1934
1 января
Минувший год прошёл в великом напряжении. Что же я наследовал в 1933 году? Воистину – чудеснейшие цветы всей моей жизни! Встретился опять со своей любимой дочерью. Родилась «Агни-Йога». Увидели свет мои стихи. Сотрудничал и в других делах. И всё-таки чувствую – ещё больше можно было свершить творческого. С ещё большим жаром можно было сосредоточиться. Надо возвышать самого себя до нового, обузданного, благозвучного ритма. Очень хочу, чтобы больше было у нас огненного устремления, возможностей трудиться, успехов и гармонии.
«Помоги не пройти мимо труда Твоего!»
«Дай испить чашу труда Твоего!» Пусть это будет нашей единственной молитвой. Да поможет нам Учитель!
20 января. Суббота
Наше Общество предприняло нечто великое. Учреждает Лигу Культуры. Доктор всё время ждал, когда восстановится у него слух. Наконец, решил – 25 января срочно созвать собрание Общества. Довольно спешно, но, быть может, так лучше. Во вторник мы мудрили над текстом статьи призыва. В среду разослали приглашения более чем в сто организаций. Вчера мы собрались у Доктора, он зачитывал свой доклад. Всё было бы хорошо, речь ведь отличная, но больше бы говорил по сознанию слушателей. Это я ему сказал. Не создалось бы впечатления, что всех приглашаем вступать в наше Общество. Если вести собрание и зачитывать доклад будет Стуре, то он сгладит впечатление. Вера всё же в нас есть. Действовать надо смело и целенаправленно. Откладывать больше нельзя. Живём в гуще событий.
Задумываю журнал, вывесил объявление в Обществе с приглашением присылать статьи. Расцвета журнала следует ожидать, во-первых, на основе наших собственных сил. У нас ведь в Латвии почти нет объективных, идейных писателей.
Я.Грин в одном интервью сам признал, что больше всего покупаются мои стихи. Самые известные писатели на втором месте. Это меня ободряет, ибо чувствую, что молодёжь начинает больше стремиться к идейному, чем к формальному направлению. Много есть духовно жаждущих, но мы их ещё не знаем. И то, что раскуплены книги Мауринь Зенты и Роллана, свидетельствует о чём-то светлом. И в нашем Обществе начинает собираться всё больше светлых людей – свидетелей эпохи. Если бы они яснее сознавали, что есть Общество, – был бы наплыв, как наводнение.
26 января. Утром
С каким напряжением я ожидал вчерашнего дня! Этому дню предназначено стать великим для всей Латвии. Заложены основы новой Латвии. Задан тон и внесено предложение о Лиге, которая объединяла бы всю культуру Латвии и заботилась о ней. Но сейчас я чувствую себя сломленным. Грустно и больно. Из 130 приглашённых организаций пришли представители только приблизительно от 24. Большинство – женщины. Это хорошо. Похвально, что хотя бы у немногих нашлась смелость явиться в помещение, о котором наверняка бродят всякие разные слухи. К. Стуре зачитал доклад Доктора, немного его смягчая. Однако ещё больше можно было его «нейтрализовать». Ибо много всё же было написано о самом Рерихе и Обществе и мало о Лиге Культуры. После перерыва следовали дебаты. Около девяти представителей приветствовали Общество и идею объединения. Но затем стали задавать вопросы по предпринимаемым практическим шагам. Стуре зачитал тезисы к уставу, дал к ним пояснения. И – это всё! Я надеялся, что он и от себя что-то скажет. В качестве руководителя групп он ведь показал себя увлечённым философом. Но теперь его ответы были совершенно лишены вдохновения. Возможно, практических целей мы ещё сами не знали. И недавно Доктор сказал, чтобы по возможности избегали о них говорить. Но ведь у огненного человека рождаются мгновенные идеи и соображения. Но ответами Стуре на разнообразные вопросы было: «Это выясним в следующий раз», «Об этом в тезисах устава подробнее не сказано, самим придётся разработать», «Об этом мы получим директивы из Америки»... Притом, как мне показалось, он отвечал неуклюже. Моя знакомая журналистка М. спрашивала меня: «Нет ли у вас лучшего докладчика?» (М., однако, скорее думала о самом докладе, желая видеть его больше в духе Учения.) Как нужны огонь и ещё раз – огонь и объективное чутьё! Было бы это, можно было бы преодолеть величайшие трудности. Возможно, Доктор вдохновил бы сильнее. Но ведь на Объединении женщин и он не выступил с конкретными предложениями, и в результате – собрание распалось. Разумеется, до следующего раза эти конкретные «шаги» будут разработаны, но ведь недостаточно только одних планов, захватывают людей не идеи, но живой огонь человеческого сердца. Записываю здесь открыто все свои мысли, переживания. Надо быть искренним с самим собой. Я глубоко уважаю Стуре, его духовность и мудрое спокойствие. Но мне больно, что вчера было не так, как должно было быть! Но в этом я тоже виноват. Виноват в том, что не работаю над собой и не преодолеваю дефект своей речи.
