря на объединяющую их идеологию экстремизма, антифашисты, в отличие от бонхедов, нападающих на людей с неевропейской внешностью, борются против расизма, сексизма и гомофобии, а также против губительных последствий господства транснациональных корпораций, империализма, усиления господства эксплуатации трудящихся, жестокости полиции и тюрем [75]. Принцип множественности образующих его текстов, свойственный современному имиджевому пространству «неформала», можно наблюдать и на примере общности «панков» (от англ. Punk- гниль, отбросы), которые условно делятся на собственно панков, киберпанков, альтернативно-исторических, фэнтезийных стимпанков, парапанков [76]. При этом их имидж можно характеризовать как эклектичный, множественный, не поддающийся единому описанию. Он может содержать в себе атрибуты под стилизацию как эпохи Викторианской Англии и раннего капитализма (с особым акцентом на «низкой человеческой природе», движимой низкими страстями – похотью, гневом, тщеславием, алчностью и завистью) или стиля фантастического мира гномов, эльфов, технологически напоминающего Европу XIX в., так и черты технической цивилизации будущего [76]. Такая гетерогенность, разнородность, множественность топологических позиций, а порой и противоречивость, свойственны практически всем современным молодёжным организациям. Вариативность создаваемого имиджевого интертекста может иметь кардинально противоположные характеристики и вызывать совершенно неоднозначные оценки у общественности. Проявляется это уже в определении основной идеи, которая служит объединяющим принципом имиджевого пространства: от поиска себя и своего места в обществе, потребности творить, переустраивая и улучшая окружающий мир до радикально экстремистских действий, суицидального поведения и полном игнорировании требований официальной морали. Например, имидж «толкиенистов», «ролевиков», «индеанистов», «кельтов», «викингов», «родноверов» сформирован на идее реконструкции фольклора, традиций и обычаев различных народов, с целью их переосмысления применительно к современным реалиям. Поэтому они формируются с учетом исторических, этнологических, мифологических и религиозных знаний [61]. Другим, социально одобряемым субкультурным течением являются «экологисты». Их имидж построен на идее сохранения природных ресурсов и опасения загрязнения окружающей среды, экологической катастрофы. Знаковыми являются цвет одежды, надписи на футболках и т.д. Данные типы имиджевых текстов понятны общественности и не вызывают отвращения или чувства опасности [61]. Следует отметить, что чаще всего имиджевый интертекст представителя молодежной неформальной организации не возможно толковать и оценивать однозначно как «положительный» или «отрицательный», «благоприятно воздействующий» или «социально опасный» как для самого молодого человека, так и для общества в целом. Собрать же в одно целое то, что не структурировано, и не имеет четких границ, практически не представляется возможным. Так, классификация и типологизация современных молодёжных неформальных организаций затруднены многообразием несводимых в систему признаков. Поэтому создавать какую-либо, достаточно логичную и стройную их классификацию, нет смысла. Лишь некоторое упорядочение фиксируемых данных возможно в рамках отдельных фрагментов такой социальной мозаики. Исследуя имиджевый интертекст представителей молодёжных неформальных субкультур, можно отметить отсутствие четко выраженной иерархии составных позиций и наличие изменчивой их конфигурации. Ретроспективный анализ данного феномена не выявил никаких преимуществ в имиджевом пространстве тех позиций, которые бы отличались количеством приверженцев или временем существования. Так, к примеру, имидж хиппи появляется на несколько десятков лет раньше, чем имидж гота или эмо, однако данный фактор не несёт значительного смыслового содержания в пространстве самих образований. При этом не играет роли и число приверженцев того или иного неформального имиджа. Они все равноценны и равнозначны в рамках самого феномена, при этом ни кто «жестко» не закреплен в имиджевой позиции. Он может как полностью отказаться от данного типа имиджа, так и попробовать сформировать образ другой неформальной организации, либо совмещать в своём имиджевом пространстве несколько позиций одновременно. Между имиджевыми полями «неформалов» не существует жёстких разграничений, и принадлежность к одной неформальной молодёжной организации не исключает его членства в других [76]. Другой принцип, имманентно присущий ризоме, - принцип «незначащего разрыва», где корневище способно вновь и вновь возобновлять свой рост, несмотря на любые повреждения и разрывы [48]. Как пишут Ж.Делёз и Ф.