29 января
Я слишком много сердечного огня вложил в надежду на это собрание, поэтому мне теперь так тяжко. Что же делать, ведь никто из нас не подготовился к своей задаче на собрании. Одно дело – хорошо задумать, а совсем другое – вести собрание и не растеряться. Это нелегко. В самом конце собрания внёс диссонанс старый журналист Л., который принадлежит к тем, кто в любом необычном движении видит масонов. И здесь Стуре смутился. Он ведь в Риге недавно, быть может, ещё не ознакомился со всеми основами зарубежного Центра. На следующий день Стуре пошёл домой к <журналисту>. Надо ли было это делать? Однако будет всё хорошо! Появятся новые импульсы, новые подробные планы и главное – новые отзывчивые сердца. Основы уже заложены.
Н.К. и Шибаев уже неоднократно писали мне и Доктору, что книга о Преподобном Сергии получилась красивой, что они рады, что наперекор всем трудностям один экземпляр воздушной почтой попал в их руки уже в праздничную субботу. Сегодня, только что, я получил через Доктора открытку от Н.К. с благодарностью за участие в работе. Всегда изумляюсь чуткости и отзывчивости Н.К., как он реагирует на каждое дело. Везде, где он видит возжжение духа и деятельность, он неизменно проявляет одобрение и ободрение. Я рад этому ещё и ещё раз. Истинно, необычные трудности были с печатанием указанной книги. Издать книгу – дело не великое. Но здесь наваливались препятствия одно за другим. Часть книг я уже отослал, но в целом – она ещё не готова: только теперь печатают обложку в её настоящем виде. Издатель, почуяв, что выход книги отложен, затягивает печатание с одной недели на другую. Странно видеть славянина, не вдохновившегося образом великого русского Благодетеля. Будет хорошо!
2 февраля. Пятница
Состояние Доктора теперь тяжёлое. Он хворает уже с весны. Держится у него температура. В лёгких открылась старая рана. «Заложило» уши. Летом с его ушами происходили чудесные вещи: по дороге из Межапарка на работу они часто «открывались». В декабре Доктор получил от Н.К. письмо с указанием Учителя, что болезнь Доктора огненной природы, стало быть, надо радоваться, но печально то, что он живёт в самых неподходящих условиях. Жизнь в центре города ещё не самое главное, ведь ужасно утомительно принимать больных, притом будучи с «тугими ушами». Теперь после каждого приёма он чувствует себя полностью исчерпанным. Наконец, он решил с 6 февраля отправиться на полтора месяца в «отпуск». Куда? На это у него свои планы, о которых я нечаянно узнал. Болезнь Доктора тормозит также всю внешнюю деятельность нашего Общества. У него уже были составлены обращения для нескольких собраний, в том числе художников, учителей и т.д. Но ему пришлось расстаться с руководством группами. Последний раз в Обществе он был 24 декабря, когда вручал младшей группе Изображения Мории. Теперь ведёт группы Стуре и ещё другие. Стуре очень тонко знает «Geheimlehre»1 и продолжительно углублялся в Учение. Что-то от Сократа, отвечает на все вопросы, интересно быть под его руководством. Но Доктор, хотя временами и слишком порывистый, больше действует сердцем. Странное впечатление на нас произвело то, что Доктор дарит членам Общества свои фотопортреты, велит выбрать один, который хочется. Некоторые задумываются: не надолго ли он уезжает? У нас в библиотечном помещении уже есть портрет Доктора, его прислал В.Шибаев. Мы шлём Доктору самые светлые мысли.
4 февраля. Воскресным утром
Зента высказала вчера Элле упрёк, что мы её бросили. Она ожидала, что в связи с выходом её книги о Достоевском я окажу ей духовную поддержку. Она якобы одна среди врагов. Я мог будто бы написать о её книге. По её словам, я исполняю Учение только в теории, но не в жизни. Есть в этом своя истина. Я слишком мало отзывчив, слишком мало внимателен к другим. И редко к ней хожу, хотя она сама была очень занята. А вечером мне ехать к ней из Межапарка невозможно. Я серьёзно думаю написать о её книге. Обещали поместить мою статью в Ежемесячнике Министерства образования, но когда она была готова, меня обманули: кто-то другой написал рецензию, притом довольно отрицательную. Можно было дать её ещё в «Даугаву», но мы решили, что в таком виде её печатать нельзя – слабовата. Написать пошире я в данное время не в силах. Во-первых, уже потому, что так мало знаю Достоевского. Разумеется, труд ценный, читал я с интересом, но не с увлечением. За исключением Зосимы2, остальной мир Достоевского стал мне довольно чуждым. Всё это – борьба, которая когда-то была. Откуда мне знать? Зачем опять ко всему этому возвращаться? Для Зенты все эти роковые сомнения и поиски всё ещё как Священное Писание. Я жажду вдохнуть свою душу в свет всеобъемлющего, всеохватывающего сознания. Конечно, цель у нас одна, но наши пути расходятся. Зента ещё надеется найти эту цель через литературу, которая приемлема сознанию большинства современного человечества. Поэтому она ещё восторгается противопоставлениями в поэзии. Принимать и одобрять нечто только из-за формы – на это я уже давно органически не способен. Приходила ли она в наше Общество в истинном устремлении? Но тогда бы она сразу не ушла. Она являлась только тогда, когда мы приходили за ней. И затем я задумался: она ведь не отказывается ни от одного концерта, ни от одного званого вечера, и, если ей там хочется быть, она сама способна физически туда добраться. Я хотел, чтобы проявилась её свободная воля. К чему мне утаивать тот факт, что её жизнь, хотя сама она чудесный человек, ещё сильно основывается на самости. Она, придя впервые в наше Общество, обиделась на Доктора, который, встречая её, спросил: «У вас давно так со здоровьем?» И весь первый час все её мысли были привязаны к этому смущению. Доктор, конечно, плохой психолог, нельзя задевать больные раны, в беседе с ней надо глубже подходить к её душе. Она высказалась Элле, что приходила в Общество не ради теории, а ради личностей. И – не нашла ожидаемого. Но она не знает Доктора так, как мы, он значительно вырос за три года. Так преодолевал, кристаллизовал себя! Из-за её особенностей уже давно не только мы, но и другие друзья Зенты стали осторожнее в разговорах с ней. Знаю, что ранее Зента часто понимала меня превратно. Может быть, когда-то в игре слов я не раскрывал своё истинное чувство. Такое ощущение, что Зента каждого человека рассматривает прежде всего через призму своей самости. Но самость ведь следует изживать, разве это не должно быть нашим стремлением? Всегда и неизменно интересовало Зенту, что о ней говорят. Знаю, в жизни она так измучена, как никто. Ей так не хватало ласки и поддержки. Но разве она не может быть счастливой, видя то большое число молодых идеалистов, которые собираются вокруг неё? Разве она не может быть благодарной публике, что её книгу раскупили в течение месяца? Это доказательство того, что в латвийской молодёжи зарождается огонь идеализма. Что есть критика? Похвалы друзей мне иногда становятся болезненными, ибо рядом с ними я ощущаю ухмылки врагов. А нападки врагов, на чём ещё можно лучше учиться? Враги ведь больше всего усердствуют, чтобы обнаружить ошибки, и нередко успешно. И нам надо быть благодарными, что при их содействии мы можем учиться. Лично я с большим интересом жду, что обо мне скажут мои враги. Но разве не всё равно, в конце концов, пишут о моих стихах или замалчивают их? Лишь бы они нашли путь к нескольким горящим сердцам. Сознаю, что и я всё ещё часто во власти самости. Как часто я мыслю: «Как мне лучше?» «Я», «мне» – это путы, из которых нам надо освобождаться. Но моё желание – стать свободным. Во-вторых, надо больше слышать других, видеть, понимать и любить.