Гваттари, «мы создаем разрыв, проводим линию истечения, но всегда есть риск найти на ней формирования, которые воссоздают целое» [48]. Переводя данный принцип на имиджевый интертекст «неформала», можно привести пример, когда все попытки советского правительства покончить с различными проявлениями «неформального» движения заканчивались неудачей. Имиджевые тексты «неформалов» не исчезали бесследно, а вновь и вновь проявлялись, при этом сформировав ещё большее многообразие ярких и эпатажных образов [164]. Причина в их ризоматическом принципе «незначащего разрыва». По словам Ж. Делёза и Ф. Гваттари: «Да, пырей тоже ризома. Хорошее и плохое не могут быть чем-то, кроме как результатами активного выбора (селекции), вновь и вновь совершающегося во времени» [48, с. 13]. Это означает бессмысленность целенаправленной борьбы с имиджевыми выражениями представителей молодежных неформальных организаций, поскольку данный феномен является результатом естественного развития и структурным компонентом современной эпохи. Другими принципами построения пространства-ризомы выступают «картография» и «декалькомания (переводная картинка)». Ризома, как отмечают Ж. Делёз и Ф. Гваттари, исключает точное копирование уже существующих когда-то версий и содержит в себе множество возможных вариантов развития. Согласно их описанию, «ризома не является ответственной ни за какую структуральную или генеративную модель. Она чужда всякой идее генетической оси в качестве глубинной структуры. Генетическая ось подобна объективному стержневому единству, на котором образуются последовательные стадии» [48, с. 17]. Отличием карты от кальки является открытость, подвижность и восприимчивость к изменениям. «Карта открыта, она способна на связь во всех своих измерениях, демонтирована, обратима, она подвержена постоянным модификациям. Она может быть разорвана, перевернута, адаптирована к любым способам сборки, над ней могут работать индивид, группа или социальная формация. Можно нарисовать её на стене, воспринять как произведение искусства, её можно построить в виде политической акции или медитации. Это может быть одна из важнейших характеристик ризомы – выступать всегда множественным образом» [48, с. 18]. Карта как перформанс не репродуцирует реальность, а экспериментирует, вступает с ней «в схватку». Поэтому ризомные объекты не могут быть воспроизведены в точности. На наш взгляд, данный принцип применим к имиджевым процессам молодёжных неформальных субкультур. В качестве примера возьмём общность рейвера (от англ. Rave – бредить, бред, бессвязная речь), имидж которого первоначально в английском варианте обозначал образ дикого человека или человека в ситуации отчаянного поведения [82, с. 86]. Источником его жизненных ориентиров был уличный, не профессиональный музыкальный стиль бедных кварталов Англии. Постепенно рейв стал приобретать интернациональные черты, свойственные и российским последователям, при том из среды уже не бедной, а обеспеченной молодёжи, что отразилось и на имиджевом решении. Сегодня российский рейвер – это никак не имидж молодёжи рабочих кварталов, завсегдатай ночных дорогих клубов, где только входная плата от 200 долларов [82, с. 86]. Так любые попытки «копирования» уже имеющихся позиций в ризомном пространстве изначально не выполнимы. Таким образом, имиджевый интертекст «неформала», внешне воспринимаемый для наблюдателя «извне» как некое целостное «произведение», внутренне структурирован множеством текстов различной природы, фрагментирован, лишен центра и антииерархичен. Итак, анализ имиджевого текста с позиции принципа игры выявил его зависимость от современной социальной ситуации. На примере имиджа «неформала» нами был выявлен новый способ взаимодействия – игровой. Как форма свободного самовыявления человека, игра пронизывает имиджевое пространство творческими интенциями, формируя альтернативную реальность, где порой исчезает грань вымысла. Помимо прочего, игра, включенная в имиджевый интертекст «неформала», предоставляет самые разные формы игрового выражения, начиная с архаического общества и заканчивая постсовременностью, виртуальной реальностью и фантазийными мирами. Символ ризомы помог в описании интертекстуальности имиджевого пространства, воплощающего принцип разнообразия, множественности, отсутствия четко выраженной иерархии составных его позиций и наличие изменчивой их конфигурации. Таким образом, игровой аспект в формировании имиджа раскрывает неоднозначность и противоречивость современных социальных отношений. С одной стороны, игра будучи неутилитарной, индетерминированной деятельностью, способствует формированию в человеке творческого начала, раскрытию физических и психических сил, с другой, формирует в личности социальную безответственность, усиливает черты несвязности и произвольности современного социального мира. |