К вечеру
Я отослал в Индию свой очерк о Культуре и Прекрасном1, на русском языке. Уже раньше в письме Доктору Н.К. признательно отозвался об этой работе и спрашивал, не напечатают ли её где-то? Недавно и Клизовский отослал две главы из своей книги2. И вот, какой чудесный ответ мы сегодня с Клизовским получили у Доктора. Доктор спрашивал вообще о целесообразности писаний, и в одном письме из Индии были слова Учителя: «Письменные размышления об Учении полезны. Одобряю труды, которые присланы на просмотр. Можно предложить и другим сотрудникам приучаться к таким же работам. Они могут избирать части Учения, им близкие, и сопоставлять с прочими Заветами. При этом можно заметить печать времени на тех же Истинах. Задание проследить эту эволюцию уже само по себе будет очень нужным трудом. Мы против осуждения, но сопоставление будет как шлифовка камня. Можно при любви к предмету находить много новых сопоставлений и прекрасных прикасаний. Такие размышления, как цветы на лугу».
Это было большой моей радостью, «подъёмом», переполнением благодарностью. Мой дух устремляется в верном направлении, хотя ещё столь несовершенен мой труд! У меня недавно возник замысел написать Историю открытий Истины. Но это столь большой и ответственный труд, что дальше прочтения одной книги по этой теме я не дошёл. Также была у меня мысль писать об идее перевоплощения в наше время и среди древних народов Европы. И, наконец, об идее Огня в греческой философии. Всё это и другое – священные задачи. Как это свершить, когда так мало времени? Главная моя задача, как только будет напечатан труд о Тагоре, – писать очерк об Н.К.
Новое волнение: через неделю в Европе будет Николай Константинович. Доктор поедет встретиться с ним. Готовлю вопросы, которые можно дать ему с собой.
В Обществе нынешней зимой образовалась уже вторая группа. Осенью группа Стуре, только что – группа Драудзинь. Доктор говорил, что он размышлял о многих членах как о руководителях групп. И относительно каждого видел, что он не годится. Наконец, подумав о Драудзинь из младшей группы, увидел – светящийся лучами золотой ключ. Она и сможет отворить врата.
19 февраля. Понедельник
Уже столько лет за плечами!1 Но стал ли мужественным? Способен ли я быть руководителем и взяться за нечто большое? Достаточно ли во мне выдержки и светлой прозорливости? Не позволительно мне больше думать, что я ещё дитя. Следует полагаться на себя, надо проникнуться сознанием великой ответственности. Будут битвы, сражения и трудности! Но огни сердца принесут и скромную улыбку. Мой друг часто устаёт. Сладкая ноша тоже способна иногда утомлять. Уже девять месяцев ступает по туго натянутым струнам. Столь трудно проводить ночи в полусне, позволять каждому крику ребёнка отзвучать в сердце. Я помогаю, насколько могу. И заменяю её на некоторые ночи. Работаю по утрам, но дело двигается медленно. Жаль, что очерк о Тагоре я не закончил ранее, в минувшие годы. Ну, теперь всё, завершаю, но за счёт скорейших и ныне более важных дел. Эгле не решается взяться за крупные работы. Давно его подгоняю. Когда не было надежд напечатать статью <о Тагоре>, и я неоднократно начинал и оставлял эту работу. В голове столько замыслов! Но именно теперь меньше всего времени и больше всего физической усталости.
Кажется, Доктор в Париж не поедет. Его положение тяжёлое. Температура выше 38°. Притом приходится ему жить в таких условиях! Он отправил навстречу Рериху в Париж письмо, где описывает своё состояние. У Доктора только что умерла мать. Что ещё за переживания нас ожидают?! Свершается великая мировая политика. Битвы. Катастрофы. Смуты. Ненависть. Крушение духовного идеализма. В сердце всё отдаёт болью.
6 марта
Вчера я посетил Доктора, после двух недель. Не хотел его тревожить. Его положение теперь чрезвычайно тяжёлое. Откровенно говоря, он на критическом пороге. Дома царствует тишина и отчаяние. Никто, за исключением трёх членов Общества, не знает истинного положения Доктора. Оттого и понятно настроение родственников.
Меня поразило, насколько он похудел. Кости обтянуты кожей. Лицо впалое, удлинилось, белая борода, однако облик его как бы излучает свет. Он говорит, что дошёл до последней черты. Дальше идти невозможно. Он уже три недели в состоянии, о котором обычная медицина считает, что нет совершенно никаких надежд на выздоровление. Вначале хотелось есть, был аппетит. Но затем у него появились видения, которые запрещали всякую пищу, кроме тарелки супа и полстакана пшеничных зёрен. И лекарства запрещены, кроме мускуса. Было видение, отметающее все лекарства и указывающее на изображение Учителя. Эти указания он решительно выполняет. Но теперь пропал всякий аппетит. Конечно, домашним он ничего не рассказывает. Он чувствует, что всё это дано ему как самое трудное испытание. Поначалу было на душе неспокойно. Но он прочёл в «Сердце» слова: «Позвольте довести себя до края бездны».2 Только тогда можно вырасти, подняться, когда идёшь сквозь тяжелейшие страдания, когда ставишь на карту всё! Тогда наступил покой. Теперь – полное спокойствие и полное доверие Учителю. Н.К. ответил на письмо Доктора, но именно о его болезни написал мало. Значит, указ: справься сам, доверься Высшей Воле. По ночам температура доходит до 39°. Тогда трясёт лихорадка и мучает бред. Это очень мучительно. Рассказывает об этом, и подступают слёзы: «Меня может спасти только чудо, – заканчивает он. – Не думай, что легко подняться вверх», и говорит мне: «И тебя, если хочешь подняться, горькая чаша не минует».
Спрашивает и обо мне, и о семье. Ещё раз советует нанять служанку, иначе на домашние дела уйдут все творческие силы. Я это знаю, но нелегко решить финансово. И моего друга в некоторые дни мучает такая усталость. Давно задумал взяться за монографию о Рерихе. Но держал меня труд о Тагоре. Думаю, не следует ли для начала перевести книгу Дювернуа3. Доктор говорит, чтобы пока с этим повременить. События сами выдвинут её необходимость. Насильно невозможно публику заинтересовать Рерихом. Пока к Лиге Культуры тоже подойдут немногие, но главное, чтобы была возможность сотрудничать.
Доктор рад, что во главе нашего Общества теперь Стуре. Выносливый человек, который может говорить 20 часов подряд и не уставать. Наша дружба с ним крепнет. Ныне печатали воззвание Лиги Культуры к общественным организациям, написанное Стуре. Он вовсе не такой уж интеллектуал, как поначалу казалось. У него есть и стихи. Его огонь простирается вовнутрь, в глубину.
Н.К. в Европе, жаль, что Доктор не попал к нему. Можно было бы о многом спросить. Была бы масса новых впечатлений.
Мы верим, что Доктор победит в этой великой борьбе. Дух его бодр, и разве этой бодростью не откроются Божественные Силы?
|
